Антикварий.
Глава XXVII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава XXVII (старая орфография)

ГЛАВА XXVII.

Старик Эди встал вместе с жаворонками, и прежде всего справился о Стини и о бумажнике Дустерсвивеля. Молодой рыбак должен был до разсвета отправиться с отцом в море, чтоб по пропустить отлива, по обещал тотчас по возвращении отнести в целости к Рингану Айквуду бумажник, тщательно обернутый парусиною, чтоб тот передал его но принадлежности.

Хозяйка, накормив семью завтраком, взвалила себе на плечи корзину с рыбою, и большими шагами отправилась к Фэрпорту. День был прекрасный, солнечный; дети играли у дверей хижины; дряхлая бабка их сидела на кресле у очага, с своим неизбежным веретеном в руках, совершенно безучастно относясь к крикам детей и к ворчанью уходившей матери их. Эди поправил свою котомку и готов был снова начать бродяжническую жизнь; но прежде подошел с должною вежливостью проститься с старухою.

-- Добрый день тебе, бабушка, и многая лета! Я возвращусь к началу жатвы и надеюсь найдти тебя в добром здоровье.

-- Помолись лучше, чтоб найдти меня в покойной могиле, отвечала старуха глухим гробовым голосом, но без всякого изменения в лице.

-- Ты стара, бабушка, да и я также стар; но мы должны ожидать воли Божией; верно Он вспомнит и об нас.

-- Как и о делах наших, отвечала старуха, - ведь душа отвечает за поступки тела.

-- Истина, совершенная истина; я могу применить ее к себе, потому что вел всегда жизнь безпорядочную и бродяжническую. Ты же была всегда скромною, порядочною женщиной, и хоть все мы грешны, но твоя греховная нога не может быть тяжела.

-- Легче, чем бы она могла быть, но тяжелее, о! несравненно тяжелее груза, который может потопить лучший бриг в фэрпортской гавани! Сказал мне кто нибудь вчера - по крайней мере это у меня на уме, а ведь у стариков память слаба, - сказал мне кто нибудь, что Джоселинда, графиня Гленалан переселилась из этой жизни в другую?

-- Тебе правду сказали, отвечал Эди. - Вчера ее схоронили при свете факелов в Св. Руфи, и я, как дурак, испугался свеч и всадников.

-- Это у них осталось в обычае с тех пор, как Великий Граф убит при Гарла, - разумеется это осталось по гордости, чтоб не показать другим, что они умирают как и все смертные. В семействе Гленаланов жена не оплакивает мужа, сестра - брата; но правда ли, что графиня призвана на последний суд?

-- Так же верно, отвечал Эди, - как и то, что мы предстанем туда в свою очередь.

-- Ну, так что бы ни было, я облегчу свою совесть.

Последния слова старуха проговорила с живостью, несвойственною всегдашнему её выражению, и подняла руку как бы желая что-то оттолкнуть. Она встала, выпрямила свой высокий стан, согбенный под тяжестью лет и болезней, и стала перед пищим, словно мумия, оживленная на мгновение каким-то мимолетным духом. Светлоголубые глаза её блуждали из стороны в сторону, как будто она то вспоминала что-то, то забывала снова; потом она опустила длинную изсохшую руку к себе в карман и начала чего-то искать между разными, находившимися в нем вещами. Наконец она вытащила оттуда ящичек, и открыв его, вынула осыпанный крупными алмазами перстень, в котором лежала прядь волос двух цветов, черного и светлорусого, сплетенных вместе.

-- Добрый человек, сказала она Эди, - если ты хочешь заслужить благословение Божие, сходи вместо меня в замок Гленалан, и попроси позволения говорить с графом.

-- С графом Гленаланом, бабушка! Что ты? Он не хочет видеться и с помещиками: с чего же ты взяла что он будет говорить с бродягою?

-- Поди и постарайся. Скажи ему, что Эльспет из Крайгбурнфута (он знает меня под этим именем) желает видеть его до окончания своего долгого странствия, и что она посылает ему это кольцо, чтоб он знал о чем ей нужно говорить с ним.

Охильтри с некоторым удивлением посмотрел на драгоценный перстень, потом тщательно уложил его в футляр, и завернув старым платком, убрал к себе за пазуху.

-- Хорошо, добрая старушка, исполню твое поручение; по за успех не ручаюсь. Уж верно никогда такого подарка по присылала графу старая жена рыбака и еще через посредство пищого-бродяги.

Сделав такое замечание, Эди взял палку, нахлобучил на голову свою широкую шляпу, и отправился в путь. Старуха стояла несколько времени в том же положении, устремив глаза на дверь, в которую вышел её посланник. Взволнованное выражение, появившееся на её лице вследствие разговора, исчезало постепенно; она опустилась на место, где обыкновенно сидела, и с безсмысленным видом снова начала обычное занятие с прялкою и веретеном.

Между тем Охильтри совершал свое путешествие. Разстояние до Гленалана было десять миль, и старый солдат его прошел почти в четыре часа. С любопытством, свойственным его праздной жизни и пылкому характеру, он мучился во всю дорогу, стараясь разгадать, в чем заключалось порученное ему таинственное послание, и какое отношение мог иметь гордый, счастливый и могущественный граф Гленалан к преступлениям и раскаянию дряхлой старухи, которая родом была не знатнее своего посланника. Эди старался вспомнить все что знал или слыхал когда нибудь о семействе Гленаланов, но все воспоминания его не могли объяснить загадки. Нищий знал, что все обширное имение этой древней и могущественной фамилии досталось покойной графине, наследовавшей в высочайшей степени также мрачный, гордый и непреклонный характер, отличавший всех членов семейства Гленаланов с тех пор как они стали известны в Шотландии. Подобно предкам своим графиня была усердно предана римско-католической вере и вышла замуж за весьма богатого английского джентльмена, исповедовавшого ту же религию, и прожила с ним не более двух лет. Таким образом графиня осталась молодою вдовою и полною обладательницею огромного состояния двух своих сыновей. Старший, лорд Джеральдин, который должен был получить в наследство титул и имение Гленаланов, был в совершенной зависимости от матери во все продолжение её жизни; второй, пришедши в возраст, принял имя и герб своего отца и получил его имение, согласно условиям брачного договора графини. С этого времени он жил преимущественно в Англии, и очень редко делал самые короткия посещения матери и брату, окончательно прекратившияся когда он принял протестантское исповедание.

Прежде еще, до этого смертельного оскорбления, нанесенного владетельнице Гленалана, пребывание в замке было очень непривлекательно для такого веселого юноши, каков был Эдуард Джеральдин Невиль, хотя царствовавшее там мрачное уединение согласовалось с наклонностями старшого брата его. Последний, в юности своей, подавал блистательные надежды: знавшие лорда во время его путешествий ожидали от него многого, но в таких случаях самые яркие лучи нередко уступают место мраку. Молодой лорд, возвратившись в Шотландию и прожив год в Гленалангаузе в обществе своей матери, усвоил себе её мрачный, меланхолический характер. Удаленный своею религиею от политического поприща и не имея наклонности ни к какому другому занятию, лорд Джеральдин проводил жизнь свою в совершенном уединении. Обычное общество его составляли духовные лица его вероисповедания, посещавшия иногда замок; очень редко и то лишь в торжественные дни, два или три семейства, державшияся еще католической веры, были принимаемы в Гленалангаузе. Вот все что знали об этой фамилии её соседи-еретики; но и католики знали немного более кроме парадных и торжественных приемов; которые делались им в праздники, откуда возвращаясь они не знали чему более удивляться: мрачному ли и гордому виду графини, или глубоко грустному и туманному выражению лица её сына. Последнее происшествие делало его полным обладателем имения и титулов графини Гленалан, и соседи заключили, что верно, с независимостью, в его доме водворится веселость; но те, которые хотя несколько знали его домашний быт, говорили, что здоровье графа было разстроено лишениями, предписанными ему церковью, и что по всей вероятности он скоро последует за своей матерью в могилу. Последнее было вероятно, так как и брат его умер от изнурительной болезни, которая в последние годы его жизни разстроила его физическия и умственные способности; генеалогисты уже справлялись с своими бумагами, кто будет наследником угасающей фамилии, а адвокаты говорили с радостным предчувствием о возможности "большого глепалапского процоса".

Эди Охильтри, подходя к Глспалапгаузу, древнему, огромному зданию, новейшая часть которого сооружена была знаменитым Иниго Джонесом в царствование Иакова I, стал обдумывать средство увидеть графа для передачи посылки Эльспет, и после долгих размышлений решился отправить ее к графу чрез какого нибудь служителя. Для этого он остановился у одной хижины, где добыл все нужное для запечатания кольца в письмо, сложенное в виде просьбы, и потом написал на нем: Его милости графу Гленалану. Но зная, что пакеты, подаваемые у дверей знатных домов подобными ему людьми, редко достигают своего назначения, Эди, решился, как старый воин, изследовать место, и потом уже повести атаку. Приблизившись к двери привратника, он заключил, по множеству нищих, стоявших около нея (одни были оседлые бедняки из соседних деревень, другие, подобно ему, кочующие странники), что тут происходит всеобщая раздача милостыни.

-- Доброе дело, сказал сам себе Эди, - никогда не остается без награды. Может быть я и получу хорошую милостыню за то что прогулялся сюда по поручению старухи.

Разсуждая таким образом он присоединился к прочей толпе, покрытой лохмотьями, пробираясь как можно ближе к раздавателю милостыни - отличие, на которое по его мнению он имел право, благодаря своему синему плащу и бляхе, как и своим летам и опытности; но он вскоре увидел, что в этом собрании соблюдался совсем иной порядок старшинства.

-- Нет, нет, я не католик, сказал Эди.

-- Ну, так можешь стать там между двойными и одинакими порциями, там где стоят нищие пресвитерианского и епископского закона; срам, что у еретика такая белая борода, которая сделала бы честь любому отшельнику!

Охильтри, изгнанный таким образом из общества нищих католиков, или тех, которые выдавали себя за католиков, отправился в ряды бедных англиканской церкви, которым благодетельный лорд назначал сугубую милостыню. Но никогда бедный конформист не был с большею суровостью изгоняем из синода епископальной церкви, даже во времена доброй королевы Анны, когда вопрос этот служил предметом самых жарких споров.

-- Посмотрите, говорили нищие, - куда он идет со своею бляхой; он ежегодно слушает пресвитерианского проповедника в день рождения короля, а теперь хочет выдавать себя за члена епископальной церкви! Нет, нет! Прочь его!

Эди, отвергнутый Римом и епископством, удалился от насмешек своих собратий в небольшую толпу пресвитериан, которые не хотели скрывать своих религиозных убеждений для приобретения большей милостыни, или считали невозможным прибегать к этой хитрости.

Тот же порядок соблюдался и при раздаче милостыни, состоявшей из хлеба, говядины и денег каждому из всех трех классов. Духовное лице важного и строгого вида лично надзирало за раздачею милостыни нищим католикам, делало каждому два или три вопроса и поручало им молиться о душе Джоселинды, покойной графини Гленалан, матери их благодетеля. Привратник, отличавшийся длинною палкою, с серебряным набалдашником, и черным плащом, обшитым кружевами такого же цвета, по случаю общого траура, присматривал за нищими епископального исповедания, а пресвитериане, менее всех покровительствуемые, поручены были пожилому служителю.

Последний о чем-то заспорил с привратником, и имя его случайно произнесенное, а равно и черты его лица поразили Охильтри, пробудив в нем воспоминания старого времени. Собрание уже разошлось, но Эди все еще стоял на месте, когда старый служитель подошел к нему и сказал с резким абердинским акцентом: - Чего хочет этот старый глупец? Ведь он получил свою долю мяса и денег!

-- Франси Макра, отвечал Эди Охильтри. - Неужели ты не помнишь Фонтепуа и "вперед, фронт и арьергард"?

-- О-го-го! воскликнул Франси громким голосом жителя северной страны. - Так говорить может только мой старый ротный товарищ Эди Охильтри! Мне грустно видеть тебя, друг, в таком жалком положении.

-- Оно не так жалко, как ты думаешь, Франси, я не хотел только уйдти отсюда, не поговорив с тобою, а я не знаю, увижу ли когда тебя снова, так как челядь ваша гоняет протестантов; потому-то я никогда прежде и не заходил сюда.

-- Ладно, ладно, сказал Франси. - Пойдем со мною, товарищ; я дам тебе что нибудь получше говяжьей кости.

своего старого товарища на двор Гленалангауза, чрез темные ворота, украшенные огромным гербом, на котором по обыкновению красовались эмблемы человеческого ничтожества и людской гордости: наследственный герб графини со всеми его многочисленными подразделениями был расположен в виде ромба и окружен всеми отдельными гербами её предков в мужском и женском колене, и все это перемешано было с косами, часами, черепами и другими символами смерти, уравнивающей все состояния. Проведя своего приятеля со всевозможною поспешностью по широкому вымощенному двору, Макра ввел его боковою дверью в небольшую комнату, возле самой передней, которая исключительно была назначена ему, по его службе при лице графа Гленалана. Достать холодных закусок разного рода, пива, и даже стакан водки, было нетрудно такому важному лицу, как Франси, который, не смотря на сознание собственного достоинства, с северною предусмотрительностью приобрел расположение ключника. Наш нищий посланник пил пиво и рассказывал старому товарищу старые истории до тех пор, пока не нашелся другой предмет разговора, и он решился заговорить о причине своего посольства, что совсем было забыл в жару беседы.

Эди сообщил наконец старому товарищу, что у него есть просьба к графу, по счел за лучшее не говорить ничего о кольце, не зная, - как он выражался в последствии, - до какой степени старый солдат мог испортиться на службе в знатном доме.

-- Нет, нет, товарищ! сказал Франси. - Граф и не посмотрит на твою просьбу; но я могу доставить ее раздавателю милостыни.

-- Но дело идет о некоторой тайне, которую лорд может быть захочет сам узнать.

-- По этому-то именно раздаватель милостыни и захочет посмотреть ее прежде графа.

-- Будь по твоему, отвечал абердинский уроженец. - Пусть они сердятся, как им угодно, они могут даже меня прогнать; впрочем я и сам хотел просить об увольнении и кончить последние дни свои в Инверури.

Приняв такое твердое решение услужить своему другу во что бы то пи стало, в твердой уверенности, что ему хуже не будет, Франси Макра вышел из комнаты. Долго он не возвращался, наконец явился с видом, показывавшим удивление и безпокойство.

-- Я не уверен, ты ли Эди Охильтри из отряда 42-го полка Каррика, или дьявол, принявший его образ.

-- Отчего ты так говоришь со мною? спросил изумленный нищий.

упадет в обморок. Когда граф пришел наконец в себя, то спросил меня, кто принес пакет. Ну, как ты думаешь, что я отвечал ему?

-- Старый солдат, отвечал Эди, - это самое лучшее звание у дверей богатого помещика, как у дверей фермера лучше назваться медником, если нужен ночлег, потому что у жены его верно найдутся какие нибудь починки.

-- Я не сказал ни того, ни другого, продолжал Франси, - так как милорду нет дела ни до тех, ни до других: он хорош к тем, кто может разрешить наши грехи. Я и сказал ему, что бумагу принес старик с длинною бородою, весьма похожий на капуцина, и судя по одежде должен быть старый молельщик. Ну, и граф пришлет за тобою, когда будет в состоянии принять тебя.

-- Не худо бы мне избавиться поскорее от этого дела, подумал Эди: - многие говорят, что граф не в полном уме, и кто знает, может быть он разсердится, что я не тот за кого выдают меня.

Но отступление было невозможно: в отдаленной части замка раздался звонок, и Макра шопотом, как бы в присутствии своего господина, сказал: - Это звонит милорд; пойдем, Эди; только осторожно, без шума.

меблированы великолепно, согласно древнему роду и важности их обитателей. Но все украшения принадлежали к отдаленному времени, так что можно было подумать, что проходишь по палатам шотландского вельможи до эпохи соединения двух королевств. Покойная графиня, частью по глубочайшему презрению к своему времени, частью по фамильной гордости, не позволяла изменять мебели во все время своего пребывания в Гленалане. Самую великолепную часть украшений составляла коллекция картин лучших живописцев, масивные рамы которых несколько почернели от времени. Но и тут господствовал мрачный семейный вкус. Правда, было несколько портретов Вандика и других знаменитых художников; по более всего видны были святые и мученики Доминикина, Веласкеза, Мурильо, и другия произведения того же рода, которым оказано преимущество пред ландшафтами и картинами исторического содержания. Подобные картины, исполненные ужаса и часто отталкивающия взор, гармонировали с мрачным видом комнат. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания старика, когда он проходил мимо их в сопровождении своего старого сослуживца; Эди хотел было сообщить ему свои ощущения, но Франси знаками заставил его молчать, и отворив дверь в конце картинной галереи, ввел его в небольшую прихожую, обтянутую черною материею. Там нашли они раздавателя милостыни, стоявшого у противоположной двери, в положении человека подслушивающого, но не желающого быть замеченным.

к комнатам графа не постучавшись, и зачем ты ведешь этого незнакомца? - Воротитесь в галерею и ожидайте меня там!

-- Мне невозможно исполнить ваше приказание, святой отец, отвечал Макра, возвышая голос так, чтоб его слышали в соседней комнате, вполне уверенный, что патер не захочет продолжать спора, который бы мог дойдти до ушей графа: - милорд звонил сейчас.

Едва произнес он эти слова, как раздался второй звонок несравненно сильнее первого, и патер, видя невозможность дальнейших переговоров, погрозил пальцем Макра и удалился.

-- Я ведь так и говорил тебе, прошептал абердинец на ухо Эди, и отворил дверь, возле которой за минуту перед тем стоял и подслушивал капелан.