Антикварий.
Глава XXIX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава XXIX (старая орфография)

ГЛАВА XXIX.

Исполняя приказание своего господина, Франси Макра сопровождал нищого из замка, не позволяя ему разговаривать ни с кем из домашних или служителей графа. Но разсуждая, что такое запрещение не касалось его самого, так как ему поручено было проводить нищого, он употребил все средства, чтоб исторгнуть у Эди тайну его свидания с лордом Гленаланом. Но Эди, привыкший с молоду к осторожности, ловко избегал вопросов своего старого товарища. - Тайны знатных, думал Охильтри, совершенно сходны с дикими зверями, запертыми в клетке: пока они заперты все хорошо, по выпусти их, и они бросятся и разорвут тебя. Я помню, чего стоило Дугальду Гуппу когда он дал волю своему языку толковать о жене маиора и капитане Бандильере.

Все старания Франси были напрасны: он не мог поколебать скромности нищого, и подобно небрежному игроку в шахматы, при каждом неуспешном ходе открывал свои слабые стороны.

-- Итак, ты утверждаешь что говорил с графом только о собственных делах?

-- Да, и еще о некоторых вещах, принесенных мною из чужих краев. Я знаю, что вы, паписты, очень дорожите всем что принесут вам из далеких церквей.

-- Правда; только милорд должно быть помешался, что он вышел из себя от безделиц, которые ты ему принес, любезный Эди.

-- Ты отчасти правду говоришь, товарищ, отвечал нищий; - но он должно быть испытал в юности много несчастий, а ничто не может более разстроить разсудок.

-- Справедливо, Эди, и ты можешь всегда это сказать. А так как ты никогда более не придешь в замок, если же и придешь, уж не найдешь меня, то я могу сказать тебе, что не могу надивиться как он жив еще до сих пор.

-- В самом деле? И верно тут замешалась женщина?

-- Разумеется; ты угадал как нельзя лучше: двоюродная сестра графа, мис Эвелина Невиль, как ее называли; о ней говорили во всем околотке только по секрету, потому что дело шло о знатных господах... Лет двадцать назад... нет, будет, кажется двадцать три года...

-- Я был тогда в Америке и не слыхал здешних сплетней.

-- Больших сплетней не было, товарищ, отвечал Макра. - Он любил эту молодую лэди и хотел на ней жениться, по мать его вмешалась, и дьявол испортил все дело. Бедная девушка бросилась в море с вершины Крайгбурнфута, - тем вся история и кончилась.

-- Кончилась для бедной лэди, сказал нищий, - по кажется не для графа.

-- О! для него она кончится только с жизнью.

-- Да, отчего же старая графиня противилась их супружеству? продолжал настойчивый Эди.

-- Отчего? Она может быть и сама того не знала, но права она была или нет, а все должно было делаться по её желанию. Известно только, что молодая лэди склонна была к ереси, господствующей в нашем краю, и была слишком близкою родственницею графа, а это, по нашему закону, служит препятствием к браку. Отчаяние лэди довело ее до страшного поступка, и с той поры граф никогда не поднимал своей головы.

-- Странно, что я прежде не слыхал об этой истории.

пору бы с нею ладить! Но она в могиле, и мы можем дать несколько свободы языку в разговоре с друзьями. Ну, прощай, Эди; мне пора идти к вечерне. Если месяцев через шесть ты будешь в Инверури, не забудь отыскать Франси Макра.

Ласковое приглашение принято было с благодарностью, и друзья разстались со всеми знаками взаимного расположения; слуга графа Гленалана отправился к жилищу своего господина, а Охильтри принялся за свои обычные странствования.

Был прекрасный летний вечер, и весь мир, т. е. тесный круг, бывший миром для Эди, был готов приютить его на ночь. Когда он миновал негостеприимные владения Гленалана, ему представилось столько мест для почного отдыха, что он оставался в нерешимости которое из них выбрать. С милю от него был постоялый двор Айли Сима; но в суботу вечером там должна была собираться толпа молодежи, и Эди разсудил, что невозможно будет там завести порядочный разговор. Другие "добрые люди и добрые женщины", как называют в Шотландии фермеров и их жен, представились его воображению. Но один был глух и не мог его слышать; другой был беззуб и не мог говорить ясно; третий был очень сердит, у четвертого была злая собака. В Монкбарнсе и Ноквиноке его наверно приняли бы очень хорошо, но это было слишком далеко, и к ночи невозможно было дойдти туда.

-- Что бы это значило, спросил сам себя нищий, - отчего я в жизнь свою никогда не был так разборчив на квартиры? Как будто я сам возгордился своею участью, увидев столько роскошных вещей и убедившись что оне не составляют счастия. Но Боже сохрани меня от гордости! Я знаю, что она ведет к гибели. Как бы то ни было, самый дрянной сараи, служащий ночлегом нищему, покажется мне несравненно приятнее Гленалангауза с его картинами, бархатными обоями и деньгами, которые там раздают. Надо, однакож, решиться!.. Пойду к Айли Симу.

Когда старик спускался с горы, у подошвы которой лежала небольшая деревня, бывшая целью его путешествия, заходящее солнце уже освободило людей от их трудов; молодые люди, пользуясь прекрасным вечером, играли в мяч на лугу, а старики и женщины смотрели на них. Шум, смех, восклицания играющих звучным хором летели на встречу Охильтри и пробудили в нем воспоминания о том времени, когда поп сам был участником и часто победителем в играх, требующих силы и ловкости. Подобные воспоминания почти всегда вырывают вздох, даже и тогда, когда вечер, жизни светлее и блистательнее старости нашего бедняка. - В то время, подумал Эди, - я не обратил бы ни малейшого внимания на какого нибудь старика, сходящого с вершины Кинблитемонта, так же как ни один из этих молодых повес не обращает теперь внимания на старого Эди.

одних, а школьный учитель сторону других, то можно было сказать, что "высшее сословие" вмешалось в дело. Мельник и кузнец держались также разных мнений, и судя по живости двух спорившихся, можно было сомневаться в мирном окончании ссоры. Но первый, увидевший нищого, воскликнул: - Вон идет старик Эди; он знает правила наших игр лучше всякого, кто когда либо бросал мяч. Перестаньте браниться! Пусть дело решит старик Эди.

Общее громкое приветствие встретило Эди и назначило его судьею. Со всею скромностью епископа, которому предложили митру, или нового оратора, восходящого на кафедру, старик старался отклонить от себя высокое звание, возлагаемое на него и сопряженное с такою ответственностью; в награду за свое самоотвержение и скромность он имел удовольствие слышать уверение молодых, пожилых и старых поселял, что во всей окрестности нельзя было найдти лучшого судьи в таком важном деле. Ободренный подобными приветствиями, Эди с важностью приступил к исполнению своей обязанности, и строго запретив той и другой стороне говорить друг другу неприятности, выслушал кузнеца и сборщика с одной стороны, и мельника и школьного учителя с другой, как истцов и ответчиков. Не смотря на это, решение Эди было уже приготовлено им прежде допроса; но подобно многим судьям он соблюдал все формы судопроизводства, и выслушал показания и свидетельства тяжущихся во всем их объеме. Когда все было рассказано с обеих сторон, подтверждено несколько раз и тщательно разсмотрено, старик наш произнес умеренный и здравый приговор, объявляя, что спорный удар не идет в счет и потому не принадлежим никакой стороне. Такое умное решение возстановило согласие между игравшими; они взялись за мячи с шумною деревенскою веселостью, и самые горячие сбросили свои камзолы и шейные платки, отдав их под сохранение женам, сестрам и возлюбленным. Но вдруг веселость их была прервана самым странным происшествием.

Позади толпы игравших раздались звуки совершенно другого рода, послышались удерживаемые вздохи и восклицания, с которыми обыкновенно встречаются бедственные новости. Между женщинами пронеслось восклицание: "О, Боже мой! Так молод и умер так внезапно!" Слова эти достигли мужчин и омрачили всеобщую веселость. Все догадались, что какое нибудь несчастие случилось в окрестности, и каждый спрашивал о нем у соседа, который знал не более других. Наконец говор усилился и достиг до слуха Эди, бывшого в самой средине собрания. Оказалось что лодка Мукльбакита, рыбака, столь часто нами упоминаемого, потонула в море, и утверждали, что с нею погибло четыре человека, в том числе и Мукльбакит с сыном. Но молва в этом случае исказила истину. Правда, лодка опрокинулась, но погиб только один человек, Стефен, или как его обыкновенно называли, Стини Мукльбакит. Хотя местопребывание и образ жизни отдаляли молодого человека от прочих окрестных жителей, однакож постигшее его бедствие разрушило общую веселость своею страшною внезапностью. Особенно поразила она, как гром, Охильтри, завлекшого юношу в не совсем хорошее дело; правда он не желал убить или ограбить Дустерсвивеля, но все-таки дело было не такого рода, чтоб заняться им в последние часы жизни.

Беда не приходит одна. Между тем как Охильтри, задумчиво опершись на палку, толковал о своем горе с поселянами, пораженными внезапною смертью юноши, и внутренно укорял себя за поступок, в который завлек его, полицейский чиновник схватил Эди за воротник, и показывая свой жезл, воскликнул: "Именем короля задерживаю тебя!"

Сборщик и школьный учитель соединили свое красноречие, чтоб доказать констаблю и его товарищу, что они не имеют права останавливать королевского нищого, как бродягу, а немое красноречие кузнеца и мельника, державших наготове сжатые кулаки, подкрепляло их ходатайство: синий плащ его, говорили они, давал ему право странствовать по окрестностям.

-- Убивать? воскликнул Эди, - убивать? Разве я когда убил кого-нибудь?

-- Мистера Германа Дустерсвивеля, агента гленвитершинских рудокопен.

-- Я убыл Дустерсвивеля? Да он жив и здоров!

-- Если он жив еще, то не тебе этим обязан; если правда что рассказывает, то он был в опасности лишиться жизни, и ты за это будешь отвечать пред судьями.

собирались отвести его.

-- Спасибо вам: Бог благословит вас всех, дети! Я часто бывал в более тесных обстоятельствах, и теперь надеюсь вырваться, как птица из рук ловца. Продолжайте игру и не думайте обо мне; право, мне гораздо грустнее подумать о смерти бедного рыбака, чем о тюрьме.

Таким образом нищого повели без сопротивления, между тем как он механически принимал милостыню, подаваемую ему щедрою рукою; оставив деревню Эди был нагружен подобно провиантскому комисионеру. Впрочем ноша не долго тяготила нищого: констабль добыл себе повозку и лошадь, чтоб отвезти бедного старика к судье для допроса и следствия.

Несчастие, постигшее Стини, и задержание Эди совершенно разстроили веселость деревенских жителей, которые задумчиво начали разсуждать о превратности человеческой судьбы, так внезапно похитившей одного из их товарищей и поставившей судью их игр в опасность быть повешенным. Что касается до Дустерсвивеля, то характер его был известен, другими словами - его вообще ненавидели: многие полагали, что донос его был ложен, и все согласились, что если Эди пострадает в этом случае, то напрасно он совсем не отправил на тот свет негодного немца.