Антикварий.
Глава XXXI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава XXXI (старая орфография)

ГЛАВА XXXI.

Оставшись один, антикварий ускорил шаг (потому что различные разсуждения и приключения с морским животным задержали его на пути) и через короткое время он достиг Муселькрата, где перед ним лежали шесть хижин. Обыкновенно грязные и неудобные оне кроме того еще имели теперь печальный вид траура. Все лодки вытащены были на берег, и хотя день был прекрасный и время года благоприятное, нигде не слыхать было ни песен рыбаков, отправляющихся на ловлю, ни крика детей, ни резкого пения матери, починивающей сети у дверей своей хижины. Несколько соседей, одни в старых черных платьях, другие в обыкновенной одежде, но все с выражением грустного сочувствия к такому внезапному и неожиданному бедствию, стояли около дверей хижины Мукльбакита, в ожидании пока вынесут тело.

Когда к хижине приблизился монкбарнский лэрд, все стоявшие там посторонились, чтоб дать ему дорогу, и печально сняли свои шляпы; Ольдбук с своей стороны также оказал им ту же вежливость.

Внутри хижины происходила сцена, которую мог бы передать только наш художник Вильки с его неподражаемым искуством, характеризующим очаровательные произведения его кисти.

Тело покойного лежало в гробу, поставленном на постели, в которой молодой рыбак спал при жизни. Недалеко от него стоял отец с суровым, покрытым морщинами лицом и поседевшею головою, выдержавшею много бурных дней и ночей. Он казался весь погруженным в думу о понесенной им потере, и подавлен тягостным чувством сильной скорби, свойственной грубым и суровым характерам, начинающим ненавидеть весь свет, когда предмет их любви более не существует. Старик употребил отчаянные усилия для спасения своего сына, и только силою могли удержать его от новых попыток, которые погубили бы его, не принеся ни малейшей пользы утопавшему. Все эти мысли бродили в его голове. Он по временам бросал косвенный взгляд на гроб, как на предмет, которого его зрение не могло выносить, и от которого в то же время он не мог оторваться. Ответы старика на необходимые вопросы были коротки, суровы, даже грубы. Никто из его семейства не смел обратиться к нему со словами сочувствия или утешения. Мужественная супруга его, неограниченная властительница дома, как она справедливо хвалилась, приведена была своею страшною потерею к молчанию и покорности, и она принуждала себя удерживать порывы собственной горести и скрывать их от взоров мужа. Утром Маджи старалась принудить мужа съесть что нибудь, по старик отказывался от пищи с самой минуты постигшого его несчастия; не смея подойти сама, Маджи подослала к нему младшого сына, его любимца, чтобы тот поднес ему кушанья. Первым движением отца было оттолкнуть ребенка с гневом, вторым - привлечь его к себе и покрыть поцелуями.

-- Ты будешь славный мальчик, Пэти, если выростешь, но никогда не будешь, и не можешь быть для меня тем, чем был брат твой! Десяти лет от роду он уже плавал со мною в море, и отсюда до Буханеса никто не умел лучше его закинуть сеть. Говорят, надо покориться судьбе... попробую!

И с этой минуты старик опять погрузился в молчащие, пока не заставили его отвечать на необходимые вопросы.

Таково было горестное состояние отца.

В другом углу хижины сидела мать, покрыв голову передником; сила её скорби видна была в судорожных движениях рук и груди, остававшихся непокрытыми.

Две соседки услужливо жужжали ей в ухо обычные советы покоряться судьбе, как это всегда бывает при невозвратных потерях, и старались заглушить печаль неутешной матери.

Грусть детей сопровождалась изумлением, возбужденным в них никогда невиданными ими приготовлениями, и особенно необыкновенным изобилием хлеба и вина, которыми в подобных случаях бедный поселянин или рыбак угощает своих гостей. Необыкновенная роскошь похорон так удивила детей, что почти заглушила в них скорбь о смерти брата.

Всего замечательнее из этой безотрадной группы была старая бабушка. Сидя на своем месте, с обычным видом совершенного безучастия ко всему ее окружавшему, она казалось искала иногда своей прялки и веретена, и с удивлением смотрела, не находя ни той ни другого. Глаза её как будто спрашивали, зачем отняли у нея всегдашнее её занятие, зачем одели ее в черное платье и пустили в хижину такое множество народа; наконец она подняла голову, обвела всех блуждающим взглядом и устремила глаза на кровать, где стоял гроб её внука, - и тут только по видимому в первый раз она поняла постигшее их несчастие. Чувства удивления, замешательства и печали выражались одно за другим на её безжизненном лице. Но она не промолвила ни одного слова, не выронила ни одной слезы; ни взглядом, ни выражением не показала своему семейству, что понимает необыкновенное разстройство вокруг нея. Так сидела она посреди похоронного собрания, как звено, соединявшее плачущих с бездыханным телом, предметом их скорби, - как существо, в котором свет жизни уже померцал при приближении смертных туч.

При вступлении Ольдбука в дом печали, его приветствовали общим и безмолвным наклонением головы; потом, но шотландскому обычаю, предложили пришедшим хлеб, вино и водку. Когда это разносили, Эльспет привела всех в удивление, сделав знак разносившему, чтоб он остановился; потом взяла стакан, подняла его с безсмысленною улыбкою на своем морщинистом лице, и произнесла глухим, гробовым голосом: "За ваше здоровье, господа; желаю вам чаще веселиться на таких собраниях".

Все были поражены таким зловещим тостом, и с каким-то ужасом поставили назад свои стаканы. Это не покажется удивительным тому, кто знает как суеверна в подобных случаях шотландская чернь. Но, отведав поданного ей напитка, старуха вдруг воскликнула: "Что это? Вппо? Зачем вино в доме моего сына? Да..." произнесла она, удерживая стенание: "теперь я понимаю горестную причину..." и, выронив стакан из рук, она стояла несколько мгновений, устремив глаза на гроб своего внука, потом упала на стул и закрыла лице своею бледною, изсохшею рукою.

В эту минуту вошел приходский пастор. Мистер Блатерголь, страшный болтун, особенно когда дело шло о десятинах, льготах и правах духовенства в заседании церковного совета, в котором он, к несчастию для его слушателей, был один год председателем, - не смотря на все это, был добрый человек, в отношении к Богу и людям, как выражается старинная пресвитерианская поговорка. Ни одна духовная особа не была тщательнее его в исполнении своих обязанностей: он всегда посещал больных и печальных, поучал юношей, подавал советы неопытным и направлял заблудших на путь истины. За это наш приятель антикварий любил и уважал мистера Блатерголя, не смотря на свое отвращение к многословию и предразсудкам его и не взирая на некоторое презрение к его понятиям в деле ума и вкуса, в котором Блатерголь был особенно болтлив, надеясь занять когда нибудь кафедру риторики или изящной словесности. Правду сказать, Ольдбук очень редко, и то по чувству приличия и по настояниям своих "баб", принуждал себя слушать его проповеди; по всегда упрекал себя, если ему приходилось отлучиться, когда Блатерголь обедал в Монкбарнсе, куда он раз навсегда был приглашен каждое воскресенье; приглашение это было знаком уважения, который Ольдбук находил самым приятным для пастора и сообразным с своими собственными привычками.

Отступление это было необходимо, чтоб покороче ознакомить читателей с достойным пастором. И так мистер Блатерголь вошел в хижину и принял нежные и печальные приветствия её обитателей, потом тотчас же приблизился к несчастному отцу и старался сказать ему несколько слов в утешение. Но старик был не в состоянии слушать его; однакож, он низко поклонился пастору и взял его руку, как бы в благодарность за доброе намерение, но не мог или по хотел дать ему словесного ответа.

Пастор подошел к матери тихими, мерными шагами, как бы опасаясь, чтобы пол, подобно хрупкому льду, не подломился под его ногами, или чтоб шум шагов его не погрузил сверхъестественною силою в подземные бездны хижину и её обитателей.

-- Да, сер, да, вы очень добры, очень добры, без сомнения, без сомнения, мы обязаны покориться! - Но, Боже мой, мой бедный Стини, радость моего сердца! Он был так хорош, так добр, он был опорою всего семейства, счастьем для всех нас; каждый с удовольствием смотрел на него! О, дитя мое! Зачем ты лежишь тут? Зачем я должна тебя оплакивать?

Невозможно было побороть такого порыва печали и любви. Ольдбук безпрестанно прибегал к своей, табакерке, чтоб удержать слезы, которые не смортя на его насмешливый и лукавый характер готовы были брызнуть в подобных случаях. Женщины горько плакали, мужчины закрывались шляпами и тихо говорили между собою. Пастор обратился с духовным утешением к старой бабушке. Сначала та слушала, и казалось, что слушала с обычною апатиею; по потом, воспламененный своим делом, пастор начал говорить ей почти на ухо, так что по видимому слова его становились ей понятны, хотя неслышны были стоявшим в некотором отдалении, и лице её озарилось тем мрачным и выразительным светом, который обозначал в ней периодическия возвращения её разсудка. Старуха выпрямилась, покачала головою с нетерпением, если не с презрением к его советам, и сделала рукою знак столь резкий, что все присутствовавшие ясно поняли, что она отвергает духовное утешение.

Пастор отступил как будто его оттолкнули, поднял руку и опять опустил ее, как бы выражая удивление, печаль и сострадание к безнадежному состоянию ума старухи. Все присутствовавшие разделяли его изумление, и тихий ропот пробежал по собранию, в доказательство того, как сильно отчаянное положение старухи поразило всех ужасом.

В это время погребальное общество дополнилось прибытием еще двух особ из Фэрпорта. Вппо и водка снова разносились пришедшим, и снова повторились безмолвные поклоны. Бабушка во второй раз взяла стакан, выпила его и воскликнула с каким то странным смехом: - "Ха, ха, ха! Я пью другой раз вино в один и тот же день. Как вы думаете, давно ли это было со мною? Не было с тех пор..." и мимолетный луч сознания исчез с её лица; она поставила стакан и упала на свое кресло, с которого поднялась чтоб взять вино.

не был способен к распоряжениям, и потому ближайший родственник подал знак плотнику, заменявшему в подобных случаях гробовщика, чтоб он приступил к исполнению своей обязанности. Стук вколачиваемых гвоздей возвестил, что доканчивают постройку вечного жилища смертному. Последнее действие, разлучающее нас со смертными останками человека, производит впечатление даже на равнодушных и суровых эгоистов. Дух противоречия, который я считаю следствием узких понятий, заставил отцов шотландской церкви отвергнуть молитвы к Богу, даже в самом торжественном случае, для того чтоб уничтожить сходство своих обрядов с теми, которые приняты исповеданиями католическим и англиканским. Яснее и благороднее взгляд нынешняго шотландского духовенства, пользующагося подобным случаем для принесения молитвы и для назидания остающихся в живых, когда еще сильно впечатление, произведенное присутствием бездыханного тела, которое когда-то было подобию им, и с которым они сравняются всякий в свое время. Но столь достойный и приличный обряд не был еще принят во время нашего рассказа, или по крайней мере, мистер Блатерголь не привел его в исполнение, и церемония совершилась без малейшого благочестивого действия.

Одетый погребальным покровом гроб взят был на руки ближайшими родственниками покойного, которые ожидали только, чтоб по принятому обыкновению отец поддержал голову или верхний конец гроба; но когда ему напомнили об этом, он махнул рукою в знак отказа. Не принимая в соображение горя отца и считая обязанностью живого исполнить установленный обычай, родные настаивали на своем требовании; но Ольдбук принял посредничество между убитым горестью отцом и его благонамеренными мучителями, объявив им, что он сам как помещик и господин покойного будет поддерживать его голову до могилы. Не смотря на всю свою скорбь, родные почувствовали в глубине сердца такое внимание со стороны лэрда, и старая Ализона Брек, тут же находившаяся в числе прочих рыбачек, громко поклялась, что "его милость Монкбарнс никогда не будет иметь недостатка в устрицах во время их лова (все знали, что он до них охотник), еслиб даже она должна была сама идти за ними в море в самый ужасный ветер". Этим примером соблюдения обычаев и уважением к простолюдинам, мистер Ольдбук приобрел более популярности, чем всеми своими ежегодными пожертвованиями в пользу частных и общественных потребностей. Таков характер простого народа в Шотландии!

Похоронная процесия двинулась вслед за двумя церковниками, несчастными стариками, готовыми, казалось, упасть в могилу, в которую несли другого; они были одеты по шотландскому обычаю в поношенное черное платье и охотничьи шляпы, повязанные истертым крепом, а в руках держали длинные палки.

главы погребальной церемонии.

Поэтому он очень благоразумно удержался от упреков, зная что порицания и советы равно были бы безполезны в этом случае. Действительно, шотландская чернь была еще заражена страстью к похоронным процесиям, в которых прежние вельможи выказывали такую роскошь, что шотландский парламент принужден был издать против нея закон. Автор знал людей низкого сословия, которые отказывали себе не только в удовольствиях, но даже в первых потребностях жизни, для сбережения денег на то, чтобы пережившие их друзья могли по собственному их выражению похоронить их "как христиан"; и верных исполнителей завещания невозможно было принудить обратить в пользу живых деньги, напрасно расточаемые на погребение умершого, хотя они сами терпели нужду.

дерном, мистер Ольдбук снял шляпу и поклонился всем стоявшим около могилы в грустном безмолвии: то было знаком прощания, и все разошлись по домам.

Пастор предложил антикварию проводить его домой; но мистер Ольдбук до того бы поражен поступками Саундерса Мукльбакита и его матери, что движимый состраданием, а может быть и любопытством, влекущим нас иногда к предмету нашей печали, предпочел одинокую прогулку по морскому берегу, намереваясь мимоходом еще раз посетить хижину рыбака.