Антикварий.
Глава XXXVI

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Скотт В., год: 1816
Категории:Историческое произведение, Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Антикварий. Глава XXXVI (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА XXXVI.

 

Суровая старость и молодость не могут жить вместе: молодость полна удовольствий, старость полна забот; молодость похожа на летнее утро, старость на зимнюю непогоду; молодость свежа как лето, старость гола как зима.

Шекспир.

На следующее утро, антикварий, любивший понежиться в постели, был пробужден часом ранее обыкновенного вследствие привода к нему Каксона.

-- Что там такое? воскликнул Ольдбук, зевая и протягивая руку к огромным часам, лежавшим на шелковом платке у его изголовья; - что там такое, Каксон? Неужели уж пробило восемь часов?

-- Нет, сер; но слуга графа разбудил меня, думая что я ваш камердинер, - да ведь я в самом деле служу камердинером у вашей милости и у пастора, - по крайней мере ни у вас, ни у него нет другого такого слуги, - я помогаю также и серу Артуру, но это только по обязанности своего ремесла.

-- Хорошо, хорошо, никто в этом не сомневается, сказал антикварий. - Счастлив тот, кто может быть сам своим камердинером! Но зачем будишь ты меня так рано?

-- О, сер! Знатный барин встал на разсвете и послал нарочного из города за своей каретой, которая сейчас будет, а он верно не захочет уехать не простясь с вами.

-- Гм! воскликнул Ольдбук. - Эти знатные господа распоряжаются чужим домом и временем, как своего собственностию. Хорошо еще, что это на один раз. А Дженни образумилась ли наконец?

-- Как вам сказать, - она сегодня не знала что делать с шоколадом; я сам видел, как она налила его в чашку и из разсеянности хотела выпить сама, по благодаря мис Мак-Интайр, дело обошлось без этого.

-- Ну, уж когда все мое бабье на ногах, так и мне нечего лежать в постели, если хочу чтобы у меня был какой нибудь порядок в доме. Дай мне одеться поскорее. Ну! А что делается в Фэрпорте?

-- О чем там говорить более, отвечал старик, - кроме великой новости о графе, который двадцать лет не переступал за порог своего дома, и теперь в гостях у вас, сер?

-- А-га! А что говорят об этом, Каксон?

-- Мнения различны, сер! Так называемые демократы, которые вечно против короля и закона, против пудры и париков, - истинные негодяи, - уверяют, что он приехал к вам за тем, чтоб привести сюда горных жителей и своих фермеров и уничтожить собрания друзей народа; а когда я сказал, что вы не мешаетесь в такия дела, где могут последовать удары и кровопролитие, они отвечали, что это правда, но что теперь здесь ваш племянник, состоящий на службе короля и готовый биться по колено в крови; что вы будете головою, а он рукою, и что граф доставит вам людей и денег.

-- Дело! воскликнул смеясь антикварий: - душевно рад, что война не будет стоить мне ничего кроме советов.

-- Никто нз думает, чтоб вы стали биться сами, или жертвовали по этому случаю деньгами.

-- Гм! Это мнение демократов. Что же говорят другие?

-- По правде сказать, отвечал откровенный докладчик, - и другие говорят немного лучше. Капитан волонтеров, Кокет, тот кто назначен в сборщики новых податей, и некоторые другие члены Синяго Клуба толковали, что не должно допускать папистов, подобных графу Гленалану, у которого много друзей во Франции, разъезжать свободно по всему округу и... но вам может быть будет неприятно, сер!

-- Ничего, Каксон, ничего! Стреляй в меня, как будто ты один представляешь собою весь отряд капитана Кокета, - я устою.

констаблям поручено было возстановление порядка, то можно заключить, что вы дурно расположены к правительству, что необходимо следить за сношениями, могущими произойдти между таким сильным человеком как граф, и таким умным человеком как вы; некоторые дошли даже до того, что считали нужным заключить вас обоих в эдинбургскую крепость.

-- Право, я очень обязан моим соседям за их доброе мнение, сказал антикварий. - И так, за то что я никогда не мешался в их ссоры, а советовал им быть покойнее и умереннее, обе партии подозревают меня в измене королю или народу? - Подай мне сюртук, Каксон, подай сюртук; хорошо что я не живу с ними. Ну, а слышал ли ты что нибудь о Тафриле и его бриге?

Лице Каксопа изменилось. - Нет, сер, отвечал он. - Ветр был ужасный, и плавание у наших берегов сопряжено с большими опасностями; скалы уходят так далеко в море, что корабль может налететь на них скорее, чем я успею направить бритву; на нашем берегу нет ни пристани, ни гавани, - везде утесы и скалы. Корабль, который ударится в них, разлетится в щепы, как пудра с моей кисточки - и нет никому спасения. Это я говорю всегда своей дочери когда она плачет что нет писем от лейтенанта Тафриля, и я этим его извиняю... "Ты не должна плакать!" говорю я: "как знать что случилось?"

-- Ай, ай, Каксон, ты такой же отличный утешитель, как и камердинер. Дай-ка мне белый галстух; неужели мне выйдти к гостям с носовым платком на шее?

-- О, сер! Капитан говорит, что косынку носят все модные люди, и что белые галстухи годятся для вашей милости и для меня, принадлежащих к древнему миру. Извините, что я вместе с вами говорю о себе, во ведь это его слова.

-- Капитан фат, а ты глуп, Каксон.

-- Это очень может быть, отвечал на все согласный цирюльник: - я уверен, что ваша милость знаете лучше меня.

Перед завтраком, лорд Гленалан, казавшийся гораздо спокойнее чем накануне, говорил с Ольдбуком о различных обстоятельствах, обнаруженных последним при первом следствии по его делу, и сообщив ему средства, какими намеревался собрать полные доказательства о своем браке, выразил твердую решимость взяться помедлению за печальный труд, собрать и привести в ясность все документы о рождении Эвелины Невиль, которые, по словам Эльспет, находились в руках его матери.

-- Впрочем, мистер Ольдбук, прибавил граф в заключение, - я похож на человека, который только что проснувшись узнал важную новость, и сомневается, принадлежит ли она к действительной жизни, или это только сон. Эта женщина, эта Эльспет так дряхла, что невольно думаешь иногда, не заговаривается ли она. Теперь мне представляется страшный вопрос: не слишком ли скоро поверил я её свидетельству, так как оно совершенно противно прежним её показаниям?

Ольдбук помолчал несколько минут и с твердостью отвечал ему: - Нет, милорд, я не вижу причины сомневаться в истине последних слов, исторгнутых угрызениями совести. Признание её было свободно, безкорыстно, и не противоречит ни одному из известных нам обстоятельств. Однако не надо терять времени: надо приступить немедленно к приведению в порядок упомянутых ею документов, и я полагаю также, если возможно, отобрать от нея показания законным порядком. Мы собирались отправиться туда вместе; но я думаю вам не противно будет, милорд, если с целью представить дело в виде более безпристрастном, я отправлюсь на следствие один в качестве судьи. Я начну свой допрос в то время, когда она по моему соображению будет в состоянии дать удовлетворительные ответы.

Лорд Гленалан сжал руку антиквария с видом глубочайшей признательности. - Не могу выразить вам, мистер Ольдбук, сказал он, - сколько уверенности и утешения доставляет мне ваше содействие в этом запутанном и грустном деле. Не могу довольно нарадоваться, что мне пришла внезапная мысль прибегнуть к вам и навязать нам мои признания; мысль эту внушила мне уверенность в вашей твердости, которую вы обнаружили при исполнении своей обязанности как судья и как друг несчастной. И каков бы ни был результат этого дела - я смею питать надсаду, что наконец займется заря счастия и над моим домом, хотя мне может быть и не дожить до этого, - каков бы ни был результат, говорю я, вы уже оказали мне и моему семейству величайшую услугу!

-- Милорд! отвечал антикварий. - Я необходимо должен иметь большое уважение к вашей фамилии, которая, будучи одною из древнейших в Шотландии, достоверно произошла от Аймера де Джеральдина, заседавшого в Пертском парламенте в царствование Александра II, и которую по вероятным преданиям можно произвести от Мармора из Клокнабена. Впрочем, со всем уважением моим к древности вашего рода, признаюсь, милорд, что всю помощь, зависящую от моих средств, побуждают меня подать вам искреннее сочувствие вашему горю и ненависть к обману, так долго тяготевшему над вами. Йо завтрак готов, милорд; позвольте мне проводить вас по извилинам моего coenobitium, похожого больше на ряд келий, без порядка разбросанных и нагроможденных одна на другую, чем на правильный дом. Надеюсь, и вы вознаградите себя за свою строгость вчерашней диэты.

Не таковы были намерения графа: сделав обществу вежливое и серьезное приветствие, сообразное с его всегдашним обхождением, он принялся за завтрак, принесенный его слугою и состоявший как всегда из ломтя поджаренного хлеба и стакана чистой воды. Завтрак молодого война и старика антиквария был гораздо существеннее, и они еще не кончили его, как раздался стук колес у подъезда.

-- Вероятно ваш Экипаж, милорд, сказал Ольдбук, смотря в окно. Право, это превосходная quadriga, ибо такова, по учению лучшого scholium, была vox signata, данная римлянами колеснице, запрягаемой подобно вашей в четыре лошади.

-- И я объявляю вам, воскликнул с жаром Гектор, - что редко можно найдти четверню таких красивых, так хорошо подобранных лошадей. Какие чудные стати! Какие бы вышли из них боевые кони! Смею спросить вас, милорд, оне вашего завода?

-- Я... я думаю так, отвечал лорд Гленалан; - но я такой плохой хозяин, что и в этом случае должен, к своему стыду, прибегнуть к помощи Кальверта (он взглянул на своего слугу).

-- Лошади собственного вашего завода, милорд, отвечал Кальверт. - Отец их Мад Том, а матери Джемима и Ярико, лучшия матки завода.

-- Есть у нас еще лошади этой же породы? спросил граф.

-- Две, милорд: одной четыре года, другой пять лет, и обе необыкновенно красивы.

-- Скажи Дакипсу, чтоб он завтра же утром привел их в Монкбарнс, сказал Гленалан. - Надеюсь, что капитан Мак-Интайр примет их от меня, если оне будут годны к его услугам.

-- Милорд... милорд... очень обязан, очень обязан... Но Гектор пехотинец и никогда не садится на коня в сражении; сверх того он горец, и костюм его очень неудобен для кавалерийской службы. Сам Макферсон не представляет его предков на коне, хотя и имеет безстыдство сажать их на колесницы; именно это, милорд, бродит в голове Гектора: он думает не о верховой езде, а о колеснице:

Sunt quos ctirriculo pulvercm Olympicum

Collegisse juvat *).

*) Иным очень нравится глотать пыль, поднятую колесницею на олимпийском ристалище (Стих из И-ой книги Горация).

для него опаснее всех его дуэлей с людьми или с другом моим, phoca.

-- Вы теперь можете приказывать, мистер Ольдбук, отвечал вежливо граф; - но я надеюсь, что не запретите предложить моему молодому другу то что доставляет ему удовольствие.

-- Что нибудь полезное, милорд, возразил Ольдбук; - только не curriculum; по моему мнению это все равно, если бы он пожелал себе quadriga. Но что это там? Фэрпортская почтовая карета въезжает ко мне на двор; кто посылал за ней?

-- Я, сер, отвечал Гектор с досадою от вмешательства дяди, остановившого щедрость графа, и еще более от сомнений, высказанных им относительно искуства управлять лошадьми, или от обидного намека на успехи его в поединке и при схватке с тюленем.

-- Вы, сер? воскликнул антикварий на такой лаконический ответ. - А позвольте спросить, на что вам почтовая карета? Не этот ли великолепный экипаж, эта biga, как можно его назвать, составит переход к quadriga или curriculum?

-- Позволите ли спросить вас что это за дело? произнес его дядя, любивший выказать власть над своими родственниками. - Полагаю, что дела по службе могут быть исполнены достойным представителем вашим, сержантом, честным джентльменом, который так любезен что поселился в Монкбарнсе со времени своего прибытия. Он может, говорю я, исполнить ваши дела, и вы не истратили бы своего дневного жалованья, чтоб нанимать двух дрянных кляч и это собрание гнилушек, ржавого железа и битых стекол, этот скелет почтовой кареты, стоящей у ворот.

-- Меня призывают не служебные дела, сер, и если вам непременно угодно знать что заставляет меня ехать в Фэрпорт, то доложу вам, что Каксон принес известие о допросе, который будет сегодня сделан старику, нищему Охильтри, перед начатием его процеса; я еду за тем, чтоб бедняку не сделали несправедливостей; вот и все!

-- Право? Я что-то слышал об этом, но не знал что дело так важно. Скажите мне, капитан Гектор, вы. который так готов быть секундантом каждого в ссорах, гражданских и военных, на суше, на воде и на морском берегу, почему принимаете вы такое особенное участие в старике Эди Охильтри?

-- Он служил под начальством моего отца, сер, возразил Гектор, - и сверх того, когда я намерен был сделать большую глупость, он старался отклонить меня от нея и дал мне такой добрый совет, какой бы и вы сами мне дали, сер.

-- Правда, сер; но я не вижу причины, почему собственное мое безразсудство доликпо сделать меня неблагодарным к его доброму намерению.

-- Браво, Гектор! Ты отроду не сказал ничего умнее. И пожалуйста всегда говори мне о своих намерениях без утайки. Ну, я сам поеду с тобою, мой друг; я уверен, что старик невинен, и помогу ему больше нежели ты. Сверх того это сбережет тебе полгинеи, расчет, который советую тебе соблюдать почаще.

Во время этого спора, вежливость заставила лорда Гленалана вступить в разговор с дамами, когда разсуждения дяди с племянником казались ему неприличными для слуха посторонняго; но когда грозный голос антиквария принял ласковое выражение, лорд снова вмешался в разговор. Узнав, что дело идет о старике-нищем и взведенном на него обвинении, которое Ольдбук не обинуясь приписал клевете Дустерсвивеля, лорд Гленалан спросил, не был ли этот старик когда нибудь в военной службе? Ему отвечали утвердительно.

-- Не носит ли он, продолжал граф, - род синяго сюртука или плаща с бляхою? Старик, высокий ростом, с проницательным взглядом, с седыми волосами и длинною бородою; держится очень прямо и говорит так свободно и смело, что разговор его резко противоречит его ремеслу, не так ли?

-- Стало быть ему обязан я первыми важнейшими сведениями, за что останусь ему вечно благодарен. Боюсь что не буду в состоянии чем нибудь помочь ему в настоящем случае; но когда он будет на свободе, я с радостью предложу ему спокойное и удобное жилище.

-- Не знаю, удастся ли вам это, милорд, отвечал Ольдбук: - трудно согласить его бродячия привычки с вашим предложением; по крайней мере все известные мне попытки оставались без успеха. Он считает независимым положением просить милостыню у всех и не хочет быть обязан кому нибудь одному. Это настоящий философ, презирающий все обычные правила часов и времени: ест, пьет, спит тогда только, когда ему хочется, и по равнодушию его ко всем удобствам жизни, я полагаю, он никогда дурно не обедал, никогда не спал безпокойно. Этот нищий составляет какой-то авторитет в округе, где совершает свои путешествия; он общий генеалог, сказочник, решитель споров, лекарь и проповедник. Уверяю вас, у него так много обязанностей, он так ревностно выполняет их, что не откажется от своего призвания. Мне будет очень горько, если бедного старика посадят на несколько недель в тюрьму; я знаю, что это подействует на него очень сильно.

Разговор этим и кончился. Лорд Гленалан простился с дамами и возобновил капитану Мак-Интайру предложение охотиться в его землях, что было с радостью принято Гектором.

-- Я прибавлю к этому только одно, сказал граф: - если вам не скучно будет мое грустное общество, то Гленалангауз всегда открыт для вас. Два дня в неделю, в пятницу и суботу, я не выхожу из своей комнаты; но если вам угодно будет посетить мой дом и в эти дни, то для вас будет еще приятнее, так как вместо меня вас примет мой духовник, мистер Гладсмур, человек светский и хорошо образованный.

Ольдбук также не был нечувствителен ко вниманию, оказанному графом его племяннику; мис Мак-Интайр была рада, что брат её доволен, а мис Гризельда заранее мечтала о привозе целых мешков всякого рода дичи, до которой мистер Блатерголь был большой охотник. Таким образом, как часто случается, если знатный человек посетит семейство средняго сословия и постарается угодить ему, - все наперерыв хвалили графа, когда он оставил их и удалялся в своей карете, заложенной четырьмя прекрасными копями. Панегирик был прерван Ольдбуком и его племянником, которые сели в фэрпортскую колымагу, везомую парою лошадей, из которых одна бежала рысью, а другая галопировала; колесница скрипела, стучала, звенела и наконец прибыла в знаменитый приморский город, совершенно противоположно той быстроте и легкости, с какими экипаж лорда Гленалана скрылся от взоров антиквария и его племянника.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница