Гай Маннеринг, или Астролог.
Приложение к общему предисловию

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Приложение к общему предисловию (старая орфография)

ПРИЛОЖЕНИЕ К ОБЩЕМУ ПРЕДИСЛОВИЮ.

I.
Отрывки из неоконченного романа который автор намеревался издать под названием:
ТОМАС СТИХОТВОРЕЦ. ¹)

¹) Эти отрывки предлагаются читателю не потому чтобы они имели сами по себе какое-либо достоинство, но они могут иметь некоторый интерес как первые экскизы картины, любопытной для всех, интересующихся оконченными трудами художника. Автор.

ГЛАВА I.

Солнце садилось за отдаленными Лидсдэльскими горами; несколько из устрашенных обитателей селения Герсильдун, сожженного четыре дня перед тем шайкою английских порубежников, поспешно исправляли свои разоренные жилища. Одна только высокая башня среди селения осталась неповрежденною; ее окружала невысокая стена и наружные ворота-были заперты. Вокруг повсюду росли терновник и другой мелкий кустарник, сучья которых проникая под ворота доказывали, что последния не отворялись уже много лет. Все хижины в селении представляли собою развалины, а эта башня, но видимому пустынная и всеми покинутая, нисколько не пострадала от ярости врагов; но несчастные, разоренные жители, старавшиеся кое-как исправить свои жилища к ночи, казалось, и не думали искать убежища в этой башне, где они могли так легко найдти себе кров.

Прежде чем наступила ночь, к селению неожиданно подъехал на великолепной лошади богато вооруженный рыцарь. Его сопровождали молодая, красивая женщина, грациозно сидевшая на серой в яблоках лошади, и оруженосец, который держал в руках шлем рыцаря и копье и вел в поводу его великолепного, богато убранного боевого коня. Паж и четыре телохранителя с луками, мечами и небольшими щитами составляли всю его свиту, которая была хоть и немногочисленна, по доказывала его знатность.

Рыцарь остановился и заговорил с некоторыми из поселян, бросивших работу и глазевших с любопытством на незнакомцев; по услыхав его голос, а главное заметив крест Св. Георгия на головном уборе его свиты, они бежали с громким криком: "Южане вернулись". Тщетно рыцарь старался вступить в объяснение с бежавшими, преимущественно состоявшими из стариков, женщин и детей; но страх, их при одном имени Англичан был так велик, что через несколько минут рыцарь остался один с своей свитой. Он проехал по всему селению отыскивая убежища на ночь, и видя наконец, что негде приютиться ни в заброшенной башне, ни в разоренных хижинах, он повернул налево и в нескольких шагах от селения остановился перед небольшим, по приличным жилищем, очевидно принадлежавшим человеку не низкого сословия. После продолжительного стука в дверь, хозяин показался в окне и осторожно спросил: кто там? Незнакомец отвечал, что он английский рыцарь и барон, а ехал к двору шотландского короля по важному для обоих государств делу.

-- Простите меня, благородный рыцарь, сказал старик, отдергивая запор и отворяя дверь, - простите что я не тотчас вас принял, но мы здесь слишком часто подвергаемся жестоким нападениям, чтобы соблюдать все правила гостеприимства. Но располагайте мною и моим добром. Дай Бог чтобы поручение, по которому вы приехали сюда, возстановило мир и возвратило нам счастливые дни доброй королевы Маргариты.

-- Аминь, достойный человек, сказал рыцарь, - разве вы знали королеву?

-- Я прибыл в эту страну в её свите, отвечал старик, - и она мне поручила управление некоторыми из её земель, вот почему я здесь и поселился.

-- Как же вы, англичанин, заметил рыцарь, - можете безопасно сохранять жизнь и собственность в такой местности, где ваш соотечественник не может найти ночлега на одну ночь и куска хлеба или кружки воды?

-- О! сер, отвечал старик, - вы знаете, привычка научит человека жить и в медвежьей берлоге; я здесь поселился в мирное время и никогда никого не обижал, поэтому меня уважают все соседи и даже, как вы видите, английския шайки.

-- Очень рад и с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством. Милая Изабелла, наш достойный хозяин приготовит тебе постель. Эта моя дочь, добрый человек. Мы поместимся у вас до возвращения шотландского короля из его северной экспедиции, а пока называйте меня лордом Лэси Честер.

Слуги барона и хозяин убрали немедленно лошадей и приготовили ужин для лорда Лэси и его прелестной спутницы. Во время ужина им прислуживали хозяин и его дочь, которые по тогдашнему обычаю не могли разделить с ними трапезы, и потом удалились в заднюю комнату, где угостили оруженосца и пажа (оба они были благородного происхождения) и уложили их спать. Телохранители воздав должную честь угощению арендатора королевы Маргариты удалились в конюшню и растянувшись подле своих лошадей вскоре крепко заснули.

На другое утро, чем свет, путешественников разбудил громкий стук в дверь, сопровождавшийся грубыми криками. Оруженосец и паж лорда Лэси, опоясавшись мечами, хотели наказать дерзких нарушителей тишины, когда старый хозяин выглянув в форточку, нарочно устроенную для подобных рекогносцировок, попросил их не показываться, если они не желают навлечь на его дом верной погибели.

Потом он поспешил в комнату лорда Лэси, которого он встретил на пороге в длинной, меховой одежде и рыцарской шапочке. Рыцарь был очень разгневал разбудившим его шумом и грозно спросил о причине подобного безпорядка.

-- Благородный рыцарь, сказал хозяин, - один из самых страшных и кровожадных шотландских порубежников находится у дверей дома. Он никогда без дурной цели не удаляется так далеко из гор. Берегитесь.

В эту минуту страшный шум послышался внизу, наружная дверь была выломана, и рыцарь, быстро сбежав но лестнице подоспел во время, чтоб предупредить кровопролитную схватку между его свитой и незнакомцами. Их было трое. Предводитель, высокого роста, мускулистый и коренастый человек отличался резкими, суровыми чертами лица, и все в нем доказывало, что он вел утомительную жизнь, полную опасностей. Его грозный вид производил еще более поразительное впечатление, благодаря одежде, состоявшей из толстой кожаной куртки, унизанной небольшими железными бляхами, образовавшими нечто в роде кольчуги. Под этим виднелся камзол из грубого, серого сукна с заржавленными стальными наплечниками; на голове у него был шлем, от которого опускались на лице несколько железных полос вместо забрала; вооружен он был заостренным с двух сторон мечем, большим кинжалом и копьем необыкновенных размеров. Взоры этого человека были также дики и грозны, как его наружный вид; его быстрые, черные глаза никогда не останавливались более секунды на одном предмете, и постоянно блуждали, как бы отыскивая опасность для борьбы с нею, сокровище для грабежа или оскорбление для примерного отомщения. В настоящую минуту, казалось, он отыскивал последнее, ибо не обращая никакого внимания на лорда Лэси он осыпал самыми грубыми угрозами хозяина дома и его гостей.

покое. Но теперь, клянусь Богородицей! я тебе задам жару!

По всей вероятности, разгневанный порубежник, привел бы немедленно в исполнение свои угрозы, еслиб на пороге не явилось четверо телохранителей рыцаря с луками в руках, что убедило его в неравенстве боя.

-- Зачем ты, воин, нарушаешь мое спокойствие? сказал лорд Лэси, подходя к нему, - уйди отсюда с своими людьми. Еслиб между обеими странами не было мира, я велел бы моим слугам наказать тебя.

-- Каким миром вы нас дарите, таким и сами пользуйтесь, отвечал шотландец, указав прежде копьем на сожженное селение, а потом мгновенно направив его на грудь лорда Лзсп.

Но в ту же минуту оруженосец рыцаря выхватил меч и одним ударом отсек стальное острие копья.

-- Артур Фицгерберт, сказал барон, - этот удар откладывает на год твое посвящение в рыцари. Оруженосец, который смеет обнажать меч в присутствии своего господина без его приказания, не достоин носить шпор. Ступай и обдумай мои слова. Тщетно ожидать приличного обращения от горного молодца, прибавил лорд Лэси, обращаясь к шотландцу, когда мои люди забываются. Но прежде, чем ты обнажишь свой меч (горец уже держал за рукоятку свой палаш) подумай, что у меня есть открытый лист от твоего короля, и я не могу терять времени на ссоры с людьми, подобными тебе.

-- От моего короля! От моего короля! повторял горец в сильном раздражении, и с этими словами он бросил свое сломанное копье на пол с неимоверной силой. - Но Габи Цесфорд скоро явится сюда, и мы увидим, позволит ли он английскому молодцу занимать дом, где он всегда сам останавливается.

После этого он из-подлобья взглянул на англичанина и быстро вышел в дверь вместе с своими товарищами. Через минуту они уже скакали по большой дороге.

-- Кто этот дерзкий дикарь? спросил лорд Лэси у хозяина, находившагося в сильном волнении впродолжении всей этой сцены.

-- Его зовут Адам Кер, из Моата, но товарищи дали ему кличку: Черный Чевиотский Всадник. Я боюсь, что он явился, сюда не с доброй целью, но если лорд Цесфорд недалеко, то Адам Кер не посмеет производить насилия.

-- Я много слыхал об этом вожде, сказал барон; - уведомьте меня когда он приедет в селение. Родольф, стань на часы, а ты, Адальберт, помоги мне снарядиться.

Паж поклонился и последовал за бароном, который по дороге в свою комнату зашел к дочери, чтобы успокоить ее и объяснить причину неожиданного шума.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Далее этот роман никогда не продолжался; но автор имел целью основаться на прекрасной легенде, рассказываемой доныне в той части пограничной страны между Англией и Шотландией, где он сам жил и где в правление Александра III, короля шотландского, процветал Томас из Герсильдупа, прозванный Стихотворцем. Этот герой преданий был Мерлином Шотландии, и ему приписывались многие из подвигов рассказываемых британскими бардами о Мерлине Каледонском или Дикаре. Это был как известно чародей, поэт и пророк; по словам преданий, он доселе живет в волшебной стране и вернется в эпоху великого переворота человеческого рода, в котором он будет играть значительную роль; подобное предание существует почти у всех народов: так например, магометане ожидают вторичного появления своего двенадцатого Имама.

Много лет тому назад жил в пограничной стране веселый барышник лошадей, замечательный своим мужеством и смелостью, почему его уважали и боялись все соседи. В одну прекрасную, лунную ночь, проезжая через Боденское болото, к западу от Эльдопских гор (местность, часто упоминаемая в истории Томаса Стихотворца, и театр действия его пророчеств) он встретил почтенного старца в странной, древней одежде. Этот незнакомец, к его величайшему удивлению, спросил цену пары лошадей, которых барышник не успел продать на ярмарке и вел в поводу. Для Каноби Дика, так назовем мы порубежного барышника, всякий покупщик был покупщик, и он продал бы лошадь самому чорту, да еще в придачу надул бы его. Незнакомец, поторговавшись, заплатил условленную цепу золотыми монетами самого древняго чекана, которые были драгоценны для нумизматиков, по довольно неудобны для торговцев. Это обстоятельство несколько удивило Дика, по золото всегда золото, и он довольно выгодно съумел спустить его. По приказанию этого тароватого купца, Дик привел ему еще несколько лошадей на тоже самое место; причем незнакомец требовал непременно, чтобы продажа совершалась ночью, и с глазу на глаз. Трудно сказать, из любопытства ли, или из желания зашибить еще деньгу, Дик, продав несколько лошадей, стал жаловаться, что сделки в сухую неудачны, и намекать что покупщик, очевидно живший где-нибудь вблизи, должен его угостить.

-- Если вы желаете, вы можете посетить меня в моем жилище, сказал незнакомец, - по берегитесь: если вы струсите при том зрелище, которое представится вашим глазам, то во всю жизнь будете раскаиваться.

Презрительно усмехнувшись, Дик соскочил с лошади и последовал за незнакомцем по узкой тропинке, которая вскоре привела их к возвышенности между южным и центральным пиками, прозванной, по своей странной форме Луксиским Зайцем. У подошвы этой горы, столь же известной по сборищу ведьм, как соседняя Кинилаская Мельница, Дик с изумлением заметил, что его проводник углубился в пещеру или ущелье, которого он никогда не видал, хотя отлично знал всю окрестную страну.

-- Вы можете еще вернуться, произнес незнакомец, бросая на него знаменательный взгляд, но Дик не хотел выказать своей трусости, и они продолжали путь.

Через несколько минут они вошли в длинную конюшню: в каждом стойле была черная как уголь лошадь, а подле лежал рыцарь, в черных как уголь латах и с обнаженным мечом в руке; но как лошади, так и рыцари были недвижимы, словно изваянные из мрамора. В конце конюшни открывалась громадная зала, освещенная тусклым мерцанием многочисленных факелов наподобие зал калифа Ватека, а посреди на античном столе красовались меч и рог.

-- Кто затрубит в этот рог и возвысит этот меч, сказал незнакомец, объявив прежде Дику, что он знаменитый Томас Гсрсильдунский, - тот будет, если мужество ему не изменит, королем всей Британии. Так глаголят уста, которые не могут лгать. Но все зависит от мужества и от того что прежде взять - рог или меч.

Дик хотел сначала взять меч, по его храбрость не устояла перед окружавшим его зрелищем, которое невольно возбуждало страх, и ему показалось, что если он возьмет прежде меч, то неведомые горные духи могут оскорбиться, приняв это за дерзкий вызов. Поэтому он взял дрожащею рукою рог, и в воздухе раздалась хотя слабая пота, но достаточно громкая чтобы вызвать страшный ответ. В громадной зале раздались оглушительные раскаты грома - и все, люди и животные, воскресло к жизни: кони ржали, били копытами о землю и потрясали гривами; воины вскочили на ноги, звенели оружием и грозно размахивали мечами. Дик был вне себя от ужаса, увидев, что армия еще за минуту перед тем неподвижная, готова броситься на него. Он кинул рог и протянул руку к заколдованному мечу, но в тоже мгновение громовой голос произнес слова:

Между тем поднялся страшный вихрь, унесший несчастного барышника из заколдованной пещеры, и на другое утро пастухи нашли его раненого и окровавленного у подножия высокого утеса, с которого он очевидно был свергнут. Он мог только рассказать свою роковую повесть, и тут же испустил дух.

Эта легенда с различными вариантами сохранилась во многих округах Шотландии и Англии; её театр действия то переносится в одно из любимых ущелий горной Шотландии, то в угольные копи Нортумберланда и Кумберланда. Она рассказана в книге Реджинальда Скотта О Колдовстве, вышедшей в XVI веке. Тщетно было бы искать происхождение этой легенды, а нравственный её смысл быть может заключается в том, что глупо и безумно вызывать опасность, не вооружившись прежде против нея.

Очевидно, что подобный сюжет, хотя и допускающий поэтическия прикрасы, составил бы очень неудачную основу для прозаической повести, которая невольно превратилась бы в волшебную сказку. Джон Лайден посвятил несколько прекрасных строф этому преданию в своих Сценах Детства:

¹) О! таинственный стихотворец, являющийся по воле судьбы в день Всех Святых к роковому Эльдойскому древу, где на разсвете молодцы слышат нетерпеливое ржание твоего быстрого копя; скажи кто пробудит от заколдованного сна прошедшие века, кто огласит своды Эльдонской пещеры громовыми звуками рога, который воскресит к жизни неподвижных черных рыцарей, кто могучей рукой возьмет магический меч и вызовет из волшебной страны гордого, храброго Артура?

В той же конторке, где скрывался предыдущий, отрывок, была найдена между disjecta membra {Заброшенные части.} еще следующая рукопись. Эта попытка совершению иного рода и относится, судя по вступлению, к концу XVIII столетия; но этот новый роман был брошен с первых его страниц.

Лорд Энердэль.

Отрывок из письма Джона Б... Эсквайра к Вильяму Д...

-- Налейте кубки, сказал баронет, - дамы нас еще подождут.. За здравие эрцгерцога Карла.

Все общество радушно приняло тост хозяина.

-- Успех эрцгерцога увеличить шансы наших переговоров в Париже, заметил пастор, и...

необходимость заключить позорный трактат?

-- Мы начинаем сознавать, г. абат, отвечал пастор с некоторой колкостью, что континентальная война, предпринятая для защиты союзника, сам не желающого себя защищать, и для возстановления прав династии, духовенства и аристократии, которые почти без боя отказались от них, составляет слишком тяжелое бремя даже для нашей страны.

-- Разве война была предпринята Англиею из одного чувства милосердия? заметил абат, - разве к этому не побудило се быстрое распространение повсюду страшного духа нововведений? Разве аристократия не дрожала за свою собственность, духовенство за религию, а все верноподданные за конституцию? Разве не было признано необходимым уничтожить загоревшееся здание, чтоб помешать распространению огня на соседния жилища?

-- Однако, возразил пастор, - если стены загоревшагося здания оказались слишком твердыми и все паши усилия не могли их разнести, то благоразумно ли продолжать этот неблагодарный труд среди дымящихся развалин?

-- Что вы говорите! воскликнул баронет: - или вы забыли вашу недавнюю проповедь, в которой вы увещевали вас надеяться на Бога побед, всегда сопровождающого нашу армию, и не сомневаться в поражении наших врагов, хулящих имя Господне.

-- Самый добрый отец иногда наказывает любимых детей, произнес пастор.

-- Подобными же соображениями, сказал один из джентльменов, сидевших на дальнем конце стола, - кажется ковенантеры объясняли неудачу их предсказаний об исходе битвы при Дунбаре, при начале которой легкомысленные проповедники побудили осторожного Лесли устремиться на филистимлян.

Пастор бросил проницательный и недружелюбный взгляд на собеседника, неожиданно вмешавшагося в разговор. Это был молодой человек невысокого роста и очень скромной наружности. Ранния и серьезные занятия согнали с его лица обычную веселую улыбку юности и придали ему задумчивый вид. Его глаза однако метали искры, и во всех его движениях заметна была необыкновенная энергия. Пока он молчал, никто не обращал на него внимания, но при первых его словах он приковал к себе все взоры присутствовавших.

-- Кто этот молодой человек! спросил пастор в полголоса у своего соседа?

-- Шотландец, по имени Максвел; он теперь гостит у ссра Генри.

-- Я так и полагал по его выговору и манерам.

Здесь кстати заметить, что обитатели северной Англии сохранили в гораздо большей степени, чем их южные соотечественники, старинную, наследственную ненависть к соседям. Между тем другие из присутствовавших вступили в разговор, который, благодаря политическом страстям и выпитому вину, начал принимать все более и более воинственный характер, так что предложение хозяина перейти в гостиную было встречено сочувственно всеми трезвыми гостями.

Мало по малу общество разъехалось, и наконец остались только пастор и молодой шотландец, не считая баронета, его жены, дочерей и меня. Пастор по видимому не мог забыть сравнения его с ложными пророками Дунбара, ибо при нерпой возможности он сказал, обращаясь к мистеру Максвелю:

-- Гм! вы кажется, сор, упомянули о междоусобиях прошлого столетия. Вы должны иметь очень основательные познания о той эпохе, если решаетесь сравнивать ее с нашил временем, которое, я готов утверждать, есть самый мрачный период в истории Англии.

-- Боже избави, чтобы я сравнивал наше время с эпохой, о которой вы говорите; я слишком живо сознаю все наши преимущества над предками. Правда, самолюбие и дух партий разъединяют нас, по все же мы неповинны в ужасном преступлении междоусобной войны со всеми её гибельными последствиями. Наши враги, сер, не внутренние, а внешние; и пока нам нечего бояться чужестранного неприятеля, как бы могуществен и искусен он ни был.

-- Нашли ли вы, мистер Максвель, что нибудь интересное в запыленом архиве? спросил сер Генри, видимо боявшийся политических прений.

-- Изучение этих старинных бумаг навело меня на только что высказанное замечание, отвечал Максвел, - и я полагаю, что его справедливость вполне подтверждается повестью, которую я пишу на основании ваших семейных документов.

-- Вы можете воспользоваться ими, как вам угодно, произнес сор Генри: - они долго валялись в пыли, и я часто желал чтобы кто нибудь, столь же знающий в древностях как вы, рассказал мне их содержание.

-- Документы, о которых я только что упомянул, отвечал Максвел, - относятся до одного довольно необыкновенного из эпизодов вашей семейной истории, и если желаете, я могу прочесть несколько отрывков, которые познакомят вас с драгоценностью подлинных документов.

Это предложение было принято с удовольствием всеми присутствовавшими. Сер Генри, отличавшийся родовой гордостью, интересовался всем что касалось его предков. Лэди Ратклиф и её примерные дочери с жадностью поглощали модные, современные романы; оне взбирались по горам, посещали развалины, заглядывали в подземелья и прислушивались к стопам, вместе с знаменитой героиней из Удольфа. Однако, оне не раз замечали, что известный эпизод Черного Покрывала очень походил на старинную сказку, так что оне очевидно не только восторгались этим романом, но и критиковали его. Кроме того, оне мужественно скакали по лесам Богемии сидя на коне Пражского Всадника, и зорко отыскивали следы Мавра. Наконец ходил слух, но очень таинственный, что в правом ящике индийского рабочого столика лэди Ратклиф скрывалось любопытное произведение в трех частях, под названием Монах. Поэтому неудивительно, что лэди Ратклиф и её нимфы, пододвинувшись к камину, ожидали с нетерпением чтения Максвеля. Я также подошел к пылавшему огню, отчасти желая погреться, отчасти чтоб лучше слышать, так как тебе известно, любезный друг, что я несколько оглох после экспедиции принца Карла Эдуарда, а мое любопытство было сильно возбуждено, ибо как тебе известно, представители рода Ратклифов всегда отличались преданностью законным королям. Пастор также приблизился к камину, покойно усевшись в кресле и очевидно намереваясь доказать дремотой свое презрение к разскащику и рассказу. Подле Максвеля (скажу мимоходом, что я по мог добиться, родственник ли он владетелям Нитсдэля) был поставлен небольшой столик и две свечи, при свете которых он прочел следующее:

Дневник Яна-Ван-Эйлена.

"Шестого ноября 1645 года, я, Ван-Эйлен, Ротердамский купец, отправился с моей единственною дочерью на добром амстердамском корабле Вригейде, в несчастное, обуреваемое смутами королевство Англии. 7-е ноября: сильный ветер; дочь страдает морскою болезнью; сам я не в состоянии окончить несчастный расчет о количестве наследства Джени Лаизач из Карлайля, сестры моей покойной жены; для принятия этого наследства я именно и предпринял настоящее путешествие. 8-е ноября: сильная буря; едва не случилось ужасное несчастье; мою бедную дочь смыло с палубы в море; не надо забыть, что из первых денег, которые я получу в счет наследства её тетки Ланзач, следует выдать награду спасшему ее молодому моряку. 9-е ноября: тихо - легкий, северо-западный ветер. Беседовал с капитаном о наследстве Джени Ланзач. Он сказал, что на сколько ему известно, оно не превышает тысячи фунтов. Он родственник семье Петерсон, так звали мужа сестры моей покойной жены, так что вероятно он нарочно уменьшает цифру. 10-е ноября, 10 часов утра: - Господи, прости наши согрешения! Нас преследует английский фрегат под парламентским флагом. 11 часов: фрегат быстро приближается, и наш капитан готовится к бою. Господи, помилуй нас грешных!"...

-- Здесь неожиданно кончается дневник, которым я начинаю свой рассказ, сказал Максвель.

-- Как я рада, произнесла лэди Ратклиф.

-- Неужели, мистер Максвель, мы не узнаем чем кончилась морская битва! воскликнул юный Франк, внук сера Генри.

Я право не помню, любезный друг, упоминал ли я о замечательном таланте молодого Франка Ратклифа: нет сражения, происшедшого между войсками принца и английского правительства в 1745 - 4G годах, которое он не мог бы рассказать со всеми подробностями. Правда, я старался частыми повторениями моих рассказов вкоренить в его памяти события этой важной эпохи.

-- Нет, мой милый, отвечал Максвель Франку Ратклифу. - я не могу рассказать вам всех подробностей этой битвы, по её последствия ясно видны из следующого письма дочери Ван-Эйлена, Гарбопеты, к одному родственнику в Англию, в котором она просила его о помощи. Разсказав в общих чертах о цели их путешествия и о морском сражении, она продолжает:

"Едва окончилась канонада, как звуки неведомого мне языка и смятение на нашем корабле убедили меня, что враги пошли на абордаж и взяли нас в плен. Я вышла на палубу, и первое что представилось моим глазам было ужасное зрелище: победители спускали за борт в лодку молодого моряка, закованного в цепи, не смотря на то что он покрыт был ранами и истекал кровью. Начальниками наших врагов были по видимому двое: один высокого роста, худощавый, с коротко обстриженными волосами и длинным галстухом; другой --.старик в морском мундире и с открытым, добродушным лицем. "Дружнее, дружнее, ребята", кричал последний, и лодка с несчастным молодым человеком направилась к фрегату. Быть может вы осудите меня за то, что я упоминаю об этом обстоятельстве; но вспомните, что этот человек спас мне жизнь, и не смотря на опасность, которой мы подвергались с отцом, его судьба не могла меня не тревожить.

-- Помянем того, сказал первый...

Cetera desunt *)
*) Больше нет.

II.
Окончание романа Струта,
КВИНГОСК1Й ЗАМОК.

СОЧИНЕННОЕ АВТОРОМ ВЭВЕРЛЕЯ.

ГЛАВА IV.
Охота. - Приключение. - Спасение.

На следующее утро на разсвете звуки рогов во дворе замка лорда Ботелера возвестили всем его обитателям о великолепной охоте, которою барон хотел угостить своего соседа Фицадена и благородного гостя Сент-Клера. Сокольничий Питер Ланарет явился с соколами для рыцарей и ястребами для дам, если бы им вздумалось заняться для развлечения охотой этого рода. Здоровенные лесники в зеленой, охотничьей одежде, с рогами на перевязи, охотничьими ножами за поясом и большими дубинами в руках, держали на сворах ищеек, которые должны были поднять зверя, и борзых для травли. Кроме того, тут толпились пажи, оруженосцы и прочие феодальные слуги в праздничном, охотничьем наряде, верховые или пешие, смотря по их должности, с луками, самострелами и копьями.

Многочисленные фермеры, составлявшие в то время свиту рыцарей и получавшие ежегодно ливрейную пару и небольшой пенсион за то что следовали за рыцарями в подобных торжественных случаях, были в голубых полукафтанах с гербами лорда Ботелера. Это были самые видные и рослые люди соседних селений, и каждый из них был вооружен щитом и блестящим палашом на кожаной портупее. Во время охоты они делали облаву и поднимали зверя. Все эти феодальные васалы лорда Ботелера совершенно наполняли двор замка, не смотря на его обширность.

Извне на зеленом лугу собрались все окрестные поселяне, привлеченные слухами о предстоящей великолепной охоте: тут были наши старые знакомцы из таверны Тевипа и веселые собеседники Гоба Фильчера. Шут Грегори после недавняго своего несчастья конечно не желал явиться в публику, по дворецкий Освальд, величайший формалист во всем что касалось внешняго блеска его господина, строго приказал ему исполнять свою обязанность.

-- Как! воскликнул он: - в такой торжественный день у лорда Ботелера не будет шута? Добрый лорд Сент-Клер и его красавица сестра пожалуй скажут, что мы такие же скряги, как их родственник владетель Гэ-Боэрса, который отослал в больницу отцовского шута, продал его бубенчики и сделал себе ночной колпак из его шапки с ослиными ушами. И смотри дурак, ври хорошо, умно и весело, а не так тупо и мрачно, как в последнее время, а то ведь я прикажу тебе задать такую порку твоим же деревянным мечом, что спина у тебя будет такая же пестрая, как твоя куртка.

На эту угрозу Грегори ничего не отвечал, точно так же как на любезное предложение Альберта Драслота, старшого лесничого, который советовал ему влить в нос немного уксусу, чтоб освежить ум, как он сделал в то утро со старой ищейкой Брагер, чутье которой почти пропало. Впрочем не было и времени отвечать, так как в эту минуту звуки рогов умолкли. Перетто подошел к окнам комнат, отведенных гостям, и затяпул песню; ей вторили хором лесники и сокольничие:

¹) Вставайте, веселые лорды и лэди. Светает уже на горных вершинах, охота вас ждет с соколами, конями, копьями; свистать сокола! вставайте, веселые лорды и лэди!

Вставайте, веселые лорды и лэди. Туман исчезает в горных ущельях, ручьи сладко журчат, брилиантами блещут капли росы; лесничие в чаще загнали оленя! Вставайте, веселые лорды и лэди!

Вставайте, веселые лорды и лэди, спешите в зеленую дубраву. Мы вам покажем, где скрывается быстрый, могучий зверь, мы вам покажем на деревьях следы рогов, мы его затравим на ваших глазах! Вставайте, веселые лорды и лэди!

Громче и громче песнь раздавайся! Вставайте, веселые лорды и лэди! Ведь юность, радость и веселье также скоротечны, как часы охоты. Кто остановит время? Оно быстрее сокола, неутомимее гопчей! Помните это и вставайте с разсветом, веселые лорды и нежные лэди!

При последних словах этой песни, лорд Ботелер, его дочь, родственник Фицален из Мардена и другие благородные гостя сели на коней, и охота началась. Ловчий заметив наконец следы крупного оленя по знакам, вырезанным им на деревьях, быстро повел охотников к чаще, в которой зверь провел ночь. Коппые охотники оцепили чащу со всех сторон, а Драслот с своей громадной ищейкою вошел в кусты.

Но случайно в той же чаще, где скрывался зверь, желанный предмет охоты, находился и двухгодовалый олень, на след которого собака напала прежде всего, и он выскочил на поляну перед тем местом, где стояли лэди Эмма и её брат. Неопытный слуга, бывший подле них, в туже минуту спустил двух борзых, которые стали преследовать оленя с быстротою ветра. Грегори, возбужденный окружавшей его суетой, бросился за собаками с громким криком: "ату его! эту его!" за что ловчие и барон стали осыпать его громкими проклятиями и бранью.

-- Чорт его возьми! воскликнул Альберт Драслот: - пусть дьявол верхом со шпорами и мечом проскачет через его глотку. Клянусь св. Губертом! я ему задам трезвону! Но, милорды и джентльмены, благородный зверь в наших руках, и слава Богу, у нас собак довольно.

Облава сходясь ближе и ближе наконец выбила из чащи зверя, который должен был искать спасения в бегстве. Три гончия были спущены на него, но он скрылся от их преследования в густом кустарнике, покрывавшем горный скат. Охотники тогда спустили несколько ищеек, чтоб выбить зверя из его убежища, и когда это им удалось, то зверь снова дал тягу. Преследование продолжалось на протяжении нескольких миль, причем бедный олень всячески старался избегнуть своих врагов: он то перебегал взад и вперед через пыльную дорогу, желая скрыть свои следы, то ложился на землю поджав ноги и сунув морду в траву, так чтоб собаки не слыхали даже его дыхания. Когда все его усилия оказались тщетными и он почувствовал, что силы ему изменяют, а собаки близки, он неожиданно обернулся вне себя от отчаяния с пеной у рта il со слезами на глазах; собаки в изумлении остановились и громким поем звали себе на помощь своих двуногих союзников. Впереди всех скакала лэди Элеонора. которая находила в охоте более удовольствия, чем Матильда, и была легче для лошади, чем толстый лорд Ботелер. Увидав перед собою зверя, она выхватила лук у одного из охотников и выстрелила. Раненый зверь бешенно бросился на лэди Элеопору, и она сильно раскаялась бы в своей смелости, еслиб в эту минуту не подскакал молодой Фицален, который целый день не отставал от нея и теперь одним ударом меча уложил зверя.

Альберт Драслот, со страхом видевший издали опасность, которой подвергалась молодая девушка, подъехал теперь и разсыпался в похвалах о ловкости Фицалена.

-- Клянусь св. Губертом! славный удар, и во время! воскликнул он, снимая шапку и отирая рукавом пот с загорелого лица: - ну ребята, долой шапки и труби отбой. К громким звукам рогов присоединились победоносные возгласы охотников и лай собак, и впродолжении нескольких минут глухой гул раздавался по всей окрестности. Когда подъехал лорд Ботелер, ловчий подал ему охотничий нож, по барон любезно уступил Фицалену честь совершить церемонию, оканчивавшую всякую охоту. Мало по малу подъехали лэди, Матильда и все остальные гости, только не видать было Сент-Клера и его сестры, что возбудило не малое удивление, так как охота уже совершенно кончилась. Лорд Ботелер приказал снова протрубить отбой и заметил Фицалену:

-- Мне кажется, что Сен-Клеру, столь отличившемуся на войне, следовало бы и на охоте быть впереди.

Эммы понесла по тому же направлению, и вероятно её брат последовал за пей, боясь чтоб не случилось несчастья. Да вот и сам Грегори идет на расправу.

В эту минуту Грегори въезжал в кружок, составившагося из охотников около убитого зверя; он остановился едва переводя дыхание, лице его было покрыто кровью и оглашая воздух невнятными восклицаниями, он в каком-то паническом страхе указывал рукою на чащу не в далеке от того места, где убили оленя.

-- Клянусь честью! воскликнул барон: - Я бы желал знать кто посмел так отделать бедного дурака! Дорого он поплатится, кто бы он ни был.

Все тотчас пришло в движение. Лорд Ботелер приказал нескольким охотникам остаться для защиты дам, а сам с Фицалсном и всеми остальными поскакал к чаще в сопровождении Грегори, который в качестве проводника отправился с ними сидя на лошади сзади Фабиана. Первое представившееся им зрелище на узкой тропинке в чаще был распростертый человек небольшого роста, которого душили две собаки, сопровождавшия Грегори в начале охоты. Немного далее, на небольшой, открытой поляне виднелись три мертвых или раненных человека, а подле лежала без чувств лэди Эмма, которую тщетно старались привести в себя брат её и какой-то молодой человек. Через несколько минут она очнулась, и тогда лорд Ботелер, изумленный этой необыкновенной сценой, спросил Сент-Клера что случилось, и миновалась ли опасность?

-- Теперь кажется опасности нет, отвечал молодой воин, который, как заметили присутствовавшие, был слегка равен; - по прошу вас, милорд, прикажите обыскать лес: на вас напало четверо убийц, а я вижу здесь на земле только трех.

В эту минуту, слуги привели несчастного, которого они спасли от собак, и Генри к своему изумлению, ужасу и стыду, узнал в нем своего родственника, Гастона Сент-Клера. Он шопотом сообщил об этом лорду Ботелеру, который приказал отвести пленника в Квингоский замок и содержать там под стражей; потом он спросил с большим участием сильно ли ранен Сент-Клер?

-- Нет, это пустяки, просто царапина, отвечал Сент-Клер: - я даже не думаю о перевязке, у меня есть дело гораздо важцее: позвольте мне представить вам моего избавителя. Но где же он?

-- Конечно, друг Грегори, отвечал молодой воин, - я тебя не забуду: ты очень скоро сбегал за помощью и громко кричал; без тебя вероятно никто бы нас не нашел; но где же храбрый лесник, отбивший меня от трех разбойников, которые едва меня не одолели?

Все оглянулись, и действительно молодой человек исчез: в первую минуту все его видели, и потому вероятно он удалился в то время, когда всеобщее внимание было сосредоточено на Гастоне, приведенном слугами.

-- Поищите его, произнесла лэди Эмма, которая теперь несколько пришла в себя: - людям его не отыскать, разве он сам снова явится.

Полагая, что страх отуманил на время её разсудок, барон не стал далее разспрашивать молодую девушку, а сдал ее Матильде и Элеоноре, которые между тем подоспели. Через несколько минут все общество уже было на пути к замку.

вооруженных людей. Свита барона была многочисленна, по вооруженная для охоты, а не для боя; поэтому он с большим удовольствием заметил на вооружении впереди ехавших воинов герб не Гастопа, как он мог опасаться, а Фицосборна из Дигсвеля, его молодого друга, выезжавшого на майския игры с Фицаленом. Сам рыцарь, в латах и забрале, подъехал к лорду Ботелеру и заявил, что узнав о коварном нападении разбойников на его гостей, он вооружил своих васалов и явился к нему на помощь, предлагая проводить его до Квингоского замка. Лорд Ботелер тотчас пригласил его к обеду, и молодой человек, приняв приглашение, присоединился к охотникам, которые продолжали теперь путь уже совершенно безопасно и достигли замка без всяких дальнейших приключений.

ГЛАВА V.
Следствие. - Открытие. - Мужество Грегори. - Судьба Гастона Сент-Клера. - Заключение.

Когда охотники достигли замка лорда Ботелера, лэди Эмма просила позволения удалиться в свою комнату, чтоб придти в себя от недавняго испуга, а Генри Сент-Клер в нескольких словах рассказал случившееся с ними необыкновенное происшествие.

-- Увидав, что лошадь моей сестры, начал он, - не смотря на все её усилия понеслась за собаками, которых натравил на зверя почтенный Грегори, я тотчас последовал за нею. Мы долго скакали, и когда собаки затравили зверя, то мы были так далеко от остальных охотников, что не слыхали ваших рогов; взяв собак на свору, я отдал их шуту, и все вместе отправились отъискивать остальное общество. Вдруг проезжая мимо чащи, где вы нас нашли, я с удивлением услыхал как стрела со свистом пролетела над моей головой. Я выхватил меч и бросился в чащу, но в ту же минуту на меня кинулись два разбойника, а другие два побежали к тому месту, где стояли сестра и Грегори. Бедный дурак пустился бежать со всех ног, оглашая воздух жалобными криками и преследуемый моим коварным родственником, теперь вашим пленником; второй разбойник конечно убил бы Эмму, еслиб не явился храбрый лесник и одним ударом не положил его на землю. Потом он подоспел на мою помощь: я уже был слегка ранен, и разбойники почти одолевали меня, но с помощью моего неожиданного спасителя я справился с одним из них, а он уложил другого. В эту минуту вы, лорд Ботелер, явились с своей свитой; этим и кончается мой рассказ, но клянусь рыцарством, я дал бы графский выкуп за возможность поблагодарить храброго лесника, которому обязан жизнью.

подать нам руку помощи. Пора уже и обедать.

Между тем лэди Матильда и её двоюродная сестра посетили красавицу Эмму Дарси в отведенной ей комнате; оне нашли ее в очень спокойном, но грустном настроении. Она прямо объявила, что перенеся много несчастий в жизни, найдя теперь брата, и видя что он имеет намеренье жениться на красавице, которая совершенно заменит ее, она твердо решилась посвятить свою остальную жизнь Небу, которое столько раз чудесно ее спасало. При этих словах Матильда вспыхнула, а её двоюродная сестра стала горячо возставать против подобного плана.

-- Нет, лэди Элеонора, сказала Эмма, - я видела сегодня сверхъестественное чудо, и не могу его иначе объяснить, как знамением, повелевающим мне посвятить свою жизнь Богу. Поселянин, который провел меня в Ваддо, чрез Данбюрийский парк, и несколько раз являлся мне в различных видах, сегодня спас меня в лесу, облекшись в одежду простого лесника. Сообразив все эти сверхъестественные появления, и вспоминая призрак виденный мною в Гэй-Боэрсе, я убеждена, что Небо дозволило моему ангелу хранителю принять человеческий образ.

барона Фицосборна, снявшого уже свое вооружение и шлем с забралом.

-- Это он! воскликнула лэди Элма, побледнев как полотно и падая без чувств в объятия Матильды.

-- А я виноват! воскликнул Фицосборн, - что безъумно, без всякого приготовления, явился к ней на глаза, так как мои черты напоминают ей самые страшные минуты жизни.

Дамы поспешно увели Эмму в её комнату, а лорд Ботелер и Сент-Клер просили Фицосборна объяснить его непонятные слова.

-- Верьте мне, благородные лорды, я вам все объясню, отвечал барон; - дайте мне только узнать, что лэди Эмма Дарси не пострадала от моей неосторожности.

В эту минуту возвратилась лэди Матильда и объявила, что Эмма, придя в себя утверждает, что она видела лорда Фицосборна в самый критический момент её жизни.

-- Нет, отвечал Фицосборн: - если благородный Сент-Клер простит мне то участие, которое с честной и безкорыстной целью я принял в судьбе его сестры, то я могу объяснить все таинственные события, произведшия на нее такое сильное впечатление.

Затем он рассказал, что путешествуя по стране он однажды остановился в гостинице "Дракон", близ Баддо, и там встретил старую кормилицу лэди Эммы Дарси, которую только что выгнали из Гай-Боэрса. Она была вне себя от горя и негодования, громко рассказывала о притеснениях, которым подвергали её питомицу, и в таких блестящих красках описывала её красоту, что Фицосборн заинтересовался судьбою молодой особы. Это чувство еще более усилилось в нем, когда он, подкупив старого слугу Гонта, увидал лэди Эмму в саду. Старик отказался впустить его в замок, по намекнул, что молодая девушка находилась в опасности и было бы хорошо, еслиб она уехала. По словам Гонта, владетель замка узнал, что брат Эммы жив и что потому ему нельзя купить её поместье.... одним словом, по мнению Гонта, молодой девушке следовало бежать. "Если с ней здесь что нибудь случится, прибавил он, - то нам всем не сдобровать. Я старался с помощью небольшой хитрости заставить ее покинуть замок: я просунул в дверь её комнаты фигуру в роде призрака и гробовым голосом предупреждал ее об опасности, но она упряма, и её погибель неизбежна". Хотя Гонт был болтлив и падок на деньги, но его преданность к своему господину не дозволяла ему предпринять что либо против него; тогда Фицосборн обратился к старой Урзели, и она оказалась сговорчивее. Узнав от нея о преступных замыслах Гастона, который хотел лишить жизни свою родственницу, Фицосборн решился се спасти; по зная в каком щекотливом положении находилась Эмма, он просил Урзели скрыть от нея участие, принятое им в её бегстве, а сам следил за нею, переодевшись поселянином. Этим и объясняются таинственные видения во время путешествия молодой девушки, так как он не выпускал ее из вида и всегда имел при себе четырех мужественных телохранителей, которые при звуках его рога тотчас явились бы на помощь. Когда лэди Эмма нашла безопасный приют в замке, то Фицосборн намеревался уговорить сестер взять ее под свое покровительство, по их не было в Дигсвеле; оне гостили у одного старого родственника в другом графстве и только возвратились накануне дня, когда происходили майския игры, и с тех пор обстоятельства, быстро следовавшия одно за другим, помешали Фицосборну привести в исполнение свой план. В день охоты, переодевшись лесником, он решился охранять лэди Эмму от всякой опасности, а главное, в чем конечно он теперь не признался, желал убедиться в справедливости распространившихся в графстве толков, что она оказывает предпочтение его другу и товарищу Фицалену. После схватки с разбойниками, он дождался прибытия лорда Ботелера со свитою, и все еще сомневаясь в дальнейших намерениях Гастона, поспешил в свой замок, вооружил отряд васалов и явился на помощь.

По окончании рассказа Фицосборна, все присутствующие заявили ему свое сочувствие и благодарность, особливо же Сент-Клер, который живо сознавал все благородство его поведения относительно сестры. Лэди Эмме передали немедленно все что рассказал её мужественный избавитель, и я оставляю читателям отгадать, сожалела ли она, что Небо прибегло к простому, не сверхъестественному способу спасения её от опасности и что её ангел хранитель оказался красивым, храбрым, влюбленным рыцарем.

Общая радость и веселье, царившия теперь в великолепной столовой лорда Ботелера, отразились на общем настроении слуг в людской. Шут Грегори хвалился такими подвигами, совершенными им на охоте, что ему мог бы позавидовать Бевис или сам Гай Барвик, По его словам, гигантский барон лично накинулся на него, и предоставил своим. слугам покончить с Сент-Клером и Фицосборном.

-- Не ври, дурак! сказал, Драслот, - ты забываешь своих союзпиков-собак! Верь мне, что еслиб оне не заступились за тебя по старой памяти, то горбатый барон задал бы тебе трезвону. Я едва мог оторвать их от несчастного; оне так впились в него, что у них в зубах остались куски его одежды; а что касается до тебя, то как только оне повалили его на землю, ты дал тягу как заяц.

-- И какой же великан этот барон, заметил Фабиан: - он скорее похож на паука.

-- Не правда! воскликнул Грегори: - датчанин Кольбранд был карлик в сравнении с ним.

-- Это также верно как то, что Ральф тебе на зло женится на хорошенькой Марджери.

-- Чорт возьми! Я желал бы посмотреть на этого молодца, произнес Питер Ланарет, и выйдя из комнаты отправился в башню, где был заключен Гастон Сент-Клер.

Вооруженный часовой, стоявший у двери темницы, объяснил ему, что узник но видимому заснул, так как он долго шумел, топал ногами и бранился, а теперь все тихо. Сокольничий осторожно отодвинул одну доску, закрывавшую отверстие над дверью, устроенное для того, чтоб часовые могли наблюдать за узниками. Через это отверстие, он увидал бездыханное тело Гастона, висевшее на железном кольце, вбитом под потолком темницы; несчастный, вне себя от стыда и злобы, покончил с своею жизнью. Тело его еще было тепло, но в нем не оставалось никаких признаков жизни. Лорд Ботелер узнав об этом, приказал составить акт о самоубийстве Гастона Сент-Клера, и в тот же вечер, в виду его высокого происхождения, несчастный был похоронен в часовне замка. Капелан Фицален совершил отпевание, и на следующее воскресенье произнес прекрасную проповедь на текст: Radix malor um est cupiditas {Жадность есть корень зла.}.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

за тем проповеди капелана, кроме восклицаний и отрывочных фраз в роде определения корыстолюбия: "неутолимой жаждой земных благ". Несколько далее но видимому описывается веселая свадьба Марджера и Ральфа, веселые игры и сельския забавы, сопровождавшия в то время подобные события. Кроме. того, можно несколько разобрать шуточную речь, произнесенную шутом Грегори и начинающуюся словами: "Любезные и проклятые собаки! Жил-был однажды король, и женился он на молодой старухе-королеве и родила она ребенка, и этого ребенка послал король к Соломону, прося его благословить ребенка так, как благословила его Эпдорская волшебница, укусившая его за пятку. А все это случилось потому, как говорит достопочтенный патер Радигундус, что не служат de profundis о тех рыбах, которые съедает король за обедом, ибо спросил св. Петр у Адама: "Адам! Адам! зачем ты съел яблоко, не очистив кожи? {Эта нелепая фраза переписана буквально из комической речи шута, встречающейся в одной древней рукописи, хранящейся в Адвокатской Библиотеке, из которой мистер Вебер уже заимствовал любопытную песню: "Охота за зайцем". Мы привели эту фразу потому, что согласно плану автора, мистера Струта, этот роман должен был представить картину старинных обычаев. Подобную же проповедь произносит шут в сатире сера Давида Линдсея "Три Поместья". Любопытнее всего, что находится ученые коментаторы, старающиеся добиться смысла в подобных безсмыслицах.} и т. д. и т. д."

только сказать слово, чтоб получить её руку. Мы пропускаем описание того, как молодую отвели в спальню, как уложили в постель, как бросали чулок, как раздевали молодого, как делили его одежду, и т. д., потому что решительно нельзя возстановить слишком темного, непонятного текста. После неимоверных усилий нам удалось только извлечь следующую свадебную песню, которую впоследствии заимствовал известный автор "Истории Монаха Закона". Эту песнь по видимому пели хором гости, сопровождавшие домой молодую.

Bridal Song.

Слыхал ли ты, какое было веселье на другой день после свадьбы, когда провожали домой молодую в Тевин, далеко, далеко!

Сказали мы венки и играли мы в игры, не след забывать старший, и горе тому кто скакал на тихой лошалке, не прославился он, далеко, далеко!

Встретили мы скрипачей, заставили играть их всякия пляски и потащили с собою в Тевин, далеко, далеко!

Ни один молодец в тот день земли не пахал, а взяв красавицу свою быстро скакал в Тевин, далеко, далеко!

Кузнец так напился, что стал уверять, что земля голуба, и клянусь, мало на свете таких кузнецов.

И пили и ели, доколе девицы сказали: больше нельзя; как целовали мы их, - по больше не скажу я ни единого слова.

Но вероятно, мои прелестные читательницы пожалеют главным образом потерю трех объяснений в любви: Объяснение Сент-Клера и ответ Матильды занимают целых пятнадцать мелко исписанных страниц рукописи; объяснение Фицосборна с Эммою немного короче; по Фи. цалепу и Элеоноре, не отличавшимся столь романтичным настроением, посвящено только три страницы. Все эти свадьбы были сыграны в один день, в Квингоском замке, в двадцатое воскресенье после Пасхи. В рукописи находится подробное описание свадебного пира, но мы можем понять из него только название некоторых блюд, например: оленина, лебеди, лососина, журавли и пр. и пр. Мы можем также заключить, что Перетто сложил по этому случаю новую песню... Мы сожалеем, что не можем подробно рассказать читателям все эти диковины, по надеемся представить самую рукопись более искусным антиквариям как только она будет выставлена в рамке, под стеклом, тем самым артистом, который уже оказал подобную же услугу рукописям Шэкспира, а теперь, любезный читатель, не чувствую себя в состоянии писать иным слогом, как тем, к которому привыкло наше перо. Прощай, мы желаем тебе всякого благополучия.

III.
ЭПИЗОД ИЗ ШКОЛЬНОЙ ЖИЗНИ,
е

Всем известно, что в шотландских школах почти не существует бокса, но сорок или пятьдесят лет тому назад, к стыду полиции и к великой опасности школьников, на улицах Эдинбурга дозволялись правильные драки, почти сражения. Юное население одного квартала выходило на бой против своих товарищей соседняго квартала, так что часто дети аристократов сражались с детьми низших классов, каждый мальчик в своей армии, по месту своего жительства. Однако, насколько я помню, эти драки никогда не выражали борьбы между демократией и аристократией, и вообще враждебные партии не питали друг к другу злобы или ненависти; это в сущности была только игра в грубой форме, хотя драка была не шуточная, сопровождалась бросанием камней, и в дело употреблялись кулаки и палки. Конечно, эти сражения иногда приводили к несчастным случаям, и говорят оставались, бывало, убитые на поле брани, но во всяком случае, как могут удостоверить современники, часто папосились серьезные раны.

Отец автора жил на сквэре Св. Георгия, и его сыновья, вместе с другими мальчиками околотка, составляли особый отряд, которому одна знатная дама собственноручно вышила знамя. Этот отряд или полк естественно вступал каждую неделю в бой с мальчиками, жившими в соседних предместьях. Особливо обитатели предместья Потерро, принадлежа к рабочему классу, были страшными врагами: они ловко бросали каменья и отличались чрезвычайной силой в рукопашной схватке. Сражения продолжались целые вечера, пока одна из партий не одерживала решительной победы; тогда, если мы оставались победителями, то преследовали своих противников до их предместья, откуда нас выпроваживали старшие их братья; если же напротив мы обращались в бегство, что бывало часто, то на сквэре к нам выходили на помощь старшие члены наших семейств, слуги, и т. д.

В виду наших частых встреч, хотя мы и не знали но именам наших противников, по прекрасно знали их в лице, и роздали всем важнейшим из них особые клички. Особенным значением в армии предместий пользовался один храбрый, видный мальчик, которого мы и считали их предводителем. Ему было по видимому лет тринадцать или четырнадцать, и прекрасно сложенный, высокого роста, с голубыми глазами, с длинными русыми волосами он представлял образец юного германца. Он всегда был первым в атаке и последним в отступлении, в одно и тоже время Ахиллес и Аякс эдинбургских предместий. Он был для нас слишком опасным врагом, чтоб не заслужить прозвища, и потому, подобно старинным рыцарям, он был прозван, по важнейшей части его одежды, Зеленые-Брюки, так как, подобно Пентаполину, в рассказе Дон-Кихота, он всегда сражался с голыми руками и босой.

вооруженный по глупому усердию друзей охотничьим ножем, вздумал отстоять честь своего отряда во что бы то ни стало и ударил Зеленые-Брюки изо всей силы ножем по голове. При виде этого случая, подобного которому никогда мы ничего не видали, обе партии разбежались во все стороны, а бедный Зеленые-Брюки, пстекая кровью, остался на руках городского стража, который (честный человек) не подумал удостовериться кто нанес роковой удар. Окровавленный нож был брошен в канаву, и с обеих сторон все поклялись хранить в тайне это несчастье, по ужас и раскаяние невольного злодея были безпредельны. Раненый герой пролежал в больнице только несколько дней, так как рана была не тяжелая; и не смотря на все разспросы и увещевания от ни за что не желал сказать имя виновного, хотя конечно оно было ему хорошо известно. Когда он совершенно выздоровел и вышел из больницы, автор и его братья вступили с ним в переговоры чрез посредство разносчика, у которого обе партии покупали пряники. Мы. предложили ему за вред и убытки известную сумму, которая, еслиб я ее упомянул, вероятно возбудила бы смех читателей, но в кармане Зеленых-Брюк конечно никогда не бывало таких денег. Однако, он отказался, говоря что не продает своей крови, и в то же время просил нас не безпокоиться, так как он никогда не унизится до роли доносчика. После долгих увещеваний и просьб, он наконец согласился принять только фунт нюхательного табаку для своей старой тетки или бабки, у которой жил. После этого, хотя мы и не стали друзьями, так как драка была для нас приятнее всякой мирной забавы, но уже всегда вступали в бой со всевозможными знаками уважения друг к другу.

Таков был герой, которого Томас Скотт хотел мысленно переселить в Канаду и сделать центральной фигурой, среди длинного ряда приключений поселенцев и туземцев Нового Света. Быть может благородство этого юноши не покажется столь замечательным читателям, как оно казалось лицам, которых оно спасало от наказаний. Но все, до кого касалось это дело, считали поступок юноши необыкновенным, и автор убежден, что еслиб судьба поставила столь благородно выказавшого себя юношу в положения, требующия рыцарских доблестей, он достигнув зрелых лет вполне осуществил бы надежды, возбужденные им в юности. Впоследствии, когда мы рассказали об этом событии отцу, он сделал нам строгий выговор за то, что мы скрыли от него истину и лишили его возможности оказать покровительство достойному молодому человеку; но мы в то время слишком опасались ужасных последствий нашей неосторожности, чтоб выказать столько благородства и человеколюбия.

Быть может мне не следовало рассказывать этого эпизода из моей школьной жизни; но это событие произвело на меня очень сильное впечатление, и вообще все что касается того времени составляет для меня отрадное, хотя грустное воспоминание. Из всех героев, принимавших участие в этой потешной войне, почти никто не остался в живых: одни променяли игрушечное оружие на настоящее, и умерли защищая отечество; другие уехав в дальния страны никогда более не возвращались на родину; третьи исчезли из моих глаз на многообразной человеческой арене. Я пережил пять братьев, превосходивших меня здоровьем, так как я в детстве страдал тяжким недугом, и впоследствии мое здоровье долго казалось очень ненадежным. Любимый и достойный человек, намеревавшийся основать на этом эпизоде художественный роман, давно умер на чужбине, и потому неудивительно, что этот рассказ для меня дорог: всякая мелочь, напоминающая нам о любимых погибших людях, принимает в наших глазах необыкновенную важность.