Гай Маннеринг, или Астролог.
Введение

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Скотт В., год: 1815
Категории:Историческое произведение, Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Введение (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

Введение.

Есть знаки и слова - их тайный звук
В урочный час духом повелевает;
Но я боюсь вступить в заветный круг,
Опасный дар меня не привлекает.
Песнь Последняго Певца,
сера Вальтера Скотта.

Повесть или роман Вэверлей сначала распространялся в публике очень медленно, но впоследствии достиг такой популярности, что автор ободренный успехом решился на вторую, подобную же попытку. Поэтому он стал искать подходящого названия и сюжета для нового произведения; по чтобы объяснить читателю каким образом автор сочинил свой роман, лучше всего привести простой рассказ первоначально служивший основою Гая Маннеринга, хотя в дальнейшем развития моего труда не осталось ни малейшого сходства с его источником. Разсказ этот я слышал от старого слуги моего отца, отличного шотландца, которого ни в чем нельзя было упрекнуть, за исключением разве предпочтения, оказываемого им горной росе {Шотландская водка.} перед всеми прочими менее крепкими напитками. Он верил в эту историю так же твердо, как в любой догмат своей религии.

Один почтенный, пожилой господин, по словам старого Мак-Кинлэя, путешествуя по пустынной части Галовэя, был застигнут ночью на большой дороге. С трудом доехал он до какого-то помещичьяго дома, где был принят с радушным гостеприимством, по обычаю того времени и страны. Владелец дома, довольно богатый джентльмен, был поражен почтенным видом гостя и извинился за тот безпорядок в доме, которого путешественник не мог не заметить; при этом хозяин объяснил, что его жена больна, и каждую минуту ожидает, что она подарит ему первенца, хотя они были в супружестве уже десять лет. В виду этих-то обстоятельств, лэрд выразил опасение, чтобы прием гостя не показался ему слишком небрежным.

-- Нет, нет, сер, отвечал незнакомец; - я доволен немногим, и надеюсь даже, что этот случай доставит мне возможность отблагодарить вас за ваше гостеприимство. Уведомьте меня только о минуте рождения вашего ребенка, и я постараюсь сообщить вам некоторые сведения, могущия иметь важное влияние на судьбу новорожденного, являющагося в этот переменчивый и полный треволнений мир, Я не скрою от вас, что обладаю известным искуством объяснять движения планет, имеющих влияние на судьбу смертных. Я занимаюсь этой наукой не за награды, как многие другие, называющие себя астрологами; у меня обезпеченое состояние, и я применяю свое знание лишь на пользу тех, которыми интересуюсь.

Лэрд поклонился почтительно и с видимой благодарностью, после чего приезжого проводили в приготовленную для него комнату, из которой видно было звездное небо.

Большую часть ночи гость посвятил на определение истинного положения небесных тел и вычисление их вероятного влияния; наконец, результат этих наблюдений заставил его послать за хозяином, которого он стал торжественно заклинать: если только возможно, задержать рождение ребенка хоть на пять минут. Отец отвечал, что это невозможно, и почти в ту же минуту принесли известие, что жена его родила сына.

На следующее утро астролог явился к завтраку с таким мрачным, зловещим видом, что совершенно перепугал отца, бывшого вне себя от радости, что благодаря рождению сына, его родовые поместия не перейдут к дальним родственникам из другого колена. Поэтому он поспешно отвел незнакомца в другую комнату.

-- Я вижу по вашему лицу, сказал он, - что вы должны сообщить мне нерадостную весть о моем сыне. Может быть Богу угодно лишить нас этого небесного дара, прежде чем ребенок достигнет совершеннолетия, или ему суждено сделаться недостойным той любви, которою естественно мы окружим нашего первенца.

-- Ни то, ни другое, отвечал гость. - Если мои знания не обманывают меня вполне, то сын ваш переживет детский возраст, и в отнониепии характера и способностей совершенно удовлетворит всем желаниям своих родителей. Но хотя многое в его гороскопе сулит ему счастье, в нем есть одно преобладающее злое влияние, которое грозит подвергнуть его несчастному и нечестивому искушению в ту самую эпоху, когда он достигнет двадцати одного года. Этот период, как видно из положения созвездий, будет кризисом его жизни. В каком виде явится это искушение или какого характера оно будет, мои знания не могут определить.

-- Так ваши знания не могут доставить нам защиты от грозящей беды? спросил с безпокойством отец.

-- Извините, отвечал незнакомец: - мои знания могут оказать вам эту услугу. Влияние созвездий могущественно; но Создавший небо могущественнее всего, если взывать к Нему о помощи с верой и любовью. Вы должны посвятить этого ребенка всецело на служение его Создателя с такою же ревностью, как Самуил был посвящен своими родителями на служение святому храму. Вы должны смотреть на него, как на существо, не имеющее ничего общого с остальным миром. В детстве и юности вы должны окружать его только людьми набожными, добродетельными, и насколько возможно удалять от него всякую мысль о преступлении, так что ему не только не следует видеть, но, и слышать что либо преступное. Его необходимо воспитывать в самых строгих религиозных и нравственных принципах. Не дозволяйте ему узнать свет с его заблуждениями и пороками. Словом, сохраните его насколько возможно от всякого греха. Когда ему минет двадцать один, год, то наступит роковой кризис его судьбы. Если он переживет его, то будет пользоваться счастием и благоденствием на земле, а также займет место в ряду избранников Неба. Если же случится иначе...

Астролог умолк и глубоко вздохнул.

-- Сер, отвечал отец еще более встревоженный, - ваши слова дышат такой добротою, а ваши советы так важны, что я обращу на них самое серьезное внимание. Но не можете ли вы оказать мне еще больше помощи в этом деле? Будьте уверены, что я не окажусь неблагодарным.

-- Я не заслуживаю и не требую никакой благодарности за доброе дело, сказал незнакомец, - особливо за усилия спасти от ужасной участи безпомощного ребенка, родившагося в прошлую ночь под таким странным соединением планет. Вот мой адрес: вы можете сообщать мне время от времени известия об успехах ребенка в религиозных познаниях. Если он будет воспитан как я советую, то мне кажется всего лучше прислать его ко мне, когда наступит роковой решительный период, т. е. прежде чем минет ему двадцать один год. Если вы пришлете его таким, каким я надеюсь его увидеть, то Господь защитит своего верного слугу, каким бы сильным искушениям ни подвергла его судьба.

Потом он назвал хозяину поместье, где он жил и которое находилось близ одного почтового города в Южной Англии, и затем распростился с ним очень сердечно.

Таинственный гость уехал, но его слова глубоко врезались в уме встревоженного отца. Он лишился жены, когда еще сын находился в детстве. Это несчастье, предсказанное кажется астрологом, утвердило доверие отца к науке, в которую почти все верили в то время. Поэтому с величайшим старанием был приведен в исполнение строгий, почти аскетический план воспитания, предложенный мудрецом. Ребенок был отдан под надзор наставника самых строгих правил: он был окружена, слугами безукоризненного поведения, и сам отец заботливо и тщательно следил за его воспитанием.

и видел только достойные примеры.

Но когда он достиг юности, то внимательно следивший за ним отец возимел серьезные опасения. Какая-то грусть овладела им, и с каждым днем он становился все мрачнее и мрачнее. Невольные слезы, безсонница, скитания в лунные ночи и меланхолия, причины которой он не мог объяснить, угрожали его физическому здоровью и даже умственным способностям. Испуганный отец обратился за советом к астрологу, и тот отвечал, что это болезненное состояние ума было только началом испытания, предстоявшого бедному юноше, и что он должен еще выдержать с злым духом борьбу, все более и более отчаянную. По его мнению оставалось только одно средство против этого бедствия: прилежное изучение Св. Писания. "Он страдает, прибавлял мудрец в своем письме, - от пробуждения тех чудовищ-страстей, спавших в нем до этого возраста, как и в других людях. Но лучше, сто раз лучше, страдать в борьбе с ними, чем раскаиваться в преступном удовлетворении их."

Однако благодаря добрым наклонностям молодого человека, он успешно боролся с припадками мрачной меланхолии, прибегая за помощью к разуму и религии, и только на двадцать первом году эти припадки приняли характер, заставивший отца опасаться за последствия. По видимому самый мрачный вид душевной болезни принимал форму религиозного отчаяния. Но юноша всегда был кроток, обходителен, нежен к отцу и покорен его воле; он всеми силами боролся с мрачными мыслями, навеваемыми, как казалось, злым духом, который побуждал его, как некогда нечестивую жену Иова, произнести хулу на Бога и умереть.

Между тем наступило время совершить долгое и опасное по понятиям того времени путешествие к старому другу его отца, составившему его гороскоп. Путь лежал чрез несколько очень любопытных местностей, и эта поездка доставила юноше гораздо более наслаждения, чем он ожидал. Но вследствие этого он достиг жилища астролога только утром накануне дня своего рожденья. Его как будто увлекал за собою быстрый поток непривычных приятных ощущений, и он отчасти забыл слова его отца о цели путешествия. Наконец он остановился перед видным, во уединенным старым домом, где жил друг его отца.

Слуги, принявшие лошадь, объявили, что его уже ждут два дня, и провели его прямо в кабинет, где незнакомец, некогда посетивший его отца и теперь сделавшийся почтенным старцем, встретил его очень серьезно и с оттенком неудовольствия.

-- Молодой человек, сказал он, - зачем вы так медлили в столь важном путешествии?

-- Я полагал, отвечал юноша краснея и потупив взоры, - я полагал, что не было ничего дурного в медленной езде и в удовлетворении моего любопытства, если только я достигну вашего жилища сегодня, как мне приказывал отец.

тем страшнее, чем она долее отложена. Прежде всего вам надо закусить, полить с целью утоления голода, а не пресыщения.

С этими словами старик повел гостя в столовую, где был приготовлен самый скромный завтрак. Прежде чем они сели за стол, в комнату вошла молодая девушка лет восемнадцати и столь прелестная, что юноша мгновенно забыл о своей странной, таинственной судьбе, и все его внимание сосредоточилось на словах и движениях красавицы. Она говорила немного, и только о серьезных предметах. Потом по приказанию отца она пропела несколько гимнов, акомпанируя себе на фортепьяно. Наконец, по знаку отца, она вышла из комнаты, бросив на юношу взгляд, полный невыразимого безпокойства и участия.

Затем старик повел гостя в кабинет и начал с ним беседу о важнейших религиозных вопросах, стараясь убедиться в том, что юноша может дать себе отчет в своих верованиях. Во время этого экзамена молодой человек, как бы невольно задумывался, и перед его глазами возставал образ прелестной красавицы. В подобные минуты невнимания, астролог мрачно взглядывал на него, качая головой, но вообще он остался доволен его ответами.

Перед захождением солнца, гостя повели в баню, после чего его облекли в одежду, походившую на платье армян. В подобном наряде, с распущенными волосами и обнаженными руками, ногами и шеей, он был отведен в отдаленную комнату, в которой не было ничего, кроме стола, стула, лампы и Библии.

-- Здесь, сказал астролог, - я должен вас оставить одним в самую критическую минуту вашей жизни. Если вы, вспоминая великия истины, о которых мы только что говорили, отразите нападения на ваши принципы и мужество, то вам нечего бояться. Но испытание будет тяжелое. Милое дитя мое, прибавил старик патетическим тоном, со слезами на глазах и дрожащим голосом, - в минуту вашего рождения я предвидел это роковое испытание; дай Бог, чтоб вы перенесли его с твердостью.

его, как фурии с огненными хлыстами, намереваясь по видимому довести его до отчаяния. С твердой решимостью, по с взволнованными чувствами боролся он против этих роковых воспоминаний; по вскоре он убедился, что на его аргументы какой-то неведомый голос отвечает софизмами. Злой дух, приняв телесный образ, находился с ним в одной комнате, и пользуясь своей мрачной силой указывал ему всю безнадежность его положения и убеждал, что самоубийство лучший способ покончить с грешной жизнью. В особенно мрачном виде представлял он юноше его ненужное замедление в пути ради удовольствия, и внимание, обращенное им на красоту женщины, когда он должен был всецело сосредоточиваться на религиозных увещеваниях её отца. Вообще ему доказывали, что он согрешил против источника света, и потому теперь был вполне в руках князя тьмы.

Чем более приближалась критическая, роковая минута, тем более ужас ненавистного присутствия злого духа смущал несчастную жертву, и узел проклятых софизмов, казалось, затягивался все туже и туже. У него не хватало силы объяснить принцип прощения, в который он веровал, или вымолвить имя Того, на Кого он возлагал все свои надежды. Но вера не оставляла его, хотя он на время лишился силы выказать ее.

-- Говори что хочешь, сказал он искусителю, - а я знаю, что в этой книге находится все: и прощение моих грехов и спасение моей души.

В эту минуту часы пробили роковой час, когда юноше исполнился двадцать первый год. Испытание было окончено, и ему мгновенно возвратилась сила слова и ума; он тотчас в пламенной молитве выразил всю свою веру в истину и её небесного Творца. Демон удалился побежденный, убитый; а старый астролог войдя в комнату со слезами на глазах поздравил своего гостя с победою в роковой борьбе.

Впоследствии молодой человек женился на прелестной красавице, сделавшей на него такое впечатление при первом своем появлении, и они долго жили очень счастливо. Так кончается легенда, рассказанная Джоном Мак-Кинлэем {"Мистер Трэп, говорит Локарт в своей биография сора Вальтера Скотта, - нашел старинную Дургамскую балладу под названием Венок, содержание которой напоминает гораздо более основной сюжет Гая Маннеринга, чем рассказ Мак-Кинлэя; и я полагаю, что сер Вальтер Скотт вероятно в юности читал эту поэму, также как слышал легенду от старого слуги. Какой-то писатель в Gentleman's Magazin (июль 1840 года) провел очень замечательную паралель между сюжетом Гая Маннеринга и странной историей Джэмса Аннеслея, который в 1713 году судебным порядком доказывал свои права на титул и поместья графов Англьси в Ирландии". - Баллада Венок и история Джэмса Аннеслея приложены к биографии Скотта, написанной Локартом.}.

роковым вмешательством злого духа, во который наконец выходит победителем из этой страшной борьбы. Словом он составил себе план романа, похожого на повесть "Спитрам и его Товарищи", барона де ла Мот-Фуке, хотя автор не знал этого произведения, если оно и в то время может быть уже существовало.

Предположенный автором план можно ясно различить в первых трех или четырех главах романа, по дальнейшия соображения побудили его отказаться от своего намерения. После здравого обсуждения он увидел, что астрология, хотя её значение было некогда признано самим Баконом, не сохранила в настоящее время достаточного влияния на умы людей, чтобы составить главную основу романа. К тому же, для развития подобного сюжета потребовалось бы более таланта, чем тот, который сознает в себе автор, и он вызвал бы разсуждения слишком серьезные для его цели и для подобного рассказа. План автора был изменен только во время печатания романа, а потому первые листы сохранили следы первоначального содержания, так что теперь они составляют ненужный и неестественный нарост. Причина этого явления теперь вполне объяснена.

Здесь кстати заметить, что хотя астрология стала предметом всеобщого презрения и заменилась суевериями более грубыми и не столь величественными, но даже и в последнее время являлись приверженцы её.

Один из замечательнейших адептов этой забытой и всеми презираемой науки был недавно умерший знаменитый фокусник или професор магии. По видимому такой человек, зная тысячи способов обмануть человеческий глаз, должен был бы менее всех поддаваться суеверию, по быть может постоянное занятие сложными вычислениями, на которых основаны многие фокусы с картами и пр., изумляющие даже самого артиста, побудили его предаться изучению различных сочетаний звезд и планет в надежде этим путем узнать будущее.

Он начертил схему своего рождения, вычислил ее по всем правилам искуства, составленным лучшими писателями по астрологии. Результат этих вычислений относительно прошедшого совершенно согласовался с событиями его жизни, но в наиболее важном предсказании будущого встретилось затруднение. В гороскопе ему представились два года, о которых он никак не мог ясно определить, будет ли он жив или мертв в продолжении их. Встревоженный таким поразительным обстоятельством, он передал схему своему собрату по астрологии, который также не мог ничего открыть определенного. Был момент, когда предмет схемы безспорно находился в живых, и другой момент, когда он безспорно был мертвым, во между этими двумя моментами, в течение двух лет, невозможно было определить, жив он или умер.

Однажды он восхищал многочисленное общество своим искуством, и вдруг руки, своим проворством так часто обманывавшия самых зорких наблюдателей, потеряли всякую силу; он выронил карты и упал пораженный параличем. В этом безпомощном состоянии он прожил два года и наконец умер. Говорят, что вскоре появится в свет дневник этого астролога.

мрака, каким угодно было Творцу скрыть их будущность. Еслиб в жизни все шло обыкновенным порядком, то будущую судьбу каждого человека можно бы было подвести под арифметическия правила, подобно случайностям картежной игры. Но необыкновенные события и удивительные случаи издеваются над всеми человеческими расчетами и набрасывают непроницаемый покров на все грядущее.

К только что рассказанному анекдоту можно еще прибавить факт, случившийся очень недавно. Автор получил недавно письмо от человека, вполне посвященного в таинства астрологии; он любезно предлагал составить гороскоп автора Гая Маннеринга, по видимому сочувствовавшого его науке. Но невозможно было доставить сведения, необходимые для составления гороскопа, еслиб даже автор этого и желал, так как никого не было в живых, кто мог бы сказать в какой день, час и минуту он родился.

Объяснив таким образом первую идею или канву романа, от которой автор впоследствии значительно отступил, он должен, согласно плану настоящого издания, упомянуть еще о прототипах главнейших действующих лиц в Гае Манисринге.

Некоторые местные обстоятельства во время молодости автора доставили ему случай видеть уничиженный класс людей, называемый цыганами, а еще более слышать о них. Они составляют большею частью смешанное племя, происшедшее от древних егнитяп, переселившихся в Европу в начале XV столетия, и бродяг со всех стран Европы. Цыганка, послужившая образцом при создании характера Мег Мерилиз, была хорошо известна в половине прошедшого столетия под именем Джаны Гордон, жившей в селении Кирк-Иетгольме в Чевиотских горах, близ английской границы. Автор сообщил публике некоторые сведения об этой замечательной личности в одном из первых нумеров Вlackwооd's Magazine. Мы приведем выписки из этой статьи:

"Отец мой помнил старую Джану Гордон из Иетгольма, имевшую большое значение в своем племени. Она была совершенная Мег Мерилиз и точно также была одарена добродетелью дикарей - преданностью. Она часто пользовалась гостеприимством на Лохсайдской ферме близ Иетгольма, и потому тщательно воздерживалась от всякого воровства на земле фермера; по её сыновья (числом десять) не были так деликатны и украли свинью у их доброго покровителя. Джана была так огорчена этой черной неблагодарностью, что в течение нескольких лет от стыда не показывалась в Лохсайд. Наконец, лохсайдскому фермеру случилось однажды отправиться в Ньюкасл, чтоб занять денег для уплаты ренты. Денег он достал, но возвращаясь через Чевиотския горы был застигнут ночью и сбился с дороги.

"Свет, мерцавший в окне большой заброшенной риги, пережившей ферму, к которой она некогда принадлежала, привел его к жилищу; на его стук дверь отворила Джана Гордон. Её замечательная фигура (она была ростом почти в шесть футов), черты лица и одежда были так замечательны, что фермер не мог не узнать ее в ту же минуту, хотя не видал ее впродолжении нескольких лет. Но встретиться с такою личностью в пустынном месте, и вероятно неподалеку от её табора, было не весело бедному фермеру, который имел при себе такую сумму денег, что её потеря повлекла бы за собою полное его разорение.

-- "О! это почтенный лохсайдский фермер, воскликнула Джана, радостно узнавая гостя, - слезайте, слезайте! нельзя дальше ехать ночью, когда перед вами жилище друга.

"Фермер принужден был соскочить с лошади и не мог отказаться от ужина и ночлега, предложенных цыганкой. В риге было много съестных припасов, какого бы ни были они происхождения, и фермер с возрастающим безпокойством замечал, что ужин готовился на десять или двенадцать человек, вероятно походивших на хозяйку.

"Джана подтвердила его подозрение. Она напомнила ему о покраже свиньи, и сказала, как мучил и терзал ее этот гнусный поступок. Подобно другим философам она заметила, что мир с каждым днем становился хуже, и как всегда делают родители жаловалась на непослушание детей и нарушение ими старинных цыганских правил - уважать собственность благодетелей. В заключение всего этого она спросила, имеет ли фермер при себе деньги и посоветовала или скорее приказала ему отдать ей свой кошелек, так как её дети должны были вскоре возвратиться домой. Старый фермер волей неволей рассказал свою историю и передал ей все бывшее у него золото. Она велела ему оставить несколько шиллингов в кармане, потому что совершенное безденежье путешественника могло возбудить подозрение её сыновей.

"После этого фермер лег спать на соломе, но, как можно легко предположить, не спал.

"Около полуночи шайка возвратилась с добычей, и начался разговор о совершенных ими подвигах в таких выражениях, которые невольно заставляли дрожать бедного фермера. Они вскоре заметили гостя и спросили Джану, кого сна приютила.

-- "Самого лохсайдского фермера, отвечала Джана. - Он бедный ездил в Ньюкасль, чтоб занять денег для уплаты аренды; по проклятые ростовщики ничего ему не дали, и он возвращается с пустым кошельком и отчаянием в сердце.

-- "Это может быть и правда, отвечал один из цыган; - по мы все же пошарим в его карманах.

"Джана громко протестовала против такого нарушения гостеприимства, но все её слова были тщетны, и вскоре фермер услыхал шопот и легкие шаги у его постели. Он понял, что обыскивают его платье. Найдя только ту небольшую сумму, которую Джана из предосторожности оставила в кармане фермера, они стали совещаться, взять ли деньги или нет; но ничтожность добычи и пламенные протесты Джаны заставили их решить вопрос отрицательно. После того они поужинали и легли спать. На разсвете Джана разбудила своего гостя, вывела его лошадь, поставленную ею накануне под навес, и проводила его несколько миль, пока он не выбрался на большую дорогу в Лохсайд. Тогда она отдала фермеру его деньги, и никакия просьбы не могли заставить ее принять хоть одну гинею.

"Я слыхал от старожилов Джедбурга, что все сыновья Джаны были приговорены к смертной казни в один и тот же день. Говорят, что голоса присяжных разделились поровну; по один друг правосудия, спавший во все время прений, вдруг проснулся и подал голос протав несчастных, восклицая: всех повесить! Для приговора шотландских присяжных не требуется единогласия их, и потому цыгане были признаны виновными. Джана была в суде и только произнесла: "Господи! помилуй невинных!" Её же собственная смерть сопровождалась такими дикими жестокостями со стороны толпы, которых бедная Джана вовсе не заслуживала. Одним из её недостатков или достоинств, как угодно решить читателю, была преданность иаковитской партии. Однажды, находясь в Карлайле на ярмарке после событий 1746 года, она открыто высказывала свои политическия мнения, к величайшему негодованию толпы. Отличаясь ревностным верноподданничеством, когда не было опасности, хотя смиренно покорились в 1745 году горным шотландцам, приверженцам Стюартов, жители города порешили утопить Джану в Идепе. Эта казнь продолжалась довольно долго, так как Джана была женщина сильная и боролась с своими убийцами, поднимая от времени до времени голову над водою и восклицая: Да здраствует Карл! да здравствует Карл!

"В детстве я бывал в тех местах, где она жила, часто слышал рассказы о ней и горько плакал о судьбе бедной Джаны.

"Прежде чем разстаться с пограничными цыганами, упомяну еще, что дед мой, проезжая по Чартергаузской болотистой равнине, неожиданно очутился среди большого табора цыган, пировавших под сенью кустарников. Они тотчас схватили его лошадь за узду и с восклицаниями радости требовали, чтоб он разделил с ними обед (большинство их отлично его знало), так как они часто пировали на его счет. Дед немного испугался, потому что, подобно лохсайдскому фермеру, имел при себе довольно значительную сумму денег. Но по природе смелый, отважный человек, он принял приглашение цыган и сел за обед, состоявший из всякого рода дичи, кур, свинины и всякой живности, какую только можно было достать, благодаря безразличной, широкой системе грабежа. Пир был очень веселый, по когда веселье стало принимать буйный характер, некоторые из старых цыган шепнули моему деду, чтоб он уезжал. Он немедленно вскочил на лошадь и не простившись ускакал, чему ни мало не противились цыгане. Я полагаю, что на этом пиру присутствовала и Джана Гордон" {Blackwood's Magazine, T. 1, стр. 54.}.

Не смотря на погибель детей Джаны, одна из её внучек пережила ее; я помню эту женщину, т. е. так, как доктор Джонсон смутно помнил королеву Анну. В его глазах мелькал образ высокой женщины в черном платье, с множеством бриллиантов, а в моей памяти воскресает торжественная фигура цыганки необыкновенного роста, в длинном красном плаще, которая при первом знакомстве со мною дала мне яблоко; тем не менее я смотрел на нее с таким же страхом, как будущий доктор, сторонник Высокой Церкви и торизма смотрел на королеву Анну. Я полагаю, что эта женщина была Мадж Гордон, о которой помещены интересные сведения в той же статье "Blackwood's Magazine", но они доставлены не автором Гая Маннеринга.

"Покойная Мадж Гордон была в то время признана королевою иетгольмских кланов. Она была, кажется, внучкой знаменитой Джаны Гордон, и говорят очень на нее походила. Следующий очерк этой интересной личности заимствовав из письма человека, который впродолжение нескольких лет имел случай наблюдать нравы и обычаи иетгольмских цыган: "Мадж Гордон происходила с материнской стороны из семейства Фаас и была за мужем за Юнгом. Это была очень замечательная особа, высокого роста, почти в шесть футов, и поражала своей повелительной осанкой. Нос у нея был большой, орлиный; глаза блестящие, проницательные даже в старости; волосы густые, низпадавшие на плечи из-под соломенной цыганской шляпы; она всегда ходила в длинном плаще особого покроя и с большой палкой почти в её рост. Я помню ее очень хорошо; каждую неделю она приходила к моему отцу за милостынею, когда я был еще ребенком, и я смотрел на нее с великим страхом и трепетом. Она говорила очень энергично, громко жалуясь на притеснения и часто ударяла палкой по полу, принимая позы, невольно возбуждавшия опасения. Она говорила, что могла призвать друзей из отдаленнейших частей страны, которые помогли бы ей отомстить своим врагам, тогда как она оставалась бы спокойной в своей хижине; кроме того она часто хвалилась, что было время когда она имела еще большее значение, так как на её свадьбе было пятьдесят оседланных ослов и безчисленное количество неоседланных. Если Джана была прототипом характера Мег Мерилиз, то я полагаю, что Мадж служила неизвестному автору образцом для её фигуры" {Blackwood's Magazine, T. 1, стр. 56.}.

Перейдем теперь к личности совершенно иного рода, к Домини Сампсону {Покойный пастор Джордж Томсон, сын Мельразского пастора, бывший наставником в Аботсфорде, говорят, доставил автору образец многих черт, которыми он снабдил своего вымышленного героя Домини Сампсона.}. Читатель конечно согласится, что бедный, скромный, смиренный ученый, проложивший себе дорогу чрез классический мир, но потерпевший крушение на пути жизни, представляет не редкость в стране, где легко приобресть известную долю знания тем, которые согласны научиться греческому и латинскому языкам целою голода и жажды. Но существует совершенно определенный прототип почтенного Домини Сампсона, хотя по некоторым причинам я должен говорить о нем только в общих выражениях.

Учитель в роде мистера Сампсона действительно был наставником в семействе очень богатого джентльмена. Его воспитанники выросли и проложили себе дорогу в свете, а наставник продолжал жить в семействе, что в старину часто случалось в Шотландии, зажиточные землевладельцы которой охотно давали приют и насущный хлеб своим бедным друзьям и зависящим от них лицам. Предки лэрда были неблагоразумно расточительны, а он сам был непредприимчив и несчастлив. Смерть похитила его сыновей, успехи которых в свете могли бы уравновесить его злую судьбу и неспособность. Долги быстро росли, доходы уменьшались, и наконец он совершенно разорился. Поместье его было продано, и старик готов был уже покинуть жилище своих предков и отправиться Бог весть куда, как вдруг (подобно старой мебели, которая долго простоит, не тронутая в углу, но разсыплется при малейшем прикосновении к ней), упал на пороге парадной двери, пораженный апоплексическим ударом.

Учитель, как бы пробудился от сна. Его покровитель умер, а единственная его дочь, теперь старая дева, утратившая красоту и грацию, если когда нибудь ими обладала, осталась безпомощной, безприютной сиротой. Он обратился к ней почти с теми же словами, которые произнес Домини Сампсон, говоря с мис Бертрам, и торжественно объявил свою решимость не покидать ее. В нем вдруг пробудились долго дремавшия способности, он открыл маленькую школу и поддерживал дочь своего покровителя до её смерти, обращаясь с псю так же почтительно, внимательно и услужливо, как во дни её благоденствия.

читателей, подобию несчастиям более возвышенной и утонченной души.

"Гай Маннеринг" и о некоторых выведенных в нем действующих лицах избавят автора и читателей от скучного труда писать и читать длинный ряд отдельных примечаний.

Считаю не лишним еще заметить, что эпиграф этого романа взят из "Песни Последняго Певца" с целью устранить выводы некоторых лиц, которые, замечая, что автор Вэверлея никогда не приводил цитат из сочинений сера Вальтера Скотта, указывали на тождество этих двух авторов, как на самое вероятное объяснение подобного факта.

Аботсфорд, 1 августа 1829 г.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница