Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XII (старая орфография)

ГЛАВА XII.

Полковник в раздумьи ходил взад и вперед по зале, когда услужливая хозяйка вошла к нему за приказаниями. "Заказав ужин на славу и для вящшого блага заведения хозяйки", он попросил ее остаться на минуту.

-- Если я хорошо понял, сказал он, - то мистер Бертрам лишился сына на пятом году его жизни?

-- Да, сер, это не подлежит сомнению, к это случилось, и болтают много вздора; это старая история, и каждый рассказывает ее по своему у домашняго очага. Но ребенок достоверно пропал на пятом году, как ваша милость изволили сказать; весть об этом слишком неосторожно передали матери, которая была тогда беременна, и она умерла в ту же ночь. С того дня, лэрд уже ни о чем не заботился. Хотя дочь его, мис Люси, как выросла, старалась держать все в порядке, но куда ей было, бедняжке! И вот они лишаются теперь и дома, и земли.

-- Не можете ли вы вспомнить в какое время года пропал ребенок?

-- Наверное помню, сер: это случилось в это время года, отвечала хозяйка, подумав немного и потом, припомнив еще кое-какие местные обстоятельства, прибавила: да, это было в начале ноября 17***.

Путешественник прошелся молча раза три по комнате, по знаком просил мисис Мак-Кандлиш не уходить пока из залы.

-- Так ли я понял? спросил он. Вы говорите, что поместие Элангоан продается?

-- Продается... Завтра утром отдадут его тому, кто даст больше. Нет, не завтра; прости Господи! Завтра воскресенье; а в понедельник, первый буднишний день. И продадут не только землю, но и мебель, и всю утварь. Весь околоток полагает, что позор делать продажу в такое время, когда в Шотландии мало денег, - по случаю войны с Америкой, - по кое-кому хочется купить поместье за безценок. Пропади он, прости Господи, прибавила добрая женщина, взбешенная несправедливостью.

-- А где будет продажа?

-- Ау кого документы, приходо-расходные книги и планы?

что шериф (т. е. его начальник) всеми силами старался выяснить это дело.

-- Как его зовут?..

-- Мак-Морлан, сер; он человек с характером, его все хвалят.

-- Я, сер? Никому ни слова. Дай Бог владеть этой землей вашей милости (тут мисис присела), или всякому другому, кто сражался за отечество (она в другой раз присела), если старым владельцам уже суждено её лишиться (она вздохнула). Лишь бы она не попала в руки мошенника Глосина, который хочет разбогатеть, пользуясь несчастьем лучшого своего друга. Я сейчас оденусь и сама схожу к мистеру Мак-Морлану; он теперь дома, два шага отсюда.

-- Пожалуйста, добрая хозяюшка; благодарю вас. А между тем прикажите моему человеку принести сюда портфель.

Минуты через две, полковник Маннеринг уже спокойно сидел за столом и писал письмо. Пользуясь правом смотреть через его плечо, мы охотно сообщим читателю содержание этого послания". Оно было адресовано на имя Артура Мервина, эсквайра из Мервин-Гала, в Вестморланде. Описывая свое путешествие после разлуки с Артуром, Маннеринг продолжал:

"Зачем ты все бранишь меня за мою меланхолию, Мервин? Неужели ты думаешь, что через двадцать-пять лет, пережив раны, сражения, плен, несчастия всякого рода, я могу быть все тем же веселым, беззаботным Гаем-Маннерингом, который когда-то лазил с тобою на Скиддау, и стрелял дичь на Кросфелле? Если же ты, живя в лоне семейного счастия, изменился мало и сохранил легкую походку и веселость юности - то это следствие здоровья и темперамента, а также спокойной жизни. Мой жизненный путь был усеяв трудами, сомнениями, заблуждениями. С самого детства я был игрушкою судьбы, и хотя ветер часто заносил меня в гавань, но редко в ту, куда направлял свою ладью кормчий. Позволь припомнить тебе, хотя в коротких словах, странную участь моей молодости и несчастия моей последующей жизни.

"Начало жизни, скажешь ты, было не грозное. Не все было в детстве привлекательно, по все споено. Отец мой, старший представитель древняго, по обедневшого рода, оставил мне немного, кроме титула главы рода и покровительства своих более счастливых братьев. Привязанность их ко мне была так сильна, что они едва из-за меня не ссорились. Мой дядя епископ желал, чтоб я вступил в духовное звание, и предлагал мне приход; другой, купец, хотел поместить меня в контору и сделать меня участником фирмы Маннеринг и Маршал, в Ломбард-Стрите. Я проскользнул между этими двумя покойными, мягкими сидениями и очутился на драгунском седле. Далее: епископ хотел женить меня на племяннице и наследнице, линкольнского декана; а дядя-купец прочил за меня единственную дочь старика Слотгорпа, богача-виноторговца, который мог бы играть в орлянку моидорами {Португальская золотая монета.} и зажигать трубку банковыми билетами. Я и тут миновал обе петли, и женился на бедной... бедной Софи Вэльвуд.

"Ты скажешь, что моя военная карьера в Индии, куда я отправился с своим полком, должна была отчасти вознаградить меня, - оно так и было. Ты скажешь еще, что если я обманул надежды моих покровителей, то не навлек на себя неудовольствия их; что епископ, умирая, завещал мне свое благословение, рукописные проповеди и любопытный портфель, с портретами знаменитейших богословов английской церкви, а дядя сер Поль Маннеринг оставил мне все свое огромное состояние. Но что мне в этом? Я уже сказал тебе, что на сердце у меня камень, который сойдет со мною в могилу, - капля яда отравила чашу моей жизни. Причину этого горя я разскажу тебе теперь подробнее, так как будучи у тебя в гостях у меня на это не хватило духа. Ты вероятно слышал уже эту историю не раз, и может быть с неверными подробностями. Выскажу теперь все; но с тем, чтобы никогда не возобновлять разговора об этом предмете и о навеянной им на меня меланхолии.

"Ты знаешь, что Софи уехала со мною в Индию. Она была так же невинна как весела, но к несчастию для нас обоих, так же весела, как невинна. Мои привычки вследствие ученых занятий и уединенной жизни не совсем согласовались с положением полкового командира в стране, где каждый поселенец, если он имеет притязание быть джентльменом, принимает всякого радушно, и ожидает того же от других. Однажды, в критическое время (ты знаешь, как нам иногда трудно было набирать европейских рекрут), один молодой человек, по имени Браун, вступил в наш полк как волонтер, и находя военную службу более по сердцу чем торговля, которою занимался до тех пор, остался в нем в качестве юнкера. Надо отдать справедливость моей несчастной жертве: он вел себя постоянно так мужественно и храбро, что первая офицерская ваканция-по праву принадлежала ему.

"В то время я отлучился на несколько, недель в далекую экспедицию, и возвратясь нашел Брауна другом моего дома и постоянным спутником жены и дочери. Это не нравилось мне во многих отношениях, хотя поведение его не заслуживало никакого порицания. Я может быть и примирился бы с его короткостью в моем семейном кругу, еслиб другое лице не вмешалось в дело. Если ты перечтешь "Отелло", на страницы которого я уже никогда не решусь заглянуть, ты поймешь отчасти что случилось: я говорю о моих чувствах, хотя поступки мои, благодаря Бога, были не так ужасны. У нас был другой юнкер, также метивший на офицерскую ваканцию. Он обратил мое внимание на кокетство, как он выразился, жены моей с этим молодым человеком. Софи была добродетельная женщина, по гордилась своею добродетелью, и раздраженная моею ревностью она неблагоразумно стала поддерживать дружеския отношения с Брауном, которые возбуждали мое подозрение и неудовольствие. Я и Браун стали питать друг к другу тайное отвращение. Софи раза два^-пыталась разрушить мое предубеждение; но я приписал это корыстным целям. Видя, что я его отталкиваю с презрением, Браун отказался от желания сблизиться со мною.

"Странно признаться, каких терзаний мне стоит это письмо. Мне хочется даже бросить его, точно это устранит катастрофу, отравившую всю мою жизнь. Но я должен рассказать ее, и разскажу как можно короче.

"Жена моя была хотя уже не молода, но очень хороша собой, и - прибавлю в собственное оправдание - любила чтоб за нею ухаживали. Однако же повторяю что сказал прежде, - я ни одного мгновения не сомневался в её верности; но раздражаемый ехидными намеками Арчера, я думал, что она пренебрегает моим спокойствием и что молодой Браун ухаживал за нею на зло мне. Он с своей стороны видел во мне может быть гордого аристократа, пользующагося своим положением в свете и в армии для угнетения тех, кого судьба поставила ниже. Если же он замечал мою глупую ревность, то вероятно растравлял эту душевную рану, из мести за мелочные оскорбления, которые я мог наносить ему по службе. Врочем один проницательный приятель изъяснял его поведение с другой, более невинной, или по крайней мере не столько оскорбительной точки зрения: он полагал, что предмет его страсти - Джулия, хотя он видимо ухаживал за матерью, желая снискать её расположение. Эта любовь молодого человека без имени к моей дочери не была для меня очень лестна, но подобное безумие не оскорбило бы меня так сильно, как то чувство, которое я подозревал в нем. Как бы то ни было, я был оскорблен, и оскорблен глубоко.

"Малейшая искра производит пламя, когда горючий материал готов. Я решительно забыл за что именно мы поссорились: помню только, что за какой-то вздор за карточным столом; мы обменялись крупными словами, и я вызвал его на дуэль. На другое утро мы сошлись на площадке за валом крепости, которой я был комендантом, на границе наших владений. Мы распорядились так для безопасности Брауна, на случай, если он останется победителем. Увы, отчего этого не случилось! Но он пал при первом выстреле. Мы бросились к нему на помощь, но в ту же минуту ринулось на нас несколько лутиев, род индийских разбойников, не пропускающих случая подстеречь добычу. Арчер и я едва успели вскочить на лошадей и проложить себе дорогу сквозь их толпу после упорного боя, в котором Арчер получил несколько тяжелых ран. Судьбе было угодно сделать этот день вполне несчастным: жена моя, подозревая зачем я оставил крепость, последовала за мной в паланкине, и едва не попалась в плен другой шайке разбойников. Хотя вскоре освободил ее отряд нашей конницы; но я не могу не сознаться, что происшествия этого утра жестоко потрясли её здоровье, и без того слабое. Ни признание умирающого Арчера, что он выдумал некоторые из рассказанных мне обстоятельства., а другия истолковал в худую сторону из личных видов, ни последовавшее затем объяснение и полное примирение мое с женою не могли остановить её недуга. Она скончалась месяцев чрез восемь после этого происшествия, оставив мне дочь, которую добрая мисис Мервин взяла теперь на время к себе. Джулия также сильно занемогла; для нея я должен был выйдти в отставку и возвратиться в Европу, где время, воздух родины и развлечения возстановили её здоровье.

"Теперь, зная мою историю, ты не будешь более добиваться причины моей грусти, и позволишь мне предаваться ей вволю. Из моего рассказа ты можешь понять, как горька, хотя не совершенно отравлена чаша моей жизни, которую военная слава, столь часто упоминаемая тобою, обещала сделать отрадной на старости лет.

"Я мог бы прибавить обстоятельства, которые наш старый наставник признал бы доказательством фатализма; по ты засмеешься, если я стану говорить о вещах, которым сам не верю. Однакож, приехав в дом, откуда пишу тебе, я узнал одно странное стечение обстоятельств, и если оно окажется справедливым, то подаст нам повод, к интересному разговору. По теперь я умолчу об этом; ожидаю у себя человека, с которым мне надо поговорить о продающемся здесь поместий. Я питаю к этому поместью глупую слабость, и надеюсь владельцы его будут рады, если я куплю его, потому что кажется его хотят присвоить себе за подцепи.

"Низко кланяюсь "пенс Мервин; а тебя прошу поцеловать за меня Джулию, хотя ты и тянешься в молодые люди... Прощай, любезный Мервин. Твой

Едва было окончено это письмо, как в комнату вошел мистер Мак-Морлан. Услыхав известное имя полковника Маннеринга, этот умный и честный человек сейчас решился быть с ним откровенным. Он показал ему все выгоды и невыгоды поместия.

-- Оно, продолжал он, - или по крайней мере большая его часть закреплена за наследником мужеского пола, а покупщик имеет право удержать за собою очень значительную часть цены на случай появления исчезнувшого ребенка до известного срока.

удовлетворить желанию и видам одного покупщика, который сделавшись главным кредитором ворочает этим делом как ему. угодно, не разбирая средств, и находит очень удобным купить поместие, не платя денег.

Маннеринг затем посоветовался с Мак-Морланом как уничтожить такую низкую интригу, а потом они долго разговаривали о загадочном исчезновении Гарри Бертрама в тот самый день, когда ему исполнилось пять лет; это событие подтвердило случайное предсказание Маннеринга, но он, как можно себе представить, не думал этим хвастаться. Мак-Морлан не находился еще на службе, когда это случилось, но он совершенно знал все обстоятельства дела, и обещал нашему герою, что сам шериф передаст ему лично все подробности дела, если полковник исполнит свое намерение и поселится в этой части Шотландии. Наконец они разстались, очень довольные друг другом и своею вечернею беседой.

На другой день, в воскресенье, полковник Маннеринг пошел к обедне. В церкви не было никого из семейства Элангоана, и говорили, что старому лэрду стало еще хуже. Джок Джабос, посланный за ним вторично, возвратился снова без него; но мис Бертрам надеялась, что на другой день отцу можно будет выехать.