Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XV (старая орфография)

ГЛАВА XV.

Галовэйский Джон Скэльс был смышленее своего прототипа. Он нашел средство получить наследие Линна без неприятного "отыскивания червонного золота". Узнав эту неприятную и неожиданную новость, мис Бертрам поспешила окончить приготовления к выезду из отцовского дома. Мак-Морлан помогал ей в этих сборах, и так радушно, так неотступно просил ее переехать к нему до получения ответа от её родственницы, или до избрания ею какого нибудь определенного образа жизни, что отказ с её стороны был бы оскорблением. Мисис Мак-Морлан, женщина хорошого происхождения и образованная, могла сделать пребывание в её доме приятным для бедной молодой девушки. Найдя таким образом кров и радушный прием, Люси вышла с облегченным сердцем проститься с немногими слугами отца.

Разставание господ со слугами, соединенными долгими узами привычки и привязанности, всегда тяжело, по при настоящих обстоятельствах оно было вдвое тяжело. Слуги получили должную им плату, даже с небольшою прибавкою, и со слезами простились с своей госпожой, благодаря ее и желая ей счастья. В зале остались только Мак-Морлан, приехавший за Люси, она и Домини Сампсон.

-- Теперь, сказала бедная девушка, - я должна проститься с одним из лучших и старейших моих друзей. Бог да благословит вас, мистер Сампсон; да воздаст Он вам за добрые попечения о вашей воспитаннице, и за дружбу к тому, кого уже нет между нами. Я надеюсь часто получать от вас известия.

Она положила ему в руку несколько золотых монет и встала чтоб выйдти из комнаты.

Домини также встал, но остановился в страшном изумлении. Мысль о разлуке с мис Люси, где бы она ни была, никогда еще не приходила ему в голову. Он положил деньги на стол.

-- Конечно, тут мало, сказал Мак-Морлан, превратно понимая это движение: по обстоятельства...

-- Не в деньгах делои сказал Сампсон, нетерпеливо махая рукой. - Не в деньгах. Но чтоб я, который двадцать лет ел хлеб и пил вино её отца, - чтоб я теперь покинул ее? Покинул в горе и несчастий? Нет, мис Люси, не думайте этого! Вы не оттолкнете и собаки вашего отца; а разве я хуже собаки? Нет, мис Бертрам, пока жив, я не оставлю вас. Я не буду вам в тягость, и я уже обдумал-как все устроить. Помните, Русь сказала Неемии: "Не приказывай мне уйдти и разстаться с тобою - пойду куда ты пойдешь, и стану, где ты станешь. Твой народ будет моим народом, и твой Бог моим Богом. Где ты умрешь, там умру я, и там, меня похоронят. Так угодно Богу: нас разлучит только смерть."

Впродолжение этой речи, самой длинной из всех речей, произнесенных когда либо Сампсоном, слезы катились из глаз этого любящого создания. Люси и Мак-Морлан невольно были тронуты этой неожиданною вспышкою пламенного чувства.

-- Мистер Сампсон! сказал Мак-Морлан, прибегая попеременно то к табакерке, то к носовому платку, - дом мой довольно просторен, и если вам угодно жить с нами, пока мис Бертрам почтит нас своим обществом, мне будет очень лестно принять у себя столь достойного человека. Опасаясь же, чтоб мис Бертрам не возстала против столь неожиданной свиты, он поспешил прибавить: Дела мои часто заставляют меня искать помощи, человека знающого счетную часть лучше моих секретарей, и я буду очень рад, если вы согласитесь мне помочь.

-- Конечно, конечно! отвечал поспешно Сампсон, - д знаю двойную и итальянскую бухгалтерию.

Между тем кучер доложил, что лошади готовы. Он был свидетелем всей этой необыкновенной сцены, и уверял потом мисис Мак-Кандлиш, что в жизнь свою не видал ничего трогательнее: "смерть серой кобылы ничего не значила в сравнении с этим!" Это ничтожное обстоятельство имело для Домини важные последствия.

Мисис Мак-Морлан приняла гостей очень радушно. Муж объявил ей и всем домашним, что пригласил Домини Сампсона привести в порядок кой-какие запутанные счеты, для чего ему придется погостить несколько времени у них в доме. Мак-Морлан хорошо знал людей, и счел необходимым представить дело в этом свете; привязанность Домини делала честь ему и семейству Элангоан, во наружность его вовсе не соответствовала дамскому кавалеру и делала его смешной свитой для семнадцатилетней красавицы.

Домини с жаром исполнял работу, которую ему давал Мак-Морлан; по вскоре заметили, что он акуратно исчезает в один и тот же час после завтрака, и является опять к обеду. Вечером он сидел за своими делами. В суботу явился он к Мак-Морлану с сверкающими глазами, и торжественно положил на стол две золотые монеты.

-- Что это значит Домини? спросил Мак-Морлан.

-- Но ваши труды более чем вознаграждают меня, мистер Сампсон. Я ваш должник.

-- Так отдайте все мис Люси.

-- Хорошо; однакож, эти деньги, Домини...

-- Честно заработаны, мистер Мак-Морлан. Это плата за уроки: я учу словесности одного молодого человека и занимаюсь с ним по три часа в день.

Двумя или тремя ловкими вопросами Мак-Морлан выпытал от него, что щедрый ученик Домини был молодой Гэзльвуд, и что они сходятся ежедневно в доме мисис Мак-Кандлиш, рассказы которой о безкорыстной привязанности Сампсона к мис Бертрам доставили ему этого неутомимого, великодушного ученика.

Мак-Морлана поразило такое открытие. Конечно Домини Сампсон был хороший учитель, прекрасный человек, и классики, безспорно, достойны чтения; по чтобы двадцатилетний молодой человек ежедневно делал два конца в семь миль для трехчасового tête-à-tête подобного рода, - это было немного подозрительно. Разузнать все что угодно у Домини было не трудно: этой честной душе были доступны только самые прямые и простые идеи.

-- Скажите, любезный друг: мис Люси знает о ваших занятиях?

До сих пор нет: мистер Гэзльвуд просил не говорить ей об этом, опасаясь что она откажется от этого небольшого пособия, узнав откуда деньги. Но долго нельзя будет скрываться, потому что мистер Чарльс намерен брать уроки здесь.

-- Здесь! сказал Мак-Морлан. - Да, да, понимаю. И эти три часа совершенно посвящены синтаксису и переводу?

-- Конечно нет; для приятного разнообразия мы соединяем учение с разговором - nequе semper arcum tendit Apollo {Не всегда Аполлон натягивает лук.}.

Мак-Морлан продолжал разспрашивать галовэйского Феба, о чем они обыкновенно разговаривают.

-- О том как, бывало, проводили время в Элангоане; мы очень часто говорим о мис Люси; Чарльс Гэзльвуд похож в этом отношении на меня, мистер Мак-Морлан: когда я начну говорить о ней, так конца нет, и она (как я говорю в шутку) крадет у нас половину урока.

-- О-го! подумал Мак-Морлан: - вот откуда дует ветер! Я что-то об этом уже слыхал.

И он стал размышлять как лучше поступить в этом случае относительно его protégée и его самого, так как старик Гэзльвуд, могущественный, богатый, гордый, мстительный человек, желал для сына блестящей партии. Наконец, вполне полагаясь на благоразумие и проницательность своей гостьи, Мак-Морлан решился при первом случае сообщить ей наедине эту новость. Так он и сделал, как можно проще и естественнее.

-- Право?.. я очень рада; по удивляюсь кто этот щедрый человек. Разве возвратился полковник Маннеринг?

-- Нет, нет, это не Маннеринг, а ваш знакомый Чарльс Гэзльзвуд? Он думает брать уроки здесь. Это можно устроить.

-- Ради Бога, мистер Мак-Морлан, сказала Люси краснея - не делайте этого. Чарльсу Гэзльвуду и то уже довольно досталось.

-- За латынь? возразил Мак-Морлан, как бы не понимая ее. - Конечно, в детстве это со многими случается, но теперь он учится добровольно.

На другой день, мис Бертрам улучила минуту поговорить с Сампсоном. Ласково изъявив ему благодарность за его безкорыстную дружбу, и радость, что он нашел такого щедрого ученика, она заметила, что для пользы ученика Сампсону лучше бы решиться на временную разлуку с нею и жить или вместе с Чарльсом Гэзльвудом или как можно ближе к нему. Сампсон, как она и ожидала, отказался на отрез; он сказал, что не оставит ее, хотя бы его сделали наставником самого принца Балийского.

-- Но я вижу, прибавил он, - вы стыдитесь пользоваться моей трудовой копейкой, или может быть я вам в тягость?

-- О, нет! Вы старый, почти единственный друг моего отца. Мне нечего стыдиться - видит Бог! и во всем вы можете поступать как вам угодно; но сделайте мне одолжение, скажите Чарльсу Гэзльвуду, что вы говорили со мною о его уроках, и что по моему мнению ему нельзя брать их здесь в доме; об этом нечего и думать.

Домини Сампсон ушел повесив голову, и затворяя дверь невольно проговорил varium et mutabile Виргилия. На другой день он явился с плачевным лицом и подал мис Бертрам письмо.

счет письма: он целый час сидел над этой бумажкой, начинал несколько раз, испортил четыре пера я десть прекрасной белой бумаги, - а в три недели я выучил бы его писать твердо, скоро, четко и красиво; я сделал бы из него калиграфа, - но, да будет воля Божья.

Письмо состояло только из нескольких строк, в которых Чарльс жаловался на жестокость мис Бертрам, запретившей ему не только видеть ее, по осведомляться о её здоровье и оказывать ей самую ничтожную услугу. В заключение он уверял, что эта строгость напрасна, и что ничто не может поколебать его привязанность в пей.

При деятельном покровительстве мисис Мак-Кандлиш, Сампсон нашел других учеников, - конечно, не столь знатных как Гэзльвуд, и потому плативших гораздо меньше. Но все же он заработывал что нибудь, и с торжеством приносил деньги каждую неделю Мак-Морлану, оставляя для себя только несколько пенсов на табак.

Оставим на время Кипльтринган и посмотрим что делает наш герой. Иначе читатель может подумать, что мы снова разстались с ним на четверть столетия.