Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XXVII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XXVII (старая орфография)

ГЛАВА XXVII.

В городке, где наш путешественник разстался с Динмонтом, он нанял почтовый экипаж с намерением ехать в Кипльтринган и там разведать об обитателях Вудбурна прежде чем известить мис Маннеринг о своем приезде. Надо было проехать миль восьмнадцать или двадцать по неудобной дороге, а в добавок к этому начал падать довольно густой снег. Кучер пустился однако же в дорогу несколько добрых миль без особенных и проехал затруднений. Только когда уже совсем смерклось и настала ночь, он изъявил сомнение - не сбился ли с дороги. Это было тем неприятнее, что снег, падая кучеру в лице и покрывая белою пеленою всю окрестность, мешал ему узнать дорогу. Браун вышел сам из экипажа и оглянулся вокруг в надежде увидеть где нибудь жилье и там разспросить о дороге. Но все было пусто, и ему оставалось только продолжать путь на удачу. Так как дорога шла посреди обширных плантаций, то он заключил, что где нибудь недалеко должен быть дом владельца. Наконец, с трудом протянувшись еще с милю, кучер остановился, и объявил, что лошади не могут делать ни шага дальше. - Но вон, между деревьями светится огонек, сказал он, - там должен быть дом, и надо спросить в нем дорогу. Он слез, неловко поворачиваясь в длинном кафтане и таких сапогах, которые своею толщиною могли бы поспорить с семь раз обтянутым щитом Аякса. Но едва тронулся он в путь для новых открытий, как Браун не вытерпел, выскочил из экипажа и отправился сам в дом, к удовольствию кучера, которому он велел остаться у лошадей.

Браун пошел вдоль ограды, из-за которой светился огонь, надеясь найдти возможность приблизиться к нему. Пройдя несколько сажен он нашел в плетне запор и тропинку, проложенную чрез очень пространную в этом месте плантацию, покрытую лесом. Она, казалось, вела на огонь - предмет его исканий, и потому Браун отправился по этой дорожке; но скоро свет вовсе исчез за деревьями. Тропинка, казавшаяся широкою и хорошо проложенною при входе в лес, через который она вилась, стала не так приметна, хотя белизна снега и освещала слегка путь Брауна. Пробираясь сколько возможно по более открытым местам леса, он прошел с милю, не видя ни огня, ни чего либо похожого на жилище. Он счел однакоже за лучшее продолжать дорогу в том же направлении. Свет по всей вероятности выходил из хижины какого нибудь лесничого, так как для блуждающого огонька он светился слишком постоянно. Наконец, местность стала неровною и склонялась вниз, а тропинка сделалась очень узкою, почти незаметною, и так как снег скрывал эти неровности, то Браун упал два раза. Оттого он начал подумывать о возвратном пути, тем более, что снег, которого он до сих пора, почти не замечал в своем нетерпении, падал все гуще и чаще.

Желая однакож испытать последнее усилие, он подался еще немного вперед, и к большому удовольствию своему увидел огонь не в дальнем разстоянии, и притом как ему казалось, на одной высоте с местом где стоял. Но он тотчас же убедился, что последнее обстоятельство было обманом: почва продолжала понижаться так быстро, что дала ему повод предполагать между собою и огнем глубокий овраг или ров. Ступая со всевозможною осторожностью, Браун продолжал спускаться, пока не достиг два глубокого и узкого ущелья, в котором змеилась узенькая ручка, прерываемая в течении своем грудами снега. Вдруг он очутился посреди развалившихся хижин, которых черные, еще уцелевшие щипцы резко отличались от белой поверхности земли; боковые части давно уже сделались добычею времени, и безобразные обломки, покрытые снегом, затрудняли шаги нашего путника. Он однакож не отказался от своего намерения, перешел речку не без труда, и наконец с усилием и опасностью взобравшись на противоположный крутой берег, очутился у самого строения, из которого светился огонь.

При таком слабом освещении трудно было разсмотреть что это было за здание. Казалось, это был узкий четвероугольник, верхняя часть которого была совершено разрушена. В старые годы это было может быть жилище владельца средней руки, или притон, где могло спрятаться и защищаться более важное лице. Но от этого здания осталась только нижняя половина, и свод её образовал теперь потолок. Браун сначала подошел к месту, откуда исходил свет: это была длинная, узкая разселина или бойница, какие делались в старинных замках. Любопытствуя познакомиться с внутренностью этого странного убежища прежде чем войдти в него, Браун взглянул в отверстие. Нельзя было вообразить себе более мрачной сцены! На полу разложен был огонь, и дым, взвиваясь по комнате, уходил в дыру, проделанную в своде. Стены, освещенные этим дымным светом, имели суровый вид развалин, существовавших по кранной мере уже лет триста. По комнате были разбросаны две три бочки, несколько мешков и разбитые ящики. Но внимание Брауна преимущественно привлекали лица, находившияся в этой комнате. На соломенной постели, покрытой одеялом, лежал человек до того неподвижно, что будь на нем саван, Браун непременно принял бы его за мертвеца. Посмотрев пристальнее, он заметил, что лежащий еще жив, но готов был сделаться трупом, потому что до слуха Брауна долетел один из тех тяжких, глубоких вздохов, которые предшествуют разрушению, когда в организме много живучести. Женская фигура, в длинном плаще сидела на камне возле этого жалкого ложа, облокотясь руками на колени с лицом обращенным к умиравшему. Возле нея горела железная лампа. От времени до времени она смачивала губы умиравшого какою-то жидкостью, и глухим, монотонным напевом произносила одну из молитв, или лучше сказать заклинаний, считаемых простым народом в некоторых частях Шотландии и Северной Англии за средство облегчить освобождение от тела улетающей души, как таким же средством считался колокольный звон во времена католицизма. Мрачные звуки свои она сопровождала раскачиванием тела то в ту, то в другую сторону, как будто обозначая им такт напева. Слова были почти следующия:

*) См. Приложение VI, Суеверие цыган.

Надо отворить дверь. Она встала и пошла к дверям, тщательно стараясь не оборачивать головы назад. Отодвинув два засова (не смотря на ветхость жилища, дверь была заперта накрепко), она растворила двери и сказала:

Браун, оставивший между тем пост свой, очутился перед нею в то время, когда она отворила двери. Женщина отступила на шаг, а он вошел, и не без неприятного чувства, тотчас узнал в ней цыганку, с которой встретился в Бьюкасле. Она тоже узнала его с первого взгляда, и положение её, безпокойство в чертах лица, вся фигура выразили собою жену людоеда из волшебной сказки, советующую страннику не входит в опасный замок её мужа. Первые слова, которые она произнесла, подняв руки с видом упрека, были: - "Не говорила ли я вам, чтобы вы не вмешивались в чужия дела и остерегались примирительного удара" {Redding straik называется удар, которым наделяют того, кто вздумает мешаться в чужую ссору и мирить двух дерущихся. Это выражение употребляют, когда желают означать самые лучшие побои, какие только могут достаться кому нибудь. Автор.}? Вы вступили под кров, где не умирают естественным путем. - Говоря таким образом она взяла лампу и осветила ею лице умиравшого; суровые черты его обезображивались конвульсиями последней агонии. Холщевая повязка на голове его была в крови, проникшей также сквозь одеяло и солому. Было ясно, что он умер не своею смертью. Брауна отшатнуло это ужасное зрелище, и обращаясь к цыганке он воскликнул: "Несчастная! Кто это сделал?"

-- Тот, кому было позволений, отвечала Мег Мерилиз, устремив острый взгляд свой на умиравшого. - Трудно ему было, по теперь все кончено... Я знала, когда вы вошли, что он скончается. То было смертное хрипение, - он умер.

Вдали послышались как будто голоса. - Они идут, сказала она Брауну - и вы погибли, хоть будь у вас столько жизней, сколько волос на голове. - Браун торопливо оглянулся, чтобы отыскать какое нибудь оружие для своей защиты, по ничего не нашел. Он бросился к дверям, думая скрыться в лесу и ускользнуть из этого притона разбойников. Но Мег Мерилиз остановила его с мужскою силой. Останьтесь здесь, сказала она - будьте смирны, и тогда вы спасены. Что бы вы ни видели, что бы ни слышали, не трогайтесь с места, и вам ничего не сделают дурного.

в противоположной стороне от умершого, затем тщательно закрыла его и набросила сверху два или три валявшиеся на полу мешка. Желая видеть что будет дальше, Браун постарался как мог устроить щелку в своем убежище, и с бьющимся сердцем ожидал чем кончится это странное и весьма неприятное приключение. Старая цыганка между тем хлопотала около тела усопшого, распрямляя его и укладывая руки вдоль боков. Лучше сделать это пока он еще не остыл, бормотала она. Затем Мог поставила на грудь умершого тарелку с солью и зажгла по свече в головах и в ногах; потом снова начала свою песню и стала ждать прибытия людей, голоса которых слышались снаружи.

Браун был солдат, и солдат храбрый; но он была, и человек: страх овладел им в эту минуту до такой степени, что его охватило холодным потом. Мысль быть открытым в этом жалком вертепе презренными ночными убийцами, не имея для защиты своей ни оружия, ни другого хотя бы малейшого средства, кроме просьб, над которыми они станут смеяться, или крика о помощи, который достигнет только до их же слуха, - мысль, что спасение его зависит от сомнительного сострадания существа, столь близкого злодеям, в котором всякое человеческое чувство конечно загрубело среди грабежа и убийств, - эта горькая мысль потрясла его до глубины души. Он старался при свете лампы прочесть в морщинах мрачного лица цыганки хоть какой нибудь оттенок сострадательного чувства, редко угасающого в женщине даже и в самом низком её состоянии; по такой черты человеколюбия незаметно было в лице этой женщины. Доброе расположение её к нему проистекало, казалось, не из сострадания, по из какого-то внутренняго, капризного столкновения чувств, которого он не мог себе изъяснить. Оно основывалось может быть на воображаемом сходстве, какое лэди Макбет находила в спящем короле с отцом своим. Таковы были мысли, быстро мелькнувшия в уме Брауна, когда он смотрел из своей щелки на эту необыкновенную женщину. Между тем никто еще не являлся; Браун был почти готов исполнить прежнее свое намерение - попробовать убежать из хижины, и внутренно проклинал свою нерешимость, заставившую его согласиться залезть в такое место, откуда нельзя было ни бежать, ни защищаться.

Мег Мерилиз, казалось, тоже была на стороже. Она прислушивалась к каждому звуку, потом опять обращалась к трупу и поправляла его. - Славное тело, шептала она сама с собою: - стоит позаботиться о нем. Мрачное занятие её как будто доставляло ей род художнического удовольствия:, с видом знатока входила она во все мелочи разсматриваемого ею предмета. Длинный, черный плащ, вытащенный из угла, был наброшен вместо савана; лице же оставила она непокрытым. Она сомкнула рот и глаза умершого, и воротником плаща скрыла окровавленные повязки, "чтоб дать телу, шептала она, пристойный вид".

-- Да кто ж запирает двери, когда человек кончается? Что вы думаете, душа улетит сквозь этакия стены?

-- Да, да, умер как следует, сказал другой. - А нуте за тризну! - С этими словами он вытащил из угла комнаты боченок с водкой; Мег между тем набивала и подавала им трубки. Поспешность, с которого она это делала, подала Брауну надежду, что она ему не изменит. Было ясно, что она хотела ускорить начало оргии, чтоб предупредить открытие Брауна. А это легко могло бы случиться, еслиб кто нибудь из них невзначай подошел слишком близко к его убежищу.