Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XXXII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XXXII (старая орфография)

ГЛАВА XXXII.

В числе лиц, с живейшим участием старавшихся открыть кто ранил молодого Гэзльвуда, был Джильберт Глосин, эсквайр, бывший писец в ***, теперь же лэрд элангоанский и один из мировых судей в графстве ***. Причины, побуждавшия его в этом случае делать розыски, были разнообразны. Но мы полагаем, что читатель, судя по тому что уже знает об этом человеке, не припишет рвения его в отыскании виновника идеальной любви к правосудию.

Дело в том, что этот почтенный джентльмен, происками завладев имением своего благодетеля, не чувствовал себя в новом своем положении так хорошо и ловко, как он того ожидал. Дома, где столь многое напоминало ему прежнее время, он вовсе не радовался удачному исходу своих интриг. Обращая внимание на отношения свои к другим, он чувствовал что исключен из общества джентльменов графства, тогда как предполагал сравниться с ними. Он не. был допущен в их клубы, а в публичных собраниях, куда нельзя было запретить ему вход, его как будто не замечали, или смотрели на него холодно, презрительно. Такое нерасположение проистекало и из убеждения и из предразсудка. Джентльмены презирали его за низкое происхождение и ненавидели за средства, которыми он достиг богатства. Простолюдины не любили его еще больше. Они не хотели величать его Элангоаном, по имени его поместья, ни даже мистером Глосином. Они звали его просто Глосин, и это ничтожное обстоятельство так сильно трогало его тщеславие, что однажды он дал полкроны нищему за то, что тот три раза назвал его Элангоаном, выманивая у него подаяние. Он живо чувствовал отсутствие общого уважения, особенно сравнивая свое положение в обществе с значением Мак-Морлана, который при менее выгодных житейских обстоятельствах был любим и уважаем богатыми и бедными, и хотя понемногу, но за то твердо упрочивал себе небольшое состояние, при общем уважении и желании успеха со стороны всех знавших его.

Глосин, внутренно досадуя на эти так называемые им предубеждения и предразсудки, был настолько умен, что не жаловался на них открыто. Он чувствовал, что недавнее возвышение его нельзя забыть так скоро, и что средства, которые он к тому употребил, так дурны, что их не простят ему, Но время, думал он, заставляет забывать необыкновенное и сглаживает проступки. С ловкостью человека, обязанного своим счастьем изучению слабых сторов человеческой природы, он решился выжидать случая сделаться полезным даже для тех, которые всего более ненавидели его. Надеясь на свои способности, на склонность джентльменов к тяжбам (в этом случае дорог совет знающого законы) и на тысячу других случайностей, он не сомневался, что с терпением и ловкостью найдет возможность внушить своим соседям лучшее мнение о себе и может быть возвысится до той степени, которой иногда сметливый, расторопный и деловой человек достигает в среде джентльменов, и делается, как говорит Бурнс,

"Главною струною инструмента".

Нападение на дом полковника Маннеринга и случившееся вслед затем несчастие с Гэзльвудом показались Глосину очень удобным случаем доказать всей провинции, как полезен может быть судья деятельный, знающий законы (он был членом судебной комисии в продолжение некоторого времени) и все тайные лазейки контрабандистов. Последнее знание он приобрел в своих прежних коротких сношениях с самыми дерзкими из этих преступных промышленников, действуя то как сообщник их, то как советчик в судебных делах. Но эти сношения уже несколько лет прекратились, и сообразив, как коротка бывает жизнь таких сорванцов, и как часто обстоятельства заставляют их менять сцену действий, он не нашел никакой причины предполагать, чтоб теперешние розыски его компрометировали кого-нибудь из старых его приятелей, которые имели бы средства к мщению. Прежнее участие его в их торговле, по его мнению, не должно было помешать ему теперь воспользоваться своею опытностью на общую пользу, или вернее для собственных выгод. Приобресть хорошее мнение и расположение полковника Маннеринга было для него не безделица, а благосклонность старика Гэзльвуда, человека с весом в обществе, была еще значительнее. Наконец, еслиб ему удалось открыть, схватить и уличить виновных, он имел бы удовольствие кольнуть этим Мак-Морлана, так как подобные следствия должен был производить собственно Мак-Морлан, как помощник шерифа графства, и конечно он потерял бы многое в общем мнении, еслиб добровольный труд Глосмна имел более успеха, чем розыски Морлана.

Движимый столь побудительными причинами и хорошо знакомый с низшими служителями закона, Глосин привел в движение все пружины, чтоб открыть и схватить кого-нибудь из шайки, напавшей на Вудбурн, и в особенности того кто ранил Чарльса Гэзльвуда. Он обещал большие награды, составлял разные планы и воспользовался личным влиянием своим на старых знакомых, помогавших контрабандистам, убеждая их лучше пожертвовать одним или двумя из этих негодяев, чем привлечь на себя ненависть за покровительство таким ужасным поступкам. Однакож все это несколько времени было напрасно: простой народ так боялся контрабандистов, или был им так привержен, что не решался их выдать. Наконец, деятельный чиновник наш узнал, что человек, с виду и по одежде похожий на ранившого Гэзльвуда, вечером накануне роковой встречи останавливался в Кипльтрингане, в гостиннице под вывескою "Гордонов Щит". Глосин немедленно отправился туда, чтоб допросить старую знакомку нашу, мисис Мак-Кандлиш.

Читатель припомнит, что Глосин, по отзывам этой женщины, был у нея не на хорошем счету. Она вышла но его требованию в залу не слишком торопливо, и входя, в дверь поклонилась как можно холоднее. Тогда начался следующий разговор:

-- Сегодня славный мороз, мисис Мак-Кандлиш.

-- Да-с, холодненько, отвечала хозяйка сухо.

-- Мне хотелось бы узнать, мисис Мак-Кандлиш, будут ли судьи по обыкновению обедать у вас во вторник после заседания?

-- Я думаю, - вероятно, как всегда (Тут она хотела уйдти).

-- Позвольте на минуту, мисис Мак-Кандлиш. Куда это вы так спешите, почтеннейшая? Я думаю, еслибы раз в месяц собирались у вас обедать члены клуба, это было бы недурно.

-- Конечно, клуб почтенных людей...

-- Да, конечно, отвечал Глосин. - Я разумею помещиков, людей с весом. Признаюсь, мне хотелось бы это устроить.

Сухой кашель, с которым Мак-Кандлиш выслушала это предложение, вовсе не выражал чтоб проект не нравился ей сам но себе; но в этом кашле слышалось сомнение, удастся ли проект под руководством особы, его затеявшей. Это был кашель, выражавший не отрицание, по сомнение, и Глосин понял это. Но он решился проглотить эту обиду.

-- Что? Много теперь проезжих мисис Мак-Кандлиш? Я думаю достаточно?

-- Довольно-с, но мне пора в контору.

-- Право, не умею вам сказать. Я не замечаю высоки или низки мои гости, лишь бы счет их но был короток.

-- А если и короток, так мы умеем вытянуть его, мисис Мак-Кандлпт? А? Ха! ха! ха! Но молодой человек, о котором я вас спрашиваю, росту шести футов, в темпом платье с металлическими пуговицами; волосы светло-русые, не напудренные; глаза голубые; нос длинный; путешествовал он пешком, без слуги и поклажи. Вы конечно припомните, что видели его?

-- Право, я не могу обременять свою память такими вещами, отвечала Мак-Кандлиш, стараясь не отвечать на его разспросы. - У меня по хозяйству есть чем заняться кроме волос, глаз и носов проходящих.

-- Так я должен сказать вам прямо, мисис Мак-Кандлиш, что этого человека подозревают в преступлении, и я требую у вас этих показаний как судья, вследствие подозрений. Если вы не хотите отвечать на мои вопросы, я должен буду привести вас к присяге.

-- Я не имею права присягать {Некоторые из самых строгих дисидентов не присягают пред гражданским чиновником. Автор.}; разве отправимся в Антибургскую церковь. С тех пор, как Байльи Мак-Кандлиш (царство ему небесное) отозван в лучшее место, чем Кипльтрниган, я всегда советуюсь с почтенным Мак-Грайнером. Вы видите, я не могу присягать, не поговорив со священником, особенно же присягать против бедного молодого человека, чужого, без друзей.

-- Я может быть успокою вашу совесть, не тревожа мистера Мак-Грайнера, если скажу вам, что человек о котором разспрашиваю, выстрелил в вашего приятеля Чарльса Гэзльвуда.

-- Боже мой! Кто бы мог подумать!.. Нет, будь это за долги, или ссору с таможней, так скорее чорт взял бы язык Нелли Мак-Кандлиш, чем она стала бы говорить против него. Но если он в самом деле ранил мистера Гэзльвуда... Однако не верится что-то, мистер Глосин! это ваши штуки... трудно подумать это о таком кротком молодом человеке... Нет, нет, это опять ваши старые штуки! Вам только бы схватить его.

-- Я вижу, вы мне не верите, мисис Мак-Кандлиш. Вот, прочтите объявление, подписанное свидетелями преступления и судите сами, не похож ли ваш гость на описанного здесь злодея.

Глосин отдал ей бумагу, которую Мак-Кандлиш стала читать очень внимательно, часто снимая очки, чтоб возвести глаза к небу, или отереть слезу, потому что молодой Гэзльвуд был особенно любим этою доброю женщиной.

-- Хорошо, хорошо же! сказала она, окончив чтение, - если это так, я предаю его, негодного!.. Но, Боже мой, как легко ошибиться! Я никогда не видывала такого приятного лица, такого кроткого, любезного обращения. Я приняла его за благородного человека, находящагося в затруднении... Но я предаю его, негодяя! Выстрелить в Чарльса Гэзльвуда, при девицах... бедняжки!.. Я предаю его.

-- И так, вы сознаетесь, что человек, соответствующий этому описанию, ночевал здесь накануне совершенного преступления?

-- Конечно да, он всем в доме так поправился... такой ласковый, веселый. И не то, чтоб много забирал, совсем нет: потребовал только кусок баранины, кружку пива, да стакан вина. Я еще пригласила его пить чай со мною, и не поставила этого на счет, а ужинать он не захотел: устал, говорит, от дороги в прошлую ночь. Я думаю, ходил на промысел.

-- Не знаете ли как его зовут?

-- Знаю, отвечала хозяйка, готовая теперь с таким же рвением сообщить все что ей было известно, как прежде старалась скрыть. Он назвал себя Брауном, и сказал что может быть придет старуха, в роде цыганки, и спросит его... Да! да! "Скажи мне, с кем ты знаешься, и я скажу кто ты сам." Негодяй! - Уходя по утру, он честно расплатился и подарил кое что служанке. Я ведь даю ей только пару башмаков в год, да что нибудь на Рождество. Здесь Глосин счел нужным прервать ее и возвратить разговор к прежнему предмету.

-- Да, так если придет, говорит, такая женщина и спросят Брауна, скажите что я пошел посмотреть как катаются на коньках на Криранском озере, и к обеду вернусь сюда. Однако с тех пор и пропал. А я ждала его наверное, и сама пошла на кухню приготовить фаршироканного цыпленка; а это я не для всех делаю, мистер Глосин. Где мне было думать, что он затевает такое недоброе! Выстрелить в Чарльса Гэзльвуда, в эту невинную овечку!

Глосин, как умный следователь, дал ей волю высказать все свое изумление и негодование, и затем спросил, не оставил ли этот подозрительный человек какого нибудь имущества или бумаг.

-- Как же, он дал мне какую-то связку, небольшую связку, на сохранение, да дал еще денег, чтоб я заказала ему полдюжины сорочек с манжетами, - Пег Паслей уж шьет их, - чтоб ему, негодяю, прогуляться в них по Ланмаркету {Осужденных в старину водили к виселице чрез Ланмаркет. Автор.}. Глосин попросил взглянуть на связку, но хозяйка поморщилась.

-- Не могу, сказала она, - не то чтоб я хотела мешать правосудию, но, вот видите ли: коли уж мне что нибудь дали на сохранение, так ведь я за это отвечаю; если вам угодно, я попрошу сюда дьякона Бэрклифа, вы составите с ним опись вещей, и дадите мне при нем росписку в получении их, или еще лучше: можно все это запечатать и вручить Бэрклифу. Я ведь требую законного.

Глосин видел, что врожденная проницательность и укоренившаяся недоверчивость мисис Мак-Кандлиш непоколебимы, и потому послал за дьяконом Бэрклифом, чтоб поговорить касательно негодяя, выстрелившого в Чарльса Гэзльвуда. Дьякон явился с париком на сторону, что произошло от поспешности: получив приглашение судьи, он надел парик на место килмарнокского колпака, в котором обыкновенно ожидал в своей лавке покупщиков. Мисис Мак-Кандлиш принесла связку, отданную ей Брауном, и в ней нашли кошелек цыганки. Увидев, что заключавшияся к нем вещи ценны, Мак-Кандлиш порадовалась предосторожности, взятой ею при передаче их Глосину, между тем как Глосин, с видом безкорыстной честности, первый предложил сделать подробную опись и отдать кошелек на сохранение дьякону Бэрклифу, пока не потребуют кошелек в суд. - Я не могу, сказал он, взять на себя личную ответственность за вещи, по видимому очень дорогия, и приобретенные вероятно самым незаконным путем.

Затем Глосин разсмотрел бумагу, в которой был завернут кошелек. Это был клочок письма, от которого оставался только адрес: Ван-Брауну, эсквайру. Трактирщица, теперь столь же заботливо старавшаяся открыть все что касалось до бегства преступника, как прежде старалась все скрыть, еще более уверилась в виновности Брауна, взглянув на разнообразное содержание кошелька. Она сказала Глосину, что её кучер и дворник оба видели незнакомца на льду в тот самый день, когда был ранен Чарльс Гэзльвуд.

"Гордонов Щит".

-- Какой оборот принял разговор ваш? спросил Глосин.

-- Оборот? Мы никуда не поворачивали, а шли прямо но льду.

-- Хорошо, да о чем же вы говорили?

-- Так; он разспрашивал, как всякий приезжий, отвечал Джок, которым как будто овладел дух уклончивости, оставивший его хозяйку.

-- О чем же он разспрашивал?

-- О тех, которые катались на коньках, о старом Джоке Стивенсоне, о дамах и о других.

-- О каких дамах? что он об них спрашивал? сказал судья.

-- О каких дамах? Ну, о мис Джулии Маннеринг и мис Люси Бертрам, которую вы сами очень хорошо знаете, мистер Глосин. Оне гуляли по льду с молодым лэрдом Гэзльвудом.

-- Что-ж ты отвечал ему? спросил Глосин.

-- Я сказал ему, что вот это мис Люси Бертрам из Элангоана, бывшая в старые годы богатой наследницей, а вот это мис Джулия Маннеринг, выходящая замуж за молодого Гэзльвуда, - вот та, которая идет с ним под руку. Мы говорили о том что слышно в народе, и он был такой ласковый.

-- Ну, а он что тебе на это?

-- Он пристально смотрел на них, и спросил точно ли правда, что мис Маннеринг выходит за Гэзльвуда. Что ж, я и сказал ему, что это дело решеное. Да и кому ж знать это лучше? Троюродная сестра моя Джэн Клаверс (она и вам родственница, мистер Глосин; вы ведь уже давно знаете Джэн?) работает на вудбурнскую ключницу, а та говорила ей несколько раз, что ничего не может быть вероятнее.

-- Что же на все это отвечал приезжий? спросил Глосин.

-- Что он отвечал? повторил Джок. - Он ничего не отвечал. Только когда они обходили вокруг озера, он смотрел на них как будто хотел их съесть, не сводил с них глаз и не говорил ни слова. На катанье он уж и не глядел, хотя в то время вышли самые лучшие конькобежцы. Потом он поворотил и пошел с озера к вудбурнскому парку, да так и пропал.

-- Какое сердце, подумаешь, должно быть у этого человека! сказала мисис Мак-Кандлиш. - Задумать убить молодого человека в глазах невесты!

-- О, мисис Мак-Кандлиш! сказал Глосин: - много бывает подобных случаев. Без сомнения, он мстил; а тут-то и было сладко отомстить.

-- Помилуй Господи! воскликнул дьякон Бэрклиф. - Бренные мы создания, когда предоставлены самим себе. Он видно забыл, что сказано в писании: "Мне принадлежит месть, и Я воздам ее."

не поверю, чтоб кто нибудь вздумал застрелить человека его же ружьем. Я сам был помощником лесничого, и право первый силач в Шотландии не отнимет от меня ружья, потому что я всажу в него прежде весь заряд; а ведь я, видите, какой худой, только и гожусь на то чтоб торчать на лошади. Нет, пустяки, на это никто не решится! Я готов прозакладывать лучшую пару сапог, - а я только-что купил пару на киркейдбрайтской ярмарке, - что все это случилось нечаянно. Если вам нечего больше со мною толковать, так я пойду и задам лошадям овса. И он ушел.

Дворник сделал те же показания. Ему, равно как и мисис Мак-Кандлиш, сделан был вопрос не имел ли Браун при себе какого нибудь оружия в то несчастное утро? Они отвечали, что он не имел никакого, кроме обыкновенного тесака, висевшого у него с боку.

-- Однакож, сказал дьякон, взяв Глосина за пуговицу (углубясь в запутанный предмет разговора, он вовсе позабыл о новом звании Глосина), - это очень сомнительно, мистер Джильберт; невероятно, чтоб незнакомец пошел нападать с такими ничтожными средствами.

хочет купить у него годовой запас этих продуктов. Мисис Мак-Кандлиш он попросил приготовить хороший обед на пять человек, которых он пригласил откушат с пил в её гостинице в следующую суботу, и наконец дал полкроны Джоку Джабосу, посланному дворником подержать ему стремя.

-- Вот, сказал дьякон мисис Мак-Кандлиш, выпивая поднесенный ему стакан пива, - видно чорт не так через, как его малюют. Приятно видеть, когда занимаются так делами графства, как мистер Глосин!

чье изображение на ней выбито.

-- А я думаю, что Глосин все-таки выйдет под конец фальшивой асигнацией, сказал Джабос, проходя за конторкой. - Впрочем, во всяком случае эта полкрона не дурна.