Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XXXVIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XXXVIII (старая орфография)

ГЛАВА XXXVIII.

Лукиан рассказывает, что когда труппа обезьян, хорошо выдресированных хозяином, очень удачно разыгрывала какую-то трагедию, подобающее приличие сцены было нарушено в одно мгновение, и природные страсти актеров высказались вдруг вовсе не в приличном соревнований, когда какой-то повеса бросил на сцену горсть орехов. То же было после похорон покойной девы: приближающаяся критическая минута пробудила, в питавших надежды на наследство, чувства совершенно отличные от тех, выражение которых они старались принять на себя под предводительством мистера Мортклока. Глаза, с благоговением смотревшие на небо, или смиренно потупленные в землю, забегали с жадным любопытством по ящикам, сундукам, шкафам, шкатулкам, по всем темным уголкам жилища старой девы. Поиски эти были не без интереса, хотя духовного завещания еще и не находили.

В одном ящике нашли заемное письмо в 20 фунтов, подписанное священником неприсягающей секты, с означением, что проценты получены сполна по день св. Мартина. Оно было завернуто в новую песню на старый напев: Over the Water to Charlie {Через море к Карлу. Песнь иаковитов в честь Карла-Эдуарда, сына Иакова III.}. В другом месте открылась любопытная любовная переписка покойной с каким-то поручиком пехотного полка, О'Кином; тут же был и документ, разом объяснивший, почему прервана эта связь, не обещавшая наследникам ничего доброго: это была росписка поручика в получении 200 фунтов, на которой ни разу не было отмечено получения процентов. Другие векселя и росписки на суммы более значительные, за подписью лучших лиц (в комерческом отношении), чем священник и поручик, были отысканы в разных местах, не говоря уже о множестве монет разного чекана и ценности и обломках серебра и золота, - серег, табакерок, оправ с очков, и т. п. Завещания все еще не находили, и Маннеринг начинал надеяться, что духовная, полученная им от Глосина, заключает в себе последнее распоряжение старой лэди. Но приятель его, Плейдель, вошедший в это время в комнату,_ посоветовал ему не слишком предаваться этой надежде.

-- Я хорошо знаю человека, сказал он, - который распоряжается обыском, и вижу по его приемам, что ему известно больше, чем всем прочим.

Пока продолжаются поиски, бросим легкий взгляд на некоторые лица, по видимому более других заинтересованные этим делом.

О Динмонте, который с огромным бичом под мышкой выставил круглое лице свое через плечо поверенного, говорить нечего. Но вот другие: этот тщедушный старик, одетый в самый безукоризненный модный траур, Мак-Каскиль, бывший владетель Друмквага: его разорили доставшиеся ему в наследство два билета айрского банка. Настоящия надежды его основывались на весьма дальнем родстве, на том, что он каждое воскресенье сидел в церкви на одной скамье с покойной, а по вечерам в суботу играл с нею в карты, имея предосторожность никогда не выигрывать. Вот другой, спроста смотрящий человек, которого собственные серые волосы завязаны в кожаный кошелек, еще более серый, - это табачный торговец, родственник матери мис Бертрам. Торговля его принесла ему большие барыши, когда вспыхнула война за колонии: он утроил цепу своего товара для всех, исключая мис Бертрам: черепаховая табакерка её каждую неделю наполнялась лучшим pané по старой цене, потому что горничная приходила за табаком с поклоном от мис Бертрам братцу её, мистеру Квиду. Я вот этот молодой человек, который не потрудился даже из приличия спять калоши и шинель, был может быть любим старою лэди не меньше других, потому что ей было приятно смотреть на красивого молодого человека. Но говорят, что он упустил благоприятный случай, пренебрегая иногда торжественным приглашением на чай, да часто являлся к ней пообедав в веселой компании, и притом дважды наступил на хвост кошки мис Бертрам и разсердил как-то её попугая.

Для Маннеринга самым интересным лицом из всего общества показалась бедная девушка, бывшая смиренною компаньонкою, - существом, над которым всегда могла разразиться мис Бертрам, когда была не в духе. Девочка введена была в комнату, для формы, любимою горничною покойной, и она тотчас же запряталась в угол, со страхом и изумлением глядя на поиски между вещами, на которые с самого детства привыкла смотреть с почтительным благоговением. Неблагосклонно посматривали на нее гости, исключая честного Динмонта, потому что все видели в ней опасную соперницу, требования которой могут по крайней мере уменьшить ценность наследства. Но из всех присутствовавщих только она, казалось, и чувствовала истинную скорбь о потере мис Маргариты. Покойная лэди была её покровительницею, хотя и из эгоизма, и капризное тиранство её было забыто в минуту, когда слезы текли по лицу покинутой всеми бедной девушки.

-- Тут слишком много соленой воды, Друмкваг, сказал табачник бывшему помещику: - это не предвещает ничего доброго. Так плачут только, когда знают зачем! - Мак-Каскпль отвечал лишь наклонением головы, не желая компрометировать свое джентльменское достоинство в присутствии Плейделя и Маннеринга.

-- Странно будет, однакож, если вовсе не найдется духовной! сказал поверенному покойной Динмонт, начинавший терять терпение.

-- Потерпите, пожалуйста; мис Маргарита Бертрам была добрая, благоразумная и разсудительная женщина. Она умела выбирать друзей и душеприкащиков. Может быть, она вручила изъявление последней воли своей, или завещание, лучше сказать распоряжение свое mortis causa (на случай смерти), касательно наследства, какому нибудь верному другу.

-- Держу пари, шепнул Плейдель полковнику, - что завещание у него в кармане; потом, обратившись к поверенному, продолжал: - пора кончить; вот завещание, сделанное несколько лет назад; в нем сингльсайдское поместье отказано мис Люси Бертрам из Элангоана. - Все общество было поражено этими словами. Вы можете, я думаю, мистер Протокол, сказать нам, не было ли сделано распоряжения позже этого?

-- Позвольте, мистер Плейдель. С этими словами он взял завещание из рук адвоката и начал его разсматривать.

-- Нет, это слишком равнодушно, сказал Плейдель; - у него в кармане другая духовная.

-- Так отчего же он ее не показывает, или пусть проваливается вместе с нею? сказал полковник, которого терпение начало уже истощаться.

-- А почему мне знать? отвечал адвокат. - Зачем кошка поймав мышь, не тотчас убивает ее? Вероятно из сознания собственной силы и из желания помучить... Ну, что вы на это скажете, мистер Протокол?

-- Это завещание написано как следует и засвидетельствовано по форме.

-- Но оно уничтожается другим, позднейшим, которое у вас? а? сказал Плейдель.

а это, продолжал он, сломав печати и медленно развертывая бумагу, - это 20-го... нет 21-го апреля текущого года, следовательно десятью годами позже.

-- Чтоб ты повесилась! сказал адвокат, выражаясь словами сера Тоби Бельча, - как раз, когда несчастие Элангоана сделалось всем известно. Но послушаем, как она распорядилась.

Мистер Протокол, потребовав молчания, начал читать завещание медленно, внятно, деловым голосом. Окружавшая его группа людей, в глазах которых то загоралась, то угасала надежда, и видно было желание проникнуть намерении завещательницы сквозь множества технических терминов, была предметом, достойным изучения Гогарта.

Содержание духовной было неожиданно. Покойница отдавала все сингльсайдское поместье с землями Ловерлес, Лиэлон, Спинстерсно и Бог знает еще какими, в полное и безотчетное распоряжение (тут голос читавшого понизился до скромного piano) Петра Протокола, адвоката, как лица, к честности и способности которого она имела полнейшую доверенность (таковы были выражения, которые почтенная покойница хотела, чтоб я непременно употребил). Но мис Маргарита только вверяла ему имение (тут голос чтеца возвысился снова, и лица некоторых слушателей, которые вытянулись до такой степени, что сам мистер Мортклок позавидовал бы им, опять заметно укоротились), - вверяла ему имение для нижеизложенной цели и распоряжений.

В этой "цели и распоряжениях" заключался весь интерес завещания. Первый пункт был род вступления, в котором объявлялось, что завещательница происходит от древней фамилии Элангоанов, ибо прапрадед её, Андрю Бертрам, первый владетель Сингльсайда, - царство ему псбеспое, - был второй сын Аллана Бертрама, пятнадцатого барона из Элангоана. Потом завещательница объявляла, что Генри Бертрам, сын и наследник Годфрея Бертрама, был украден еще ребенком, по что она, завещательница, уверена что он еще жив в чужих странах, и с помощию Провидения снова получит земли своих предков. В таком случае, вышепоименованный Петр Протокол обязан, в чем он и сам обязуется принимая завещанное в свое управление, отказаться от Сингльсайда и других поместий и от всего достающагося ему по сему завещанию (исключая приличное вознаграждение за труды) в пользу вышереченного Генри Бертрама, когда он возвратится на родину. Пока же он находится в чужих странах, и в случае, если он никогда не возвратится в Шотландию, Петр Протокол, которому вверено имение, обязан разделить доходы с земель и проценты с капиталов (также отделив себе приличную часть в вознаграждение за труды) между четырьмя поименованными в духовной богоугодными заведениями по равным частям. Право управлять имением, отдавать в паем земли, занимать и давать в займы, - словом, полная власть владельца была предоставлена Протокола), а в случае его смерти известным чиновным лицам, поименованным в завещании. Только две суммы были отказаны другим: сто фунтов её любимой горничной и столько же Джанете Джибсон (которую, как было сказано в духовной, завещательница содержала по чувству благотворительности). Эта сумма была отказана ей с тою целию, чтоб она могла выучиться какому нибудь честному ремеслу.

городов (в Абердине, если не ошибаюсь) есть чиновник, который наблюдает за публичными доходами подобного рода и называется директором мортификаций. Некоторые полагают, что название это произошло от впечатления, какое подобные завещания производят обыкновенно на родственников умершого. Глубока по крайней мере была мортификация общества, выслушавшого в зале покойной Маргариты Бертрам неожиданное её распоряжение сингльсайдским владением. Мертвое молчание воцарилось по прочтении духовной.

Плейдель заговорил первый. Он попросил взглянуть на бумагу, и уверившись, что она была написана по всей форме, возвратил ее, не сделав никакого замечания, и сказав только потихоньку Маннерингу: "Протокол не хуже других, я думаю; но старая лэди распорядилась так, что если он не сделается мошенником, то вовсе не за недостатком искушения".

Мак-Каскиль из Друмквага, подавив половину своего неудовольствия, решился высказать другую: "Истинно, по моему мнению, необыкновенный случай! Хотелось бы мне узнать от мистера Протоколя, который как единственный и неограниченный душеприкащик конечно был призван на совещание в таком случае, - хотелось бы мне знать, говорю я, как мис Бертрам могла верить существованию ребенка, который как всем известно убит уже много лет тому назад?"

-- Право, сказал мистер Протокол, - не могу вам объяснить этого больше самой мис Маргариты. Почтенная покойница была женщина добрая, набожная, и имела может быть причины верить в существование ребенка, причины, которые нам недоступны.

-- Да, сказал табачник, - я очень хорошо знаю эти причины. Вот мис Ревека (горничная) раз сто говорила мне в собственной моей лавке, что нельзя знать, как её госпожа распорядится своими делами, потому что какая-то старая цыганка-колдунья сказала ей в Джильсяэнде, что молодой... как его? Генри Бертрам, что ли?.. возвратится когда нибудь живой. Вы не откажетесь от своих слов, мис Ревека, хоть и забыли поговорить вашей госпоже о том что обещали, не раз получая от меня полкроны. Но вы не можете не подтвердить того что я говорю.

-- Прекрасно, Ревека! Конечно, вы своим довольны! сказал табачный продавец.

Щеголь второго разбора, о котором мы упоминали выше, хлопал хлыстиком по сапогам и походил на ребенка, которого лишили ужина. Ропот его высказывался однакоже в роде невнятного монолога:

-- Досадно однакоже, чорт возьми, что я с нею возился даром. Дернула же меня нелегкая как-то оставить Книга и герцогского берейтора Билля Гака, и придти к ней пить чай! А они в это время пировали после скачки. Чорт возьми! Я мог бы не хуже других провести тогда время, оставшись с ними, - а она не отказала мне и ста фунтов!

-- Я заплачу за все издержки, сказал Протокол, не желавший в эту минуту увеличивать дурное к себе расположение. Теперь, господа, вам кажется нечего здесь больше делать. Завтра я представлю завещание достопочтенной покойницы в суд, где всякому можно будет прочесть его, или сделать из него выписки, если ему угодно. Мис Гевека, продолжал он, замыкая комоды и шкафы гораздо проворнее, чем открывал их, - вы конечно будете так добры, что не откажетесь присмотреть за порядком, пока дом не будет отдан в наймы. Сегодня утром уже предлагали мне нанять его... т. е., если это будет зависеть от меня.

повертывал спирально на кнутовище длинный ремень своего бича и потом ловким поворотом руки заставлял его развиваться до самой средины комнаты. Первый слова его, когда он переварил свою неудачу, были выражением великодушного чувства, конечно без сознания высказанным вслух: "Чтож! Кровь не вода, - я не жалею о сыре и окороках!" Но когда поверенный покойницы сделал вышеупомянутый намек, что пора разойдтись и очистить дом, честный Динмонт встал и поразил все общество неожиданным вопросом: "А что же будет с бедняжкою Дженни Джибсон? Мы все назывались родными, когда думали делить наследство, так конечно сделаем для нея что нибудь общими силами". Это предложение мгновенно пробудило во многих готовность уйдти, хотя при словах Протокола они оставались неподвижны, как будто стояли вокруг могилы надежд своих. Друмкваг пробормотал что-то о собственном семействе, и как прилично джентльмену вышел первый как можно поспешнее. Табачный торговец смело выступил вперед и объявил, что но его мнению пташка обезпечена достаточно, и что заботиться о ней следует мистеру Протоколю, в руках которого её наследство. Высказав свое мнение твердым и решительным голосом, он вышел из комнаты. Щеголь попробовал было отпустить грубую и плоскую шутку на счет честного ремесла девушки, о котором упомянула мис Маргарита, но грозный взор полковника Маннеринга, к которому он, незнакомый с тоном хорошого общества, обратился было с этой шуткой, оледенил его до костей. Он почти сбежал с лестницы.

Протокол, который действительно был порядочный человек, изъявил свое желание позаботиться до времени о молодой девушке, объяснив однакоже что это с его стороны будет чистою благотворительностью. Но Динмонт подошел, и отряхивая свой огромный плащ, как отряхивается пыофоундландская собака по выходе из воды, сказал: "Чорт меня возьми, мистер Протокол, если вам придется об ней безпокоиться, лишь бы она согласилась ехать ко мне на ферму. Видите ли: нам с Эли очень хотелось бы, чтоб, наши дурочки-то смыслили побольше нас, поравнялись бы этак с соседками. А Дженни уж конечно привыкла к хорошим манерам, умеет и книгу прочесть и сшить кое-что; не даром же жила она так долго с такой барыней, как лэди Сингльсайд! Да если она и ничего этого не знает, мои детишки все-таки ее полюбят. Я, мистер Протокол, уж позабочусь обо всем что ей нужно; сто фунтов могут остаться у вас, и я прибавлю к ним кое-что, когда она сыщет в Лидсдэле молодца, которому нужны будут деньги на покупку баранов. Что вы на это скажете, моя милая? - Я возьму для вас место в джетартской почтовой коляске, а уж потом от Лаймстенрига надо будет ехать верхом: в Лидсдэль и сам чорт не проедет на колесах {Во времена Данди Динмонта, дороги в Лидсдэль не было; туда можно было проникнуть только по ужасным болотам. Лет тридцать назад, автор был первый, который проехал туда в небольшом экипаже. Теперешнюю прекрасную дорогу тогда только-что начинали делать. При проезде автора, народ с немалым удивлением смотрел на экипаж, с роду им невиданный. Автор.}. Я буду очень рад, если мис Ревека поедет с вами и пробудет у нас месяца два, пока вы пообживетесь".

Между тем, как мис Ревека раскланивалась и старалась заставлять поклониться бедную сироту, вместо того чтоб плакать, а Дапди попросту уговаривал их ехать, старик Плейдель обратился к своей табакерке. "Для меня настоящий праздник, полковник", сказал он, "смотреть на этого шута. Надо отблагодарить его на его же лад, помочь ему разоряться; иначе нельзя... Послушай, Лидсдэль, - Данди, - Чарлизгоп!" фермер, бесконечно обрадованный уже и этими словами, оглянулся; после своего владельца, он больше всего в мире уважал хорошого адвоката.

-- Так ты не хочешь бросить тяжбу за межу?

-- Нет, нет-с. Кому охота бросить права свои, чтоб над ним смеялись? Но если это вам неприятию, так надо поискать другого адвоката.

мистер Протокол пришлет мне твои документы, я сообщу ему, как распорядиться этим делом. Впрочем, я и не вижу, почему бы вам не тягаться и не спорить в суде так же точно, как отцы ваши резались и поджигали друг у друга домы.

-- Конечно так, сер. Мы все равно разделались бы по старому, еслиб не было закона. Но закон нас связывает, так закон и развяжи. Да, кроме того, у нас как-то больше почитают того, кто бывал уже в суде.

-- Прекрасно разсудил, дружище! Ну, ступай же, да пришли бумаги. Пойдемте, полковник, нам нечего здесь больше делать.

-- А-га! теперь посмотрим, любезнейший Джок Дастон Клюг! сказал Динмонт, торжественно хлопнув себя по ноге.