Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XXXIX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XXXIX (старая орфография)

ГЛАВА XXXIX.

-- Надеетесь ли вы выиграть дело этому честному человеку? спросил Маннеринг.

-- Не знаю, право; сражение не всегда кончается в пользу сильнейшого. Но постараюсь, если можно, доставить ему торжество над Джоком Дастоном. Я обязал ему кое чем. Дурно в нашем звании, что мы редко видим хорошую сторону человека. Люди являются к нам с раздражительным чувством эгоизма; ненависть и предразсудки их выступают наружу, как шипы на зимних подковах. Часто случалось, придет человек - сначала так и выбросил бы его за окно, а потом видишь, что он поступает точно так же, как и я поступил бы на его месте: он разсержен, и следовательно неразсудителен. Я убежден, что если наше звание чаще других имеет дело с людскою глупостью и мошенничеством, так это именно потому, что мы видим эти свойства в таких каналах, где им всего свободнее вытекать из души человека. В цивилизованном обществе, закон есть труба, в которую вылетает весь дым, иначе наполнивший бы комнаты и евший глаза, а потому и не удивительно, что самый капал иногда немного закопчен. Я позабочусь, чтоб дело лидсдэльского приятеля было ведено как следует и чтоб лишних издержек не было; ананас должен достаться ему за настоящую цену.

-- Сделайте милость, сказал Маннеринг уходя, - отобедайте со мною у меня в квартире. Хозяин уверяет, что у него есть красная дичь и славное вино.

-- Дичь? проворно спросил адвокат, но тотчас же прибавил: - Нет, невозможно! И к себе даже не могу вас просить. Понедельник священный день, вторник также; в среду я должен говорить в суде но одному важному делу... Но постойте! Время теперь холодное, и если вы не уедете и дичь не испортится до четверга...

-- Так вы отобедаете со мною в четверг?

-- Да - Прекрасно! Я и думал пробыть здесь неделю. Надо привести в исполнение эту мысль. Если дичь испортится, хозяин угостит нас чем нибудь другим.

-- О, дичь продержится! сказал Плейдель. - Кстати, вот вам несколько рекомендательных писем; отдайте их, если угодно, по адресу. Я приготовил их сегодня утром для вас. Прощайте; меня ждет теперь секретарь для одного проклятого допроса. - И Плейдель ушел очень проворно, пробираясь на Гай-Стрит по переулкам и крытым лестницам, т. е. путем, который в сравнении с обыкновенною дорогою был то же что Магеланов Пролив в сравнении с открытым, по дальнейшим объездом около мыса Горна.

Маннеринг очень обрадовался взглянув на данные ему рекомендательные письма. Они были адресованы к первейшим литературным знаменитостям Шотландии: Давиду Юму, Джону Гому, доктору Фергусону, Блаку, лорду Каймсу, Гутопу, Джону Клерку, Адаму Смиту, доктору Робертсону.

-- Право, у моего приятеля славное знакомство! Эти имена известны далеко. Жителю Восточной Индии надо собраться с мыслями и привести их в порядок, прежде чем он явится на, такое общество.

Маннеринг с радостью воспользовался этими письмами. Очень жаль, что мы не можем рассказать читателю, сколько удовольствия и пользы доставил ему кружок, который всегда открыт для иностранца с умом и которому подобного никогда может быть не было, если взять во внимание глубину и разнообразие талантов, его составлявших.

В четверг Плейдель явился в квартире Маннеринга. Дичь оказалась превосходною, вино также; адвокат, артист по части гастрономии, оказал должное внимание тому и другому. Не могу сказать однакож наверное что доставило ему больше наслаждения: хороший ли стол, или присутствие Домини Сампсона, которым он потешил и себя и других двух гостей Маннеринга, с юридическою ловкостью избегая малейшого оскорбления. Серьезная и лаконическая простота ответов Сампсона на лукавые вопросы адвоката выставила способности его в таком ярком свете, в каком не видал их до сих пор и сам Маннеринг. При этом же случае он обнаружил огромное количество разнообразных и отвлеченных сведений, хотя говоря вообще и безполезных. Плейдель сравнил потом его голову с кладовою человека, отдающого деньги под заклад, где есть всякого сорта вещи, но набросанные в таком безпорядке, что хозяин никак не может найдти то что ему именно нужно.

Забавляясь над Сампсоном, Плейдель задавал много работы уму его. Когда адвокат более и более вдавался в шутку, и остроумие его, от природы хитрое, становилось еще живее и проницательнее, Домини смотрел на него с удивлением, как смотрит ручной медведь на будущого товарища своего, обезьяну, увидев ее в первый раз. Плейдель с особенным удовольствием подкреплял сильными я оводами то положение, на которое ожидал опровержения со стороны Домини. С особенным наслаждением смотрел он на работу, которая происходила внутри Домини, когда он для ответа приводил в порядок свои мысли, и с огромною, по неповоротливою силою выдвигал тяжелую артиллерию своей учености, чтоб разрушить ересь, выдаваемую за истину. Но батарея не успевала еще сделать залп, как неприятель исчезал уже с прежнего места и являлся с тылу или на флангах Домини. Не раз восклицал он: "удивительно!", когда выступив на неприятеля с полною уверенностью в победе, он находил поле пустым. И легко себе вообразить, что не малого труда стоило. ему устроить новую боевую линию. "Он походил на войско природных индийцев", говорил Маннеринг, "страшное своим числом, но легко приводимое в совершенное разстройство, если атакуют его с. боку". Хотя Домини и был несколько утомлен этой умственной работой, требовавшей необыкновенной быстроты соображений, но этот день он считал одним из лучших в своей жизни, и всегда говорил о Плейделе, как о человеке очень ученом и шутливом.

Мало по малу другие гости разошлись, и Маннеринг остался только втроем с Домини и Плейделем. Разговор обратился к завещанию мис Бертрам.

-- Кой чорт, сказал Плейдель, - внушил этой старой ведьме лишать наследства бедную Люси, под предлогом отдачи имения мальчику, уже давно умершему?... Извините меня, мистер Сампсон. Я позабыл как огорчил вас этот случай. Я помню как отбирал тогда от вас показание: никогда не приходилось мне с большим трудом добиться от человека трех слов сряду. Вы можете рассказывать сколько хотите, полковник, о пифагорейцах и ваших молчаливых браминах, - пустяки! этот ученый победит их своим молчанием. По слова мудрого драгоценны, и не должно тратить их по-пусту.

-- Да, отвечал Домини, отнимая от глаз синий клетчатый носовой платок, - это был горький для меня день, в который я не рад был жизни. Но Тот Кто низпосылает бремя, даст и силы нести его.

Полковник воспользовался этим случаем, чтоб попросить Плейделя рассказать ему подробности пропажи ребенка. Адвокат, любивший рассказывать уголовные случаи, особенно касавшиеся его личного участия, сообщил все дело с величайшею подробностью.

-- Какое же заключение выводите вы из всего этого?

-- Что Кеннеди был убит; это не раз случалось на том же берегу и прежде, т. е. что контрабандисты убивали таможенного.

-- А что вы думаете об участи ребенка?

-- Без сомнения и он убит, отвечал Плейдель. - Он был уже довольно в летах и мог рассказать то что видел. А эти мошенники не задумались бы повторить вифлеемское кровопролитие, еслиб этого потребовала, их расчет.

Домини тяжело вздохнул и воскликнул: ужасно!

-- Однако, в этом деле замешаны цыгане, заметил полковник, - и из того что говорил после похорон этот грубоватый человек...

же заключения. Мы сейчас же займемся этим делом. - Послушай, любезный! продолжал он, обращаясь к слуге: - сходи-ка к Луки Вуд, в Когэт. Ты найдешь там моего писца Драйвера. Он наверное играет теперь в high-jinks (я и подчиненные мои, полковник, очень акуратны и дельны в бездельи); скажи ему, чтоб он сейчас пришел сюда, - я заплачу за него штраф по игре.

-- Явится он в своей роли? спросил Маннеринг.

-- Ах, полно об этом, если вы меня любите! сказал Плейдель. - Надо добиться каких нибудь вестей из Египта, если можно. Лишь бы найдти хоть какой нибудь копчик этого запутанного клубка, - посмотрите, как я его тогда размотаю! Я вытяну правду из этой цыганки лучше, чем moratoire или plainte de-Tourrelle.

Пока Плейдель хвастал знанием своего дела, посланный возвратился с Драйвером, который так поспешно явился на зов своего начальника, что рот его был еще засален от баранины, и на нижней губе не высохла еще пена только что выпитого пива. - Драйвер! вы должны сию минуту сыскать бывшую горничную мис Маргариты Бертрам. Ищите ее где хотите; но если нужно будет обратиться к Протоколю или Квиду, табачному торговцу, или к кому-нибудь того же разбора, так не являйтесь сами, а пошлите какую-нибудь знакомую - у вас ведь много приятельниц, готовых служить вам. А когда найдете ее, скажите чтоб она явилась ко мне завтра ровно в восемь часов утра.

-- А зачем, если спросит? сказал Драйвер.

-- Зачем хотите, отвечал адвокат. - Разве я обязан учить вас лгать? Но чтоб в восемь часов она была на лицо, in presentin. Писец улыбнулся, поклонился и вышел.

-- Преполезный малый, продолжал Плейдель. - Другого такого не сыщете, когда нужно производить следствие или вести процес. Он три ночи в неделю может провести без сна и писать под мою диктовку, или, что все равно, он во сне и на яву пишет одинаково хорошо и исправно. Притом, он человек очень постоянный: другие безпрестанно переменяют места своих удовольствий, так что двадцать человек отбегают себе ноги, пока их сыщешь; их надо отыскивать, как отыскивали сера Джона Фальстафа в истчипских тавернах. Нет! этот человек основательный; он поместился на зиму у камина, на лето у окна в таверне Луки Вуд, и все его странствования ограничиваются этими двумя пунктами. Там всегда можно его найдти, когда он вне должности. Я думаю, он никогда не раздевается и не спит. Пиво заменяет ему все на свете - пищу, питье, платье, постель и умыванье.

-- И он всегда годен на службу, если и неожиданно позовут его? Это сомнительно, судя по его квартире.

-- О, пиво ему никогда не мешает, полковник! Потеряв язык, он еще несколько часов может писать. Помню, как однажды неожиданно позвали меня составить апеляцию. Это было в суботу вечером; я уже отобедал, и мне не хотелось приниматься за дело. Однакож меня утащили в Клериюг {Имя таверны, где Маннеринг увидел Плейделя в первый раз.}, засадили пить, пока я по почувствовал у себя в желудке хохлатой курицы {Так называлась мера в три кварты бордоского вина. Я видел один из таких огромных сосудов в Джедбурге у Гасвеля. Эта мера была оловянная. В старину выцеживали бордоское вино из бочки в горшок, у которого на крыше было сделано изображение курицы. В позднейшия времена тем же именем называли бутылку такого же размера. Но в наше изнеженное время редко можно встретить подобные бутылки. Автор.}, и потом уговорили приняться за бумагу. Надо было отыскать Драйвера. Двое принесли его к нам, так как нашли его без ног и без языка. Но едва только сунули ему перо в руку и положили перед ним бумагу, и едва он услышал мой голос, как начал писать подобно нотариусу. Мы должны были приставить к нему человека, который макал бы перо в чернила, потому что сам Драйвер никак не мог разсмотреть где стояла чернилица; но я никогда не видал бумаги, написанной красивее.

-- А как показалось вам ваше общее произведение на другой день утром? спросил Маннеринг.

-- Как? превосходно! Ни трех слов не нужно было переменить {См. Прилож. VII. Обычаи старинных шотландских адвокатов.}. Оно и было отправлено в тот же день по почте. - Надеюсь, вы придете завтра позавтракать со мною и выслушать допрос горничной?

-- Да; однако вы назначили рано.

-- Нельзя иначе. Если я не явлюсь в суд ровно в девять часов, то скажут, что со мной случилась апоплексия, и я буду чувствовать последствия этого в продолжение целого заседания.

-- Постараюсь быть.

Они простились на этот вечер.

Поутру, полковник явился к Плейделю, проклиная суровый воздух декабрского утра в Шотландии. Плейдель усадил мис Ревску перед камином, угостил ее чашкою шоколата, и уже разговаривал с пою о деле. "О, нет; уверяю вас, мис Ревека, никто не намерен изменить волю вашей госпожи; даю вам честное слово, что ваших денег никто не тронет. Вы заслужили их, и я желал бы, чтоб сумма была вдвое больше".

-- Однакож не годится пересказывать что слышишь. Вы слыхали, как этот погодный Квид отподчивал меня и вздумал повторять все что я с ним ни болтала. А если еще и вам разскажешь, Бог знает что из этого выйдет.

-- Ну, если вы думаете, что тут нет никакой опасности, так история вот в чем: Видите ли, год тому назад... или - нет, меньше года, лэди посоветовали отправиться на время в Динльсяэпд для развлечения. Тогда везде начинали говорить о несчастий Элангоана, и это очень ее огорчило, - она гордилась своей фамилией. Что касается до самого Элангоана и её, то они жили иногда ладно, а иногда, нет, в последние же два или три года вовсе раздружились. Он все просил взаймы, а она не давала, так как боялась что он не отдаст; это лэрду и не нравилось. Вот кто-то в Джильсяэнде сказал ей, что Элангоанское имение будет продаваться, и с этого самого времени она как будто разлюбила мис Люси Бертрам и даже часто говорила мне: "Ах, Ревека, Ревека! еслиб, вместо этой безполезной девчонки, что в Элангоане, которая не может удержать в границах дурака отца, да был у него сын, то не продали бы старинного наследия за безсмысленные долги". И говорит, бывало, об этом до того, что надоест; бранит бедную девушку, как будто она не захотела быть мальчиком, и как будто в её ноле было переменить пол свой. Однажды, гуляя под горою в Джильслэнде, она увидела целую толпу детей - это были дети Мак-Кроски - и сказала: "Не досадно ли. что у всякой дряни есть сын и наследник, а дом Элангоанов без мужского потомства?" Случилась тут цыганка; она стояла позади и слышала все - такой страшной женщины я не видывала. "Кто смеет говорить", сказала цыганка, "что дом Элангоанов погибнет без мужского потомства?" Лэди обернулась к пей; она была смела, и не замедлила бы отвечать кому бы то ни было. - Я говорю это, сказала она, - и говорю с прискорбием. - Цыганка схватила её руку. "Я знаю вас хорошо", промолвила она, "хоть вы меня и не знаете. Но так же верно, как это солнце горит на небе и эта вода течет в море, так же верно, как есть глаз, который видит, и ухо, которое слышит нас обоих, - Генри Бертрам не погиб у Варохского мыса, как думают. Тяжело ему до двадцать первого года - это было ему предсказано. Но если я и вы будем живы - вы услышите о нем эту зиму, когда снег не пролежит еще и двух дней на полях Сингльсайда... Мне не нужно ваших денег; вы думаете, что я вас обманываю? Прощайте; после св. Мартина увидимся". С этими словами цыганка ушла.

-- Она была очень высокого роста? спросил Маннеринг.

-- Черные волосы, черные глаза и рубец на лбу? прибавил Плейдель.

-- Я не видала женщины выше её; волосы же у лея были черны как полночь, кроме тех мест, где пробивалась у нея седина; а над бровью точно был рубец, так что в него, я думаю, можно вложить палец. Кто раз ее видел, тот уж не забудет; я уверена, что лэди сделала такое завещание, вспомнив то что ей сказала цыганка. Да к тому же она не любила молодой мис Элангоан, особенно с той поры, как принуждена была послать ей 20 фунтов. "Мис Бертрам", говорила лэди, "не довольна еще тем, что она не мальчик и позволяет Элангоанскому поместью перейдти в чужия руки: нет, она еще становится в тягостьи делает стыд своею бедностью дому Элангоанов". Я все-таки думаю, что завещание её йделано хорошо; мне было бы тяжело потерять отказанные мне деньги. Я служила почти из ничего, ей Богу.

и не любила вспоминать об этом родстве; однакож очень жаловала чарлизгопские окорока, и сыр, и утки, и чулки и перчатки из овечьей шерсти; все это ей присылали, и это она любила.

Плейдель отпустил Ревску. Когда она ушла, он сказал: "Кажется я знаю эту цыганку".

-- Я только что хотел сказать тоже самое, прибавил Маннеринг.

-- Ее зовут... продолжал Плейдель.

-- Мег Мерилиз, отвечал полковник.

Плейдель выслушал его с большим вниманием и потом отвечал: - Мне было очень приятно найдти глубокого богослова в вашем капелане; но в патроне его, признаюсь, я не ожидал встретить ученика Альбумазара или Мссагалы. Мне известно однакож, что эта цыганка может сказать нам больше, нежели сколько ей известно из астрологии или второго зрения; она была уже у меня в руках, но я тогда ничего не мог от нея добиться. Надо написать к Мак-Морлану, чтоб он подвинул небо и землю для отыскания её. Я охотно приеду сам въ*** графство, чтоб быть при её допросе. Я все еще член тамошняго мирового суда, хотя уже и не шериф. Во всю жизнь у меня ничего. не лежало так на сердце, как раскрытие этого убийства и получение сведений о судьбе несчастного ребенка. Надо также написать и к роксбургскому мировому судье в Кумберланде.

-- Надеюсь, что приехав к нам, вы расположите свою главную квартиру в Вудбурне.

-- Конечно. Я только боялся не откажите ли вы мне в этом. Однако позавтракаем скорее, не то я опоздаю в суд.