Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XL

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XL (старая орфография)

ГЛАВА XL.

Нам надо теперь возвратиться к тому времени, когда был район молодой Гэзльвуд. Воображению Брауна вдруг представились те последствия, которые могли произойти от этого происшествия для Джулии и дли него самого. Легко будет доказать, думал он, что несчастье случилось без его воли; но Браун счел нужным избегать ареста в чужой стране, не имея средств доказать кто он и какое место занимает в армии.

Поэтому он решился отправиться на ближайший английский берег, скрыться там до получения денег и писем из полка, и тогда уже явиться и предложить молодому Гэзльвуду и друзьям его всевозможные удовлетворения.

Оставив с этим намерением место несчастного приключения, Браун безостановочно дошел до небольшого городка Портанфери... Так назвали мы это место, по читатель напрасно, будет искать его на карте Шотландии. Там Браун нашел большую открытую барку, истовую отплыть в Алонбийский порт, в Кумберланд, и он отправился туда на этой барке, решившись остаться там до получения писем и денег из Англии.

Во время переезда, он разговорился с рулевым, хозяином барки. Это был веселый, пожилой человек, участник в контрабандной торговле, подобию всем прибрежным рыбакам. Поговорив о разных пустяках, Браун июпробовал обратить разговор на семейство Маннеринга. Хозяин барки слышал о нападении на Вудбурн, и не одобрял этого поступка контрабандистов.

-- С кулаками плохая шутка, говорил он. - Этак, чорт возьми, им придется иметь дело с целым графством. Нет! Я, бывало, не так действовал против таможенных; что взял, а что и отдал. Поймали груз, чтож! их счастье; удалось провезти его - мой барыш. Нет! Сокол соколу не должен глаз выклевывать.

-- А полковник Маннеринг? сказал Браун.

-- И он не умно поступил, вмешавшись в дело. Я не говорю, что не следовало спасать жизнь таможенных: это хорошо было сделано; да не подобает джентльмену драться за цыбики чаи и боченки водки с бедняками. Впрочем, он знатный человек, богач, так и делает с нашим братом что хочет.

-- А дочь его, сказал Браун с трепещущим сердцем, - говорят, выходит замуж то же за знатного человека?

-- За Гэзльвуда? спросил рулевой. Вздор, пустое болтают! Гэзльвуд каждое воскресенье провожал домой от обедни дочь покойного Элангоана! Дочь моя, Пеги, служит в Вудбурне; она говорит, и это верно, что Гэзльвуд думает о мис Маннеринг столько же, как и вы.

Горько раскаиваясь, что так поспешно поверил противоположному слуху, Браун с наслаждением слушал слова рудового, и начал надеяться, что сомнение в верности Джулии, бывшее причиною его необдуманного поступка, не имело никакого основания. "Сколько должен был я потерять в её мнении, сказал Браун самому себе. Что должна она думать о моем поведении? Внезапное мое появление как будто было расчитано, чтоб нарушить её душевный мир и повредить общему интересу нашей любви". Связь рулевого с обитателями Вудбурна представила ему возможность начать безопасные сношения, и он решился этим воспользоваться.

-- Дочь твоя служит в Вудбурне? Я знал мис Маннеринг в Индии, и хоть по могу равняться с нею теперь, во думаю не без причин, что она меня не забыла. Я имел несчастие поссориться с отцом её, который был тогда моим начальником, и уверен, что она не откажется от попытки помирить нас. Не может ли твоя дочь передать ей письмо об этом, так чтоб полковник не знал?

Рулевой, защитник всякого рода контрабанды, охотно обещал, что письмо будет доставлено тайно. Прибыв в Алонби, Браун тотчас написал к мис Маннеринг. Он выразил глубочайшее раскаяние в необдуманном своем поступке и заклинал ее доставить ему случай объясниться лично и выпросить прощение. Он счел за нужное не распространяться об обстоятельствах, бывших причиною его заблуждения, и вообще старался выражаться так двусмысленно, что еслиб письмо и попало в чужия руки, то трудно было бы догадаться о настоящем его значении и узнать кто писал его. Рулевой взялся передать это письмо своей дочери; и так как по делам своим ему скоро надо было возвратиться в Алонби, то он и обещал доставить Брауну ответ, который даст мис Джулия.

Преследуемый путник наш старался отыскать в Алонби квартиру, соответствовавшую его минутной бедности и желанию остаться как можно менее замеченным. С этого целью он принял имя и звание своего приятеля Дудлея, так как он столько умел владеть кистью, что мог оправдать свое мнимое знание в глазах квартирного хозяина. Браун объявил, что пожитки его должны прибыть из Вигтона, и оставаясь как можно более дома ждал ответа на письма, посланные к его агенту Деласеру и полковнику. От первого он требовал денег и просил его, если можно, приехать к нему в Шотландию; полковника же умолял доставить ему свидетельство о его звании и поведении, которое избавило бы его от необходимости оправдываться. Неприятное положение от недостатка денег безпокоило его так сильно, что он написал к Динмонту, прося ссудить его небольшою суммою. Динмонт жил всего миль за шестьдесят или семьдесят, и Браун не сомневался, что скоро получит благоприятный ответ. Он извещал в письме, что на дороге ограбили его. С нетерпением, хотя и без особенного страха, ждал он ответов на все эти письма.

В оправдание его кореспондентов должно заметить, что почта ходила тогда гораздо медленнее, чем со времени остроумного изобретения Пальмери. Что касается до Динмонта, он редко получал больше одного письма в три месяца, за исключением того времени когда был занят процесом; тогда он очень акуратно посылал на почту за письмами; в другое же время, письма его торчали по месяцу и но два в почтмейстерском окне посреди памфлетов, пряников, или баллад, смотря по роду торговли содержателя почты. Сверх того, письмо адресованное куда нибудь миль за тридцать, возили тогда кругом (что и теперь не совсем еще отменено) из города в город, миль двести до места назначения. Письмо проветривалось; к почтовым доходам прибавлялось несколько пенсов, и получатели упражнялись в терпении. Во этим причинам Браун прожил уже несколько дней в Алонби и все еще не получал ответа. Деньги его, не смотря на строжайшую экономию, были уже совсем в исходе, когда молодой рыбак вручил ему следующее письмо:

"Вы поступили жестоко и необдуманно; вы доказали мне как мало веса я могу придать вашим уверениям, что мое счастье и покой вам дороги. Пылкость ваша едва не лишила жизни человека достойного и благородного. Сказать ли более? Прибавить ли, что вследствие необдуманного поступка вашего я подвергалась тяжкой болезни? И, увы, сказать ли еще, что меня мучила мысль о вашей безопасности, хотя вы и подали мне очень мало повода заботиться о вас? II. уехал на несколько дней. г. почти совсем выздоровел, и я, имею. причины думать, что поиски производятся вовсе не там, где следует. Не вздумайте однакож появиться здесь. Судьба преследовала нас так грозно и жестоко, что я не могу думать о возобновлении отношений, уже не раз угрожавших плачевною катастрофой. Прощайте же и верьте, что никто на свете не может желать вам счастья чистосердечнее Дж. М."

В этом письме заключалось наставление такого рода, которое очень часто дается именно с тою целию, чтоб поступили совершенно наоборот. По крайней мере так думал Браун; он немедленно спросил молодого рыбака, не из Портанфери ли приехал он?

-- Да, отвечал он, - я сын Вили Джонстона, а письмо дала мне сестра моя Пеги, прачка в Вудбурне.

-- А когда ты едешь, любезный?

-- Вечером, с отливом.

-- Я поеду с тобою, по мне не хочется быть в Портанфери, ты высадишь меня где нибудь на берег.

-- Извольте, можно, отвечал он.

Хотя съестные припасы и т. п. были тогда очень дешевы, однакож плата за квартиру, издержки на разные жизненные потребности и новое платье, необходимое для безопасности и более приличного вида, почти совершенно истощили кошелек Брауна. Он оставил на почте адрес, по которому письма на его имя должны были присылать в Кипльтринган, куда он думал отправиться с целью потребовать обратно кошелек, отданный на сохранение мисис Мак-Кандлиш. Он чувствовал также, что долг обязывал его объявить свое звание, как только он получит возможность доказать его, и объясниться, как подобает офицеру королевской армии, с молодым Гэзльвудом. Если он не ослеплен, думал он, то должен разсудить, что поступок мой был следствием его же надменного поведения.

И так, Браун плыл по Сольвэйскому проливу. Ветер был противный, шел дождь, и отлив мало помогал бороться с ними. Лодка была тяжело нагружена товаром (в том числе вероятно и контрабандою) и сидела глубоко в воде. Браун, воспитанный матросом, искусный во всех гимнастических упражнениях, с силою и знанием помогал управлять веслами и рулем; он указывал как лавировать, когда усилившийся ветер, противоположный быстрому отливу у берега, делал плавание опасным. Наконец, проплавав всю ночь по проливу, они на утро очутились в виду прекрасного залива у шотландских берегов. Погода стихла. Снег, таявший уже несколько времени, исчез совершенно от теплого ветра прошедшей ночи. Отдаленные горы сохранили еще свою белую одежду, по открытые места были без снега. Только кое-где белые полосы доказывали, что снег накопился там до необыкновенной глубины. Но даже и при этом зимнем колорите берег был чрезвычайно красив. Линия взморья по обеим сторонам разсекалась волнами, острыми мысами и заливами, и глаз с наслаждением преследовал эти грациозные изгибы. Такие же разнообразные очерки представляла и возвышенность берега: здесь подымался он крутою скалою, там незаметно возвышался песчаною отлогостью. Строения разного рода отражали лучи декабрского солнца, и леса, хотя и безлистные, придавали рельефность всему ландшафту. Браун почувствовал живой интерес, возбуждаемый обыкновенно в человеке с чувством и вкусом красотами природы, внезапно представляющимися глазам после мрака ночного пути. Может быть, - кто может анализировать неизъяснимое чувство, привязывающее уроженца гор к его родной стране? - может быть в чувстве удовольствия, с которым Браун смотрел на эту картину, таились прежния впечатления, живые еще в своих последствиях, когда причина уже давно забыта!

-- Это мыс Барох, отвечал лодочник.

-- Â этот старый замок и новый дом, выстроенный под ним? Судя по разстоянию, это должно быть огромное здание.

-- Это старый замок; а внизу новый. Если угодно, я вас здесь высажу.

-- Пожалуйста. Надо взглянуть на эти развалины прежде чем я пойду дальше.

Браун хотел было разспросить о дальнейших подробностях, но рыбак редко бывает антикварием. Все местные знания лодочника, заключались в уже сказанном, что башня хороший береговой знак и что в старые годы тут много дрались.

-- Узнаю больше, подумал Браун, - когда выйду на берег.

Лодка продолжала плыть как раз у подошвы горы, на которой стоял замок, хмурившийся с утесистой вершины на вечно шумящия волны залива. "Здесь, я думаю, можно выйдти сухо", сказал рыбак. "Тут когда-то останавливались их лодки и галеры; теперь уж этого нет: трудно таскать товары по узкой лестнице и по горам. И я не раз складывал тут товары в лунную ночь".

нашли его очень удобным для защиты своих маленьких лодок, хотя большое судно и не могло бы тут поместиться. Два выступа скал, образовавшие вход, были так близко один от другого, что между ними могла проплыть только одна лодка. На каждой стороне выступов сохранилось еще по огромному железному кольцу, глубоко вделанному в камень. Предание говорит, что сквозь них ночью продевалась огромная цепь с висячим замком: она защищала гаваньи стоявшую в ней флотилию. Из закраины скалы, посредством. долота и секиры, сделали род набережной. Скала была необыкновенно крепка, и работа над нею шла так трудно, что, по словам рыбака, каменотес, проработав целый день, мог к вечеру унести домой в шапке все отбитые им осколки. Эта небольшая набережная сообщалась с лестницею, о которой уже упомянуто, и которая вела в замок. Было еще и другое сообщение между берегом и набережной - через скалы.

Счастливого пути!

С этими словами он отчалил и поехал выгружать товар на противоположной стороне залива. Браун остался у подошвы развалин, с небольшим узелком в руке, в котором были необходимейшия из вещей, купленных им в Алонби.

Так, безвестным странником, в тесных, если не тревожных обстоятельствах, не имея ни одного друга на сто миль вокруг, обвиняемый в тяжком преступлении и, что едва ли не всего хуже, почти без денег, наш путешественник вступил после многих лет в развалины замка, где предки его жили почти по королевски.