Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XLI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XLI (старая орфография)

ГЛАВА XLI.

Бертрам (так станем называть Брауна с той минуты как он вступил на землю своих предков) вошел в Элангоанский замок заднею дверью, на которой видны были признаки, что когда-то ее запирали весьма тщательно. Переходя из одной комнаты в другую, он удивлялся масивной прочности некоторых частей здания, грубому, по поразительному великолепию других и огромности целого. В двух комнатах, соседних одна с другою, он нашел признаки недавняго житья. В меньшей из них валялись пустые бутылки, полуобглоданные кости и ломти черствого хлеба. В другой, возвышавшейся сводом, с крепкою, теперь открытою дверью, увидел он много соломы; в обеих были остатки недавно горевших дров. Мог ли Бертрам думать, что эти ничтожные обстоятельства тесно соединены с происшествиями, угрожавшими его счастью, чести, может быть самой жизни!

Удовлетворив своему любопытству быстрым обзором внутренности, Бертрам вышел из замка в большие ворота и остановился взглянуть на великолепный ландшафт, раскрывшийся перед его взорами. Напрасно старавшись некоторое время определить положение Вудбурна, и сообразив приблизительно место, где находился Кипльтринган, он оборотился чтоб в последний раз взглянуть на величественные развалины, из которых только что вышел.

Он удивился масивному и живописному виду высоких круглых башен, стоявших по обеим сторонам ворот. Их соседство удвоивало мрачное величие свода, протянутого над воротами. На камне фронтона был высечен герб древней фамилии: три волчьи головы, диагонально лежащия под волком, пронзенным стрелою. С каждой стороны, волка поддерживали фигуры в человеческий рост, или даже и больше. Оне изображали диких, держащих в руках по дубу, вырванному с корнем из земли.

"И что же теперь могущественные бароны, обладатели этих украшений?" подумал Бертрам, предаваясь течению мыслей, обыкновенному при виде подобных развалин. "Владеют ли еще потомки их землею, которую они укрепили так сильно? Или странствуют они по миру, не зная ни славы, ни могущества своих предков, между тем как чужое поколение владеет их наследством? "Отчего (думал он, следуя за ходом мыслей, пробужденных этою сценой) "отчего иные предметы пробуждают в нас мысли, похожия как будто на какое-то смутное воспоминание, которое мой старый брамин Мунппи приписал бы неясному сознанию прежнего бытия? Не возстают ли туманно в нашей памяти сонные грезы, вызванные видом истинных предметов, похожих на игру нашей фантазии? Как часто случается, что мы находимся в обществе, никогда прежде невиданном, и тем не менее чувствуем какое-то тайное, неопределенное сознание, что ни место действия, ни лица, ни предмет разговора для нас не новы; мало того, предчувствуем даже о чем будут говорить! То же чувствую я и теперь, глядя на эти развалины; даже не могу освободиться от мысли, что эти масивные башни, эти мрачные ворота, охваченные сводом, этот двор, светлеющий сквозь их отверстие, вовсе для меня не чужды. Неужели они знакомы мне с детства? Неужели здесь должен я искать друзей, которых так рано променял на строгих господ, но о которых сохранилось еще во мне нежное воспоминание? Однакоже Браун, не имевший причины обмануть меня, говорил что я взят с восточного берега после стычки, в которой был убит отец мой; и я помню еще какую-то страшную сцену убийства. Это подтверждает слова его..."

Случилось, что место, на котором стал Бертрам чтоб лучше разсмотреть замок, было почти то самое, где умер отец его. Оно было осенено огромным старым дубом, единственным на всей площадке; встарину на нем совершались казни но повелению элангоанских баронов, и потому он назывался "древом правосудия". Случилось также, - и это довольно замечательно, - что Глосин был занят в это утро совещанием с одним человеком, которому он доверял в подобных делах, о некоторых поправках и о большой пристройке к дому. Не очень жалуя развалины, тесно связанные с памятью о могуществе прежних владетелей, Глосин решился употребить камни старого замка на новую постройку. Он всходил по склону холма в сопровождении землемера, о котором мы уже однажды говорили, и который, в случае нужды, исправлял должность архитектора. Начертить план и пр. Глосин предоставлял самому себе. Бертрам стоял к ним задом, когда они всходили, и был почти совершенно закрыт ветвями, так что Глосин заметил его только тогда, когда очутился с ним рядом.

-- Да, старый замок, как я говорил вам, образует правильный квадрат из тесаных камней, и общая выгода требует, чтоб его срыть, так как он служит только убежищем для контрабандистов. - При этих словах, Бертрам, стоявший в двух шагах, вдруг оборотился к Глосину и сказал: - Вы хотите уничтожить этот прекрасный замок?

Лице, рост и голос Бертрама были так схожи с отцом его когда тот был молод, что услыхав этот вопрос и внезапно увидев перед собою явление в образе своего патрона, почти на том самом месте, где он умер, Глосин подумал было, что могила возвратила мертвеца! - Он отступил шага на три, как человек, неожиданно раненый на смерть. Впрочем, Глосин одумался в ту же минуту; его привела в себя тревожная мысль, что перед ним не житель иного мира, но человек, им оскорбленный, человек, которому малейшая неловкость с его стороны может указать дорогу к отысканию своих прав и тем погубить его. Однакоже Глосин так смешался при неожиданной встрече, что первый вопрос, с которым обратился к Бертраму, высказал всю душевную его тревогу.

-- Во имя Бога, как вы зашли сюда? спросил Глосин.

-- Как я сюда зашел? повторил Бертрам, удивленный торжественностью вопроса. С четверть часа назад я вышел на берег у небольшой пристани под замком, и посвятил свободное время обзору этих прекрасных развалин. Надеюсь, тут нет ничего нескромного?

-- Нескромного, сер? Нет, сер, отвечал Глосин, приходя в себя. Он шепнул что-то на ухо своему товарищу, и тот немедленно пошел к дому. - Нескромного? Нисколько. Я очень рад, если кому угодно удовлетворить своему любопытству.

-- Благодарю вас, сер, отвечал Бертрам. - Этот замок называется старым, как мне сказали?

-- Да, сер, для различия от нового замка, моего дома, вот там.

Надо заметить, что Глосин в следующем разговоре старался выведать какие местные воспоминания остались от детства в уме Бертрама, и в то же время был чрезвычайно осторожен в своих ответах, чтоб каким нибудь именем, фразою, или рассказом не разбудить уснувшия воспоминания. В продолжение всего разговора он чувствовал так справедливо заслуженную им муку; по гордость и расчет заставили его, с мужеством индейца Северной Америки, выдержать пытку виновной совести, ненависти, страха и подозрения.

-- Позвольте спросить, сказал Бертрам: - как зовут владельца этих развалин?

-- Оне принадлежат мне, сер; мое имя Глосин.

-- Глосин... Глосин? повторил Бертрам, как будто ожидал не такого ответа. Извините пожалуйста, мистер Глосин. Я бываю иногда очень разсеян. Позвольте спросить, давно этот замок принадлежит вашей фамилии?

-- Он кажется построен давно фамилиею Мак-Дингавэ, отвечал Глосин, избегая по весьма попятным причинам более известного имени Бертрама. Оно могло про будить воспоминания, которые он старался усилить. Ответ Глосина был расчитан, чтоб но отвечать прямо на вопрос, давно ли он владеет этим замком.

-- А как читаете вы этот полуистертый девиз, написанный на фронтоне под гербом? спросил Бертрам.

-- Тут кажется написано: "наша сила в нашем праве".

-- Да, что нибудь в этом роде, отвечал Глосин.

-- Смею ли спросить: это девиз вашей фимилии, сер?

-- Н-и-нет, не наш. Это, кажемся, девиз прежних владельцев. Мой... мой... я писал об этом мистеру Кумингу, служащему по герольдии в Эдинбурге; он уведомляет, что девиз Глосинов был в старину: "кто владеет, тот и прав".

-- Если это неизвестно наверно, сказал Бертрам, - я на вашем месте выбрал бы старый девиз: он мне кажется лучше.

Глосин, у которого язык прильнул к гортани, отвечал только наклонением головы.

-- Странно! сказал Бертрам, глядя на герб и ворота и как будто думая вслух, не прямо адресуясь к Глосину: - странно, как иногда играет нами память. Этот девиз напоминает мне старое предсказание, или песню, или что то подобное... позвольте... чудное сплетение рифм:

последняго стиха не припомню - рифма высот, это верно; но каких высот, не знаю.

-- Чтобы чорт взял твою память, проворчал Глосин: - она слишком хороша!

рыцаря?

-- Я меньше всякого другого могу вам сообщить что нибудь о старых легендах, отвечал Глосин.

-- В детстве я мог пропеть эту балладу от начала до конца, сказал Бертрам. - Я родом из Шотландии и оставил свое отечество в самой ранней молодости. Воспитывавшие меня старались подавить во мне все воспоминания о родине, кажется потому, что я еще дитятей вздумал было бежать из-под их опеки.

-- Очень естественно, сказал Глосин шопотом, как будто с величайшим усилием мог открыть рот только на полпальца. Этот лепет был совершенно противоположен его всегдашнему громкому, смелому голосу. Положение его в продолжение этого разговора как будто уменьшило даже его силу и рост; он сделался точно тенью самого себя, то выдвигал вперед одну ногу, то другую, то пожимал плечами, то играл пуговицами своего жилета, то складывал руки; словом, он был совершенно похож на негодяя, который ежеминутно ждет, что откроют его подлости. Бертрам, углубившись в собственные мысли и чувства, нисколько не замечал этого. Обращаясь к Глоеппу он думал не столько о нем, сколько о своих тревожных воспоминаниях. - Да, говорил он, - я не забыл языка своего в обществе матросов, большая часть которых говорила по английски; удалясь в какой нибудь уголок, я наедине повторял все эти песни с начала до конца. Теперь я позабыл их; по помню еще напев, хоть и не могу себе изъяснить, отчего он в эту минуту так живо представляется моей памяти.

Он достал из кармана флажеолет и заиграл простую мелодию. Вероятно этот напев пробудил родственные мысли в девушке, мывшей белье недалеко оттуда у чистого источника, прежде снабжавшого замок водою. Она немедленно подхватила песню:

-- Клянусь небом! воскликнул Бертрам, - это та самая баллада! Надо узнать слова от этой девушки.

же, продолжал он, видя что посланный возвращается с двумя или тремя людьми, - теперь нам надо поговорить кое о чем посерьезнее.

-- Что вы хотите этим сказать? спросил Бертрам, быстро оборотись к Глосину, топ которого ему очень не нравился.

-- Вот что хочу я сказать: вас зовут, кажется, Браун?

-- Чтож из этого?

-- В таком случае, продолжал Глосин, видя что люди совсем подошли к нему, - я арестую вас именем короля! С этими словами он схватила" Бертрама за воротник, а двое из пришедших старались удержать его руки. Бертрам освободился однакоже от них сильным движением, и повалил на землю того, который нападал с большим усердием; выхватив свои тесак, он стал в оборонительное положение, между тем как испытавшие его силу отступили и смотрели на него в почтительном разстоянии. - Заметьте, сказал Бертрам в то же время, - что я не хочу противиться законной власти; удостоверьте меня, что вы имеете предписание и следовательно право арестовать меня, и я отдамся вам добровольно. Но кому жизнь дорога, пусть не подходит ко мне, пока я не узнаю, за какую вину и по какому праву меня арестуют.

Глосин приказал показать ему предписание о взятии под стражу Ван-Бэст Брауна, обвиняемого в том, что он выстрелил в молодого Чарльса Гэзльвуда с злобным намерением убить его, и в других преступлениях. Арестованного предписано было передавать для допроса ближайшей власти. Предписание сделано по форме, и обвинения нельзя было отрицать. Бертрам бросил свое оружие и отдался стражам; Они бросились на него с поспешностью, равною их прежнему малодушию, и хотели наложить на него оковы, оправдывая такую жестокость силою и проворством, выказанными арестантом. Глосин постыдился или побоялся допустить эту ненужную обиду и приказал обращаться с арестантом со всем уважением, какое только может допустить безопасность. Боясь однако ввести его в собственный дом, где так много вещей могли пробудить его воспоминания, и желая прикрыть в то же время свои распоряжения чужим авторитетом, он приказал приготовить карету (недавно купленную), велел подать завтрак Бертраму и его стражам и отослал их всех в старый замок, где они должны были остаться, пока подсудимого можно будет отправить по принадлежности для допроса.