Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XLII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XLII (старая орфография)

ГЛАВА XLII.

Пока закладывали карету, Глосин трудился над письмом, и трудился не мало. Он писал к своему соседу (как любил называть его), серу Роберту Гэзльвуду из Гэзльвуда, постепенно наследовавшему авторитет и значение Элангоанов при их падении. Представитель фамилии Гэзльвуда был в это время старик, гордый своим родом, любивший с жаром свое семейство, состоявшее только из сына и дочери, и стоически равнодушный к судьбе всякого другого. Впрочем, он был в своих поступках благороден вообще, из боязни потерять светскую репутацию. Он ненавидел фамилию Элангоанов, даже память её когда этой фамилии уже не было, за то что какой-то барон из этого дома, как говорит предание, садясь на лошадь заставил родоначальника Гэзльвудов держать ему стремя. Он постоянно старался облекать себя важностью и величием, и выражался цветистым красноречием, которое нередко звучало очень смешно вследствие странного сочетания фраз, повторенных в различных выражениях.

К нему-то писал Глосин, льстя его тщеславию и фамильной гордости. Вот письмо его:

"Джильберт Глосин (ему хотелось прибавить: из Элангоана, но благоразумие одержало верх, и он выпустил титул владельца) - Джильберт Глосин имеет честь засвидетельствовать свое глубочайшее уважение серу Роберту Гэзльвуду и известить его, что сегодня утром он имел счастие арестовать преступника, ранившого мистера Чарльса Гэзльвуда. Так как серу Роберту Гэзльвуду вероятно угодно будет самому распорядиться допросом преступника, то Джильберт Глосин ждет решения сера Роберта Гэзльвуда, куда отправить арестанта, в Кипльтринган или в замок Гэзльвуд? Если серу Роберту Гэзльвуду угодно будет дозволить, то Джильберт Глосин почтет за честь явиться куда серу Роберту будет угодно с доказательствами и отзывами, которые он имел счастие собрать по этому ужасному делу".

Адресовано: Баронету серу Роберту Гэзльвуду из Гэзльвуда. В замок Гэзльвуд.

Элангоан. Вторник.

Глосин отправил это письмо с верховым, приказав ему поспешить, и вскоре после его отъезда велел двум полицейским сесть в карету с арестантом. Сам он провожал их верхом до того места, где дороги в Кипльтринган и в Гэзльвуд расходятся. Здесь дожидался он возвращения посланного с ответом от сера Роберта, по какому направлению продолжать путь свой. Через полчаса, слуга привез ему следующее письмо, красиво сложенное и запечатанное гербовою печатью Гэзльвуда, с знаком его баронетства.

"Сер Роберт Гэзльвуд имеет честь засвидетельствовать свое почтение мистеру Джильберту Глосину, и благодарить его за труд, принятый им в деде, касающемся до блага фамилии сера Роберта. Сер Роберт Гэзльвуд просит мистера Джильберта Глосина привезти арестанта для допроса в Гэзльвудский замок и доставить упомянутые им доказательства и отзывы. Сер Роберт и лэди Гэзльвуд просит Джильберта Глосина отобедать с ними вместе по окончании допроса, если у него нет другого дела".

Замок Гэзльвуд Вторник.

-- Гм! подумал Глосин, - один палец уже засунут, постараюсь запустить и всю руку. Но прежде всего надо освободиться от этого молодца. Сером Робертом овладеть кажется не трудно. Он горд и надут; что касается до судебного дела, он охотно будет слушать мои мнения и действовать по ним, воображая что распоряжается по собственному усмотрению. Мне разумеется выгоднее быть настоящим двигателем дела и притом ни за что не отвечать.

С этими надеждами и ожиданиями Глосин приближался к Гэзльвудскому замку по прекрасной аллее из старинных дубов, осенявших это старинное здание, походившее на абатство. Замок, очень обширный, был построен в разные времена. Часть его точно была абатством; но когда оно было уничтожено в царствование королевы Марии, то правительство подарило его с принадлежащею к нему землею старшему в роде Гэзльвудов. Это здание стояло в живописном месте парка, на берегу речки, о которой мы уже упомянули выше. Окрестность носила на себе мрачный, торжественный, отчасти меланхолический характер, гармонировавший с архитектурой замка. Все содержалось по видимому в строжайшем порядке и говорило о богатстве и знатности баронета.

Когда карета Глосина остановилась у ворот, сер Роберт начал разсматривать новый экипаж в одно из своих окон. Аристократическия понятия его пробудили в нем род неприязни к этому homo novus, этому Джильберту Глосину, бывшему писцу в *** и принимающему на себя барский вид; по негодование его смягчилось, когда он заметил, что на дверцах кареты были просто две буквы: Д. Г. Впрочем, единственною причиною этой скромности была медленность мистера Куминга, служившого в герольдии: занятый в это время составлением гербов для двух североамериканских депутатов, трех англо-ирландских пэров, и двух богатых ямайкских купцов, он не успел еще сочинить герб для нового элангоанского лэрда. Эта медленность послужила теперь в пользу Глосину; гордый баронет составил о нем хорошее мнение.

Стражи остались с арестантом в передней. Глосина ввели в так называемую большую дубовую залу, обширную комнату, выложенную резною работой и украшенную старинными портретами предков сера Роберта Гэзльвуда. Глосин, не сознававший в себе внутренняго достоинства, которое могло бы заменить высокое происхождение, чувствовал свою ничтожность пред баронетом, и низкий покорный поклон его выказал, что лэрд Элангоан опустился на время до смиренных привычек бывшого писца. Он, правда, старался уверить себя, что хочет только польстить гордости старого баронета для собственной же пользы, но чувства его говорили другое, и он сознавал влияние предразсудка, которому думал льстить.

Баронет принял его с снисходительною учтивостью, расчитанною, чтоб дать почувствовать свое бесконечное превосходство и показать великодушие и обходительность, с которыми он может низойдти до обыкновенного разговора с обыкновенным человеком. Он поблагодарил Глосина за внимание к делу, столь близко касавшемуся "молодого Гэзльвуда", и указывая на фамильные портреты, сказал с приятною улыбкой: "Почтенные предки мои, мистер Глосин, благодарны вам так же, как и л, за труды, заботы, хлопоты паши по общему, их делу; я уверен, что еслиб они могли говорить, они вместе со мною изъявили бы вам свою благодарность за внимание, оказанное вами фамилии Гэзльвудов, за ваши заботы, труды, за участие, сер, которое вы приняли в молодом джентльмене, имеющем передать их имя потомству".

Трижды поклонился Глосин, и каждый раз кланялся все ниже и ниже: первый раз из почтения к баронету,, стоявшему перед ним во всем величии; во второй из уважения к спокойно висевшим на стене его предкам, и в третий раз из уважения к молодому джентльмену, который передаст их имя потомству. Серу Роберту очень польстила эта смиренная вежливость, и он продолжал с дружескою любезностью: "теперь, мистер Глосин, вы должны, как добрейший друг мой, позволить мне воспользоваться вашим знанием законов в этом деле. Я не привык действовать в звании мирового судьи; Это легче другим, которых домашния и фамильные дела требуют не столь постоянного надзора, внимания и заботливости, как мои."

Глосин отвечал, что слабые познания его совершенно к услугам сора Роберта, но он никак не думает, чтоб сер Роберт мог нуждаться в них.

-- Конечно; но вы понимаете, мне не достает практики; я не совсем знаю все мелочи производства дела. Я учился юриспруденции, и в старые годы мог похвалиться успехами в спекулятивном, отвлеченном, теоретическом знании нашего муниципального уложения; но в наше время для человека, озабоченного семейством и имеющого некоторое состояние, представляется так мало случаев отличиться в звании судьи, что я с самого начала разлюбил судебную практику. Первое доставшееся мне дело совершенно раздружило меня с нею: надо было разобрать спор мясника с свечником о продаже сала, и они ожидали, что я стану марать уста не только их простонародными прозваньями, но еще техническими терминами, фразами и словами низкого ремесла их. Уверяю вас честью, с тех пор я не могу сносить и запаха сальной свечи.

Сожалея, как того по видимому ожидал Гэзльвуд, что высокия достоинства баронета хотели употребить в таком неприятном случае и на такое низкое дело, Глосин предложил исправлять при нем должность секретаря, или всякую другую, какую баронет найдет полезною.

Гэзльвуд может уличить его.

-- Молодого Гэзльвуда нет теперь дома, мистер Глосин.

-- Мы можем привести к присяге бывшого при нем слугу, сказал находчивый Глосин. - Но я не думаю, чтоб этот вопрос сделался спорным. Я больше опасаюсь другого: вашему сыну, мистеру Гэзльвуду, угодно смотреть на это дело, как я понял, слишком снисходительно: он считает нападение случайным, оскорбление неумышленным, и преступнику может быть немедленно возвращена свобода, а вместе с нею и возможность наделать еще больше зла.

-- Я де имею чести знать теперешняго королевского адвоката, отвечал важно сер Гоберт; - по надеюсь, нет, я уверен, он согласится, что рана, нанесенная молодому Гэзльвуду из Гэзльвуда, еслибы даже и признать ее нечаянною и смотреть на все это дело с самой невинной и снисходительной точки, - что рана эта сама по себе, говорю я, есть преступление, за которое виновного мало заключить в тюрьму, по следует отправить в ссылку.

-- Я совершенно согласен с вашим мнением, сер Роберт, отвечал сговорчивый его помощник, - по я заметил, не знаю почему, что эдинбургские судьи и даже королевские чиновники тщеславятся безпристрастным исполнением законов, не обращая внимания на сан и лице; поэтому я опасаюсь...

по оно становится святотатством, если вещь украдена в церкви. Так точно, восходя по различным ступеням общества, оскорбление делается важнее и важнее, смотря по званию лица, которому оно нанесено, сделано, или против которого замышлено.

Глосин низко поклонился пред торжественною речью, и заметил, что в худшем случае, еслиб судьи и вздумали придерживаться, как он сказал, такого неестественного правила, то закон осуждает Ван-Бэста Брауна еще и за другие поступки.

-- Ван-Бэст Браун! Это имя преступника? Правосудный Боже! Жизнь молодого Гэзльвуда из Гезльвуда была в опасности; ключица правого плеча его значительно повреждена и сдвинута с места; несколько больших дробин проникли в состав плеча, как донес нам домашний доктор, - и всему этому был причиной какой-то презренный Ван-Бэст Браун!

числе контрабандистов, имевших дерзость напасть на Вудбурн, и я уверен, что это одно и то же лице. Впрочем, вы сами в этом легко удостоверитесь.

-- Без всякого сомнения это тот же самый. Я оскорбил бы самый простой народ, еслиб предположил, что даже между ним можно найдти двух, осужденных носить оскорбительное для слуха имя Ван-Бэста Брауна.

будет открыть их при разспросе. Что касается до меня, я думаю, главною пружиною было здесь мщение за мужество, с которым мистер Гэзльвуд, исполненный духа знаменитых своих предков, защищал Вудбурн против этих беззаконных негодяев.

-- Я раскрою все это, отвечал ученый баронет. - Я и теперь думаю, что ваше толкование или изъяснение этой загадки, этой тайны или мистерии, окажется справедливым. Да!'это должно быть мщение, - и, Боже мой! чье же мщение и против кого? Задумано, умышлено, направлено против молодого Гэзльвуда из Гэзльвуда, и отчасти достигнуто, исполнено, приведено в действие рукою Ван-Бэста Брауна! По истине, настало страшное время, почтенный сосед мой! (этот эпитет свидетельствовал, что Глосин уже далеко вкрался в милость к баронету), - страшное время, когда фундамент общества потрясен, в самом основании, и высокий сап, его лучшее украшение, смешан ст. самыми простыми частями здания. О! добрейший мистер Джилберт Глосин! В мое время шпага и пистолет, как почетное оружие, были, принадлежностью одного благородного сословия, а споры простого народа решались оружием, данным ему природою, или палками, вырубленными, вырванными или доставленными в ближайшем лесу. Теперь сапог с гвоздями простолюдина наступает на башмак джентльмена. И у низших классов теперь явились ссоры за оскорбление чести, мщение, и они также дерутся на поединке!.. Одна, кож, я теряю время; позовем этого Ван-Бэста Брауна, и покончим с ним хоть на время.