Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XLV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XLV (старая орфография)

ГЛАВА XLV.

Погруженный в мрачные размышлния, естественно пробужденные печальным чтением и обстоятельствами, Бертрам в первый раз в жизни почувствовал, что он готов упасть духом. "Я бывал в более дурных обстоятельствах", проговорил он, "в более опасных, потому что здесь нет никакой опасности; будущность бывала для меня мрачнее, теперешнее же заключение мое не может быть продолжительно; положение мое бывало несноснее, здесь же я снабжен по крайней мере огнем, нищею и кровом. Но читая эти повести о кровавых преступлениях и несчастиях в таком месте, которое сильно гармонирует с пробуждаемыми ими мыслями, и слушая эти глухие звуки, я чувствую теперь сильнее, нежели когда-нибудь, готовность впасть в меланхолию. Но я не поддамся ей: прочь сборище пороков и преступлений!" прибавил он, бросая книгу на убогую постель. "Шотландская тюрьма не должна подавить сразу духа, который не пал от страданий, бедности, болезни и плена в чужой стране. Я не раз боролся с судьбою, и надеюсь, она не сломит меня и теперь".

И он старался принудить себя взглянуть на свое положение с лучшей точки зрения. Деласер должен скоро быть в Шотландии; свидетельства также должны быть скоро получены от его начальника; даже если бы пришлось обратиться к Маннерингу, кто знает, не будет ли примирение их следствием всего этого? Он часто замечал и вспомнила, теперь, что если бывший полковника, его принимал чью-нибудь сторону, то она. никогда не делал этого вполовину, и казалось любила, всего более тех, кто был ему обязан. В настоящем случае, одолжение, которого можно было просить с честью и которое оказать было легко, могло сделаться средством к сближению. Мысли Бертрама естественно обратились к Джулии. Не размеряя разстояния между солдатом., ожидающими, что свидетельство отца её освободит его из темницы, и наследницею богатств этого отца, он начал строить прекраснейший воздушный замок, осененный всеми отблесками летняго вечера, как вдруг занятие его было прервано громким стуком в ворота. На этот стук раздался лай голодной собаки, сторожившей двор. С большими предосторожностями ворота наконец отворились, и кто-то была, впущен. Вслед затем отодвинулись засовы и заскрипела. замока. двери, которая вела в дом. После того послышался визга. собаки, быстро избегавшей по лестнице, и потом. царапанье и вой её у дверей комнаты Брауна. За нею тяжелые шаги всходили по ступеням, и голоса. Мака.-Гуфога говорила.: "Сюда, сюда! Смотрите, не споткнитесь здесь. Вот, комната". Дверь Бертрама отворилась, и к величайшему удивлению и радости его в комнату вбежал его Лисп и бросился к нему с живейшими ласками, а за ним появилась масивная фигура его чарлингопского приятеля.

-- Что это? воскликнула, честный фермера., оглядывая жалкую комнату и мебель. - Что это значить?

-- Шутка фортуны, и только, отвечал Бертрам, встав и дружески пожимая руку приятеля.

-- По что же тут делить? Чем можно помочь? спросил бравый Данди. - За долги что ли?

-- Нет, не на долги, отвечал Бертрам, - и если вам есть время присесть, так я разскажу все что мне известно о моем задержании.

-- Есть мне время!воскликнул Данди, делая насмешливое выражение на этом слове. - Да на кой же чорт и пришел я, если не для того, чтоб узнать всю историю? Но вы, я думаю, не откажетесь перекусить чего нибудь? Теперь уж поздно; я приказал в гостинице, где оставил Думпля, прислать мне ужин сюда, и Мак-Гуфог согласен: мы с ним сошлись. Ну, разскажите же вашу историю... Тише, Васп! Как он рад, бедняжка, что видит вас!

Разсказа. Бертрама не была, длинен; он заключался весь в происшествии с Гэзльвудим и в том, что его приняли за одно лицо с контрабандистом, замешанным в нападении на Вудбурн и носившим одинакое с ним имя. Динмонт слушал с большим вниманием. - Что ж! сказал он, - тут еще нечего отчаиваться. Ведь Гэзльвуд выздоровел? да и что такое две или три дробины в плече? Еслиб он лишился глаза, это было бы дело другое. Эх, еслиб здесь был старый шериф наш, Плейдель! Он скоро вразумил бы их. Вы и не видывали такого чорта.

-- Однако, скажите мне, любезный друг, как вы узнали, что я здесь?

-- Довольно странно, отвечал Данди. - Но я разскажу вам после ужина; теперь говорить неловко: эта длинноухая то и дело шныряет но комнате.

Любопытство Бертрама улеглось на минуту при появлении ужина, заказанного фермером. Блюда, довольно скромные, возбуждали апетит чистотою, вовсе неизвестною в кухне мисис Мак-Гуфог. Динмонт объявил, что он проехал весь день, ничего не евши: под словом "ничего" он разумел фунта три холодной баранины, упрятанной им во время полдника. Вследствие этого он храбро напал на ужин, и подобно героям Гомера не говорил ничего, ни доброго ни худого, пока не утолил голод и жажду. Наконец, хлебнув домашняго пива и глядя на жалкие остатки того что некогда было жирной птицей, он начал разговор замечанием, что курица недурна для городского предместья, хотя ей и далеко до чарлизгопских кур. Я рад, прибавил он, - что эта конура не лишила вас апетита, капитан.

-- Да, мистер Динмонт, обед мой не был так хорош, чтоб не захотелось после него ужинать, сказал Бертрам.

-- Верю, верю, отвечал Данди. - Теперь, голубушка, ты принесла нам водки, горячей воды, сахару, всего что нужно, так" можешь уйдти. Мы, видишь ли, хотим кой о чем переговорить.

Служанка ушла, заперла дверь и задвинула огромный засов.

Как только женщина вышла, Данди огляделся вокруг, приложил ухо к замочной скважине, как будто стерег выдру, и уверившись, что никто не подслушивает, возвратился к столу, налил себе, как он выразился, куражу, помешал в камине уголья и начал рассказ важным и значительным тоном, совершенно отличным от обыкновенного голоса его.

-- Видите ли, капитан, я ездил дня на три в Эдинбург; надо было похоронить одну родственницу, и я надеялся, что после нея достанется кое-что на мою долю; но везде неудача; что будешь делать? Кроме того, у меня были там еще делишки по суду, да не об этом речь. Словом, я покончил дела и возвратился домой. На другой день поутру пошел я посмотреть на стада, и думаю себе: дай-ка зайду на Тоутгонскую вершину, ту самую, где наша спорная межа с Джоком Дастоном. Подходя уже к месту, вижу идет мне кто-то на встречу, только не из пастухов; а встретить тут чужого странно. Подхожу ближе, вижу, Тод Габриель, ловчий. Я удивился и спрашиваю: что ты здесь на горе делаешь без собак? Не уж-то охотишься за лисицами один?

-- Нет, говорит, - я вас ищу.

-- А! тебе, Габриель, спрашиваю его, верно нужно что нибудь на зиму?

-- Нет, говорит, - я не за тем вас искал. Вы ведь интересуетесь капитаном Брауном, который гостил у вас, да?

-- Ну, конечно, говорю я, - что-ж дальше?

-- А то, говорит он, - что есть другие, которые интересуются им еще больше, и которых я должен слушаться. Я не но своей воле пришел рассказать вам об нем неприятные вести.

-- Жаль, говорит, - я должен сказать вам, что его посадят в портанферискую тюрьму, если он не позаботится сам о себе. Отдан приказ схватить его, как только он выйдет на берег приезжая из Алонби. Если вы желаете ему добра, ступайте в Портанфери, да не жалейте копя. Если он уже в тюрьме, не отходите от него дня два и сидите у него день и ночь: ему понадобится приятель с доброю рукою и сердцем, Не пренебрегайте этим: иначе вы раскаетесь раз, но на всю жизнь.

-- Да скажи, пожалуйста, как же ты все это узнал? спросил я. - Отсюда до Портанфери не близко.

-- Не спрашивайте, отвечал он, - тот кто принес эту весть, ездил день и ночь. Вы должны отправиться немедленно, если хотите сделать добро. Больше мне нечего вам говорить.

С этими словами он сел на землю, и сполз по горе в долину, куда уже нельзя было ехать за ним верхом. Я воротился в Чарлизгоп посоветоваться с женою, потому что не знал что делать. Глупо, думал я, бежать Бог весть куда и зачем, на основании слов такого негодяя-бродяги. Но, Господи, Боже мой! Жена уж надоумила: какой стыд, говорит, если с ним что нибудь случится, а ты мог бы помочь. Да и письмо ваше получил я в то же время. Вот я и открыл шкатулку, да взял банковые билеты на случай, если понадобятся, а дети побежали седлать Думпля. К счастью, я ездил в Эдинбург на другой лошади, так что Думпль был свеж как розан. Васп побежал за мной, точно знал куда я еду, бедняжка! И вот я здесь, проехав шестьдесят миль, или около того. Я посадил Васпа перед собою на седло, и бедняжка тридцать миль качался как дитя.

друг действует в его пользу. Не от вас ли я слышал, спросил он Динмонта, что этот Габриель родом цыган?

-- Так думают, отвечал Данди, - да оно и похоже на правду, этот народ всегда знает что с кем случилось, и вести доходят до них чрезвычайно скоро. Я позабыл сказать вам: что старуху, которую мы видели в Бьюкасле, отыскивают очень деятельно; шериф разослал сыщиков в Лаймстен-Эдж, в Эрмитедж и в Лидль; ей обещают пятьдесят фунтов, не меньше, если она явится. Судья Форстер, говорили мне, дал в Кумберланде предписание задержать ее, и там перешарили все домы. А все-таки её не возьмут, если она не захочет.

-- Отчего же? спросил Бертрам.

-- Не знаю. Оно глупость, конечно, по говорят, у нея есть семена папоротника, и что она посредством их может переноситься куда хочет, как Джок, убийца великанов, в балладе, с его платьем невидимкой и сапогами-скороходами. Она у цыган нечто в роде королевы; ей, говорят, больше ста лет, и она появилась здесь с таборами, пришедшими во время изгнания Стюартов. Если она сама не может спрятаться, так знакома с тем, кто может ее спрятать еще лучше, - это верно. Досадно, я не знал что это Мег Мерилиз когда встретился с него у Тиб Мумис; я говорил бы с нею иначе,

Бертрам с большим вниманием слушал рассказ, так близко подходивший к тому что он сам знал о цыганской сивилле. Подумав с минуту, он полагал, что можно, не нарушая данного слова, сообщить все виденное им в Дернклюге Динмонту, очевидно питавшему глубокое уважение к Мег. Он рассказал все происшествие, часто прерываемый восклицанием Динмонта: "да, найдите-ка другую такую!"

"Да, я все-таки говорю: у этих цыган много и хорошого и дурного, а если они может быть связываются с дьяволом, так это их дело, а не наше. Я очень понимаю почему она убирала тело умершого. Эти черти контрабандисты, если кого нибудь из них убьют в схватке, посылают за кем нибудь в роде Мег, чтоб одеть тело; в этом вся их похоронная церемония, а потом мертвого бросают в землю как собаку, без всяких обрядов. Уж у них таков обычай: тело должно быть убрано, при кончине должна быть старуха и петь молитвы, баллады и заклинания, как они говорят, - а ведь не позовут священники прочесть отходную! У них уж изстари так ведется. Я думаю, это был один из убитых под Вудбурном, когда они сожгли его.

-- Вудбурн не горел, отвечала. Бертрам.

-- Тем лучше для жильцов его, сказал фермера.. - А у нас рассказывали, что там и камня на камне не осталось. Однако там все-таки дрались, и должно быть была славная потеха. Поверьте, это была, один из убитых в деле, а чемодан ваша, взяли цыгане, найдя экипаж в снегу, - они не пропустить такого случая. Ведь это пришлось им кстати, как ручка от кружки с пивом.

-- Однако, если эта женщина между ними королева, почему она не заступилась на меня открыто и не возвратила мне моей собственности?

-- Почем знать! Она много кое-что может говорить им, да и они могут сделать что вздумается, если искушение сильно. Кроме того, с ними были и контрабандисты, - это их всегдашние союзники, - а ими управлять ей не так-то ловко. Я слышал, что цыгане знают, когда контрабандисты приедут, где выйдут на берега., и знают это лучше тех, кто с ними торгует. Вдобавок она не совсем в здравом уме.. Правду ли она предсказывает, или нет, но сама, говорить, крепко верить в свои предсказания, и даже по ним всегда располагаеть свои поступки. Она никогда не пойдет, прямой дорогой к колодцу... Да, чорта, возьми вашу историю с колдовством и мертвецами и всякой всячиной, что и в сказке не вычитаешь! Но тише: тюремщик идет.

"Мы для вас целым часом позже хотели запереть ворота, мистера. Динмонт, но теперь пора нам домой", сказал он.

-- Домой? Я намере, ночевать здесь. Вот у капитана лишняя кровать.

-- Невозможно, отвечал тюремщик.

-- Возможно, говорю я вам, и не встану с места. Выпейте стакан.

Мак-Гуфог выпил и повторил свое возражение. "Это против правил; вы не сделали никакого преступления".

-- По я говорю вам, мистер Динмонт, что это против правил, и что я могу потерять место.

-- Я скажу только две вещи, Мак-Гуфог: вы знаете, кто я, и знаете, что не стану освобождать арестанта.

-- Я почему я это знаю! отвечал тюремщик.

-- Л! Если вы не знаете этого, так знаете вот что: вам приходится иногда бывать во делам в нашей стороне. Если вы позволите мне спокойно провести ночь с капитаном, я вдвое заплачу за ночлег; если нет, так в первый раз, как будете в Лидедэле, обещаю угостить вас сотнею палок первейшого сорта.

все двери темницы. Когда кончилась эта церемония, колокол на городской башне пробил девять часов.

-- Теперь хоть еще и рано, сказал фермер, заметив что Бертрам бледен и утомлен, - однако, я думаю лучше прилечь, если вы не хотите еще немного выпить. Да вы не питух, я тоже, разве в компании или на дороге.

Бертрам охотно согласился на предложение своего друга, но взглянув на постель не решился лечь раздетый на белье мисис Мак-Гуфог.

-- Я тоже думаю, капитан, сказал Данди. - На этой постели как будто валялись все санкугарские угольщики. Но сквозь мой плащ ничего не проберется. Сказав это, он бросился на кровать с такою силою, что она затрещала, и через несколько минут послышалось несомненное доказательство, что он спит. Бертрам, сняв сапоги и верхнее платье, лег на другую постель. Странная судьба его, таинственность его окружавшая, преследование от врагов и покровительство друзей, неизвестных и принадлежавших к низшему классу народа, с которым не имел никаких сношений, все это занимало несколько времени его мысли. Усталость взяла однако свое, и он скоро заснул крепко, подобно своему товарищу. Оставим их в счастливом забвении и разскажем читателю кое-что другое, происходившее в то же время.