Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава LXVIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава LXVIII (старая орфография)

ГЛАВА LXVIII.

Возвратимся в Портанфери к Бертраму и его бравому приятелю, невинным обитателям здания, воздвигнутого для преступников. Фермер спал мертвым сном.

Но первый, тяжелый сон Бертрама прошел далеко до полуночи, и он уже не мог снова впасть в это состояние забвения. Неизвестность тревожила его душу; какая-то тяжесть давила тело. Главною причиною того был спертый воздух маленькой спальни. Потерпев несколько времени удушающее чувство такой атмосферы, он встал чтоб отворить окно и освежить воздух. Увы! Первая попытка напомнила ему, что он в тюрьме, построенной для заключения, а не для удобства, и поэтому средства освежать воздух не даны в распоряжение её несчастных обитателей.

Несколько минут стоял он у непослушного окна. Маленький Васп, не смотря на усталость со вчерашней дороги, соскочил с постели вслед за своим господином, и ластился у ног его, выражая ворчанием свою радость, что опять вместе с ним.

Выжидая, чтоб лихорадочное движение, волновавшее кровь его, успокоилось и перешло в дремоту, Бертрам стоял несколько времени глядя на море.

В это время был полный прилив, и волны с глухим шумом раскатывались у подножия тюрьмы. По временам, широкая волна касалась бруствера, защищавшого фундамент здания, и разбивалась о него с большим ревом, чем о песчаный берег. Вдали, при неверном свете луны, закрытой туманами, катились, смешивались и перегоняли друг друга бесконечные волны океана.

-- Дикое, мрачное зрелище! думал Бертрам. - Так бурные волны судьбы носят меня по миру с самого детства. Когда кончится эта неизвестность? Когда мне позволено будет подумать о мирном крове, где я мог бы спокойно, без страха и волнений, заняться искуствами, от которых насильственно отвлекала меня до сих пор судьба? Ухо фантазии, говорят, может среди рева волн разслышать голос морских нимф и тритонов: я желал бы иметь такой слух, желал бы чтоб вышла из пучины какая нибудь сирена или Протей, и разгадала мне это странное сплетение случаев, опутавшее меня своею сетью... Счастливый друг! продолжал он, глядя на постель, где лежал здоровяк Динмонт: - твои заботы ограничиваются тесным кругом здоровых и прибыльных занятий. Ты можешь оставить их по произволу и наслаждаться глубокими, покоем тела и души, плодом полезных трудов твоих.

В эту минуту, размышления его были прерваны Васном, который, покушаясь вспрыгнуть на окно, начали, ужасно визжать и лаять. Звуки эти коснулись слуха Динмонта, но не разсеяли видения, перенесшого его из жалкой комнаты на свежий воздухи, его зеленых гори.. "Куси, Ярроу, эту его, ату!" ворчал они. сквозь зубы, воображая, без сомнения, что говорит своей овчарке, травя какого нибудь познанного гостя на пастбище. На продолжающийся лай таксы отвечал басистый голос дворовой собаки, долго молчавшей и издававшей только отрывистый вой, когда месяц выглядывал из-за туч. Теперь лай её сделался продолжительным и злым, и казалось был возбужден чем-то другим, кроме безпокойства Васпа, подавшого знак тревоги. Бертрам с большим трудом мог успокоить свою таксу; она перестала лаять, по продолжала глухо ворчать.

Это обстоятельство привлекло внимание Бертрама; он заметил на море лодку и среди шума волн разслушал удары весел и голоса людей. - Запоздавшие рыбаки, думал он, - или может быть контрабандисты с острова Мана. Однакоже, они очень смелы, что так близко подъезжают к таможне, где должна быть стража. Лодка велика, походит на шлюпку, и в ней много народа; может быть она принадлежит таможне. - Бертрам еще более убедился в этом последнем предположении, когда увидел, что лодка причалила в небольшой пристани за таможней. Из лодки вышли один за другим двадцать человек, и тихонько пробираясь по узкому проходу между таможней и тюрьмой, исчезли из вида. Только двое остались сторожить лодку.

Сначала шум весел, а потом людской говор вполголоса пробудил всю ярость ценного сторожа. Он залился таким ужасными, и продолжительным лаем, что разбудил своего господина, такую же сердитую собаку, как он сам, и господин его кричал из окна: "Что там, Теарум. что такое? Цыц, цыц, чтоб ты издох!" Но слова его нисколько не уменьшили лая, и тюремщик не мог разслышать за ним подозрительного шума, о котором извещала собака. По самка двуногого цербера была одарена слухом более тонким, чем супруг её. Она в свою очередь стояла у окна и говорила: "Ступай-ка вниз, да вели спустить собаку: они ломают дверь в таможне, а этот старый хрыч Гэзльвуд отозвал к себе караул. Да что! Ты мокрая курица!" - и амазонка пошла сама приняться за дело, между теми, как муж её, заботясь больше о сохранении порядка внутри, чем безпокоясь о нападении снаружи, пошел от комнаты до комнаты осмотреть, надежно ли заперты арестанты.

Шум, о котором мы говорили, происходил в передней части дома, и Бертрам не мог разслушать его ясно, так как комната его была на задней половине, окнами к морю. Он однакоже слышал, что в доме шумят и стучат, что вовсе не согласовалось с мрачным уединением тюрьмы в час полуночи, так же как и прибытие лодки с вооруженными людьми в такое время. Из всего этого Бертрам заключил, что в тюрьме происходит что-то необыкновенное. Он начал будить Динмонта толкая его в плечо. "Э! а! у! Еще рано вставать, Эли", проворчал горец сквозь сон. Но разбуженный более сильным толчком, он вскочил, и протирая глаза, спросил: "Что такое? Скажите, ради Бога!"

-- Не знаю, отвечал Бертрам, - или дом загорелся, или случилось что нибудь необыкновенное. Не чувствуете ли вы дыма? Слышите, как стучат дверьми в доме и кричат снаружи? Уверяю вас, случилось что нибудь необыкновенное. Вставайте, ради Бога, и будемте на стороже.

При мысли об опасности, Динмонт вскочил смелый и бодрый, как бывало предки его при виде сторожевых огней. - Чорт возьми, капитан! Скверное место: днем не выпускают, а почью не дают спать. Я тут двух недель не высидел бы. Эк шумят! Досадно, нет у нас свечки! Васн, Васн! Тише! Молчи же! Дай нам разслушать, что там делается. Да замолчишь ли ты, чтоб тебя!...

Они напрасно рылись в золе, желая найти огонь и зажечь свечу. Шум снаружи продолжался. Динмонт в свою очередь подошел к окну. - Боже мой! воскликнул он. - Капитан! Подите сюда! Посмотрите! Они ворвались в таможню!

Бертрам поспешил к окну и ясно увидел шайку контрабандистов и мошенников всякого сорта. Одни из них держали зажженные факелы, другие стаскивали боченки и тюки в шлюпку, оставшуюся в пристани и к которой пристали между тем две или три рыбачьи лодки. Они нагружали их поочередно, и одна или две уже отплыли с добычей в море.

-- Это ясно само собою, сказал Бертрам; - по я думаю, тут случилось еще что нибудь похуже. Не чувсвуете ли вы как сильно пахнет дымом? Или мне так кажется?

-- Кажется? отвечал Динмонт, - да тут пахнет дымом как в трубе. Чорт возьми! Если они залегли таможню, так огонь доберется и сюда, и мы сгорим тут как смоленое дерево. Это ужасно! Сгореть ни за что, ни про что, как колдуны! - Мак-Гуфог! Эй! кричал он во все горло, - если ты хочешь быть цел, выпусти нас! Слышишь?

В это время показалось пламя, и густые облака дыма пронеслись мимо окна, где стояли Бертрам и Динмонт. По временам густой дым движением воздуха застилал все от их взоров; иногда багровый свет освещал берег, море и суровые лица людей, с живою деятельностью нагружавших лодки. Огонь распространялся с силою, и пламя огромными языками вылетало из каждого окна горящого здания; головни летели за ветром на близлежащую тюрьму, и черный дым разстилался во всей окрестности. Далеко и громко раздавались клики яростной толпы. К торжествующим контрабандистам присоединилась вся чернь небольшого городка и окрестных деревень, пробужденная и приведенная в движение пожаром, не смотря на поздний час ночи: одни явились как участники вольной торговли, большая же часть из любви к тревоге и зрелищу несчастий, - любви столь естественной в простом народе.

огня. Между тем, послышалось новое и сильное нападение на ворота тюрьмы, которые скоро уступили топорам и ломам. Тюремщик, трус в такой же степени, как хвастун, бежал с более храброю своею женою. Прислуга его безпрекословно выдала ключи. Освобожденные преступники, с неистовыми криками приветствуя свободу, пристали к освободившей их шайке.

Посреди этой тревоги, трое или четверо главнейших контрабандистов ворвались в комнату Бертрама с факелами и вооруженные саблями и пистолетами. - Der deyvil! воскликнул предводитель их: - вот наш молодец! и двое из них в ту же минуту схватили Бертрама. Но один из них шепнул ему на ухо: "не сопротивляйтесь, пока не выйдем на улицу". Тот же человек нашел случай сказать Динмонту: "следуйте за вашим другом, и помогите ему, когда будет пора".

Динмонт послушался и последовал за Бертрамом, которого контрабандисты потащили по коридору, затем с лестницы, через двор, освещенный пожаром, и наконец в узкую улицу перед воротами. В общем смятении, шайка но необходимости разсыпалась в разные стороны. Быстрый топот, как будто от скачущого отряда, увеличил замешательство. "Hagel and Wetter! Это чтожрикнул начальник. - Стойте вместе, дети! смотрите за арестантом!" - Но, не смотря на это приказание, двое, которые вели Бертрама, отстали от других.

Впереди послышались крик и шум схватки. Толпа пришла в ужасное движение: одни хотели бежать, другие защищаться. Раздались выстрелы, и светлые сабли драгун заблистали над головами мошенников. "Теперь", сказал шопотом державший Бертрама за левую руку, тот самый, который подал ему совет и прежде, "теперь освобождайтесь от другого и следуйте за мною".

Бертрам, вдруг рванувшись с силою, легко освободился от рук проводника, державшого его за ворот справа. Проводник схватился было за пистолет, но пал от удара Динмонта, против которого не устоял бы кажется и бык.

Никто не преследовал их. Внимание контрабандистов было очень неприятно занято внезапным появлением Мак-Морлана и конного отряда. Слышно было, как шериф громким, мужественным голосом требовал, чтоб незаконное сборище разошлось под опасением собственной жизни. Мак-Морлан поспел бы сюда еще рано, чтобы отвратить всякое покушение на таможню, но на дороге получил ложное известие, что контрабандисты выйдут на берег в Элангоанском замке. Почти два часа пропало вследствие этого ложного доноса; не нарушая справедливости, можно предположить, что Глосин, которого так сильно интересовала удача дерзкого покушения в эту ночь, старался сманить Мак-Морлана с настоящей дороги, узнав об удалении отряда из Гэзльвудского замка, что конечно скоро дошло до его тревожного слуха.

Между тем Бертрам следовал за проводником вместе с Динмонтом. Крики людей, лошадиный топот и пистолетные выстрелы слабее и слабее долетали до их слуха. В конце темного переулка они нашли карету, запряженную четверней. "Здесь ли ты, во имя Бога?" сказал проводник, обращаясь к кучеру. Здесь, отвечал Джок Джабос, - дай Бог поскорее убраться.

-- Так отворяй дверцы. Садитесь, господа! Вы скоро будете в безопасном месте. А вы, сказал он Бертраму, - не забудьте обещания, данного цыганке.

"Страшюе дело! сказал Динмонт. Ну, авось ничего не случится. А что будет с Думплем? Я бы лучше сидел на его спине, чем в карете самого герцога, дай Бог ему здоровья".

"Там вы можете распорядиться на счет своей лошади, которая верно преспокойно стоит в своей конюшне", прибавил Бертрам.

-- Хорошо; быть так, отвечал Данди. Лишь бы выйдти из этого сундука на колесах, а там вряд ли им удастся везти нас куда нам не будет угодно.

При этих словах, карета вдруг поворотила в сторону, и в левое окно её они увидели вдали деревню, ярко освещенную огнем, который охватив магазин с водкою поднимался огромным, великолепным огненным столбом. Не долго они могли любоваться этим видом, потому что карета, поворотив опять в другую сторону, покатилась по дороге через парк, в совершенной темноте, но с прежней быстротою.