Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава XLIX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава XLIX (старая орфография)

ГЛАВА XLIX.

Перепесемся опять в Вудбурн. Читатель вспомнит, что мы оставили его, когда полковник давал кое-какие приказания своему приближенному слуге. Когда он возвратился в залу, разсеянность его и необыкновенное выражение задумчивости и безпокойства на лице поразили молодых девиц. Маннеринг был однакож не такой человек, которого даже наиболее любимые им особы могли бы разспрашивать о причине его душевных движений. Настало время пить чай, и все молча уселись около стола, как вдруг к воротам подъехал экипаж, и звон колокольчика известил о приезде гостей. Нет, сказал Маннеринг, - это для них слишком рано.

Через минуту, Барис, отворив дверь залы, доложил о приезде Плейделя. Адвокат вошел; хорошо вычищенный черный кафтан, напудренный парик, кружевные мапшеты, коричневые шелковые чулки, лакированные башмаки и золотые пряжки ясно говорили, с какою заботливостью старый джентльмен приготовлялся явиться в дамском обществе. Маннеринг дружески пожал ему руку, говоря: "вас-то именно желал я видеть в эту минуту".

-- Я говорил вам, отвечала. Плейдель, - что воспользуюсь первым случаем. Я рискнул оставить суд на неделю во время заседаний - жертва не малая! но думал, что может быть буду вам полезен, и в то же время мне надо сделать здесь один допрос. Однако не угодно ли вам представить меня вашим барышням? А! одну из них я тотчас узнал бы по фамильному сходству! Очень рад вас видеть, мис Люси. - И обмяв Люси он от души поцеловал ее в обе щеки; она молча и краснея позволила ему эту любезность.

-- On n'arrête pas dans un si beau chemin, продолжал веселый старик, и когда полковник представил ему Джулию, он точно также распорядился и с её хорошеньким личиком. Джулия усмехнулась, покраснела и отступила. - Тысячу раз прошу прощения, сказал адвокат с поклоном, вовсе не неловким: - лета и старый обычай дают мне некоторые привилегии; и я не знаю, досадовать ли что имею на них право, или радоваться что представился такой приятный случай воспользоваться ими.

-- Если вы будете говорить такия любезности, отвечала смеясь мис Маннеринг, - мы начнем сомневаться, должно ли признать права, на которые вы опираетесь.

-- Уверяю тебя, Джулия, сказал полковник, - ты нрава: господин адвокат человек опасный. В последний раз, когда я имел удовольствие его видеть, я застал его с красавицей, назначившей ему свидание в восемь часов утра.

-- Да, полковник, по вы должны были прибавить, что я больше обязан моему шоколаду, чем себе самому, за снисхождение со стороны такой особы, как Ревека.

-- Это напоминает мне, мистер Плейдель, сказала Джулия, - что я должна предложить вам чаю, предполагая что вы уже обедали.

-- Из ваших рук для меня все будет приятно, отвечал светский юрист. - Я уже обедал, то есть как обедают в шотландской гостинице.

-- То есть почти что нет, прибавил полковник, протягивая руку к звонку; - позвольте дать-кое какие приказания.

-- Говоря правду, отвечал Плейдель, - я не хотел бы этого позволять, потому что уж сам распорядился. Я остановился внизу на минуту, чтоб спять штиблеты, - они немножко широки на мои ноги, прибавил он, глядя с самодовольствием на ноги, вовсе недурные по его летам - и переговорил уже с Парисом и с кем-то другим, думаю с ключницей, очень смышленой женщиною; мы решили, tota re perspecta {После основательного обсуждения.} (извините за латинь, мис Маннерингт!), что к вашему легкому семейному ужину прибавят более существенное блюдо из двух диких уток. Я изъяснил ключнице, с тою же глубокою почтительностью, свои бедные мысли о соусе, и мы сошлись во мнениях об этом предмете. Если позволите, я дождусь уже уток, чтоб съесть что-нибудь солидное.

-- И мы поужинаем пораньше, прибавил полковник.

-- Извольте, отвечал Плейдель - только с условием: чтоб не разстаться с таким прекрасным обществом ни минутою раньше обыкновенного. Я придерживаюсь мнения моего друга Пуриста {См. Прилож. VIII, лорд Монбодо.}: я люблю coenatn, ужин древних, веселую беседу и круговую чашу, которая смывает с сердца паутину, сотканную в течение дня трудами и заботой.

Живая речь и взгляды Плейделя, спокойствие, с которыл он распоряжался в делах своего эпикуреизма как дома, понравились девицам, и в особенности мис Маннеринг, оказывавшей адвокату очень лестное внимание. Много хорошого, чего нам некогда передать, было сказано за чайным столом.

Когда убрали чай, Маннеринг взял Плейделя за руку и повел в маленький кабинет возле залы; там, по семейному обычаю, по вечерам всегда горели свечи на столе и огонь в камине.

-- Вижу, сказал Плейдель, - вы хотите сказать мне что нибудь об элангоанских делах. - Земные или небесные вести? Что скажет мой воинственный Альбумазар? Вычислили ли вы события будущого? Советовались ли с Эфемеридами, Альмоходеном, Альмутеном?

-- Нет, господин адвокат, отвечал Маннеринг; - вы единственный Птоломсй, к которому я намерен обратиться в настоящем случае. Второй Просперо, я изломал свой жезл и бросил книгу свою в глубь, неизмеримую для лота. Тем не менее, у меня есть важные новости. Мег Мерилиз, наша египетская сивилла, явилась сегодня Домини и кажется перепугала его не на шутку.

-- В самом деле?

-- Да; она даже оказала мне честь вступить со мною в переписку, предполагая что я так же глубоко посвящен в астрологическия таинства, как в то время когда мы встретились с нею в первый раз. Вот письмо её, переданное мне Домини Сампсоном.

-- Читайте вслух, сказал Маннеринг.

-- Попробую, отвечал адвокат.

"Вы хорошо ищете, да не умеете сыскать; вы поддерживаете павший дом, но не знаете, что он готов подняться вновь. Приложите руку к делу близкому, как прилагали взоры к разгадке будущого. Прикажите, чтоб ваша карета в десять часов вечера была в конце Крукедайкской улицы в Портанфери, и чтоб в ней привезли в Вудбурн тех, кто спросит кучера: "Здесь ли ты, во имя Бога"?

Очень таинственное послание! И кончается стихами, достойными кумской сивиллы. Что же вы сделали?

-- Что? отвечал Маннеринг как будто неохотно. - Я боялся пропустить случай разъяснить это дело. Эта женщина может быть сумасшедшая, и слова её - следствие видений её фантазии; но вы полагали, что ей известно об этой странной истории больше, нежели она говорит.

-- И так, сказал Плейдель, - вы послали экипаж в назначенное место?

-- Вы станете смеяться, если я скажу, что послал, отвечал полковник.

-- Кто? Я? Нисколько! Я думаю, что ничего нельзя было сделать благоразумнее.

-- Да, конечно, отвечал Маннеринг, довольный что избежал смешного; - весь риск в том, что пропадут деньги за наем экипажа; я послал туда наемную карету четверней из Кипльтрингана, дав кучеру наставление согласно с письмом; если все это пустяки, то лошадям придется промерзнуть ночь.

-- А я думаю, что выйдет иначе, отвечал адвокат. - Эта женщина до тех пор играла свою роль, пока сама начала в нее верить; или если она и совершенная обманщица, которая не может быть извинена и тенью веры в свои собственные предсказания, она все-таки может быть захочет поддержать свою роль... Знаю только то, что допрашивая ее обыкновенными способами я ничего не мог от нея узнать; всего благоразумнее будет предоставить ей открыть все, как ей угодно. Имеете вы еще что нибудь сказать, или воротимся к дамам?

-- Право, я в таком тревожном состоянии, отвечал полковник, - но больше нечего рассказывать. Я буду только считать минуты до возвращения кареты; вы конечно не ждете её с таким нетерпением?

-- Конечно, петь; по навык делает все, отвечал адвокат, более опытный в таких делах. - Этот случай чрезвычайно интересует меня, но я дождусь развязки терпеливо, если дамам угодно будет угостить нас музыкой.

-- С помощью диких уток? спросил Маннеринг.

-- Без сомнения, полковник; безпокойство адвоката об участи самого интересного процеса редко лишает его сна и апетита {См. Прил. IX. Безсонные ночи адвоката.}. Однакоже, мне очень хочется услышать стук возвращающейся кареты.

С этими словами он встал и вошел в другую комнату. Мис Маннеринг по его просьбе села за арфу и акомпанировала мис Люси, очень мило певшей родные песни; потом Джулия сыграла с большим искуством несколько сонат Скарлати. Старый адвокат, сам скрипевший немного на виолончели и бывший членом музыкального общества в Эдинбурге, был так восхищен этим препровождением времени, что ни разу не вспомнил о диких утках, пока Барис не доложил, что ужин готов.

-- Скажи мисис Алан, чтоб у нея что нибудь было наготове, сказал полковник. - Я жду... то есть, может случиться, что кто нибудь сегодня еще приедет, а люди чтоб не ложились спать и не затворяли ворот у подъезда, пока я не прикажу.

-- Господи! сказала Джулия, - да кого же вы ждете еще сегодня?

-- Кое-кого; люди мне незнакомые говорили, что приедут сегодня по одному делу; впрочем, это не наверное, отвечал отец её не без замешательства: он не перенес бы, еслиб обманутое ожидание сделало смешною его догадливость.

-- Мы не простим им этого посещения, сказала Джулия, - если они нарушат нашу беседу и не будут так же веселы и любезны, как мистер Плейдель, мой друг и поклонник, - по его собственному признанию.

-- Пожалуйста, не говорите об этом, прервала его Джулия: - вы нравитесь нам больше так, как вы теперь. Утрехт! Господи помилуй! Я уверена, что вы с тех пор постоянно были заняты уничтожением в себе своего голландского воспитания.

-- О! извините, мис Маннеринг, отвечал адвокат, - что касается до любезности, то голландцы гораздо образованнее, чем предполагают их ветренные соседи. Внимание и привязанность их постоянны, как часы с репетицией.

-- Это скучно, заметила Джулия.

-- Спокойствие души их неизменно, продолжал Плейдель..

-- Еще лучше! воскликнула Джулия.

-- К тому же, поклонник ваш, продолжал старый beau garèon, - готов подавать вам шаль, ставить жаровню в ноги, возить вас на санях по льду и на колесах в пыли целые триста шестьдесят пять дней, умноженные на шесть, и на две тысячи сто девяносто первый день, в который, сколько могу сообразить на-скоро, не считая високосных годов, кончается предположенный цикл любви, вы можете дать ему отставку без особенных причин и объяснений, и нежным чувствам вашим нечего безпокоиться о последствиях такого поступка для мейпгера.

-- Да, отвечала Джулия, - это уж истинно голландская рекомендация, мистер Плейдель; стекло и сердце теряют все свое достоинство, утрачивая ломкость.

-- Что касается до этого, мис Маннеринг, то так же трудно найдти сердце, которое сокрушится от неудачи, как стекло, могущее уцелеть от удара. На этом основании я распространился бы о достоинствах моего собственного сердца, еслиб мистер Сампсон не закрыл уже глаз и не сложил рук, ожидая конца нашего разговора, чтоб произнести молитву. И сказать правду, эти утки смотрят очень апетитно. - С этими словами адвокат сел за стол и оставил на минуту свою любезность, чтоб сделать честь привлекательным предметам, стоявшим перед ним на столе. Несколько времени он не говорил ни слова, и заметил только, что утки зажарены превосходно, и что мисис Алан выше всякой похвалы изготовила соус из бургонского вила, лимона и кайенского перца.

-- Вижу, сказала мис Маннеринг, - что в первую же ночь, когда мистер Плейдель объявил себя моим поклонником, у меня явилась страшная соперница.

-- Простите великодушно, отвечал адвокат. - Но только ваша жестокость могла заставить меня приняться за хороший ужпп в вашем присутствии. Могу ли я перенести вашу суровость, не подкрепляя сил своих? И по той же причине, а не по чему другому, я попрошу позволения выпить за ваше здоровье.

-- Это вероятно также утрехтский обычай, мистер Плейдель?

-- Извините: сами французы, - народ по преимуществу любезный, называют своих трактирщиков restaurateurs, без сомнения желая этим выразить, что они подкрепляют влюбленного, убитого жестокостью своей любезной. Мое собственное положение требует сильной помощи, и я принужден попросить у вас еще одно крыло, мистер Сампсон, не отказываясь впрочем от тартинки, которую после попрошу у мис Бертрам. Пожалуйста, не режьте крыла, оторвите его; Барис поможет вам; благодарю вас покорно; - пожалуйста, Барис, стакан пива.

Между тем как старый любезник, довольный живостью и вниманием мис Маннеринг, болтал, забавляя и ее и себя, нетерпение полковника начинало выходить из границ. Он не сел за стол под предлогом, что никогда не ужинает; он ходил по столовой скорыми и нетерпеливыми шагами, то отворял окно и глядел в темное поле, то как будто прислушивался к отдаленным звукам приближающагося экипажа. Наконец, нетерпение овладело им до того, что он оставил комнату, надел шляпу и плащ и пошел по дороге, как будто это могло ускорить приезд ожидаемых лиц.

-- Я желала бы, сказала мис Бертрам, - чтоб полковник не рисковал выходить ночью. Вы верно слышали, мистер Плейдель, какое ужасное происшествие с нами случилось?

-- И вскоре потом мы были встревожены мстительностью одного из этих негодяев, продолжала мис Бертрам.

-- Когда ранили молодого Гэзльвуда? - я и об этом слышал.

-- Вообразите, любезный мистер Плейдель, продолжала Люси: - как испугались мы с мис Маннеринг, когда на нас бросился вдруг разбойник, ужасно сильный и с презлым лицом.

-- Надо вам сказать, мистер Плейдель, вставила Джулия, будучи не в состоянии подавить негодования на такой отзыв о любимом ею человеке: - что молодой Гэзльвуд так хорош в глазах наших молодых лэди, что возле него всякий кажется чудовищем.

и может быть ваши лэди правы. Но не смотря на ваше презрение, смею вас уверить, что если вы хотите видеть красавцев, то должны отправиться в Голландию; самый красивый мужчина, какого я видел, был голландец, не смотря на то, что его звали Ванбост, Ванбустер, или что-то варварское в этом роде. Теперь он уже верно не так хорош.

Джулии в свою очередь пришлось смешаться при нечаянной выходке любезного адвоката; но в эту минуту полковник возвратился в комнату. - Все еще ничего не слышно, сказал он, - по мы по разойдемся. - Где Домини Сампсон?

-- Здесь, полковник.

-- Что это вы читаете, мистер Сампсон?

-- Это творения ученого Де-Лиры; я желал бы узнать мнение мистера Плейделя, если ему есть время, на счет одного.спорного места.

другого раза.

Домини закрыл огромный фолиант, удивляясь как может такой ученый человек, как Плейдель, предаваться таким ничтожным забавам. По адвокат, не заботясь о том, что теряет высокое мнение о своей учености, налил себе полный стакан бургонского, и попробовав голос немного уже утраченный, смело предложил спеть песню: "Нас трое бедных моряков", и выполнил свою партию с большим успехом.

-- Не увянут ли розы ваши от долгой безсонницы, мои молоденькия барышни? спросил полковник.

-- Нисколько, отвечала Джулия. - Друг наш, мистер Плейдель, грозится сделаться завтра учеником мистера Сампсона, и потому мы должны пользоваться победою сегодня.

Они исполнили еще одну музыкальную пьесу, и потом между ними завязался живой разговор. Наконец, когда первый удар колокола после полуночи уже давно прозвучал в ночном мраке, и скоро должен был раздаться новый звон, Маннеринг, которого нетерпение уже давно перешло в безнадежность, посмотрел на часы и сказал: "Теперь уж нечего их больше ждать". Однако в то же самое мгновение... но это будет предметом следующей главы.