Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава L

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава L (старая орфография)

ГЛАВА L.

Едва Маннеринг положил часы в карман, как услышал далекий и глухой шум. "Это экипаж наверно!.. Нет, это ветер шумит по голым деревьям. Подойдите, пожалуйста, к окну, мистер Плейдель". Адвокат, с большим шелковым платком в руке, был в это время занят интересным разговором с Джулией; он последовал однакоже приглашению полковника, повязав предварительно платок около шеи, чтоб не простудиться. Звук колес стал ясно слышен, и Плейдель, как будто сохранив все свое любопытство для этой минуты, бросился из комнаты. Полковник позвонил и приказал Барнсу проводить приехавших в особую комнату, - он не знал еще кого увидит. Но карета подъехала прежде чем приказание его могло быть исполнено. Минуту спустя, Плейдель вскричал: "Да это наш лидсдэльский приятель с другим молодцом того же разбора". Голос его остановил Динмонта, который узнал адвоката с равным удовольствием и неожиданностью. "А! это вы! Ну, так значит все ладно".

Пока фермер остановился, чтоб отвесить свой поклон, Бертрам, ослепленный внезапным светом и отуманенный запутанностью своего положения, почти без сознания вошел в отворенную дверь гостиной, и на самом пороге встретился с полковником, шедшим из нея. При ярком свете комнаты нельзя было не узнать в ту же минуту Бертрама: а он был столько же поражен, очутившись в обществе, вовсе неожиданном, сколько и хозяева, увидев вдруг человека, о котором и не думали. Надо вспомнить, что каждый из присутствовавших имел свои причины ужаснуться при входе человека, которого с первого раза можно было принять за привидение. Манисрит видел пред собою убитого им, как он думал, в Индии. Джулия узнала в нем друга своего сердца в странном и опасном положении, а мис Бертрам - разбойника, выстрелившого в Гэзльвуда. Бертрам, полагая что безмолвное и неподвижное изумление полковника проистекает от неприятного чувства видеть его у себя в доме, поспешил сказать, что он явился не добровольно, и что не знал даже куда везут его.

-- Мистер Браун, кажется? сказал Маннеринг.

-- Да, отвечал молодой человек скромно, но с твердостью, - тот самый, которого вы знали в Индии. Надеюсь, что старые отношения наши не помешают мне просить вас засвидетельствовать, что я офицер и джентльмен.

-- Мистер Браун... я редко... никогда еще не был так изумлен... Конечно, что бы между нами ни происходило, вы имеете полное право на мое свидетельство в вашу пользу.

В эту критическую минуту вошли Плейдель и Динмонт. Плейдель, к удивлению своему, увидел что полковник поражен чем-то неожиданным, Люси готова была упасть в обморок от страха, а мис Маннеринг напрасно старалась скрыть свое замешательство, "Что это значит?" спросил он: "Принес он с собою голову Горгоны, что ли? Дайте, взгляну на него... Клянусь небом!" подумал он: "портрет старого Элангоана! Те же мужественные, прекрасные черты, только в них больше ума. Да, эта ведьма сдержала свое слово". Потом он обратился к Люси: "Мис Бертрам! взляните на этого человека. Не помните ли вы, что бы кто нибудь походил на него?"

Люси бросила только легкий взгляд на предмет своего ужаса, и по замечательному росту и наружности тотчас узнала в нем предполагаемого убийцу Гэзльвуда. Эта уверенность не допустила ее разглядеть его пристальнее и сделать об нем более благоприятное заключение. "Не спрашивайте меня о нем", сказала она, отвернувшись в сторону: "ради Бога! ушлите его, или он убьет нас всех"!

-- Убьет! Где кочерга? сказал адвокат, немного встревоженный. - Да нет! Пустяки! Нас трое, кроме прислуги, и с нами наш бравый лидсдэлец, - а он один стоит полдюжины; major vis на нашей стороне. Однакоже, любезный Данди, или Дэви... как бишь тебя зовут? - стань-ка между нами, чтоб защитить дам.

-- Господи, Боже мой, мистер Плейдель! отвечал удивленный фермер: - ведь это капитан Браун; разве вы не знаете капитана?

-- А! если он твой приятель, так мы безопасны, отвечал Плейдель, - только стой подле него.

Вте это произошло так скоро, что Домини едва успел в это время одуматься и закрыть книгу, которую читал в углу залы. Он подошел взглянуть на приезжих, и увидя Бертрама вдруг вскрикнул: "Если могила может возвращать мертвых, передо мною мой добрый, незабвенный патрон!"

-- Ваша правда, клянусь Богом! сказал адвокат. - Я был уверен, что не ошибаюсь. Он совершенный портрет отца. Что же, полковник, не радуетесь вы своему гостю? Я думаю... я убежден, что это истина: такого сходства я еще не видывал! Но, терпение! Домини, не говорите ни слова. - Садитесь, молодой человек!

-- Извините. Если не ошибаюсь, я в доме полковника Маннеринга, и желал бы сначала узнать, не неприятно ли ему мое случайное появление?

Маннеринг тотчас же сделал над собою усилие. - Мне очень приятно видеть вас у себя, сказал он, - особенно если вы можете сказать чем могу служить вам. Считаю своим долгом загладить вину свою против вас; я не раз об этом думал. Но вы явились так внезапно и неожиданно, пробудили столько тягостных воспоминаний, что я забыл сказать с самого начала то что говорю теперь: что бы ни доставило мне честь вашего посещения, я очень рад вам.

Бертрам отвечал холодным, но учтивым поклоном на учтивость Маннеринга.

-- Джулия, душа моя, тебе лучше бы удалиться. Мистер Браун, извините дочь мою; я вижу, что воспоминания прошедшого тревожат ее.

"Безумный! еще раз!" Но эти слова мог слышать только он. Мис Бертрам пошла за Джулией, не зная что думать от удивления, но не решалась взглянуть еще раз на предмет своего страха. Она понимала, что тут есть какое-то недоразумение и не хотела увеличить его, объявляя незнакомца убийцею. Она видела, что полковник знал его и принял как благородного человека; следовательно, или он был не тот, за кого она принимала его, или Гэзльвуд утверждал справедливо, что выстрел сделан нечаянно.

Группа оставшихся в гостиной могла бы быть превосходным сюжетом для даровитого живописца. Каждый был слишком занят своими собственными чувствами и не мог наблюдать других. Бертрам совершенно неожиданно очутился в доме человека, которого готов был ненавидеть как личного врага своего, и почитать как отца Джулии. В душе Маннеринга высокое понятие о гостеприимстве и радость сознания, что он не был убийцей, боролись с старым чувством неприязни и предубеждением, оживавшим в гордой душе его при виде человека, к которому он питал такую ненависть. Сампсон, склонившись дрожащим телом на спинку стула, устремил глаза на Бертрама в тревожном изумлении, отражавшемся на всем лице его. Динмонт, закутанный в широкий косматый плащ, походил на огромного медведя, стоящого на задних лапах, и смотрел на всех, вытаращив глаза от удивления.

Только адвокат, ловкий, проворный и деятельный, был в своей сфере. Он уже наслаждался перспективою блистательного исхода странного, многозначительного и таинственного процеса, и ни один юный монарх, полный надежд, не чувствовал такого удовольствия, выступая в первый поход свой во главе многочисленной армии. Он начал сильно хлопотать и взялся привести все в порядок.

-- Садитесь, господа, садитесь. Это мое дело, я распоряжусь за вас. Садитесь, полковник, и не мешайте мне; садитесь, мистер Браун, ant quocunque alio nomine vocaris {Или как вы там ни называетесь.}; вот вам стул, Домини, и тебе, Динмонт.

-- Да я право по знаю, мистер Плейдель, отвечал Дапди, оглядывая свой грубый плащ и прекрасную мебель; - мне может быть лучше выйдти куда нибудь, а вы себе разговаривайте.

Полковник только теперь узнал Динмонта. Он тотчас подошел к нему и ласково сказал; что после его поступка в Эдинбурге, грубый плащ и толстые сапоги его сделают честь и королевской зале.

-- И, полковник! наш брат просто деревенщина. А мне хотелось бы услышать что нибудь хорошее для капитана; уж поверьте, все будет ладно, если мистер Плейдель взялся за дело.

-- Ты прав, Данди, - ты говорить как горный оракул; но помолчи теперь. Наконец-то все вы уселись; выпьем по стакану, и я начну допрос методически. "Скажите мне, спросил он, обращаясь к Бертраму: "знаете ли вы кто вы и что вы?"

Не смотря на свое положение, экзаменуемый не мог не улыбнуться при таком вступлении, и отвечал: "Прежде я думал, что знаю; но недавния происшествия заставляют меня несколько сомневаться в этом".

-- Так скажите что вы думали о себе прежде?

-- Я считал и называл себя Ван-Бэстом Брауном, волонтером в *** полку, которым командовал полковник Маннеринг. Полковник знает меня.

-- Я подтверждаю слова мистера Брауна, сказал Маннеринг, - и должен прибавить, о чем он умолчал из скромности, что всегда отличался умом и талантами.

-- Тем лучше, сказал Плейдель, - по это общия черты. Мистер Браун должен сказать нам где он родился.

-- Я думаю в Шотландии; но место моего рождения мне неизвестно.

-- Где вы воспитаны?

-- В Голландии, это верно.

-- Помните ли вы что нибудь из своей жизни до отъезда из Шотландии?

-- Очень неясно; однакоже помню, что в детстве я был предметом горячей заботливости и любви людей, меня окружавших; это может быть тем сильнее взрезалось в мою память, что после обращались со мною очень строго. Я неясно помню человека с добрым лицом, которого звал папенькой, и женщину, больную, вероятно мать мою; по они представляются мне очень смутно. Помню также высокого, худого, кроткого мужчину в черном платье; он учил меня читать и ходил со мною гулять. Кажется, в последний раз...

При этих словах Домини не мог дольше удержаться: каждое слово подтверждало, что перед ним сын его благодетеля, и он с величайшим трудом подавлял в себе душевное волнение; по когда детския воспоминания Бертрама обратились к его наставнику и дядьке, он дал волю своим чувствам: быстро встал он со стула, и с распростертыми руками, со слезами на глазах, дрожа всем телом, воскликнул: "Гарри Бертрам! Взгляни на меня: не я ли тот человек?"

-- Да! отвечал Бертрам, вскочив со стула, как будто внезапный свет озарил его душу. - Да, так звали меня! Это голос, это лице моего доброго старого учителя.

принужден был взяться за платок; Плейдель морщился и протирал очки, а честный Динмонт, всхлипнув два раза очень громко, произнес: "Чорт его знает, что это за человек! Заставил меня плакать, чего со мною не случалось с тех пор, как умерла матушка".

-- Полноте, довольно! произнеся, наконец адвокат. К делу! Нам остается еще много работы. Нечего терять времени, надо собирать справки. До утра может быть надо будет еще кое-что делать.

-- Если угодно, я прикажу оседлать лошадь, сказал полковник.

-- Нет, не нужно, время терпит; но перестаньте, Домини; я дал вам довольно срока для излияния ваших чувств. Пора кончить; позвольте мне продолжать допрос.

Домини привык повиноваться всякому, кому только угодно было приказывать; он сел и закрыл лице платком, вероятно в подражание известной греческой картине. По сложенным рукам его можно было догадаться, что он возсылает благодарственную молитву к Богу. Он то выглядывал из-за платка, как будто желая увериться, что радостное видение не исчезло в воздухе, то закрывал глаза, чтоб снова углубиться в благоговейную молитву. Наконец, внимание его было привлечено интересными разспросами адвоката.

-- Теперь, сказал Плейдель, после тщательного разспроса о воспоминаниях детства, - теперь, мистер Бертрам, - я думаю мы имеем право называть вас вперед вашим настоящим именем, - сделайте милость, разскажите нам подробно все что только помните о своем отъезде из Шотландии.

-- Сказать правду, ужас этого дня сильно врезался мне в память; но самый этот страх перемешал подробности. Помню однакоже, что я гулял где-то, кажется в лесу...

-- Да, в Варохском лесу, друг мой, сказал Домини.

-- Тсс, мистер Сампсон! сказал Плейдель.

-- Да, это было в лесу, продолжал Бертрам, в памяти которого давно прошедшие и смутные образы начали приходить в порядок. Кто-то был со мною, - чуть ли не этот почтенный джентльмен.

-- Да, да, Гарри, Господь благослови тебя! Это был я.

-- Замолчите, Домини, и не прерывайте рассказа. - И так, потом?

-- Потом, продолжал Бертрам, - сцена переменилась как будто во сне; я сидел на лошади перед моим спутником.

-- Нет, нет, воскликнул Сампсон, - никогда не подвергал я такой опасности ни своей жизни, ни твоей.

-- Право, это невыносимо! Послушайте, Домини! Если вы скажете еще хоть слово без моего позволения, я произнесу три слова из Черной Магии, опишу прутиком три. круга около своей головы, - и все очарование этой ночи исчезнет, и Гарри Бертрам превратится опять в Ван-Бэста Брауна.

-- Хорошо; а nolens volons {По неволе.} вы должны прикусить язычок, сказал Плейдель.

-- Пожалуйста, молчите, мистер Сампсон, сказал полковник. - Для отысканного друга вашего чрезвычайно важно, чтоб вы не прерывали разспроса.

-- Я нем, отвечал Домини.

-- Вдруг, продолжал Бертрам, - напали на нас два или три человека и ссадили нас с лошади. Помню только, что я старался убежать во время отчаянной драки, и попал в руки какой-то высокой женщины, вышедшей из за куста и защищавшей меня несколько времени. Остальное спуталось в моей памяти; как сквозь сон представляется мае морской берег, пещера, какой-то крепкий напиток, от которого я спал очень долго... Словом, все темно в моей памяти до той эпохи, когда опять начинаю помнить себя каютным мальчиком на шлюпке, где я почти умирал с голода, и где обращались со мною очень дурно. Затем я помню себя учеником в Голландии; там взял меня под свое покровительство один старик-купец, которому я понравился.

-- Очень мало, отвечал Бертрам, - и запретили разспрашивать больше. Мне дали понять, что отец мой был замешан в торговле контрабандою на западном берегу в Шотландии и убит в схватке с таможенными офицерами; что судно голландских кореспондентов его стояло в это время близ берега, что часть экипажа также участвовала в стычке и взяла меня с собою из сострадания, так как со смертью отца я сделался круглым сиротою. Когда же я подрос, многое в этом рассказе казалось мне несогласным с моими воспоминаниями. Но что мне было делать? Я не имел средств поверить свои сомнения, у меня не было ни одного друга, которому я мог бы сообщить их, с кем мог бы посоветоваться. Остальная жизнь моя известна полковнику Маннерингу; я прибыл в Индию, чтоб сделаться прикащиком одного голландского торгового дома; по дела этого дома разстроились, и я поступил в военную службу, которую исполнял, надеюсь, с честью.

-- Ты славный малый! Я готов за тебя ручаться! воскликнул Плейдель. - II так как вы так долго были без отца, то я от всего сердца желал бы иметь право заменить его. Но дело с молодым Гэзльвудом...

-- Было простым случаем, прервал его Бертрам. - Я путешествовал для развлечения по Шотландии, и погостив неделю у своего приятеля Динмонта, с которым мне посчастливилось нечаянно познакомиться...

-- Это было мое счастье, сказал Динмонт, - без вас разбойники непременно свернули бы мне голову.

свое почтение моей старинной знакомой, мис Маннеринг, Гэзльвуд, считая наружность мою не очень почтенною, гордо приказал мне отойдти, и таким образом подал повод к ссоре, во время которой я имел несчастие неумышленно ранить его. Теперь я ответил на все ваши вопросы; позвольте же...

-- Нет, еще не на все, прервал его Плейдель с лукавым видом. - Есть вопросные пункты, которые я откладываю до завтра. Теперь, кажется, пора закрыть заседание и пожелать друг другу покойной ночи, или скорее доброго утра.

-- Пожалуй, я переменю выражение, отвечал молодой человек: - так как я отвечал на все вопросы, которые вам угодно было предложить мне сегодня ночью, то позвольте мне узнать кто принимает такое участие в моих делах, и за кого вы меня принимаете, что появление мое наделало столько шума?

-- Что касается до меня, отвечал Плейдель, - то я Павел Плейдель, шотландский адвокат; о вас же теперь мудрено сказать положительно кто вы; по скоро надеюсь поздравить вас с именем Генри Бертрама, представителя одной из древнейших шотландских фамилий и наследника Элангоанского-поместья. Придется миновать отца его, прибавил Плейдель, потупив глаза и говоря с самим собою, - и признать его наследником деда Люиса, единственного умного человека во всем его роде.

Все встали, чтоб идти спать. Полковник подошел к Бертраму, изумленному словами адвоката. "Очень рад", сказал он, "что судьба представляет вам хорошую будущность. Я старинный друг вашего отца, и в ту ночь, когда вы родились, я был таким же нежданым гостем в Элангоане, как вы теперь у меня. Я не знал этих обстоятельств, когда... но надеюсь, что все что случилось неприятное между нами забыто теперь. Верьте, появление Брауна, живого и здорового, избавляет меня от тяжкого чувства; ваше право на имя старинного моего друга делает посещение ваше, мистер Бертрам, вдвойне для меня приятным".

-- Их нет уже, отвечал Маннеринг. Родовое имение ваше продано, но я надеюсь, его можно будет воротить. Если чего нибудь не достанет для доказательства ваших прав, я почту за счастие пополнить этот недостаток.

-- Нет, это вы должны предоставить мне, сказал адвокат: - это мое призвание, чорт возьми, это мой хлеб.

-- Конечно, заметил Динмонт, - не нашему брату советовать вам; но если капитану нужны деньги... ведь говорят, что не подмазав колес, не далеко уедешь.

-- За исключением суботняго вечера, прибавил Плейдель.

мы так с Эли их и отсчитали для него.

-- Нет, Лидсдэль, не нужно, вовсе не нужно. Прибереги деньги для своей фермы.

-- Для фермы? Ваша милость, мистер Плейдель, знаете много, да не знаете Чарлизгопской фермы. Она уж так хорошо устроена, что мы получаем 600 фунтов в год с одного скота и шкур. Да!

-- Так найми еще другую.

-- Нельзя. У герцога нет свободной фермы; не выгонять же ему старых наемщиков! А я уж не пойду наушничать и надбавлять цену на соседей.

-- На Джока из Дастона? Нет. Он-таки упрямая голова и вечно спорит о меже; да и мы не раз уже подчинили друг друга, а все-таки чорт меня возьми, если я обижу Джока из Дастона.

-- Ты честный малый, сказал адвокат. - Ступай спать, и я ручаюсь, что сон твой будет лучше сна многих, сбросивших с себя шитое платье и надевших кружевный колпак. Вы заняты, полковник, как я вижу, с своим enfant trouvé! Однако прикажите Барису разбудить меня завтра в семь часов; мой человек ужасный соня, а писца моего, Драйвера, конечно постигла участь Кларенса, и он утонул в бочке вашего пива. Мисис Алан обещала угостить его, и конечно сейчас же узнала что ему нужно. Покойной ночи, полковник; прощайте, Домини Сампсон; прощай, Динмонт прямодушный; покойной ночи и вам, наконец, вновь появившийся представитель Бертрамов и Мак-Дингавеев, Кнартов, Артов, Годфреев, Денисов, Роландов, и в заключение, что всего лучше, наследник Элангоанского имения по завещанию Люиса Бертрама, которого вы представитель.

С этими словами Плейдель взял свечу и вышел из комнаты. Домини еще раз обнял своего маленького Гарри, как продолжал он называть солдата шести футов роста, и все разошлись.