Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава LI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава LI (старая орфография)

ГЛАВА LI.

В назначенный накануне час, неутомимый адвокат сидел уже у теплого комелька, в бархатной шапочке и теплом шелковом халате; перед ним стояли две свечи, и он был углублен в разсматривание бумаг, заключавших в себе допросы и показания об убийстве Франка Кеннеди. К Мак-Морлану был отправлен нарочный с просьбою как можно скорее явиться в Вудбурн по важному делу. Динмонт, утомленный происшествиями вчерашняго вечера, не спешил встать, находя что у полковника Маннеринга гораздо покойнее спать, чем у Мак-Гуфога. Бертрам нетерпеливо желал выйдти, по полковник известил его, что придет к нему поутру, и он остался ждать его. Барис, по приказанию своего господина, приготовил ему нужное белье и пр.; он оделся до прихода Маннеринга и ждал его с безпокойством.

Наконец полковник тихо постучался в дверь. Между ним и Бертрамом завязался длинный и интересный разговор; по каждый из них скрывал от другого одно обстоятельство. Маннеринг не мог заставить себя говорить об астрологическом предсказании; Бертрам, по легко понятной причине, молчал о любви своей к Джулии. Во всех других отношениях разговор их был чистосердечен, и к концу полковник говорил даже с какою-то душевною теплотою. Бертрам соображался в топе с хозяином; он, казалось, не заискивал его ласк, по принимал их с благодарностью и удовольствием.

Мис Бертрам сидела в столовой, как вдруг к ней явился Сампсон, с лицом сиявшим торжественной улыбкой. Это обстоятельство было так необычайно, что Люси тотчас пришло в голову, не подшутил ли кто нибудь над Домини, с намерением возбудить в нем такую торжественность. Он сел и начал вращать глаза во все стороны и хлопать ртом, как деревянная кукла; наконец заговорил: "А что вы об нем думаете, мис Люси?"

-- О ком, мистер Сампсон?

-- О Гар.... нет... Ну, да вы знаете о ком.

-- О ком я знаю! отвечала Люси, нисколько не догадываясь что хочет сказать Домини.

-- Ну, да; об этом, вы знаете, что приехал вчера вечером... что выстрелил в Гэзльвуда, - ха! ха! хо! хо! И Домини захохотал, как будто заржала лошадь.

-- Странный предмет выбрали вы для смеха, мистер Сампсон. Я ничего не думаю об этом человеке; мне кажется только, что проступок его был действительно случайный, и что нам нечего опасаться повторения подобной сцены.

-- Случайный! Ха! ха! ха! снова заржал Домини.

-- Право, мистер Сампсон, сказала Люси, несколько обиженная, - вам сегодня необыкновенно весело.

-- Истинно весело! Ха! ха! забавно, ха! ха! ха!

-- Действительно забавно, и мне бы хотелось не только забавляться вашею веселостью, но и узнать причину её.

-- Узнаете, мис Люси, отвечал бедняга Сампсон. - Помните ли вы своего брата?

-- Боже мой, какой вопрос! Никто, я думаю, не знает лучше вас, что он пропал в самый день моего рождения.

-- Да, правда, правда, отвечал Домини, взгрустнув при этом воспоминании. Странно, я забыл... да, да - слишком правда... Но вы помните своего доброго отца?

-- Можете ли вы в этом сомневаться, мистер Сампсон? Всего только несколько недель...

-- Правда, правда, - да! прервал ее Домини, и смех его перешел в судорожную улыбку. - Мне уже невесело при этих воспоминаниях; по взгляните на этого молодого человека!

При этих словах в комнату вошел Бертрам. - Да, взгляните на него попристальнее: это живой портрет вашего отца! И так как Богу угодно было лишить вас родителей... Дети мои! любите друг друга!

-- Точно, это черты моего отца! сказала побледнев Люси. - Бертрам поспешил поддержать ее, Сапмсоп схватил было в торопях кипятку из чайника, чтоб спрыснуть ей лице, но краска, вдруг выступившая у нея на щеках, спасла ее от этого лекарства.

-- Заклинаю вас, мистер Сампсон, проговорила она прерывающимся, но торжественным голосом, - скажите: это брат мой?

-- Да, мис Люси, это он! это маленький Гарри, так же верно, как Божье солнце светит на небе!

-- И это сестра моя? спросил Бертрам, давая волю всем родственным ощущениям, так долго спавшим в груди его, так как им не к кому было обратиться.

-- Она! она! воскликнул Сампсон. - Это мис Люси Бертрам, которая при моей бедной помощи достигла совершенного знания французского, итальянского и даже испанского языков, основательно изучила свой собственный, знает математику и счетоводство. Об уменье шить, вышивать и управлять хозяйством я не говорю ни слова, - надо каждому воздать свое: этому выучилась она не у меня, а у экономки. Не я также выучил ее играть на струнных инструментах: эта честь принадлежит почтенной, скромной, по совсем тем всегда готовой шутить мис Джулии Маннеринг. Suum unique tribuitol {Всякому свое.}.

-- И так, вот все что мне остается! сказал Бертрама, сестре своей. - Вчера ночью, и еще подробнее сегодня утром полковник Маннеринг рассказал мне историю несчастий нашего семейства, - но он не говорил мне, что я здесь найду сестру.

сироту.

-- Да наградит его Небо! сказал Бертрам, пожимая руку Сампсона; - он стоит любви, которую я питал даже к смутному, неясному образу его, оставшемуся в моей памяти с самого детства.

-- Господь да благословит вас обоих, милые дети! воскликнул Сампсон. - Не будь вас, я уже давно (еслиб Богу было угодно) желал бы склонить голову на покой возле моего благодетеля.

-- Надеюсь однакоже, продолжал Бертрэм, - что мы доживем до лучших дней. Бог послал мне друзей и средства доказать права свои, и все будет вознаграждено.

-- Да, друзей! повторил Домини. - И друзья эти посланы Тем, Кого я с детства научил вас считать источником всякого блага: Полковник Маннеринг, прославившийся в Восточной Индии, воин с самого детства я вместе с тем человек очень ученый, если принять во внимание, как мало средств и времени имел он учиться. Знаменитый адвокат Плейдель также человек глубокой учености, но нисходит иногда до недостойных пустяков. Андрю Динмонт - человек, как кажется, не очень ученый, по искусный в разведении стад, подобно древним патриархам. Наконец, в числе друзей ваших - я сам; я имел больше средств приобрести познания, чем почтенные особы, которых я назвал, и могу сказать, не пропустил этих средств, сколько позволили мне мои бедные способности. Да, мой милый Гарри, мы возобновим наши занятия. Мы начнем с первых оснований... я преобразую ваше воспитание с самого начала, с английской граматики до языков еврейского и халдейского.

Читатель конечно заметил, что Сампсон сделался говорлив, как никогда не был. Это произошло от того, что видя опять своего бывшого ученика, он мысленно переселился к времени своих прежних отношений к нему; а в таком состоянии духа Домини горел желанием вновь засесть с молодым Бертрамом за склады и прописи. Это было тем смешнее, что он уже оставил притязание воспитывать Люси. Но она выросла у него на глазах и перестала быть его питомицей постепенно; приобретаемые ею сведения и тайное сознание Домини, что она лучше его понимает как вести себя в свете, освободили ее понемногу от его управления; понятия же его о Гарри остановились на том периоде, когда он с ним разстался. Из этого-то чувства воскресающого авторитета проистекла его обильная речь: и так как человеку редко случается говорить больше обыкновенного, не высказывая притом самого себя, то и Домини дал ясно понять, что хотя он и покоряется мнениям и приказаниям каждого встречного, однакож внутренно сознает, что в отношении учености, как выражался, он бесконечно выше всех их вместе. По слова его коснулись невнемлющого слуха: брат и сестра были так глубоко заняты разговором о прошедшей своей жизни, что не могли обращать большого внимания на почтенного Домини.

Оставив Бертрама, Маннеринг пришел в уборную Джулии и выслал оттуда служанку. - Милый папаша, сказала дочь ври его входе - вы забыли, что мы вчера легли очень поздно, и я не успела еще убрать голову, а волосам моим есть от чего стать дыбом.

-- У меня теперь есть дело к внутренней части твоей головы, Джулия; наружность я предоставлю через несколько минут попечениям мисис Минсинг.

-- Боже мой! отвечала Джулия, - подумайте только как спутаны мои мысли, а вы хотите распутать их в несколько минут! Еслиб Минсинг вздумала также распоряжаться по своей пасти, она вырвала бы у меня половину волос.

-- Так скажи мне, где спутаны твои мысли, сказал полковник, - и я постараюсь привести их в порядок с должною осторожностью.

О, оне спутаны повсюду! отвечала Джулия. - Все это похоже на дикий сон.

-- Попробуем разгадать его. - Маннеринг вкратце рассказал судьбу и надежды Бертрама; Джулии слушала с участием, которое она напрасно старалась скрыть. - Ну, что? спросил отец её, кончив рассказ: - прояснились ли теперь мысли твои об этом предмете?

-- Напротив, оне стали темнее, чем были когда нибудь, отвечала Джулия. - Человек, которого считали убитым в Индии, вдруг возвращен, как великий путешественник Абуль-Фуарис сестре, своей Каiiзаде и брату Гуру. Нет, кажется я ошиблась: Канза, да была жена его, - но все равно. Люси может представлять одну, а Домини другого. Наконец, для дополнения картины является этот веселый полусумасшедший шотландский адвокат, как пантомима после трагедии... Однакож, как я буду рада, если Люси возвратятся её богатства!

-- Мне кажется, сказал полковник, - неизъяснимее всего здесь то, что Джулии Маннеринг, зная как безпокоился отец её о судьбе молодого Брауна, или Бертрама, как мы должны называть его теперь, что Джулия встретила его при ссоре с Гэзльвудом и ни слона не сказала об этом своему отцу. Мало того, она потерпела даже, чтоб продолжали отыскивать его как человека подозрительного и убийцу.

Джулия, наскоро собравшись с духом при входе отца своего, теперь вовсе потерялась; она молча склонила голову, и напрасно силилась сказать, что не узнала Брауна при встрече.

-- Ты не отвечаешь, продолжал полковник серьезным, но нежным тоном. - Позволь же спросить тебя, Джулия, в первый ли раз тогда видела ты Брауна после его возвращения из Индии?.. Ты все еще молчишь. В таком случае, я естественно должен предположить, что это было не в первый раз?.. Ты молчишь! Джулия Маннеринг, не угодно ли отвечать мне: кто подъезжал к твоему окну и разговаривал с тобою в Мервин-Гале? Джулия! Я приказываю, я прошу тебя, - будь откровенна.

Мис Маннеринг подняла голову. - Я была, - я и теперь, мне кажется, безразсудна; мне тяжело встретиться при вас с человеком, который был если не причиною, то по крайней мере соучастником этого безразсудства. - Тут она опять замолчала.

-- Значит, это он давал серенады в Мервин-Гале? спросил Маннеринг.

Топ этих слов дал Джулии больше смелости?

-- Да он; и если, как я часто думала, я виновата, то все же не без оправданий.

-- А именно? спросил полковник быстро и немного сурово.

Маннеринг подошел к окну; гордость не позволила ему отойдти дальше. С безпокойным взором и душевным волнением пробежал он несколько строк, но стоицизм во время подоспел ему на помощь, стоицизм, имеющий свои корень в гордости, но плодом которого часто бывает достоинство. Он возвратился к дочери с тем спокойным видом, какой могли допустить его чувства.

-- Сколько я могу судить слегка взглянув на эти письма, то они во многом оправдывают твое поведение, Джулия; ты повиновалась по крайней мере одному из твоих родителей. Последуем пословице, которую недавно привел Сампсон: "чему быть, того не миновать" {В оригинале: "Let bygones be bygones, and fair play for the future", T. e. "что было то было, а что будет то будет".}. Я не упрекну тебя в прошедшей недоверчивости; суди только о намерениях моих по моим поступкам, а на них ты конечно не можешь жаловаться. Спрячь эти письма, они нисаны не для меня; я прочел кое-что по твоему желанию и для твоего оправдания, но больше не желаю читать. Будем же друзьями! или лучше сказать, поняла ли ты меня?

-- Милый, великодушный батюшка! воскликнула Джулия, бросаясь к нему на шею; - зачем я не понимала вас прежде!

-- Полно об этом, Джулия, отвечал полковник, - мы оба виноваты. Кто столько горд, что не хочет искать любви и доверия, и думает что и без того их должно питать к нему, тот должен ждать много неудач, может быть и заслуженных. Довольно уже и того, что близкая сердцу моему сошла в могилу, не зная меня. Я не хочу потерять доверенность дочери, которая не может по любить меня, если она только любит себя.

-- Хорошо, душа моя, сказал отец, целуя дочь в лоб, - я не потребую слишком геройской жертвы. В отношении к Бертраму надеюсь прежде всего, что все тайные сношения, - молодая женщина не может на это решиться, не унижаясь в собственных глазах и в глазах своего поклонника, - надеюсь, говорю я, что тайные сношения всякого рода прекратятся, и ты скажешь ему, чтоб он обращался на счет этого ко мне. Ты естественно пожелаешь знать что будет следствием всего этого? Главным образом я должен сперва наблюдать характер этого молодого человека лучше чем позволяли до сих пор обстоятельства и может быть и мое предубеждение; - затем я желала. бы также, чтобы происхождение его было вполне установлено. Не то чтоб я боялся, получит ли он Элангоанское поместье, хотя и это обстоятельство только в романе может считаться ничтожным; по Генри Бертрам, наследник элангоанский, - владеет ли он имением своих предков или нет, - не то что Ван-Бэст Браун, неизвестно чей сын. Предки его, говорил мне Плейдель, отличались под знаменами своих государей в то самое время, когда наши сражались при Поатье и Креси. Словом, я не даю своего согласия и не отказываю тебе в нем; по ты должна исправить твои прошедшия заблуждения. И так как, к несчастию, ты можешь теперь обращаться только к одному из твоих родителей, то конечно исполнишь обязанность дочери и доверишься отцу; мое желание сделать тебя счастливою вменяет это тебе в долг.

Начало этой речи опечалило Джулию; при сравнении заслуг предков Бертрама и Маннеринга она потихоньку улыбнулась, а конец совершенно облегчил её сердце, всегда открытое для великодушных чувств. - Нет, сказала она протягивая руку: - примите обет мой, что с этой минуты вы будете первым, с которым я буду советоваться обо всем что произойдет между Брауном, то есть Бертрамом, и мною. Без вашего одобрения я ничего не сделаю. Позвольте спросити., останется ли Бертрам нашим гостем?

-- В таком случае, вы понимаете, что он спросит меня: почему я не благосклонна к нему попрежнему?

я жду, что ты дани, ему почувствовать, чем он обязан тебе и мне.

-- Я поняла вас, и буду повиноваться.

-- Благодарю, друг мои. Я тревожился только о тебе, прибавил он - целуя ее. - Вытри глаза и пойдем завтракать.