Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава LII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава LII (старая орфография)

ГЛАВА LII.

Когда все эти второстепенные сцены были разыграны обитателями Вудбурна, как описано в предыдущей главе, общество собралось наконец к завтраку; не было только Динмонта: он избрал общество и завтрак больше по своему вкусу, присев к чанному столику мисис Алан, где нашел чай, ром и несколько ломтей вкусной говядины. Он предчувствовал, что в обществе Барнса и мисис Алан он съест и поговорит вдвое больше, чем со знатью в зале. И точно, в низшем кружке было веселее, чем в высшем, где царствовала какая-то принужденность. Джулия не смела спросить Бертрама, желает ли он еще чашку чая. Бертрам был в замешательстве, едя тартинки в присутствии Маннеринга. Люси в радостном чувстве, что нашла брата, начинала думать о ссоре его с Гэзльвудом. Маннерингом овладело тягостное чувство, столь естественное для человека гордого, когда он чувствует, что другие обращают внимание на малейшие его поступки. Адвокат тщательно намазывал масло на хлеб, и на лице его выражалась какая-то несвойственная ему важность, причиною которой были может быть серьёзные утренния занятия. Что касается до Домини, то он находился в восторженном состоянии, посматривал на Бертрама, на Люси, вздыхал, всхлипывал, скалил зубы, и наделать множество глупостей, вылил все сливки в тарелку с бульоном - его обыкновенный завтрак, - слил остаток чая в сухарницу вместо полоскательной чашки, и наконец облил кипятком Платона, любимую испанскую собаку полковника, вой которой делал мало чести философии ученого её имени.

Это последнее обстоятельство поколебало равнодушие полковника. - Право, любезный друг, мистер Сампсон, вы забываете различие между Платоном и Ксенократом, сказал он.

-- Первый был главою академиков, а второй стоиком, отвечал Домини, несколько оскорбленный предположением полковника.

-- Правда; но не Платон, а Ксенократ утверждал, что боль не зло.

-- Я думаю, прибавил Плейдель, - что почтенное четвероногое, которое уходит теперь из комнаты на трех ногах, принадлежит скорее к школе циников.

-- Верное замечание... но вот и ответ от Мак-Морлана.

-- Ответ был неблагоприятен: Мисис Мак-Морлан свидетельствовала свое почтение и извещала, что кое-какие происшествия прошлой ночи задержали мужа её в Портанфери, где он должен произвести следствие.

-- Что делать теперь? спросил полковник.

-- Жаль; хотелось бы повидаться с Мак-Морланом, отвечал Плейдель. - Он деловой человек, и притом действовал бы под моим руководством. Но не беда. Нам надо сделать нашего молодца sui juris: - теперь он беглый арестант. Закон против него, и он должен быть поставлен reclus in curia - это главное. Для этого мы поедем, полковник, в Гэзльвудский замок. Туда недалеко. Мы предложим свое поручительство, и мне не трудно будет доказать мистеру... виноват сору Роберту Гэзльвуду, что он не может не принять его.

-- От всей души готов, сказал полковник, и дернул за звонок, чтоб дать нужные приказании. - А потом что нам делать?

-- Мы должны соединиться с Мак-Морланом и поискать еще доказательств.

-- Доказательств! воскликнул полковник. - Дело ясно как день: Сампсон, мис Бертрам, и вы сами тотчас признали, что он портрет своего отца; Бертрам сам помнит все мелочные обстоятельства, сопровождавшия его отъезд из Шотландии. Что же еще нужно чтоб убедиться?

-- Для нравственного убеждения может быть и ничего более ненужно, отвечал опытный адвокат, - но для законного удостоверения нам недостает еще многого. Воспоминания Бертрама только его личные показания и потому не могут служить доказательством в его пользу; мис Бертрам, премудрый Сампсон и я, мы можем сказать только то, с чем легко согласится всякий, знавший покойного Элангоана, именно, что этот молодой человек совершенная его копия. По это еще не делает его сыном Элангоана и не даст ему его поместья.

-- Что же нужно для этого? спросил полковник.

-- Мы должны представить ясные доказательства. В дело замешаны цыгане, по к несчастию они подозрительны в глазах закона; их едва-едва можно допустить в свидетели, а Мег Мерилиз и подавно: от нея уже было отобрало показание по этому делу, и при допросе она безстыдно отреклась, что знает что либо по этому делу.

-- Что же нам начать? спросил опять Маннеринг.

-- Надо попробовать, отвечал Плейдель, - и обратиться за доказательствами в Голландию к лицам, у которых наш молодой друг был воспитан. Но и тут страх наказания за убийство Кеннеди может заставить их молчать; да если они и заговорят, они все-таки иностранцы или контрабандисты, лишенные покровительства законов. Словом, я вижу много препятствий.

-- С вашего позволения, почтенный и ученый адвокат, сказал Домини, - я надеюсь, что Тот Кто возвратил маленького Гарри друзьям его, не оставит дела его неконченным.

-- Я той же веры, мистер Сампсон, отвечал Плейдель, - по все-таки мы должны пользоваться своими средствами, и отыскать их нам будет труднее, чем я предполагал сначала. Но робкое сердце не пленит красавицы... Кстати, прибавил он, обращаясь к Джулии, между тем как Бертрам говорил с сестрою, - теперь Голландия перед вами оправдалась! Как вы думаете, каковы молодцы выходят из Лейдена и Утрехта, когда жалкая мидльбургская школа воспитала такого красавца?

-- Конечно так, прибавил Сампсон с завистью к голландскому училищу, - конечно так, мистер Плейдель, но я уже заметил вам, что это я положил основание его воспитанию.

-- Знаю, любезный Домини, отвечал адвокат, - и это объясняет почему он так ловок. Но вот и карету подали. Прощайте, молодежь! Мис Джулия, поберегите сердце, пока я возвращусь, и постарайтесь чтоб не нарушали прав моих в моем отсутствии.

В Гэзльвудском замке их приняли еще холоднее и церемоннее, чем обыкновенно. Баронет очень уважал полковника Маннеринга, а Плейдель кроме того что был хорошей фамилии и заслужил общее уважение, был старинным приятелем сера Роберта. Но при всем том баронет был как будто не в своей тарелке. - Я охотно, сказал он, - принял бы поручительство, не смотря на то, что обида была замышлена, исполнена, нанесена молодому Гэзльвуду из Гэзльвуда; но этот молодой человек самозванец, не такого сорта человек, чтоб его можно было освободить, выпустить, или возвратить обществу; поэтому...

-- Надеюсь, сер Роберт Гэзльвуд, прервал его полковник, - вы не сомневаетесь в моих словах, когда я говорю вам, что он служил в Индии волонтером под моим начальством?

-- Он повышен чином после моей отставки.

-- Однакоже это должно было быть вам известно.

-- Нет; я воротился из Индии по семейным обстоятельствам, и с тех пор не любопытствовал узнать что делается в моем полку; да и кроме того имя Брауна так обыкновенно, что я может быть и читал в газетах о его производстве, но не обратил на это внимания. Притом дня через два получатся бумаги от его начальника.

-- Мне говорили, меня известили еще, мистер Плейдель, продолжал баронет в нерешимости, - что он не намерен довольствоваться названием Брауна, но хочет отыскивать права на Элангоанское имение под именем Бертрама.

-- А кто это вам сказал? спросил адвокат.

-- Кто бы ни сказал, заметил полковник, - разве это дает право держать его в тюрьме?

-- Однако, полковник, сказал Плейдель, - я уверен, что вы так же мало захотите ему покровительствовать, как и я, если он действительно окажется обманщиком. По дружбе, сор Роберт, кто вас известил об этом?

-- Человек, который особенно интересуется разбором, исследованием, разъяснением этого дела до конца. Вы меня извините, если я не скажу вам более.

-- О! помилуйте! отвечал Плейдель. - Так что же он говорит?

-- Он говорит, что обманщики цыгане и тому подобные негодяи составили заговор, как я уже вам сказал, и пользуясь удивительным фамильным сходством этого молодого человека, незаконного сына покойного Элангоана, хотят представить его как наследника.

-- Ау Элангоана был незаконнорожденный сын, сер Роберт? спросил адвокат.

-- Да, я знаю это наверно. Элангоан определил его юнгою на вооруженную таможенную яхту; ему еще помог в этом родственник его, комисар Бертрам.

-- Вот как, сер Роберт! сказал Плейдель, стараясь не допустить нетерпеливого полковника вымолвить слово: - я узнал от вас новости. Разведаю обо всем этом подробно, и если все окажется справедливым, конечно полковник Маннеринг и я не захотим покровительствовать этому человеку. А до тех пор, так как мы ручаемся, что представим его по первому требованию, то я уверяю вас, вы поступите против закона и подвергнетесь большой ответственности, если не примете нашего поручительства.

-- Очень хорошо, мистер Плейдель, сказал сер Роберт, знавший как основательны суждения адвоката. Вы это лучше знаете, и так как обещаете покинуть его...

-- Если он окажется обманщиком, прибавил Плейдель выразительно.

-- Да, конечно; с этим условием я принимаю ваше поручительство, хотя, признаюсь вам, один добрый, расположенный ко мне сосед, также знающий законы, и отсоветовал мне это сегодня утром. Он же известил меня, что этот молодой человек освободился, ушел, или лучше сказать бежал из тюрьмы. Но кто же напишет нам отдачу на поруку?

Плейдель позвонил и приказал позвать писца своего, Драйвера. "Не помешает, сказал он, если я сам продиктую бумагу". Бумага была написана и печать приложена; судья подписал формальное предписание отпустить Бертрама, аlias Брауна, и гости простились.

Несколько времени полковник и адвокат сидели молча в карете. Затем полковник первый нарушил молчание. - И так, при первой стычке, вы уже готовы оставить этого молодого человека? спросил он.

-- Кто? я? отвечал адвокат. - Я не оставлю без защиты и волоса на голове его, хотя бы пришлось пройдти все судебные инстанции. Но к чему было спорить с этим старым ослом? К чему обнаруживать перед ним наши намерения? Пусть лучше скажет своему советнику, Глосину, что мы довольно равнодушны к этому делу. Сверх того, мне хотелось высмотреть позицию неприятеля.

-- В самом деле! сказал полковник. - Я вижу, что в судебном процесе, как и в войне, есть свои стратагемы. Ну, что же вы думаете о боевой линии противника?

-- Она хорошо придумана, сказал Плейдель, - да пользы мало: плуты перехитрили; обыкновенная ошибка в таких случаях.

Впродолжение этого разговора, карета быстро катилась к Вудбурну, и не случилось ничего достойного внимания читателя, кроме встречи с молодым Гэзльвудом, которому полковник рассказал необыкновенную историю появления Бертрама. Гэзльвуда это очень порадовало, и он поскакал вперед поздравить мис Бертрам с таким счастливым и неожиданным происшествием.

Возвратимся к оставшимся в Вудбурне. После отъезда Маннеринга разговор обратился к судьбе фамилии Элангоанов, её поместьям и прежнему могуществу. - Так это были развалины замка моих предков! сказал Бертрам, - где я вышел на берег несколько дней тому назад, при обстоятельствах, которые делали меня очень похожим на бродягу? Башни, покрытые мохом, и мрачные своды пробудили во мне глубокое участие к ним и воспоминания, которых я не мог себе объяснить. Я посещу их теперь с другими чувствами, и конечно с другими, лучшими надеждами.

-- Исходи туда теперь, сказала сестра его. - Дом отцов наших теперь жилище негодяя, столько же коварного, как и опасного; его плутни и подлости разорили нашего отца и свели его в могилу.

-- Ты еще сильнее возбуждаешь во мне желание встретиться с этим мошенником в норе, которую он себе выкопал; кажется, я его уже видел.

вас, что пойдти теперь в Элангоан - безумство. Все, на что я могу согласиться, это - пойдти всем вместе до Вудбурнской границы, а оттуда мы может быть проводим вас до холма, с которого вам можно будет издали насладиться видом мрачных башен, так сильно подействовавших на ваше воображение.

Общество скоро собралось; дамы надели мантильи и пошли по предложенному пути, в сопровождении капитана Бертрама. Было прекрасное зимнее утро, и легкий мороз только освежал путников. Тайное, безсознательное чувство приязни связывало молодых женщин. Бертрам то слушал интересные рассказы о своей фамилии, то сам рассказывал свои приключения в Европе и Индии, и все были довольны. Люси гордилась своим братом, его смелостью и мужеством, опасностями, его окружавшими, и бодростью духа, с которою он встречал их. Джулия, взвешивая слова отца своего, невольно питала надежду, что дух независимости, казавшийся полковнику дерзостью в плебее Брауне, сделается в его мнении благородным движением души в потомке старинной фамилии Элангоанов.

Они дошли наконец до холма, находившагося на самой возвышенной части Джибиноского поля, - места, уже не раз упоминавшагося в этом рассказе, на границе Элангоанского имения. Отсюда открывался вид на длинный ряд холмов и долин, окаймленных лесом; голые ветви деревьев бросали на эту местность какую-то темнокрасную тень; другия места были правильнее очерчены линиями плантаций, где шотландския ели представляли разные виды темной зелени. Мили за три виднелся Элангоанский залив, волновавшийся под влиянием западного ветра. Башни старого замка, освещенные зимним солнцем, далеко возвышались над всеми зданиями окрестных местностей.

ими во зло. Но дай Бог увидеть тебя владельцем остатка их имения, достаточного для независимой жизни и для защиты старинных, теперь покинутых служителей нашей фамилии, которых смерть отца...

-- Ты права, любезная Люси, отвечал молодой наследник Элангоана, и я надеюсь, что с помощью Бога, направившого меня сюда, и с помощью друзей, которых великодушие уже доказано, такой конец моих суровых приключений будет в скором времени мною достигнут. Но, как солдат, я не могу смотреть без участия на эти старые камни, и если негодяй, которому они теперь принадлежат, осмелится сдвинуть хоть один из них...

И в то же мгновение стала перед ним Мег Мерилиз, как будто выросшая из земли. - Я искала вас в доме, сказала она, - и нашла только его (она указала на Динмонта); но вы правы, а я виновата. Мы должны были встретиться на этом месте, здесь, где в последний раз видела я вашего отца. Вспомните свое обещание и следуйте за мною.