Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава LV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава LV (старая орфография)

ГЛАВА LV.

Фермер, как мы уже сказали, полез последний. Пробираясь молча и в смущении сквозь низкий и узкий подземный ход, он к своему ужасу почувствовал вдруг, что чья-то рука схватила его за ногу. Твердость духа едва не оставила его, и он с трудом удержался от крика, который всем им стоил бы жизни, потому что они были в совершенной невозможности защищаться. Он удовольствовался однакож тем, что освободил ногу из неизвестной руки. В то же время голос позади его проговорил: "Молчите; я друг - Чарльс Гэзльвуд".

Эти слова были сказаны очень тихо; по одного звука их было достаточно, чтоб встревожить Мег, доползшую в это время до того места, где свод возвышался, и ставшую уже на ноги. Как будто желая, чтоб они не коснулись еще другого слуха, она начала кашлять, ворчать, петь и рыться в сухих дровах, сложенных в пещере.

-- Сюда, старая ведьма! Что ты там делаешь? произнес из глубины пещеры хриплый голос Гатерайка.

-- Складываю дрова, чтоб защитить тебя от ветра, старый негодяй. Теперь тебе хорошо; погоди, скоро будет иначе.

-- Принесла ты водки? Что слышно о моих молодцах? спросил Гатерайк.

-- Вот тебе водка. А молодцы твои разогнаны, убиты, изрублены в куски красными кафтанами.

-- Der deyvil! Этот берег для меня несчастен.

-- Погоди! Узнаешь его еще лучше.

Во время этого разговора, Бертрам и Динмонт достигли внутренности пещеры и стали на ноги. Единственный свет, освещавший её мрачные своды, происходил от угольев, разложенных на железной решетке, подобно тем какие употребляют для ловли семги ночью. От времени до времени Гатерайк бросал на раскаленные уголья щепоть деревянных опилок или сучков; по даже загораясь пламенем, они давали свет вовсе недостаточный для обширной пещеры, так что обитатель её, находясь в самом дальнем углублении, не мог ясно разсмотреть предметы, находившиеся у входа. Пришедшие, число которых неожиданно умножилось еще одним человеком, не боясь быть открытыми, стояли за грудою дров. Динмонт догадался удержать Гэзльвуда рукою назади, пока не нашел случая шепнуть Бертраму: "это наш - Гэзльвуд".

Не время было теперь рекомендоваться, и все стояли тихо подобно окрестным скалам: их скрывали дрова, сложенные здесь вероятию для того, чтоб защитить внутренность пещеры от холодного морского ветра, не преграждая впрочем входа свежему воздуху. Дрова были сложены так неплотно, что глядя сквозь них на свет угольев можно было видеть все что там происходило;.но бывшие в глубине пещеры, близ огня, не могли бы увидеть спрятавшихся и при большом свете.

Независимо от нравственного интереса и личной опасности действующих лиц, в этой сцене было что-то недоброе, и даже переливы света и тени были как-то зловещи. Уголья на железной решетке мерцали темнокрасным светом, вспыхивая иногда более или менее ярким пламенем, смотря по возгараемости щепок, которые бросал на них Дирк Гатерайк.Темное облако удушливого дыма подымалось к своду пещеры, озаренному неверным светом, дрожавшим на решетке и вспыхивавшим ярким и живым пламенем, когда Дирк подсыпал сухих опилок. При этом странном освещении, они могли видеть более или менее ясно фигуру Гатерайка; дикия черты лица его сделались еще суровее от мрачного расположения духа и обстоятельств, в которых он находился, и очень гармонировали с темным неправильным сводом, возвышавшимся над ним грубою аркой. Мег Мерилиз, ходя около него, то исчезала среди тьмы, то опять появлялась на свет. Фигура её представляла большой контраст с Гатерайком, нагнувшимся над огнем; сидя на одном месте он был постоянно видим для зрителей, между тем как цыганка, переходя с места на место, то появлялась, то исчезала, как привидение.

Кровь закипела в жилах Бертрама при виде Гатерайка. Он помнил его очень хорошо под именем Джансепа, которое он принял после смерти Кеннеди; он помнил также, что этот Джансеп и товарищ его, Браун, тот самый, которого убили под Вудбурном, были жестокими тиранами его детства. Кроме того, из собственных неясных воспоминаний и рассказов Маннеринга и Плейделя. Бертрам знал, что этот человек был главнейшим действующим лицом при похищении его из недр семейства и родины, и бросил его в добычу столь многим несчастиям и опасностям. Тысячи бурных чувств зашевелились в груди его, и он едва мог удержаться, чтоб не броситься задушить Гатерайка.

Но это было бы опасное покушение. Пламя, вспыхивая и угасая, освещало крепкую, мускулистую, широкоплечую фигуру негодяя, и блестело на рукоятке сабли и на двух парах пистолетов, заткнутых за его кушаком; отчаянная смелость без всякого сомнения соответствовала в нем телесной силе и средствам защиты. Но при всем том, он вероятно по устоял бы против соединенных сил двух таких людей, как Бертрам и приятель его Динмонт, не считая неожиданной помощи Гэзльвуда, который был безоружен и слабее их. Но минутное размышление доказало Бертраму, что не будет ни благоразумно, ни особенно мужественно предупредить труд палача, и он понял, как важно взять Гатерайка живого. И так, подавив свое негодование, он ожидал что произойдет между этим злодеем и цыганкою.

-- Ну, каково тебе? спросила она своим грубым, нестройным голосом. - Не говорила ли я, что придется расплатиться, - и в этой самой пещере, где ты спрятался после убийства?

-- Wetterund Stum! отвечал Гатерайк. - Молчи, старая ведьма, о своих шабашах, пока не спросят. Видела ли ты Глосина?

-- Нет, сказала Мег; - ты промахнулся, кровопийца! Тебе нечего ожидать от искусителя.

-- Hagelt! воскликнул разбойник; - схватить бы его только за горло! - Что же мне теперь делать?

-- Что? отвечала цыганка; - умри как мужчина, или тебя повесят как собаку.

-- Повесят, чортова ведьма? Еще и конопля-то для веревки не посеяна.

-- Посеяна, выросла, снята и спрядена. Не говорила ли я тебе, когда ты, не смотря на мои просьбы, увозил Генри Бертрама, что он воротится на двадцать первом году своем, когда совершится судьба его в чужой стороне? Не говорила ли я, что старый огонь угаснет весь до искры и снова вспыхнет?

По милости этого проклятого Глосина, экипаж мой разбит, шлюпка потоплена, люгер взят, - не было кому ни управлять им, ни защищать его, - рыбачья лодка могла бы взять его. И что скажут владельцы? Hagel and Sturm! Я не осмелюсь явиться в Флисппген.

-- Да и не к чему, сказала цыганка.

-- Как не к чему? Что это значит?

В продолжение этого разговора Мег складывала в кучку лен. Не отвечая еще на вопрос, она бросила горящую головню на лен, облитый сначала водкой; лен мгновенно вспыхнул и пирамида яркого пламени взвилась кверху. Глядя на нее, Мег ответила на вопрос Гатерайка громким и твердым голосом: - Это значит, что час настал, и человек пришел.

По данному знаку, Бертрам и Динмонт бросились на Гатерайка. Гэзльвуд, ничего не знавший о нападении, немного отстал. Злодей, тотчас понявший что его выдали, обратил первый порыв мщения на Мег и выстрелил в нее из пистолета. Она упала с пронзительным, ужасным криком, средним между воплем от боли и судорожным хохотом, достигшим той высоты, когда он делается удушливым. "Я знала, что это случится", проговорила она.

Контрабандист не успел еще взять другого пистолета, как Динмонт уже схватился с ним и старался пригнуть его руки к земле. По сила и отчаяние Дирка были так велики, что не смотря на исполинскую крепость, с которою Динмонт схватил его, Гатерайк, успел попалить его на огонь и едва не выхватил третий пистолет; дорого пришлось бы поплатиться фермеру, еслиб Бертрама, и Гэзльвуд не подоспели во время к нему на помощь. Они, хотя не без труда, свалили Гатерайка на землю, обезоружили и связали его. Все это продолжалось не больше минуты. Злодей еще раза два рванулся как в конвульсиях и потом сделался нем и недвижим. "Кончена песня" - сказала. Динмонт, "и славно пропели".

жива ли эта несчастная. - С помощью Гэзльвуда он поднял Мег Мерилиз.

-- Я знала, что это случится, произнесла она; - именно так этому и должно было быть.

Пуля попала ей в грудь пониже горла. Крови истекало немного; но Бертрам, привыкший видеть раны от огнестрельного оружия, нашел эту рану очень опасною. - Боже мой! что мы можем сделать для этой бедной женщины? обратился он к Гэзльвуду. Обстоятельства избавляли их от обыкновенных приветствий первого знакомства.

-- Моя лошадь привязана в лесу, отвечал Гэзльвуд: я следил за вами верхом целые два часа. Я поеду и созову людей, на которых можно положиться. А пока не. ворочусь, вам не мешает постеречь вход. Гэзльвуд поспешил выйдти. Бертрам, перевязав как умел рапу Мег Мерилиз, расположился у входа, держа в руке пистолет со взведенным курком. Динмонт продолжал сторожить Гатерайка, подняв над грудью его кулак истинно геркулесовский. Мертвая тишина царствовала в пещере; ее нарушали только тихие, сдерживаемые стоны раненной старухи и тяжелое дыхание пленного.