Гай Маннеринг, или Астролог.
Глава LVI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гай Маннеринг, или Астролог. Глава LVI (старая орфография)

ГЛАВА LVI.

Минут через сорок, которые неизвестность и опасное положение бывших в пещере растянули для них втрое, послышался снаружи голос Гэзльвуда. - Я здесь, кричал он, - и привел довольно людей.

-- Так входите же, отвечал Бертрам, очень обрадованный, что может наконец оставить свой пост.

Гэзльвуд вполз в сопровождении двух или трех крестьян и одного чиновника мирового суда. Они подняли Гатерайка и понесли его на руках до того места, где низкий свод не позволял уже идти далее; тут они положили его на спину и повлекли как могли; его никак нельзя было уговорить, чтоб он собственным движением помог им. Он лежал у них на руках молча и недвижно, как мертвое тело, не противясь, но и не помогая их движениям. Когда вытащили Гатерайка на дневной свет и поставили на ноги посреди четырех человек, остававшихся извне, он был как будто ошеломлен внезапною переменою тьмы на свет. Между тем как другие помогали выносить Мег Мерилиз, сторожившие Гатерайка хотели заставить его сесть на обломок скалы, лежавший на берегу. Сильный трепет мгновенно пробежал но его железным членам, и противясь их желанию, он вскрикнул: "Не здесь, - Hagel! - Здесь вы меня не посадите!"

Он не сказал ни слова больше; но голос ужаса, с которым это было сказано, намекнул о том что происходило в душе его.

Мег Мерилиз также вынесли из пещеры, со всею осторожностью, какую только допускали обстоятельства, и затем начали советоваться куда отнести ее. Гэзльвуд послал за хирургом и предлагал перенести ее пока в ближайшую хижину. Но раненная сказала торжественно: "Нет, нет! В дерикльюгскую башню! Только там дух разстанется с телом".

-- Я думаю, надо исполнить её желание, сказал Бертрам, - В противном случае разстроенное воображение усилить горячку.

И так, они понесли ее в Дернкльюг. Дорогою, казалось, мысли её были заняты более только что случившимся, чем своею близкою кончиною. "На него напали трое, а я привела только двоих. Кто же был третий? Неужели он сам приходил отомстить за себя?"

Было ясно, что появление Гэзльвуда, которого она не могла узнать, будучи смертельно ранена Гатерайком, сильно поразило её воображение. Она не раз начинала говорить об этом. Гэзльвуд объяснил Бертраму свое неожиданное появление; он рассказал ему, как следовал за ними несколько времени по указанию Маннеринга; как, видя что они исчезли в пещере, он полез вслед за ними с намерением объявить кто он и зачем пришел: как наконец рука его встретилась в потьмах с ногою Динмонта, и едва не совершилось несчастие, от которого спасло их только присутствие духа бравого фермера.

Когда цыганку донесли до башни, она достала из кармана ключ. Ее внесли в башню и хотели положить на постель; но она сказала с безпокойством: Нет, нет, не так; головою к востоку, - и была очень довольна, когда ей дали желаемое положение.

-- Нет ли близко какого нибудь священника, спросил Бертрам; - он помог бы ей в последних минутах.

Приходский священник, бывший наставник Гэзльвуда, так же как и многие другие, услышал новость, что убийца Кеннеди взят на том самом месте, где за столько лет совершено преступление, и что какая-то женщина ранена на смерть. Из любопытства и из сознания своей обязанности являться там, где случается несчастие, он пошел в Дернкльюг и в эту минуту входил в башню. Хирург прибыл в то же время и хотел изследовать рану; но Мег отказалась от помощи их обоих. - "Не человеку излечить мое тело, или спасти душу, сказала она. - Дайте мне высказать что нужно, и потом делайте что вам угодно: не мешайте мне. - Где Генри Бертрам? - Присутствовавшие, давно не слыхавшие такого имени, взглянули друг на друга. - Да, продолжала она возвысив голос, - я сказала: Генри Бертрам из Элангоана. Посторонитесь от света, дайте мне взглянуть на него."

Глаза всех обратились к Бертраму. Он подошел к ложу несчастной, и она взяла его за руку. - Взгляните на него, продолжала Мег, - всякий кто хоть раз видел отца или деда его, должен сказать, что это живое подобие их. - Шопот пробежал в толпе: сходство было слишком разительно, его нельзя было отрицать. - Теперь выслушайте меня! Пусть этот человек (она указала на Гатерайка, сидевшого со стражею на сундуке), пусть он скажет, если может, что я говорю неправду. Это Генри Бертрам, сын Годфрея Бертрама, владетеля Элангоана. Этот молодой человек тот самый ребенок, которого Дирк Гатерайк похитил в Варохском лесу в тот день, когда убил Кеннеди. Я блуждала тогда в лесу как дух, потому что хотела побывать в нем еще раз прежде чем оставить эту страну. Я спасла жизнь ребенка... долго просила и молила я, чтоб они оставили его мне. Но они взяли его с собою; он долго пробыл за морем, и вот воротился за своим наследством - и кто осмелится не допустить его? - Я поклялась не выдавать тайну, пока не минет ему двадцать один год, - я знала, что до той поры судьба его не изменится, - и сдержала данную клятву; но в то же время я дала другую клятву самой себе, что если доживу до того дня когда он возвратится, то введу его во владение предков, хотя бы каждый шаг к тому стоил жизни человеку. И эту клятву я также сдержала: я первая жертва, уже готовая лечь в могилу. Он (указывая на Гатерайка) будет другою, а за ним будет еще одна жертва.

Священник выразил сожаление, что показание её не было записано судебным порядком, а хирург сказал, что не тревожа ее вопросами, прежде всего надо осмотреть рану. Когда же Мег заметила, что Гатерайка уводят, чтоб дать врачу довольно места для его действий, то она приподнялась на своем ложе и сказала громко: "Дирк Гатерайк! Мы уже не встретимся до страшного суда. Признаешь ли ты, или отрицаешь слова мои?" Он взглянул на нее изъподлобья, молча и безстыдно. "Дирк Гатерайк! Кровь мой на душе твоей, - осмелишься ли ты отрицать хоть слово из того что сказала я, умирая?" Он взглянул на нее вторично с тем же выражением смелости и упрямства, шевельнул губами, но не сказал ни слова. "Так прощай же!" сказала она. "Да простит тебя Бог! Рука твоя утвердила мое показание. Когда я принадлежала еще жизни, я была сумасшедшею цыганкой: меня наказывали, клеймили, изгоняли; я просила милостыни, таскаясь от порога к порогу, и меня гоняли из прихода в приход как бродячую собаку. Кто поверил бы словам моим? Теперь я умирающая женщина, и слова мои не прозвучат даром, как не даром пролита кровь моя!"

Она умолкла, и все вышли из комнаты, исключая хирурга и двух или трех женщин. После краткого осмотра, хирург покачал головою и уступил свое место священнику.

Один констабль встретил коляску, возвращавшуюся порожняком в Кипльтринган; он воспользовался ею, предвидя, что надо будет отправить Гатерайка в тюрьму. Кучер, узнав что случилось в Дернкльюге, оставил лошадей под надзором мальчика, расчитывая больше на лета и скромность четвероногих, чем на временного сторожа, а сам побежал посмотреть "какую там сыграли штуку", как он выразился. Он поспел туда как раз в то время, когда толпа фермеров и поселян, умножавшаяся каждую минуту, досыта уже нагляделась на суровые черты Гатерайка и обратила внимание свое на Бертрама. Почти все, в особенности старики, помнившие Элангоана еще молодым, признали истину слов Мег Мерилиз. Но шотландцы народ осторожный: они не забыли, что другой владеет поместьем, и сообщали друг другу мысли свои только в полголоса. Приятель наш, кучер Джок Джабос, протеснился в середину толпы, и едва взглянул на Бертрама как отступил в изумлении и воскликнул торжественно: "клянусь жизнью, старый Элангоан воскрес!"

Это всенародно высказанное признание безпристрастного свидетеля было искрою, воспламенившею чувства народа; вдруг раздались единодушные восклицания толпы: "Да здравствует Бертрам! Многая лета наследнику Элангоана! Дай Бог жить ему с вами, как жили отцы его!

-- Я уже семьдесят лет живу здесь, сказал один.

-- А я с своими вот уже больше ста, прибавил другой: - мне можно судить о взгляде Бертрамов.

-- Мы живем здесь уже триста лет, прибавил третий. - Я готов отдать последнюю корову, чтоб возвратить молодому лэрду его поместье.

Женщины, которым всегда правится чудесное, особенно если герой прекрасный молодой человек, вторили своими пискливыми голосами общему шуму радости. "Господь благослови его: это вылитый отец! Бертрамы всегда стояли за свою родину."

-- Ах, еслиб матушка его дожила до этого дня! Бедняжка умерла, горюя и не зная где он и что с ним! воскликнуло несколько женских голосов.

Другие окружили Динмонта, который был очень рад случаю договорить о своем приятеле и почваниться, что и он участвовал в открытии. Он был знаком со многими из присутствовавших тут фермеров, и свидетельство его еще более возвысило всеобщий энтузиазм. Словом, это был один из тех моментов, когда холодность шотландцев тает как снег от дождя, и когда шумный поток уносит с собою и плотину и шлюзы.

Внезапные восклицания толпы прервали молитвы священника. - Мег, лежавшая в оцепенении, предвещавшем конец жизни, вдруг как будто ожила: "Слышите ли? слышите ли?" сказала она: "он признан! признан! Я за тем только и жила... Я грешная женщина: но если проклятия мои накликали беду, благословения разсеяли ее. Я хотела бы рассказать больше, но не могу... Постойте", продолжала она, обратив голову к свету, проникавшему в узкую разселину окна: "не здесь ли он? Отойдите от света, дайте мне взглянуть на него еще раз. Нет, уж потемнело в глазах", прибавила она, пристально взглянув в пустое пространство и упав назад: "все кончено,--

Жизнь улетай,

Смерть прилетай!"

Мег упала на соломеную постель свою и скончалась без малейшого стона.

Гэзльвуд первый поздравил Бертрама с возстановлением его имени и звания в обществе. Народ узнав от Джабоса, что это тот самый Бертрам, который решил Гэзльвуда, пришел в восторг от великодушия последняго, и имя его раздалось в толпе вместе с именем Бертрама.

Некоторые спросили у Джабоса, как он не узнал Бертрама, видев его несколько времени перед тем в Кипльтрингане? - Ответ его был очень естествен: "Да разве я думал в то время об Элангоане? Вот теперь, как кричат, что молодой лэрд воротился, так я и вижу что он похож на отца. Да и как не видеть, - стоит только взглянуть".

Упорное равнодушие Гатерайка поколебалось в продолжение этой последней сцены. Он нахмурил брови, хотел поднять связанные руки, чтоб надвинуть на глаза шляпу, и безпокойно поглядывал на дорогу как будто с нетерпением ожидая экипажа, в котором его увезут отсюда. Наконец Гэзльвуд заметил, что волнение народа легко может обратиться против арестанта, и потому приказав посадить его в почтовую коляску, препроводил в Кпильтрнигап, в распоряжение Мак-Морлана. В то же дремя он отправил к нему нарочного с известием о случившемся. "Мне было бы очень приятно", сказал он Бертраму: "видеть вас в Гэзльвуде; но теперь вам конечно не будет так весело, как дня через два, - и вы мне позволите возвратиться с вами в Вудбурн. Но вы пешком"... - О! Если вам угодно взять мою лошадь... Или мою. - Или мою, отозвалось с полдюжины голосов. - Или мою! на ней можно сделать десять миль в час без кнута и шпор; пусть она и принадлежит вам с этой минуты, если вам угодно взять ее за гeрезельд {По старым феодальным уставам, словом герезельд обозначалась лучшая лошадь или другое животное с земель васала, принадлежавших начальнику. Об этом обычае напоминает еще только известная сумма, платимая шерифу графства за ввод во владение коронных васалов. Автор.}. Бертрам однако взял лошадь взаймы и поблагодарил всех за их расположение к нему; ему отвечали кликами приязни и желанием счастье.

Между тем, как счастливый хозяин лошади послал одного за новым седлом, другого за сухим сеном, третьяго за стременами к Дану Дункисону и изъявил свое сожаление, что "некогда выкормить лошадь, а то бы молодой лэрд узнал ей цену", Бертрам взял под руку священника, ушел с ним в башню и запер за собою дверь. Молча смотрел он несколько минут на тело Мег Мерилиз; смерть сделала черты лица её тоньше и острее; но в них виднелись та же мрачность и энергия, которые при жизни поддерживали её дикий авторитет над свободным народом, в среде которого она родилась. Молодой воин отер слезу, невольно выступившую при виде несчастной, павшей жертвою своей верности к нему и его фамилии. Он взял священника за руку и спросил его, была ли она в состоянии внимать его молитвам, как должно умирающей.

можно считать невежественною язычницею, хотя она и жила в земле христианской; вспомним, что безсознательные заблуждения и пороки её жизни выкупаются чистосердечною привязанностью, дошедшею почти до героизма. С благоговением, и не без надежды предоставим ее милосердию Того, Кто один может взвесить паши грехи и заблуждения с стремлением к добру.

-- Могу ли я просить вас, сказал Бертрам, - чтоб. эту несчастную похоронили с приличными обрядами? У меня есть кое-что из её имущества, и кроме того я во всяком случае заплачу издержки; вы найдете меня в Вудбурне.

Динмонт достал себе лошадь у одного из своих знакомых и громко объявил, что пора отправляться домой; Бетрам и Гэзльвуд уговорили толпу, умножившуюся до нескольких сотен, сохранять порядок, нарушение которого может повредить молодому лэрду, потом простились с нею и уехали при радостных криках народа.

Когда они проезжали мимо разоренных хижин Дернкльюга, Динмонт сказал: - Я уверен, капитан, что когда вы получите свое имение, то не забудете построить здесь хижину. Чорт меня возьми, еслибы я сам этого не сделал. Но жить тут я бы не согласился после того что сказала цыганка. Я поселил бы тут старую Эльснет: она уж привыкла к мертвецам и привидениям.

Они скоро приехали в Вудбурн. Весть о их приключении разнеслась уже далеко, и все соседнее народонаселение встретило их с кликами поздравления. "Ты должна благодарить вот этих друзей, что видишь меня в живых", обратился Бертрам к Люси, выбежавшей к нему на встречу, хотя взоры Джулии и обогнали ее.

ее в знак благодарности. Но он сам тотчас же почувствовал, что это уже слишком, и сказал: "Простите, сударыня; я было вообразил, что вы моя дочь. Право, капитан такой добрый, - не мудрено забыться".

-- В это время подошел старик Плейдель. - Если будут платить такою монетою, сказал он...

-- Полноте, мистер Плейдель, прервала Джулия, - вам заплатили вперед; вспомните вчерашний вечер.

-- Сознаюсь, я в долгу, сказал адвокат, - по завтра же утром заслужу двойную плату от вас и от мис Бертрам за допрос Дирка Гатерайка, - уж я его уломаю! - Вы увидите, полковник, и вы, жестокия, если не увидите, так услышите.

-- Можно держать два против одного, что захотите, возразил Плейдель. - Любопытство часто указывает вам на что созданы уши.

-- А такой старый любезник, как вы, научит нас тому, зачем созданы руки.

Пока Плейдель и Джулия шутили таким образом, Маицеринг представил Бертраму человека с добродушною физиономиею, одетого в серый сюртук и жилет и обутого в сапоги. "Вот мистер Мак-Морлан", сказал он.

Домини в свою очередь выступил вперед, осклабился, и не то взвизгнул, не то свистнул, и наконец, не будучи в состоянии удержать свое душевное волнение, ушел излить чувства свои в слезах.

Не будем дальше описывать радости и счастья этого вечера...