Роб Рой.
Часть первая.
Глава седьмая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть первая. Глава седьмая. (старая орфография)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Не без труда узнал я, где была моя комната; но успев приобреешь любовь служителей моего дяди всеми средствами, которые они могли лучше оцепить, я заперся там на целый вечер, не заботясь о своих родственниках, а они, судя по шуму и крикам, которые неслись из залы, были не слишком приятные товарищи для трезвого человека.

Что побудило моего отца послать меня жить в таком странном семействе? Вот была первая и в моем положении самая естественная мысль, какая только могла мне придти в голову. По приему моего дяди, я не мог сомневаться, что проживу у него долго; его пышное, неразборчивое гостеприимство не заботилось о числе людей за его столом; но ясно было, что мое присутствие или отсутствие не более занимало его присутствия последняго из слуг и гораздо менее, чем болезнь или выздоровление одной из его собак. Мои братья были настоящие медвежонки, в обществе которых я мог бы, еслиб захотел, потерять любовь к умеренности и трезвости, и в награду научиться лечить собак, перевязывать лошадей и гоняться за лисицами. Только одна, - и вероятно настоящая, - причина могла изтолковать поступок моего отца: он почитал жизнь, какую вели в Осбалдистон-Галле, за естественное, неминуемое следствие праздности и бездействия, и хотел, если возможно, заставить меня принять деятельное участие в его торговле, показав мне картину, которая, как он полагал, будет мне противна. Между тем, он принял к себе Ралейга Осбалдистона; но имел тысячу средств доставить ему другое выгодное место, коль скоро пожелал бы избавиться от него" Словом, хотя я и почувствовал некоторое угрызение совести, видя что в следствие моего упрямства, Ралейг, которого портрет так невыгодно представила мне Мисс Вернон, будет управлять в доме моего отца и, может быть, вкрадется в его доверенность; но оно умолкнуло при мысли, что батюшка не любит иметь посредника в своих делах, что трудно обмануть или обольстить его, и что притом я был слишком, - и может статься несправедливо, - предубежден против сего молодого человека и предубежден по внушению молодой, ветреной, странной девушки, которая говорила не подумав и сама не старалась проникнуть в характер человека, коего осуждала. Тут мысли мои обратились к Мисс Вернон, к её чрезвычайной красоте, к её затруднительному положению, ибо она жила одна посреди дикой толпы и в таком возрасте, когда наиболее нуждалась в советах; наконец к её пленительно чудному, непостоянному характеру, который на зло нам самим всегда возбуждает любопытство и привлекает внимание. Жить с такой странной молодой девушкой, видеть ее каждый день, всякую минуту, быть с нею в короткой связи, все это конечно могло доставить приятное развлечение в скуке, какую наводили усыпительные жители Осбалдистон Галля; но как же и опасно было такое положение! Впрочем, не смотря на все благоразумие, на всю мою осторожность, я не жаловался на предстоящия опасности и усыпил свою совесть прекрасными планами.

Я всегда буду остерегаться, воздерживаться, буду наблюдать над собою в присутствии Мисс Вернон и все пойдет хорошо. Посреди подобных планов уснул я, разумеется, имея последнею мыслию Мисс Вернон.

Не могу сказать тебе, преследовал ли меня образ её ночью, я был утомлен и спал очень, крепко. По первая она представилась мне в мыслях на другой день, когда с разсветом резкие звуки охотничьяго рога пробудили меня. В одну минуту я был на ногах, велел оседлать лошадь и побежал на двор, где люди, собаки, лошади, все было готово. Дядя мой, можешь быть не ожидая найти такого искусного охотника в особе своего племянника, всю молодость прокоптевшого в школах и канторах, казалось, удивился увидясь со мной и не с прежним дружелюбием меня принял.

-- А! здравствуй, брат. Юность отважна, но берегись и вспомни старинную песню:

"Кто скачет, как глупец, над пропастью глубокой,

В опасности тот шею изломать."

Я думаю, не много молодых людей - и то строгих моралистов, - которые предпочли бы сомнение в их искустве ездить верхом упреку в легком проступке. Но как я обладал ловкостью и мужеством, то замечание дяди показалось мне обидным и я попросил его отложить свои приговор до конца охоты.

-- Сосвем не то, брат, я хочу сказать. Ты славной ездок, об этом и не спорю; но берегись: твой отец послал тебя сюда для исправления, и я думаю мне самому придется вести тебя за повода, чтоб другой не вел за узду.

Но как эта красноречивая речь была непонятна для меня, и как в ораторе не видно было намерения, чтоб я воспользовался ею, ибо он произнес ее в полголоса и притом сии таинственные слова, казалось, просто выражали какую то мысль, которая бродила в голове моего почтенного дяди, то я заключил, что оне относились к моему вчерашнему побегу, или что верхний этаж дядюшки еще не совсем оправился от вчерашняго продолжительного заседания. Я только дал себе обет уехать при первом нарушении законов гостеприимства и между тем спешил раскланяться с Дианою Вернон, которая приближалась ко мне. Братья также подъезжали с ней вместе; но увидя, что они занялись критическим разбором моей одежды, начиная от петлицы на шляпе, до шпоров на сапогах, ибо по смешному патриотизму имели отвращение от всего, что носило на ружность иностранного. Я не хотел мешать им и присоединился к Мисс Вернон, как единственной особе, с которой можно было говорить. Верхом, подле нее, ехал я вместе с толпою к театру будущих подвигов, к длинному ряду срубленного, леса, расположенному на боку одной неизмеримой долины. Дорогой я заметил Диане, что с нами не было Ралейга. - О! отвечала она, это искусный охотник; но, подобно Немвроду, ловит одних людей.

При ободрительных криках охотников, собаки пустились в лес. Все волновалось, все было в движении. Мои любезные братцы занялись этим важным делом и совсем не обращали на меня внимания. Я только слышал, как жокей Дик сказал глупцу Вильфреду: - Постой, поглядим, как будет падать наш Французский братец.

-- Французский! отвечал Вильфред с хохотом; да, да, у него на шляпе пресмешная петлица.

Впрочем Торнклиф, не смотря на" свою грубость, казался не совсем безчувственным к прелестям своей сестры и решился следовать за нами гораздо ближе своих. братьев, может быть, с намерением замечать за нашим обращением с Мисс Вернон, а может статься и для удовольствия быть свидетелем моего падения. Если последняя причина побуждала его, то он обманулся в своем ожидании. В недальнем разстоянии от нас пробежала лисица и, не смотря на худое предвещание Французской петлицы, я всегда первый ее преследовал, и возбуждал удивление дяди и Мисс Вернон на зло тем, которые думали посмеяться на мой счет. Однако хитрая лисица, заставя нас попустому прорыскать несколько миль, успела ускользнуть и собаки потеряли след. Я тотчас заметил неудовольствие Мисс Вернон ехать вместе с Торнклифом; но, всегда живая и деятельная, она умела избирать самые удобные средства для исполнения своих желаний или капризов; и потому укоризненным голосом сказала ему:

-- Я удивляюсь, Торнклиф, что вы целое утро таскаетесь, как хвост, за моею лошадью, когда знаете, что у Вульвертонской мельницы ни одна нора не забита.

-- В самом деле, Мисс Диана? а я ни чего не знал об этом; еще вчера божился мне мельник, что около полудня он их заколотил.

-- Эх! Торнклиф, можно ли полагаться на слова мельника? Вот уж три раза на одной неделе мы упустили лисицу, а все по милости проклятых нор. Вы хотите, чтоб и нынче то же сделалось, между тем как на серой кобыле можете туда доехать в пять минут.

-- О! коли так, Мисс Диана, я сей час отправляюсь в Вульвертон, и если норы не забиты, то обещаю вам наказать глупость мельника и порядочно наколотить ему спину.

-- И так отправляйтесь, любезный Торнклиф, и построже накажите его. Да нуте, ступайте поскорей.

И Торнклиф поскакал туда.

-- Тебя самого там поколотят: вот что было у меня в виду.... Я вас выучу повиновению и покорности.... Да, знаете ли, Франциск, я хочу набирать полк? Да, да, без шуток; Торнклиф будет унтперъофицером, Дик - ефрейтором, а барабанщиком - болтун Вильфред, который говорить по три слова вдруг и ни одного произнести не может.

-- А Ралейг?

-- Не найдете ли и мне какого нибудь места, прелестный Полковник?

-- Если хотите, вы будете полковым квартермистром. Но смотрите, собаки нынче сбились с пути. Нет, Г. Франциск, вам не прилично быть на охоте. Следуйте за мною: я хочу вам показать прелестный вид.

И в самом деле, она привела меня на вершину одного красивого холма, с коего открылась необозримая перспектива. Она окинула взором вокруг себя; посмотрела нет ли кого подле нас, и заехала за кучу деревьев, которые закрывали ту часть долины, где паши охотники преследовали свою добычу.

-- Видите ли там гору? видите ли, как она остроконечною вершиною возносится до высоты, едва досягаемой взором?

-- На конце этой длинной цепи холмов? очень ясно вижу.

-- Ну, а видите ли на правой руке род беловатого пятна?

-- И очень хорошо.

-- Это белое пятно есть скала, называемая Гейкесмор-Крег и Гейкесмор-Крег в Шотландии.

-- В самом деле? о! я не думал, что мы так близко от Шотландии.

-- Как не льзя ближе, и на вашей лошади в два часа вы можете туда доехать.

-- Нет, для этого я не стану ее безпокоить. Но мне кажется, в этом разстоянии по крайней мере миль осмнадцать прямо по полету птиц.

-- Если думаете, что моя лошадь не так устала, то возмите ее. Я вам говорю, что в два часа вы можете быт в Шотландии.

-- А я вам говорю, что у меня так мало к тому охоты, что если голова моей лошади будешь за границей, то хвост не перейдет за ней. Ну что мне делать в Шотландии?

-- Стараться о вашей безопасности, если нужно говоришь прямо. Ну, теперь верно разумеете меня, Г. Франциск?

-- Ни мало. Ваши слова для меня настоящий оракул; из них я ничего не понимаю.

-- Если так, то, ей Богу, или вы не справедливо опасаетесь меня, или вы закоренелый лицемер, одним словом, вторый Ралейг или совсем не знаете в чем вас обвиняют. Да нет, по этому сурьезному лицу я вижу, что притворство чуждо вам. Но, Боже мой, какая важность! смотря на вас, едва могу удержаться от смеха,

-- По чести, Мисс Вернон, сказал я, в досаде на её детскую веселость, не понимаю, что хотите вы сказать. Очень счастлив, что могу быть предметом минутной забавы, но не знаю в чем она состоит.

-- Однако, в этом деле ничего нет смешного, сказала Мисс Вернон с обыкновенным хладнокровием; но видите, у иного лице так забавно, когда любопытство подстрекает его! Но шутки в сторону: не известен все вам некто Морей, Моррис или кто нибудь подобного имени.

-- Не могу вспомнить.

-- Подумайте немного. Не случалось ли вам когда нибудь ехать с человеком такой фамилии.

-- По одной дороге со мною ехал путешественник, большой чудак, которого душа, казалось, была заключена в его чемодане.

-- Подобно душе ученого Педра дон Гарциаса, которая жила между золотыми дукатами кожаного кошелька. - Как бы то ни было, но этот человек ограблен и обвиняет вас как участника или виновника сделанного ему насилия.

-- Вы шутите, Мисс Вернон.

-- Уверяю вас, что нет. Дело так было, как я говорю вам.

-- Ах, Боже мой, как ужасно! вы бы наверно потребовали от меня удовлетворения, когда бы я имела счастие быть мущиной. Но если хотите, это не мешает вам вызвать меня на дуель. Для меня рубиться легче, нежели перескочить через забор.

-- Боже сохрани, чтоб я

-- Тут никакой нет шутки; вас обвиняют, что вы ограбили этого человека и мы с дядюшкой поверили обвинению.

-- В самом деле! Благодарен моим друзьям за их выгодное мнение обо мне.

-- Ну, полноте! перестаньте горячиться, как, пугливая лошадь.... Вы уж закусили удила, но прежде выслушайте до конца... Не в постыдном воровстве обвиняют вас; о нет! совсем не то... этот человек агент правительства и вез деньгами и билетами жалованье гарнизонным Северным войскам; а слух носится, что у него еще отняли чрезвычайно важные депеши.

-- По этому, меня обвиняют не в воровстве, а в государственной измене?

почитают за достоинство вредить всеми возможными способами царствующему Ганноверскому дому.

-- Не такого рода, Мисс Вернон, мои нравственные и политическия правила.

-- Ей Богу, я подозреваю, что вы Пресвитерианец и даже один из приверженных к Ганноверскому дому. Но чтож вы намерены делать?

-- Сей час же обличить гнусную клевету. Кому сделано донесение?

-- Старому Судье Инглевуду, которому это не очень понравилось. Он присылал варочного к дядюшке и советовал ему проводить скорее вас в Шотландию и укрыть от власти законов. Но дядюшка, чувствуя как он подозрителен нынешнему правительству по своей религии и старой привязанности к Королю Иакову, притом зная, что если откроют его содействие к побегу важного преступника, то его обезоружат и, что всего обиднее, объявят Папистом, Якобитом я подозрительным человеком....

-- Племянника, племянниц, сыновей и дочерей, еслиб он имел их, и даже весь род и племя! подхватила Диана; и так ни одной минуты не полагайтесь на него; но сломя голову скачите и старайтесь убежать, пока вас не схватили.

-- Да, я сей час еду, но не туда, а к Судье Инглевуду. Где живет он?

-- Мили три отсюда, там позади этого поля; вы можете видеть башенку замка.

-- В несколько минут доеду туда, сказал я, пришпорив лошадь.

-- Что вы, Мисс Вернон? прилично ли.... простите чистосердечно друга прилично ли вам ехать со мною?

-- Понимаю, сказала Мисс Вернон, покраснев не много, это очень ясно; но после минутного молчания она прибавила: - Впрочем, это замечание сказано из дружбы.

-- Ах, Мисс Берном! и вы можете думать, что я неблагодарен вам за такое участие! отвечал я с жаром. Не выразимо признателен за ваше предложение, но не позволю вам следовать советам великодушия. Это слишком гласный случай, это все равно, что придти в Уголовный Суд.

-- Но хотя б и в Уголовный Суд; неужели вы думаете, что я не пришла бы туда защитить друга? У вас нет покровителей, вы иностранец, а здесь на границах Королевства судьи часто произносят самовластные приговоры. Дядюшка не хочет мешаться в это дело, Ралейга нет дома, а когдаб и был, то еще не известно, какую бы сторону принял; прочие так глупы, что не могут помочь вам, еслиб и хотели того.. Словом, одна я могу быть полезна, и, без дальних разсуждений, еду с вами. Я не бальная красавица, не боюсь варварских приказных терминов и париков напудренных.

-- Но любезный Г. Франциск, будьте сами покойны и оставте меня в покое; если я что задумаю, то трудно удержать меня.

Мне лестно было видеть, что такая прелестная особа брала участие в моей судьбе; но чувствуя, каким насмешкам мы подвергнемся оба, когда вместо адвоката приведу с собою девушку ₍ такой фамилии, которая ни за что в свете не оставишь друга в несчастий, что мои пышные фразы могут убедишь прелестных, благоразумных, осторожных Лондонских Мисс, а не упрямую провинциалку, привыкшую исполнят свою волю и никого не слушаться, кроме своего разсудка.

Якобит, т. е. человек, который долго не соглашаясь присягнуть новой династии, наконец по примеру всех дворян Графства покорился необходимости и за то получил позволение отправлять должность Совестного Судьи. Он это сделал, как она говорила, по просьбе соседственных помещиков, которые с прискорбием смотрели на упадок законов об охоте, палладиума их наслаждений - упадок, единственно происходивший по недостатку человека, который бы поддержал их. Судилище Ньюкестельского Мера было ближайшее судебное место; но как Мер любил есть дичину за столом, а не преследовать ее в лесах, то всегда покровительствовал браконьерам к ущербу охотников. Вида наконец, что кому нибудь из них надобно своими выгодами пожертвовать общему благу, дворяне Нортумберландского Графства прибегнули к Инглевуду; ибо он по своему кроткому, уступчивому и безпечному характеру твердо и несомненно веровал во всякой символ политики, на что всякой из них готов был согласиться. Убедивши Инглевуда носить имя Судьи, нужно было найти человека, который взялся бы исправлять его должность; они сделали только остов Судьи: требовалось дать ему душу, чтобы она управляла всеми движениями его. Один хитрый Ньюкестельский стряпчий, по имени Жобсоне, казался способным действовать машиной. Этот Жобсон, который, скажем для разнообразия метафор - нашел, что всего выгоднее торговать правосудием под вывескою доброго Г. Инглевуда и которого доходды зависели от количества входящих дел, изо всех сил очищает карманы бедных просителей и с такою ревностью заваливает суд тяжбами, что честный Судья не знает куда деваться. И теперь, на десять миль в окружности, ни одна разнощица яблок не сочтется с торговкою плодов без особенного суда, который Инглевуд по неволе производит, будучи понуждаем к тому своим хитрым писарем Г-м Иосифом Жобеоном. Всего забавнее, когда судебное дело, каково на пример ваше, имеет политическое отношение. Г. Иослор Жобсон (без сомнения у него есть свои причины) пламенный последователь Протестантской религии и ревностный защитник новой династии; с другой стороны Судья, по какому-то инстинкту сохраняя некоторую привязанность ко мнениям, к коим был привязан в то время, когда еще не отступал от своих правил из патриотических видов: привесть в исполнение законы против своевольных истребителей куропаток и зайцев, не знает что делать, когда ревность писца завлечет его в дела, напоминающия ему о прежней религии; и Жобсон, вместо нужного содействия со стороны судьи, находит себе сильное противодействие в безпечности и лености Инглевуда. Не льзя сказать, что он со всем лишен душевных сил, напротив для человека, который для того единственно живет, чтоб есть и пить, он довольно бодр и весел; но этим-то и забавно его мнимое безстрастие. В таких случаях Жобсон похож на старую, одышливую лошадь, когда она везет тяжелую телегу; подобно ей, он задыхается, выбивается из сил, чтоб подвигнуть Инглевуда; но тяжесть телеги противится усилиям усталого животного и оно не в состоянии поворотить ее. Всего же досаднее для бедной клячи, что эта машина, которую так трудно привести в движение, иногда катится сама собою, не смотря на ляганье несчастного коня, когда нужно услужить кому нибудь из старых приятелей судьи. Тогда Жобсон бесится, что еслиб не любовь к Г. Инглевуду и его семейству, то он давно бы донес на него в Департамент внутренних дел при Государственном Совете.

Мисс Вернон кончила свое странное описание, когда мы подъехали к дому Г. Инглевуда, старинному и готическому зданию, которого наружность имела в себе что-то почтенное.