Роб Рой.
Часть первая.
Глава восьмая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть первая. Глава восьмая (старая орфография)

ГЛАВА ОСЬМАЯ.

"Божусь тебе, говорил Доктор, твоя кухня издает обворожительный запах; подходя к ней я думаю, что живу в доме знатного барина."

На дворе нам попался слуга в ливрее Сир-Гильдебранда; оставя у него своих лошадей, мы вошли в дом. Я чрезвычайно удивился, а моя спутница и того более, встретив на крыльце Ралейга Осбалдистона, который с своей стороны не менее изумился, увидя нас.

-- Вы, Ралейг, верно слышали о деле Франциска Осбалдистона, и пришли поговорить об нем с Инглевудом? сказала Мисс Вернон, не давая ему времени сделать вопрос.

-- Да, сказал Ралейг с обыкновенным хладнокровием, оно заставило меня придти сюда. Я употребил все усилия, прибавил он поклонясь мне, оказать братцу все услуги; какие от меня зависели, и мне неприятно встретиться с ним в таком месте.

-- Как родственник и друг, Г-н Осбалдистон, вы должны радоваться, увидя меня здесь в такое время, когда пятно, нанесенное моей чести, требует моего присутствия.

-- Это правда; но, как говорит батюшка, удалив вас на минуту в Шотландию, пока дело замнется....

Я отвечал, что вовсе не нужно таких мер и что не только не желаю замять дела, но сам пришел обнаружить гнусную клевету и непременно хочу открыть её виновника.

-- Г. Франциск невинен, Ралейг; он желает оправдаться, а я пришла его защитить"

-- Вы, прелестная сестрица? Мне кажется, что скорее я могу быть Адвокатом Г. Франциска, если и не так красноречивым, то столь же ревностным и более приличным.

-- Все так, да одна голова хороша, а две лучше, вы сами знаете.

-- А особливо такая, как ваша, прелестная Диана, отвечал Ралейг подойдя к ней и взяв её руку с нежным, дружеским видом, от чего он показался мне в тысячу раз безобразнее, нежели каковым произвела его природа. Мисс Вернон отвела его в сторону и начала разговаривать в полголоса: казалось, она чего-то просила, на что он не хотел или не мог согласишься. Я никогда не видал такой разительной противоположности в выражении двух лиц: в чертах Мисс Вернон изображался гнев; глаза её блистали, краска покрывала лице, она ломала руки и, топая ногою, с презрением и гневом слушала отговорки, которые представлял ей Ралейг, судя по его смиренному виду и притворно-почтительной улыбке. Наконец она отошла, сказав повелительным голосом:

-- Я хочу, непременно хочу этого.

-- О! это не возможно, никак не возможно! Поверите ли, Осбалдистон? сказал он, обращаясь ко мне.

-- Не с ума ли вы сошли? вскричала она, прерывая его.

-- Поверите ли? повторил Ралейг не слушая; Мисс Вернон утверждает, что не только известна мне ваша невинность, в которой точно никто более меня не убежден; но что я должен знать настоящих виновников насилия, сделанного Моррису. Ну сообразно ли это с разсудком?

-- Не Г-ну Осбалдистону должно говорить об этом, Ралейг, сказала Мисс Вернон: он не знает всех способов, какие вы имеете, чтоб сделать розыскания.

-- Ей Богу, вы мне более приписываете чести, нежели я стою.

-- Справедливости, Ралейг, одной справедливости я требую.

" крайней мере не оставайтесь здесь; вы знаете, что вам не должно быть в этом месте. Воротитесь со мною.

Тут, оставя Диану в нерешимости и обратясь ко мне, он сказал дружеским голосом: - Будьте уверены, Г. Осбалдистон, что я принимаю живейшее участие в вашей судьбе и оставляю вас на минуту, чтоб свободнее действовали.. Но употребите ваше влияние над сестрою и уговорите ее возвратишься домой: присутствие Дианы не принесет вам никакой пользы, но может повредить её чести.

-- Я то же самое думаю, и просил Мисс Вернон ворошиться назад; но мои просьбы не имели успеха.

-- Я все обдумала, сказала Мисс Вернон после минутного молчания, и не уеду отсюда, не освободив вас из кохтей Филистимлян. Ралейг имеет свои причины говоришь таким образом, но мы знаем друг друга.. Нет, Ралейг, я не уеду отсюда.... и. знаю, прибавила, она громким голосом, что, оставшись здесь, заставлю вас поторопиться.

-- Ну так оставайтесь же, непреклонная, сказал Ралейг; вы знаете свою власть надо мною. При сих словах он вышел, сел на лошадь и ускакал.

-- Слава Богу! он уехал, сказала Диана. Теперь пойдем к Судье.

-- Не лучше ли позвать человека?

-- Нет, нет, я знаю дорогу: на него должно нападать в расплох; идите за мной.

Она взяла меня за руку, взошла на лестницу, миновала коридор и вошла в переднюю, увешенную старыми ландкартами, архитектурными лианами и родословными деревьями. Большая дверь вела из этой комнаты в столовую залу Г. Инглевуда, где кто-то распевал куплет старинной песни голосом, которого звуки совершенно соответствовали застольной песни:

"Кто скажет нет хорошенькой девчонке,

Того вино да обратится в яд."

-- Ах, Боже мой! сказала Мисс Вернон, неужели наш Судья отобедал? Я не думала, что так поздно

Но он в самом деле отобедал. В этот день ему захотелось есть раньше обыкновенного и он целым часом ускорил свой обед, так что сел за стол в 12 часов, а в Англии обыкновенно тогда обедали ровно в час.

-- Ну, мы опоздали, сказала Диана, но погодите: мне известен весь дом и я позову человека; а то ваш неожиданный приход не понравится старому Инглевуду, который не любит, чтоб ему мешали беседовать с бутылкой.

Сказала и исчезла, оставя меня в ч нерешимости, идти ли вперед или воротишься назад. Я слышал отчасти разговор в соседней комнате и между прочим чьи-то отговорки петь, произносимые довольно знакомым голосом. - Не будешь петь? Нет, брат, у меня как раз запоешь! Как выпив водки целой кокосовой орех, оправленный в серебро, ты говорить, что не льзя петь; да от водки кошка запоет. Ну, ну, скорее пой песню, а не то вон из моего дома.... Каков же он? пришел с проклятыми доносами и отказывается петь!

-- Приговор совершенно справедлив, сказал другой голос, который по чистым, протяжным звуками я почел за голос писаря, - он справедлив: и истец должен повиноваться. Закон говорит: canet, и он должен петь.

-- Так пускай поет, сказал Судья, или, клянусь Св. Христофором, я волью ему в горло кокосовый орех соленой воды, в силу указов, изданных или имеющих издаться на сей случай.

Страх напиться соленой воды сделал то, чего не могли произвесть просьбы; и мой прежний спутник я - не сомневался, что это был он - голосом преступника, поющого последнюю молитву, запел следующую плачевную песнь:

Не так вид дерзского разбойника устрашил жалкого бедняка, которого несчастие описывалось в песни, как мое нечаянное появление испугало певца. Наскуча дожидаться, пока слуга доложит обо мне, и опасаясь, чтоб кто нибудь не подумал, что я подслушиваю у дверей, я вошел в залу в ту минуту, как мой приятель Моррис - ибо итак все его называли - начал четвертый куплет своей печальной баллады. Звучный тон песни превратился в устах его в глухой ропот смущения, когда он увидел человека, который был для него подозрителен не менее героя песни; и, смотря на его неподвижные глаза, вытянутые щеки и разинутый рот, можно было подумать, что я держал в руке голову Горгоны.

От усыпительного влияния песни уже закрылись глаза Инглевуда; но едва она прекратилась, как он проснулся и вдруг вскочил от удивления, видя, что собрание прибавилось одним человеком во время его минутного забвения. Писарь, которого я узнал по приемам, не менее встревожился; он сидел против Морриса и судорожное содрогание сего бедняка перешло во все его члены, хотя и не знал тому причины.

Видя, что ни кто не мог говорить, я прервал молчание:

-- Меня зовут Франциском Осбалдистоном, Г-н Инглевуд: я узнал, что какой-то глупец принес на меня жалобу и осмелился обвинить меня в воровстве.

-- Государь мой, сказал сухо Судья, об таких делах я не говорю за обедом. Для всего есть время, и совестному надобно обедать, как и всякому другому.

Дородность Г-на Инглевуда - замечу мимоходом - показывала, что он не часто забывал эту потребность для попечения об общем благе.

-- Извините, Государь мой, что осмеливаюсь безпокоить вас; но честь моего имени страждет, а обед ваш, кажется, кончен....

-- О нет! Государь мой, ни чуть не окончен, возразил Судья; пищеварение человеку также необходимо, как и пища; и я вас уверяю, что обед не будет мне в пользу, если не дадут двух часов отдыха, чтоб насладиться повинным веселием и опорожнить бутылку.

называется contra pacem domini régis....

-- Ну к чорту с твоим domini régis, сказал разгневанный Судья; надеюсь, в моих, словах нет большого преступления; но есть с чего с ума сойти, когда преследуют так неотступно! С вашими записями, следствиями, запретами и трестами вы не даете мне покою. Но я вам объявляю, Г. Жобсон, что на этих днях пошлю к чорту и вас, и присяжных, и весь совестный суд.

-- Ваша честь, возмите в разсуждение все достоинство вашего сана. Вы один из людей quorum et custos rotularum. Справедливо сказал об этой должности Сир Эдуард Кок, что во всем Христианском мире нет ничего подобного, если она хорошо исполняется.

-- Ну, сказал Судья, довольный похвалою важности его сана и потопив остаток досады в стакане Испанкого вии", одним глотком осу шив его. Ну, кончим поскорее проклятое дело. Подойдите, сударь; а ты, Моррис, рыцарь печального образа, скажи тот ли это человек, которого ты обвиняешь в покраже?

-- Я, сударь, похватил Моррис не успев собраться с духом, я не обвиняю.... я.... я ни в чем не обвиняю этого господина.

-- Ну, так мы уничтожим твою просьбу и одним делом будет меньше. Передавайте бутылку; подчивайте Г. Осбалдистона.

Жобсон знал свои выгоды и не мог потерпеть, чтоб дело тем и кончилось.

-- Что вы, Г. Моррис? да вот ваш собственноручный донос.... и чернилы еще не обсохли, а вы хотите таким постыдным образом от него отказаться!

-- Да знаю ли я, пробормотал мой трус, дрожа от страха, сколько у него человек спрятано в доме для защиты? О, я много начитался об этом у Жонсона в жизни разбойников. Да вот, смотрите.... две... дверь отворяется.

Она в самом деле отворилась, и Мисс Вернон вошла.

-- Ну, почтенный Судья, хорош же порядок у вас? ни одного слуги в доме.

-- Ах! вскричал Судья в радостном восторге, который доказывал, что ни Фемида, ни Комус не заставили его забыть должную дань красоте; ах, прелестная Мисс Вернон! цветок Чевиотской границы! полюбуйся, как старый холостяк правит хозяйством. Ты будешь принята у меня, красавица, как в Мае первый цветок.

-- Ну, уж хорошо устроено хозяйство! ни одной души, чтоб доложить.

-- Ах! негодяи, они пользуются моими делами.... Но почему же вам было не придти пораньше? Ваш Ралейг обедал с нами; но не успели осушить первой бутылки, а трус уж обратился в бегство. Да вы еще не обедали? Я велю вам подать чего нибудь получше, понежнее, как ваше малинькое личико, и это сделают сей час.

-- Гм! так вот откуда дует ветер? отвечал Судья.

"Она ему дорогу показала.

Дорожку милую любви!"

-- Нет, ли и для старого холостяка какого нибудь гостинца, прелестная роза пустыни?

-- Только не нынче; но ежели вы будете добрым судьею и окончите скорее дело Франциска, то на будущей неделе я приеду к вам с дядюшкой обедать и мы посмеемся от чистого сердца.

Я буду ожидать вас, моя Тейнская жемчужина. Но если вы обещаете приехать, то не стану вас держать. Я совершенно доволен показанием Г. Франциска. Тут есть какая-то ошибка, но мы объясним ее в другое время.

-- Извините меня, Государь мой сказал я; но мне даже не известно, в чем состоит обвинение.

-- Точно, сударь, сказал писарь, которого приход Дианы повергнул в уныние но найдя себе опору в человеке, от коего совсем но ожидал помощи, он опять ободрился; точно так, Государь мой, и Дультон говорит, что буде кто обвинен в уголовном преступлении, тот не может быть освобожден прежде надлежащого суда и должен наперед представить поруку или быть посажен в тюрьму, заплатя пищу совестного Судьи обычную подать за акт поручительства и за повеление арестовать.

Наконец Судья, после усильных просьб в коротких словах объяснил мне все.

Разные шутки, коими я пугал Морриса, произвели живое впечатление на ум его;, вот на каком основании утверждалось обвинение, вот что терзало его голову и почему в простой шутке видел он злой умысел. Из показания видно было, что в тот день, как мы разстались, два человека замаскированные, на хороших лошадях и вооруженные с ног до головы остановили его в уединенном месте и отняли чемодан, его любезного товарища в дороге.

фамилии сего имени, он, обвинитель, узнал, что они люди подозрительные; а Пресвитерианский священник, у коего он остановился, объявил, что все члены сей фамилии со времен Вильгельма завоевателя были ревностные Якобиты и Паписты.

В следствие сих убедительных причин, он обвинял меня, как участника в сделанном ему насилии, прибавляя, что он послан был Правительством; что имел при себе важные бумаги и значительную сумму денег, большею частию банковыми билетами, которые ему велено было раздать разным Чиновникам, пользующимся доверенностию Шотландского Правительства.

Выслушав такое странное обвинение, я отвечал, что обстоятельства, на коих оно утверждалось, никому не дают права лишать меня свободы. Я принужден был признаться, что не много забавлялся робостью Г. Морриса; но если он имеет хоть искру здравого разсудка, то эта шутка должна быть для него не поводом к страху, а причиной безопасности. Я прибавил, что не видал его с тех пор, как с ним разстался, и что ежели точно с ним случилось такое несчастие, то я не принимал никакого участия в поступке, недостойном ни моего характера, ни той степени, на какой стою в обществе; что если один из разбойников и назывался Осбалдистоном, если это имя и произнесли они в продолжение разговора, то такое обстоятельство не стоит никакого внимания. Что касается да моих мнений, то я готов доказать пред Судьею, писарем и самым свидетелем, что я одной религии с Пресвитерианским священником, и как верный подданный, был воспитан в правилах нового правления и потому прибегаю к покровительству законов, доставленному мне сим великим событием.

Судья качался на стуле, открыл табакерку и казался в большом затруднении; между тем опытный Стряпчий Жобсон со всею беглостию людей его звания прочел устав, изданный в 54 году царствования Эдуарда III, в силу которого совестные судьи имели право останавливать подозрительных людей и заключать их в тюрьму. Негодяй мои же показания обратил против меня, говоря, что если я принимал, по собственному сознанию, вид злодея или разбойника, то сам навлек на себя подозрение, и поелику облекал свои поступки в одежду преступления, то и подвергаюсь обвинению.

С досадою и презрением опровергал я глупое вранье и ложные доводы писаря, и заключил, что если им не довольно моего честного слова, то я готов представить поруку, и Судья не может отвергнуть моего требования, не приняв на себя большой ответственности.

что...

Жобсон готовился осыпать нас судейскими ссылками, как вдруг вошел слуга и подал ему письмо. Едва он прочел оное, как вдруг вскричал голосом человека, обремененного делами:

-- Господи, Боже мой! не дадут на минуту покоя! В одно время поспевай везде... Нет, ей Богу, не возможно... Как бы мне хотелось найти безкорыстного человека, который взялся бы помогать мне в отправлении должности.

-- Сохрани Боже сказал Судья сквозь зубы, и одного довольно.

-- В этом письме извещают меня об одном важном деле...

!!!!!!!!!Пропуск 315-318

от всякого примирения и упрекал Судью, что он меня обижает, подозревая виновным в преступлении, в котором я нарочно пришел оправдаться. Судья не знал что отвечать, как вдруг явился слуга и объявил, что какой-то человек желает говорить с его честно; а в след за ним без церемоний вошел и незнакомец, об коем он докладывал.

Конец первой Части.