Роб Рой.
Часть вторая.
Глава первая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть вторая. Глава первая (старая орфография)

РОБ РОЙ.

СОЧИНЕНИЕ
ВАЛТЕРА СКОТТА.

С ИСТОРИЧЕСКИМ ИЗВЕСТИЕМ

о Роб-Рое Мак-Грегоре Кампбеле
и его семействе.

"Простой закон старины царствовал тогда на земле. Объявляя войну слабейшему, сильный говорил: Защищайся, если можешь!"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МОСКВА.
В Типографии И. Степанова.
При Императорском Театре.
1829.

с тем, чтобы по отпечатании представлены были в Ценсурный Комитет три экземпляра. Москва, 1828 года, Апреля 21 дня. В должности Председателя

"Один из разбойников возвращается! будем остерегаться.... Но чего же я боюсь? будучи так близко от дому, я легко уговорю его."

-- Еще незнакомец! повторил Судья; только бы не за делом, а то.... Незнакомец своим приходом прервал его речь.

-- Я пришел к вам по важному делу, сказал Кампбель: ибо это был тот самой Шотландец, которого я видел в Нортамиртоне; - и прошу вашу честь, не медля, обратить на него все внимание, какого он заслуживает. - Я думаю, господин Моррис, примолвил он, бросая на него твердый и грозный взор, я думаю, что вы знаете меня; и верно не забыли того, что случилось с вами после нашей встречи на дороге.

Моррис был погружен в оцепенение; он дрожал, щелкал зубами и оказывал знаки величайшого смущения.

-- Ну что же? не робейте, сказал Кампбель, и не щелкайте зубами, словно кастаньетами. Я не понимаю, что мешает вам сказать Г-ну Судье, что вы знакомы со мной и знаете, что я честной человек; вы едете в нашу сторону, и я, может статься, в свою очередь буду иметь случай оказать вам услугу.

-- Государь, государь мой, я вас почитаю честным, и сверх того, как вы сами говорите, достаточным человеком. Да, Г. Инглевуд, прибавил он., стараясь придать твердости своему голосу, я почитаю ее то человека таким, как я вам сказал.

-- Чего же он хочет от меня? спросил Судья довольно сухо. Вот, приходят ко мне один за другим, как рифмы "Якова дом" и не дают мне ни отдыху, ни покою.

-- Напротив, сударь, возразил Кампбель, я пришел прекратить тяжбу, которая вас мучит.

-- В таком случае, клянусь честию, вы будете у меня приняты, как ни один еще Шотландец не был принят в Англии. Но продолжайте и говорите без остановки, что вам нужно сказать.

-- Я думаю, этот человек объявил вам, что с ним был некто Кампбель, когда он имел несчастие лишиться своего чемодана?

-- Нет, прервал Судья, он никогда не произносил такого имени.

-- А! я понимаю, понимаю, Г. Моррис, возразил Кампбель: вы боялись вмешать в дело иностранца, незнающого судейских обрядов здешней страны. Благодарен за ваше внимание; но, как я узнал, что мое свидетельство нужно для оправдания Г. Франка Осбалдистона, несправедливо подозреваемого, то я вас увольняю от тг(кой предосторожности и прошу объявить Г. Инглевуду, что мы ехали несколько миль вместе, по вашим неотступным просьбам, в Нортамиртоне, и которых я сперва не хотел слушать; но когда вы их снова повторили, встретясь на дороге у Клоберей-Оллерса; то я решился, к моему несчастию, сделать большой крюк и ехать вместе с вами - Точная и горестная истина, отвечал Моррис, кивнув головою в знак согласия на длинное объявление, коего справедливость он принужден был признать.

-- И как я надеюсь еще, вы объявите его милости, что ни кто лучше меня не может этого засвидетельствовать, потому что в сем деле я был с вами вместе.

-- Конечно, ни кто не может лучше вас, отвечал Моррис, удерживая глубокой вздох.

-- Благоволите заметить, ваша милость, сказал Кампбель, что я целую жизнь привязан был к тишине и спокойствию; Г-н же Моррис, который, как слышно, служит или служил в армии Его Величества, и вез, как мне кажется, значительную сумму денег, мог бы защищаться, еслиб, захотел; но я, имея небольшую поклажу и будучи миролюбивого характера, для чего бы я стал противиться и тем, подвергать жизнь свою опасности.

Я смотрел на Кампбеля в то время, как он говорил, и не помню, чтоб когда либо видел такую разительную противуположность, между выражением мужества и смелости его взоров, и характером простоты и кротости, которые показывали его олова; заметна была на устах его ироническая улыбка; казалось, он невольно выражал ею свое презрение к тихому и миролюбивому характеру, который на себя принял; и я уверился, что ежели он был свидетелем насилия, сделанного Моррису, то верно уж не как терпеливой товарищ или простои зритель.

Может быть и в Судье родились подобные подозрения, ибо он в ту же минуту вскричал: - По чести, престранная история!

Казалось, Шотландец угадал его мысли: тотчас переменил тон и поступки, оставил притворный вид смирения, который плохо удался ему, и сказал вольнее и откровеннее: - Говоря правду, я из числа тех добрых людей, которые тогда только дерутся., когда им есть что защищать; а моя поклажа была слишком легка, когда мы встретились с этими негодяями. Но чтоб ваша милость лучше поверила моему показанию, узнав мой характер, благоволите, сделайте милость, прочесть эту бумагу.

Г. Инглевуд взял бумагу и прочел в полголоса: "Сим уверяю, что податель сего письма Роберт Кампбель (из какого-то места, которого имени я никак не могу выговорить, сказал. Судья), человек хорошей фамилии и безпорочного поведения, едущий в Англию по своим делам, и проч. и проч. Дано с приложением нашей печати, в замке нашем Инвер... Инверра.... ре. Ардотиль."

-- Это свидетельство, государь мой, данное мне благородным господином (он поднес руку к голове, как бы для того, чтоб прикоснуться к шапке) Мак-Каллюмор!

-- Мак-Каллюм.... Как зовут?.. спросил Судья.

-- Мак Каллюмор, которого в Англии называют Герцогом Ардотвлем.

-- Я очень коротко знаю Герцога Ардотиля: это человек с большими достоинствами, истинно любящий свое отечество. Я быль из числа приставших к его стороне в 1714 году, когда он сменил Герцога Малборуга. Я бы хотел, чтобы большие господа походили на него. Он тогда был еще честный Торис, последователь Ормонда; теперь он привержен к нынешнему правительству, по тем же причинам, как и я, т. е. для общого спокойствия; по крайней мере я думаю, что у него были другия причины, кроме страха потерять место и начальство над полком, как утверждают его враги. Это свидетельство, Г. Кампбель, совершенно меня удовлетворяет. Ну, что вы скажете теперь насчет покражи?

-- Два слова, Г. Инглевуд, а именно: Г. Моррис точно также способен обвинить в нем новорожденное дитя или меня самого, как он обвиняет этого молодого дворянина. Я вам искренно сделал мое показание и божусь, что оно справедливо. И так я объявляю, что не только человек, коего он принял за Г-на Осбалдистона, был меньше и толще сего господина; но случайно заметя его лице, когда маска у него развязалась, я увидел, что он не имел с ним никакого сходства. А я думаю, примолвил он, смотря пристально на Морриса со взором, от которого затрепетал бедный обвинитель, - я думаю, что Г-н Моррис согласится, что сохранив более присутствия духа, я мог лучше разсмотреть разбойников.

-- О согласен, сударь, совершенно согласен в том, сказал Моррис отскочив назад, увидя, что Кампбель подходит к нему для подтверждения своих слов. Я готов, государь, мой, прибавил, он, обращаясь к Инглевуду, отказаться от моего доноса на Г-на Осбалдистона и прошу вас позволить мне отправиться за своими делами. Г-н Кампбель, может быть, желает говорить с вами наедине, а мне некогда дожидаться.

-- Слава Богу! хоть одним делом да меньше, сказал Судья бросая в печку доношение. Теперь вы совсем свободны, Г-н Осбалдистон; а вы, Г-н Моррис, я думаю, совершенно успокоены.

-- Да, сказал Кампбель, смотря на Морриса, который жалким кривлянием изъявлял согласие на замечание Судьи; спокоен, как насекомое над бороною земледельца. Ничего не бойтесь, Г-н Моррис, мы поедем вместе: я вас провожу до большей дороги, где мы и разстанемся, и ваша вина будет, если не друзьями встретимся в Шотландии. С печальным и робким взором-преступника, осужденного на смерть, которому говорят, что готова телега, встал Г. Моррис со стула; но все, казалось, не решался. - Не бойся ничего, говорю тебе, повторил Кампбель, я сдержу свое слово. Почему знать, может статься, где нибудь мы получим известие о твоем чемодане, ежели, вместо того, чтобы стоять как статуя, ты последуешь моему совету. Лошади готовы, простись с Г-ном Инглевудом и поедем.

Моррис распрощался и ушел в сопровождении Кампбеля; но в передней, казалось, прежняя робость возобновилась в нем, ибо слышно было, как Кампбель повторял ему свое _ уверение в покровительстве. - Телом и душою божусь, ты будешь безопасен, как младенец на груди матери... Ну, что за чорт! у тебя уж борода давно, а ты трусливей куропатки. Да ну же, пойдем со мной, полно ребячишься.

Голос исчез в отдалении и через минуту мы услышали топот лошадей, которые уезжали со двора.

Радость Инглевуда, по окончании сего трудного дела, уменьшилась при мысли, что писарь, возвратясь, будет недоволен. - Остается еще сбыть с рук Жобсона. Правда, я бы не должен так скоро их сжечь; да что же! я разделаюсь с ним заплатя то, что пришлось бы ему от процесса. Ну, Мисс Вернон, хошя нынче у меня день отпущения грехов и мне не хочется никого арестовать, а меня берет охота посадить под караул вас и отдать под стражу Блекисы, моей старой ключницы; мы бы послали за соседкою Мистрисс Мусграф, за Миссами Декинсами и вашими соседями, и пока бы настроивали скрыпки, мы с Франком Осбалдистоном опорожнили бы несколько бутылок, чтоб быть повеселее.

-- Благодарю покорно, отвечала Мисс Вернон, нам надобно ворошиться в Осбалдистон-Галль; там не знают, что с нами сделалось, и притом нужно успокоить дядюшку на счет брата: о нем он печется как о родном своем сыне.

-- О, я легко этому верю, сказал Судья: когда Архий, старший сын его, погиб в несчастном деле с Сир Джоном Фиквейчем, старой Гильдебранд долго смешивал его с другими пятью сыновьями и жаловался, что никак не помнит, которого из них повесили. И так спешите успокоишь его отеческую заботливость. Но послушай, прелестный весенний цветок, сказал он Диане, взяв се за руку, в другой раз оставь ты правительство исправлять свои дела и не марай своего прекрасного пальчика в чернилах, исполненных Латыни, ябеды и всяческой латыни; берегись, Диана, указывая другим дорогу в это болото, берегись сама увязнуть, проказница!

-- Ты, кажется, доброй малой, Франк; я очень хорошо помню отца твоего: мы с ним вместе были в школе. Но послушай, друг мой, вперед не болтай много с проезжими, которых встретишь на большой дороге. И что за чорт! разве все Королевские подданные обязаны принимать твои шутки? Не надобно играть правительством... Ах! да, сударь, рекомендую вам Диану. Бедная малютка! она одна на земле, и ей дано право рыскать и ездить куда только угодно. Имей об ней попечение, или, чорт возми! я вызову на дуель тебя, хотя, признаюсь, и не так легко мне это сделать. Ну, теперь прощайте, идите с Богом, и оставьте меня с трубкой табаку и с моей задумчивостью,

"Листья табаку сгарают,

Превращаясь в легкий дым;

Так и люди исчезают,

Силы жизни потеряв.

Юность пылкая проходит

Как мечта, как легкий дым;

Старость дряхлая походит

На угасшую золу!"

Меня пленили искры здравого разсудка и чувствительности, которые вырывались у него посреди лености и безпечности; я уверял, - что воспользуюсь его советами и простился с честным Судьею и его гостеприимным кровом.

Мы встретили на дворе слугу Сир Гильдебранда, который нам прежде попался и которому Ралейг приказал нас дожидаться; мы отправились и хранили молчание. Признаюсь, пораженный приключениями, одно за другим последовавшими в продолжении утра, я не хотел прервать оное; наконец Мисс Вернон воскликнула, не в состоянии будучи удерживать мыслей, ее волновавших.

-- Ралейг удивительной, непонятной и самый опасной человек! он что хочет, то и делает; все окружающие его ничто иное для него, как куклы, коими он действует по произволу; у него есть актер, готовый на все роли, какие угодно, и его изобретательный ум вечно внушит ему такое средство, которое непременно удастся.

-- Так вы думаете, сказал я, отвечая более на то, что она хотела указать, нежели на то, что сказала, вы думаете, что Кампбель, который пришедши кстати, увлек моего обвинителя, как сокол увлекает куропатку, был подослан Осбалдистоном.

-- Я подозреваю, отвечала Диана, и думаю, что он не пришел бы кстати, ежелиб я не встретила случайно Ралейга на дворе Г. Инглевуда.

-- В таком случае вам, моя любезная избавительница, обязан я принести мою благодарность.

-- Да; но положим, что вы принесли, а я приняла ее, прибавила она с милою улыбкой, у меня совсем нет охоты вас слушать. А если вам угодно, мю поберегите ее до первой моей безсонницы: я отвечаю за её действие. Одним словом, Г-н Франк, я искала случая быть вам полезною; очень рада, что он встретился и в награду прошу у вас одной милости: никогда не говорит об этом. Но кто это скачет нам на встречу верхом на маленькой кляче? Ах! Боже мой! да это младший сын, закона, честный Г. Иосиф Жобсон.

В самом деле то был. Жобсон, который ехал с поспешностию, и как мы вскоре увидели, был в самом худом расположении духа, он подъехал к нам, и желая поговорить, остановил свою лошадь.

-- И так, сударь.... и так Мисс Вернон... да... я вижу что такое. Во время, моего отсутствия порука была принята.... Хотел бы я знать, кто совершал акт. Ежели Г. Судья употребляет часто такую форму производства дел, то я советую ему поискать другого писаря, а я подам в отставку.

Этот вопрос, казалось, увеличил бешенство нашего законоведца; он посмотрел на Мисс Вернон со взором досады и злобы, столь явной, что мне чрезвычайно хотелось отвесить ему раз хлыстом по спине; но к счастию я воздержался, вспомнив, с кем имею дело.

-- Рутледжь, Мисс, сказал писарь, почти лишась языка от злобы, арендатор. Рутледжь здоровее вас" Он никогда не был болен, и это плутовская штука, которую хотели сыграть со мной.

-- Возможно ли! прервала Мисс Вернон с видом величайшого удивления.

-- Да, Мисс, подхватил бешеный писарь; и этот грубиян арендатор назвал меня ябедником... ябедником, сударыня!... Он сказал, что я стараюсь только выманивать деньги! Я не понимаю, почему мне именно сделал он такой упрек, а не кому нибудь другому из моих собратий... мне, писарю в Совестном Суде, в силу указов, изданных в тридцать третий год царствования Генриха VII и в первой царствования Вильгельма.... блаженной и вечной памяти Короля Вильгельма, сударыня, того великого Государя, который избавил нас от Претендентов и Папистов, Мисс Вернон.

-- Да, Гоффер Рутледжь предерзкой негодяй, отвечала Диана, желая увеличить его бешенство. Но довольствовался ли он словами, любезный Г-н Жобсон? уж не поколотил ли он вас?

-- Поколотил меня, Мисс Вернон? странная мысль! Хотел бы я видеть, как он осмелится меня тронуть! Я удивляюсь, сударыня....

-- Я удивляюсь, сударь, что вы можете так неприлично говорить с Мисс Вернон, сказал я, прерывая его; и если вы не перемените ваших выражений, то я сам могу наказать вас.

-- Меня наказать, сударь!... меня, сударь! Да знаете ли, с кем вы говорите?

-- Очень хорошо, сударь; по словам вашим, вы писарь в Совестном Суде, Гоффер Рутледжь говорит, что вы ябедник; но из этого всего я не вижу, что дает вам право быть дерзким с дамою.

Мисс Вернон взяла меня за руку и вскричала: - Нет, Г-н Франк, я но потерплю, чтоб вы обидели Г-на Жобсона. Я не столько его люблю, чтоб позволила вам тронуть его ниже концом вашего хлыста. Как! ведь ему доставит пропитания на целые три месяца; притом же вы и так довольно оскорбили его чувствительность, назвав дерзким.

-- Я мало забочусь о том, что он говорит, Мисс, сказал писарь не так грубо; слово дерзкий не может быть поводом к тяжбе, но ябедник явно ругательное слово; и я дам знать Гофферу Рутледжу, ему и всем тем, которые будут повторять его к нарушению общественного спокойствия и к лишению меня доброй

-- Что вы, Г-н Жобсон? подхватила Диана, разве не знаете, что в пустом месте и сам Король ничего не возмет? Что же касается до вашей славы, то оставьте того в покое, кто захочет лишить вас оной: для него будет плохая пожива, а вас я поздравлю, что избавитесь от ней.

-- Очень хорошо, сударыня.... Прощайте.... Против. Папистов есть законы, и все бы лучше шло, еслиб они строже исполнялись. По тридцать четвертому уставу Эдуарда VI положено наказание на того, кто будет иметь при себе молитвенник, служебник или жития святых.... Оному подвергаются и Паписты, отказавшиеся дать присягу, и те, которые ходят к обедни. Смотри тридцать третий устав Королевы Елисаветы и третий Короля Иакова. Всякий Католик должен, заплатя двойный штраф, внести в список....

-- Смотри новое издание законов, пересмотренных, исправленных и умноженных Иосифом Жобсоном, писцом Совестного Суда, сказала Мисс Вернон.

-- И так, продолжал Жобсон, ибо я вам говорю, Диана, незамужняя невеста и Папистка, вы обязаны возвратиться в. свой дом кратчайшей дорогой, под опасением лишиться дворянского достоинства; как виновная в злоумышлении против Короля. Вы обязаны просит перевоза на публичных паромах и оставаться на лих не долее прилива и отлива, и если не найдете оного в подобных местах, то должны каждый день ходить по колено в воде и таким образом достигать противоположного берега.

-- Это, как я думаю, сказала Мисс Вернон, род Протестантского наказания за мои грехи в Католическом исповедании. Однако, я вас благодарю за уведомление, Г-н Жобсон, и удаляюсь, как можно скорее, твердо решась не выходить вперед из дому. Прощайте, Г-н Жобсон, образец судейской учтивости.

-- Прощайте, прощайте, сударыня; помните, что с законом шутить не должно.

И мы продолжали нашу дорогу.

-- Не жестоко ли, сказала Мисс Вернон, не жестоко ли для людей честных и благородных сносить явную дерзость какого нибудь негодяя стряпчого? И почему? потому только, что мы того исповедания, которое за сто лет назад было всеобщим.... По крайней мере наша религия имеет на своей стороне преимущество старшинства.

-- И вы бы поступили как сущий ветренник; но, впрочем, ежели бы мой кулак был немного потяжеле, я сама, кажется, дала бы почувствовать ему всю силу оного.... У меня есть три причины жаловаться на судьбу.

-- Какие же это причины, Мисс Вернон?

-- Но обещаете ли вы пожалеть обо мне, когда вам скажу их?

-- Можете ли в томь сомневаться, воскликнул я, подъехав к ней ближе и чувствуя участие, которое и скрыть не старался.

то, что мне приходит в голову, меж тем как с вашею счастливою привиллегиею, делать что угодно, я моглаб предаться моим капризам, и даже возбуждать восторг и удивление.

-- А! вот пункт, относительно которого я не могу сожалеть о вас, как бы вам хотелось; несчастие так обще людям, что вы разделяете его с одною половиною рода человеческого, а вторая половина....

-- Так выгодно наделена, что не хочет уступить другим своих прав; я и забыла в вас пристрастного соперника. Тс! прибавила она, видя, что я хочу говорить; угадываю, что эта милая улыбка предшествует прекрасному комплименту, на счет выгод, получаемых друзьями и родственниками Дианы Вернон, что она родилась их невольницею; но не трудитесь произносить его, любезный братец! Поглядим, как мы согласимся в прочих пунктах моей жалобы на судьбу. Я принадлежу к секте притесняемой, исповедую нетерпимую религию, как сказал бви негодный стряпчий, с которым мы сей час разстались; и не только не приносит мне чести мое благочестие, ибо;я почитаю того же Бога, коего Почитали мои предки; но приятель мой, Судья Инглевуд, может отослать меня в рабочий дом и сказать мне, что старой Немброн сказал Игуменье Польтонской, когда овладел её монастырем: "Ступай прясть, баба!"

-- Это зло не без пособия, отвечал я важно; посоветуйтесь с каким нибудь из наших образованных священников, или лучше посоветуйтесь с вашим разсудком, Мисс Вернон, и вы увидите, что различие между нашей религией и той, в которой вы были воспитаны....

-- Тс! сказала Мисс Вернон поднеся палец ко рту; тс! ни слова на это. Оставить веру своих предков!... Неужели бы вы мне дали совет, когдаб я была мущиною, покинуть их знамена, видя что счастие им не благоприятствует и, как изменнику, перейти на сторону торжествующих врагов.

для нас.

-- О! я вижу, жестокой, что наибольшого сожаления должна ожидать от вас. Ныне или завтра по воле Судьи меня пошлют прясть лен и чесать пеньку, а вы смотрите на это с таким холодным равнодушием!... Я жалуюсь, что осуждена носить чепец и кружева на место шляпы и кокарды, а вы смеетесь и не принимаете никакого участия в горести моей. Нет, видно совсем безполезно будет открыть вам третию причину моей жалобы.

-- Нет, любезная Мисс Вернон, не лишайте меня своей доверенности, и я вам обещаю, что тройная дань симпатии, которую вам должен, будет верно и сполна заплачена при открытии вашей последней жалобы, только, чтоб это не было несчастие общее со всеми женщинами, ни даже со всеми Католиками, в Англии которых гораздо более, нежели мы Протестанты желаем из усердия к церкви и отечеству.

-- О нет! это несчастие, сказала Мисс Вернон изменясь в голосе и с важностию, еще никогда мной не виданной в ней, - это несчастие истинно заслуживает сожаления. Как вы сами могли приметить, я от природы откровенна без всякой скрытности; добрая девушка, без гордости, баз притворства, которая бы хотела не иметь ни для кого тайны и разговаривать свободно с друзьями; между тем таково странное мое положение, что я едва смею сказать слово, боясь последствий, какие оно может иметь ежели не для меня, то для других.

-- Это в самом деле несчастие, в котором я истинное беру участие. Мисс Вернон, и которого я никогда не подозревал.

откровенно о моем положении; Но у вас здравой разсудок, вы проницательны, вы тотчас станете меня разспрашивать о приключениях нынешняго дня, о участии, какое Ралейг брал в вашем освобождении, о тысяче других предметов, которые привлекут ваше внимание. У меня недостанет мужества отвечать вам с надлежащею скрытностию и притворством; вам легко-будет заметить, что я вас обманываю; вы меня почтете притворщицей, недоверчивой, и я лишусь и вашего и собственного своего уважения. Лучше уж сказать вам наперед: не спрашивайте ни о чем меня; я не могу, отвечать вам.

Мисс. Вернон произнесла сии слова голосом трогательным, сделавшим на меня живое впечатление. Я уверил, что не стану осыпать ее нескромными, вопросами, что не буду принимать в худую сторону отказов, отвечать на вопросы приличные и естественные по моему.

Я прибавил, что так обязан за участие, принятое ею в моих делах, что не употреблю во зло сего случая, не стану стараться проникнуть в её дела. Я только надеялся, что ежели мои услуги могут быть ей полезны, то чтоб она смело пользовалась ими.

-- Очень благодарна вам, подхватила она, и принимаю это от чистого сердца. Ваш голос не похож на однозвучный звон, названный комплиментом; это голос человека, чувствующого на что он обязывается. Ежели... но чем невозможно? Впрочем ежели встретится случай, я вас попрошу вспомнить о вашем обещанию Когда и забудете его, я не менее буду обязана вам; довольно того, что вы теперь чистосердечны. Может многое случится, что переменит ваше мнение, прежде нежели попрошу о том, если я должна просить вас помочь Диане, как сестре своей.

-- Будь она сестра мне, вскричал я, и тогда не более иметь буду готовности к её услугам. А теперь конечно я не должен спрашивать, добровольно ли, из дружбы ли Ралейг старался о моем оправдании.

-- И я не должен спрашивать: не был ли Кампбель человек, похитивший его чемодан, и письмо, полученное другом моим Жодионом, в то время, как мы находились у Инглевуда, не была ли хитрость, чтоб удалить его от места действия и помешать ему препятствовать Зтоему освобождению? И я не должен спрашивать....

-- Вы ничего не должны у меня спрашивать, сказала Мисс Вернон, и так безполезно полагать пределы вашему любопытству, за которые вы не можете преступить. Вы должны думать о мне также выгодно, как бы я отвечала на все ваши вопросы, и на тысячу других с тем вольным и развязным тоном, которой так легко принять Ралейгу и которому подражать мне не возможно. Послушайте, всякой раз, когда поднесу руку к подбородку - вот так, это будет знаком, что не могу изъяснить вам того, что занимает ваше внимание. Надобно, чтоб были условные знаки в наших сношениях. Вы теперь сделаетесь моим поверенным советником, но не будете участвовать в делах моих.

-- Ничего не может быть основательнее, отвечал я смеясь; а вы можете надеяться, что мудрость советов моих будет соответствовать вашей доверенности.

Таков почти был разговор, занимавший нас во время дороги, и мы приехали в Осбалдистон-Галль, когда семейство начало свое пиршество.

должна ли вам показать мою обитель. Библиотека мое любимое убежище; она один уголок в доме, в котором я защищена от моих оранг-утангов братьев. Они и ноги сюда не заносят, боясь, я думаю, чтоб эти фолианты, упав, не разбили им черепа. Ведь это одно действие, которое они могут произвесть над их мозгом. Последуйте за мною.

Я пошел за нею по длинным извилинам коридоров, переходов, галлерей и лестниц, и наконец взошел в библиотеку.