Роб Рой.
Часть вторая.
Глава вторая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть вторая. Глава вторая (старая орфография)

ГЛАВА ВТОРАЯ.

"В это уединенное место она приходила часто заниматься учением и на минуту забывала свои несчастия."

Библиотека в Осбалдистон-Галле была темная комната, в которой старые дубовые полки гнулись под тяжестию полновесных фолиантов, драгоценных в семнадцатом веке; но из них-то, с позволения сказать, мы перегнали содержание наших in quarto и наших in octawo, которые еще раз перейдя через кубок, ежели наши потомки будут суетнее нас самих, могут быть приведены в двенадцатую и даже осмнадцатую долю. Собрание состояло преимущественно из классических авторов, исторических, а особливо богословских книг. Она была в большом разстройстве Священники, которые в последовательном порядке один за другим исправляли в замке должность капелланов, долгое время исключительно пользовались правом входить в библиотеку, пока наконец любовь к чтению не заставила Ралейга нарушить покой почтенныхь насекомых, раскинувшихь свою ткань перед полками шкафа. Так как он себя назначил в духовное звание, то его поведение казалось не очень безумным Сир Гильдебранду, как бы оно показалось в другом из его сыновей, ежели б в котором нибудь из них родилась такая смешная склонность, и Сир Гильдебранд согласился поправить комнату так, чтоб можно было жить в ней. Но впрочем в этом обширном покое все еще замешен был вид какого-то безпорядка и разрушения, и сокровища наук погребены были под толстым слоем пыли, который скрывал их от взоров. Ветхия обои, червями источенные полки и книги, плохия стулья, шаткие налои и столы, очаг в комнате, покрытый ржавчиной и редко оживляемый огнем угольев или пламенем дров, все показывало презрение владетелей замка к наукам и к книгам, содержащим сокровища оных.

-- Это место кажется вам не много диким, сказала Мисс Вернон, видя, что я обозреваю комнату со взором удивления; но оно для меня маленькой рай; я в нем спокойна и не боюсь, чтоб кто нибудь помешал мне. Ралейг владел ею вместе со мною, когда мы были друзьями.

-- А теперь разве вы недрузья? был натурально вопрос мой.

Она поднесла палец к прелестной ямочке подбородка, чтоб дать мне почувствовать нескромность моего вопроса.

-- Мы все еще союзники, отвечала она, и связаны между собою, как и все союзные державы, взаимными выгодами. Но боюсь, что следуя обычаю, мирный договор не переживет дружеских расположений, в которых он был заключен. Как бы то ни было, мы уже не так часто бываем имеет, и когда он входит в эту дверь, я убегаю вон в ту. И видя наконец, что эта комната, как ни велика она кажется, была тесна для двух, он имел великодушие отказаться от своих прав в мою пользу, и я стараюсь продолжать занятия, в которых сперва он меня руководствовал.

-- Какие это занятия, могу ли спросить?

-- О! смело можете. Не бойтесь, что при этом вопросе я подниму мой палец. Историей и словесностью преимущественно занимаюсь я; но изучаю также поэзию и классических писателей.

-- Классических писателей? и читаете их в подлиннике?

-- Кое как; Ралейг - человек не без познаний, - дал мне некоторое понятие об языках древних и об языках ныне более употребляемых в Европе. Поверьте мне, я не совсем дурно воспитана, хотя и не умею ни обрубать косынок, ни вышивать платков, ни делать пуддингов и наконец, как жена священника поставляет себе за удовольствие говорить обо мне так приятно, вежливо и справедливо, хотя я ничего не знаю полезного в сей юдоли мира.

-- А курс наук сделана" по вашему выбору, Мисс Вернон, или по выбору Ралейга?

-- Гм! сказала она, как бы не решаясь отвечать на мой вопрос; но стоит ли труда подымать палец для такой безделицы. И так я вам скажу, что от части по своему вкусу, от части но его совету, учась ездить верхом, седлать лошадей по нужде, перепрыгивать через огород, стрелять из ружья наморщась и наконец всем искуствам, которыми обладают мои любезные братья. Мне нравилось, после таких трудных упражнений, читать с Ралейгом древних писателей и приближаться к древу познания, с которого вы ученые одни бы хотели собирать плоды, как бы в отмщение за участие, принятое нашею общею праматерью в грехе первородном.

-- И Ралейг поставлял себе за удовольствие очищать ваш вкус к наукам?

-- Да, я сделалась его ученицею; но как он мог меня выучить тому только, что сам знал, то и вышло, что я совсем несведуща в искустве белишь кружева и обрубать платки.

-- Но я думаю, что желание иметь у себя подобную ученицу было побудительною причиною для учителя.

-- О! я вам наперед говорю: если вы станете проникать побудительные причины Ралейга, то я буду всегда подымать палец. Откровенно с вами говорить я могу о том, что касается до меня; короче, Ралейг уступил мне изключительное пользование библиотекою, и не входит в нее не испросив и не получа на то позволения, и потому я взяла смелость принести в эту залу несколько из моих пожитков, которые вы можете видеть около себя.

-- Извините, Мисс Вернон, как я ни гляжу, а не вижу ничего похожого на ваши пожитки.

-- Конечно потому, что не видите ни пастухов, ни пастушек в хороших рамках, ни чучелы попугая, ни клетки канареек, ни коробки для работы, оправленной в золото, ни красивого туалета, с прибором, ни трехструнной лютни, ни маленькой шавки. Я не обладаю такими сокровищами, прибавила она, остановись Для минуту, чтоб перевесть дух, после, такого длинного исчисления;. но вот меч, моего предка Сир Ришарда Вернона, убитого при Шрейсбури, и которого так жестоко оклеветал некто Шекспир. Он хотя был и умной человек, но приверженный к Герцогу Ланкастерскому и его сообщникам, а потому исказил историю в их пользу. Подле сего страшного меча висит панцырь другого Вернона, бывшого оруженосцем у Чорного Принца. Его судьба не похожа на участь Сир Ришарда; ибо в поэте, его воспевшем, видно более доброго намерения, чем дарований. Вот мое охотничье ружье с новоизобретенною доскою и курком. Но это говорит само за себя.

Говоря таким образом, она показала мне портрет во весь рост, писанный Вандином, на котором готическими литерами было написано: Verno semper vir et. Вы, кажется, удивляетесь, сказала она; но разве не знаете, что это наш девиз, девиз всех Вернонов? Разве не видите под гербом двух флейт, крест на крест положенных?

-- Вы Осбалдистон и признаетесь в том! вскричала она. Коли так, то Персей, Торнклиф, Джон, Дик и сам Вильфред могут быт вашими наставниками: слыхано ли такое невежество?

-- Я признаюсь, к стыду, любезная Мисс Вернон, гиероглифы Геральдики также для меня не поняли вы, как гиероглифы пирамид Египетских.

-- Как! возможно ли? Мой дядя, сам дядя, ненавистник всех книг вообще, в длинные зимние вечера заставляет читать себе Гвиллима. Не знали изображений Геральдики! Да о чем же думал отец ваш.

-- О изображениях арифметических, из которых самое простое, кажется, для него важнее всей рыцарской Геральдики; но ежели я был так недогадлив, что не узнал вашего герба, то по крайней мере у меня достанет столько вкуса, чтобы удивляться прекрасному портрету, в котором я открываю какое-то фамильное сходство с вами.

-- Точно ли хороша эта картина? примолвила она.

-- Я видел много произведений этого знаменитого художника, но ни одного не видал, которое бы мне так понравилось.

-- Я такой же плохой знаток в живописи, как вы в Геральдике, подхватила Мисс Вернон; но на моей стороне то преимущество, что я удивлялась этому портрету, не зная цены ему.

-- Кого изображает он?

-- Моего деда, разделявшого все несчастия Карла И-го и, с стыдом признаюсь, все распутства его сына. Он безумно расточил часть своих владений; другую часть отец мой продал, чтобы поддержать правое дело.

-- Ваш отец много потерпел во время междуусобий?

-- Не только потерпел, он всего лишился. И его дочь, несчастная сирота, питаясь хлебом чужих людей, принуждена покоряться их капризам, сообразоваться с их нравом. Впрочем, еслиб следуя внушениям благоразумия, а не праводушия, он пожертвовал своими правилами обстоятельствам и оставил меня наследницею богатых поместьев, находившихся во владении его фамилии, я бы меньше гордилась отцом своим.

Приход слуги, который принес обедать, Помещал продолжению нашего разговора. Обед был непродолжителен, и когда собрали со стола и поставили бутылки, слуга нас уведомил, что Г. Ралейг просил сказать ему, когда мы отобедаем.

-- Скажи ему, отвечала Мисс Вернон, что ежели он хочет придти сюда, то мы будем ради его видеть. Поставь стакан, принеси стул и оставь нас. Вы удалитесь с ним вместе, когда он захочет уйти, прибавила она₎ обращаясь ко мне. Не смотря на мою щедрость, из 24-х часов я не могу уделить молодому человеку более осьми; но, я думаю, и восемь пролетели очень скоро.

-- Старик с косок бежал так быстро сего дня, что я не успевал считать его шагов.

-- Тс! сказала Мисс Вернон, вот Ралейг. Она отодвинула свой стул, который почти касался моего, и сделала большой промежуток между нами.

Легкий удар в дверь, вежливое внимание отворять потихоньку ее, когда попросили войти, смиренно принтиая поступь, все показывало мне, что понятия, составленные мною о обхождении совершенного Иезуита, соответствовали воспитанию, полученному Ралейгом в школе Сент-Омерской; нужно ли говорить, что сии понятия Протестанта были для него не очень выгодны.

-- К чему, сказала Мисс Вернон, эта церемония стучаться в дверь, когда вы знаете, что я не одна в комнате.

Она произнесла сии слова с каким-то нетерпением, как бы приметя, что под скромным и смиренным видом Ралейга скрывается дерзкое подозрение. Не сами ли вы, прелестная кузина, научили меня стучаться в эту дверь, отвечал Ралейг с тем спокойствием, с тою кротостию, которая от долговременной привычки обратилась у него в природу.

-- Я чистосердечие люблю более вежливости, сказала Мисс Вернон.

-- Вежливость, отвечал Ралейг, слогом Амадиса, вежливость может назваться храбрым и любезным рыцарем, учтивым и по имени и по ремеслу; ему прилично быть сотоварищем дамы.

-- Но истинный рыцарь есть чистосердечие, и с этим именем он везде хорошо принимается. Но кончим спор, вовсе незанимательный для Г-на Франка. Садитесь-ка лучше и налейте стакан, чтоб подать пример ему. Я взяла на себя обязанность потчивать за обедом, чтоб поддержать славу о гостеприимстве в Осбалдистон-Галле.

ко мне, и потому поспешил дать другой оборот разговору, чем он и успокоился, увидя из него, что Диана не изменила его тайнам. - Г-н Ралейг, сказал я ему, Мисс Вернон препоручила мне изъявить вам мою признательность за счастливое окончание дела с Моррисом, но несправедливо опасаясь, что моя благодарность не напомнит мне об обязанности, она подстрекнула еще любопытство и препоручила просишь у вас изъяснения тайны, которой, по видимому, я обязан освобождением.

-- А я так думал, отвечал Ралейг, быстро бросив проницательный взгляд на Диану, что Мисс Вернонъвсе изъяснила вам; и его взор, устремясь на меня, казалось, хотел открыть, так ли ограничена была её доверенность, как я утверждал. Мисс Вернон презрительным взглядом отвечала на его безмолвный вопрос, между тем как я, не зная, должен ли отвергнуть подозрения или оскорбиться ими, отвечал: - Ежели вам угодно, Г-н Ралейг, оставлять меня в неизвестности, я покоряюсь; но если вы отказываете в объяснении под предлогом, что я получил его, то божусь вам, что ничего не знаю относительно происшествий, которых был свидетелем нынешняго утра. Вы сильно содействовали в мою пользу, вот все, что мог я узнать от Мисс Вернон.

-- Мисс Вернон слишком превознесла мои слабые усилия, хотя я ничем не пренебрег для вашей пользы. Я поспешно возвращался в замок, чтоб убедить кого нибудь из нашего семейства вместе со мною за вас поручиться, что мне казалось самым действительным средством к вашему освобождению, как вдруг встретил Кавмеля.... Колвеля.... Кампбеля; но впрочем что нужды до его имени. Я узнал от Морриса, что сей человек был вместе с ним при покраже, и имел счастие убедить его, признаюсь, хотя и с трудом, сделать показание, чтоб оправдать и извлечь вас из затруднительного положения, в коем вы находились.

-- Чрезвычайно обязан вам, что вы уговорили его дать свидетельство к мою пользу; но ежели, по его словам, он был свидетелем похищения, то для чего не согласился он придти и объявить настоящого преступника или по крайней мере оправдать невинного?

-- Вам не известен, сударь, характер Шотландцев, отвечал Ралейг; скромность, благоразумие и проницательность, вот главные их качества; они проявляются во первых в патриотизме, худо понимаемом, но пламенном и составляющем как бы наружное укрепление, коим Шотландец окружает себя и защищается от нападений высоких чувствований человеколюбия. Разрушьте это препятствие и вы встретите труднейшую преграду: любовь к своей области, своей деревни, или лучше сказать своему поколению. Преодолейте второе укрепление, вас остановит третие: его привязанность к семейству, к своему отцу, к матери, к сыновьям, к дочерям, к дядям, теткам, ко всем родственникам до девятого колена. В сих пределах разливается усердие Шотландца и не выходит далее. В сих-то пределах он сосредоточивает все сладостные побуждения природы, которые слабеют и потухают по мере их приближения к окружности, в коей они заключены. Но если вы успеете преступить за все преграды, укрепленные склонностями и привычкой, вас остановит сильная и непреступная крепость; покорить ее не возможно: это самолюбие или лучше сказать эгоизм Шотландца.

-- Все это очень красноречиво и очень фигурально, сказала Мисс Вернон, не в силах удержать долго своего намерения; но у меня есть два возражения на ваше прекрасное разсуждение. Вопервых оно ложно; но хотяб было и справедливо, то не имеет никакого отношения к предмету, который нас занимает.

-- Это изображение очень верно, прелестная Диана, и сверх того имеет прямое отношение к нашему предмету. Оно верно, как следствие частых и глубоких наблюдений над характером народа, об котором, как вы сами знаете, я могу судишь правильнее всякого; оно имеет прямое отношение к предмету, когда отвечает на вопрос Г-на Франка и показывает: почему острожный Шотландец, не видя в нашем любезном братце ни единоземца, ни Кампбеля, ни родственника из тех колен, коими означаются их родословные, и более всего не ожидая никакой личной выгоды, но видя потерю времени, некоторый труд....

-- И множество других неприятностей, без сомнения столь же ужасных, прервала Мисс Вернон с язвительною насмешкою, показавшею её нетерпение.

-- Да, множество других, сказал Ралейг с ненарушимым хладнокровием. Одним словом, моя теория показывает, почему сей человек, не надеясь получить прибыли и опасаясь некоторых неприятностей, с трудом преклонился на мои просьбы и заставил себя просить прежде, нежели согласился придти и сделать показание в пользу Г-на Франка.

-- Мне кажется странным, заметил я, что Г-н Моррис не упомянул Судье, что Кампбель был с ним вместе, когда напали на них разбойники.

-- Я слышал от Кампбеля, что он ему торжественно обещался не говорить ни слова об этом обстоятельстве, и после Оттого, что я вам сказал, вы легко поймете причины. Он хотел как можно скорее возвратиться к себе, не останавливаясь за судейскими обрядами, коим бы он должен был покориться; при том Кампбель торгует скотом, и как у него много дел и ему часто бывает нужно прогонять большие стада через Графство, то он старается жить в ладу с Нортумберландскими разбойниками, самыми мстительными людьми в свете.

-- Я сама согласна с этим, сказала Мисс Вернон голосом, означавшим более, нежели простое согласие.

-- И я согласен, сказал я, повторяя прежнее, что Кампбель имел очень побудительные причины желать, чтоб Моррис молчал; но я не понимаю, как он мог приобресть такое влияние над умом сего человека и обязал его к утаению такого важного обстоятельства, с явною опасностию подвергнуть подозрению справедливость всего происшествия, когда бы его после открыли. Ралейг согласился, что это странно и, казалось, сожалел, что не разспросил более Кампбеля о сем предмете, казавшемся ему непонятным. - Но, прибавил он после таковой уступки, точно ли уверены вы, что Моррис в своем доношении показал, что Кампбель был с ним вместе?

-- Я читал его наскоро; но уверясь, что сего обстоятельства не было упомянуто или было упомянуто поверхностно, я не обратил на него внимания.

-- Точно, точно так, отвечал Ралейг, хватаясь за последния мои слова; это происшествие было в нем упомянуто, как вы сами говорите, но очень поверхностно; впрочем Кампбелю не трудно было застращать Морриса. Этот трус едет в Шотландию определиться к месту, зависящему от правительства; и одаренный мужеством храброго голубя или воинственной крысы, он опасается сделать неудовольствие такому молодцу, каков Кампбель, которого один вид напугал его так, что он лишился последней частицы разсудка, данной ему природой. Вы, я думаю, заметили, что в Кампбеле есть нечто воинственное, или страшное.

-- Признаюсь, я нахожу в его лице выражение мужества и гордости, противные ремеслу его. Не служил ли он в армии?

-- Да.... нет.... не то, чтобы служил, но кажется, как и все его земляки, учился ружью. Каждый Шотландец солдат: он носит оружие от юности и даже до смерти. Ежели вы сколько нибудь успели узнать вашего спутника, то вы можете судить, что, намереваясь жить в стране, коей жители сами собой делают расправку, он боялся оскорбить Шотландца. Но ваш стакан все еще полон, и я вижу, что, касательно вина, вы не более моего делаете чести имени, которое мы носим. Если угодно, пойдемте ко мне в комнату: мы там сыграем одну партию в пикет.

силою воспламенялся.

-- Г-н Осбалдистон, сказала она мне, вы сами можете поверить справедливость и основательность суждений Ралейга на счет Г-на Кампбеля и Морриса. Но что он говорит о Шотландцах, это все сущая клевета; он безстыдно ругает Шотландию и я вас прошу не верить словам его.

-- Может быть, мне трудно будет вам повиноваться, Мисс Вернон, ибо я должен признаться, что был воспитан в чувствах, мало выгодных для наших северных соседей,

-- О! забудьте, забудьте эту часть вашего воспитания! воскликнула она с жаром; дочь Шотландки заклинает вас не презирать страною, в которой родилась мать её, пока не объявите причины вашего предубеждения. Сохраняйте ненависть и презрение к лицемерству, двоязычию и низости; вот что должно ненавидеть и презирать, и это вы можете найти не выезжая из Англии. Прощайте, милостивые государи! Желаю вам доброго вечера.

Она рукою указала нам на дверь с видом царицы, отпускающей свиту.

хотелось мне проникнуть; но время к тому было неудобно: надобно подождать, когда он будет менее остерегаться. Мы начали игру, и хотя она только что завязалась, а гордый, тщеславный характер моего противника виден был и в этом пустом занятии. Казалось, он совершенно знал правила игры; но, вместо того, чтоб им следовать и играть осторожно, скоро наскучил игрою, которую он предложил мне из одного приличия, и мы начали разговаривать о делах посторонних.

Хотя в нем было более учености, а не истинной мудрости, хотя он лучше знал природу человека, нежели нравственные начала, коими он должен руководствоваться; но я не видал никого, чей бы разговор был приятнее и обольстительнее.

Выбор выражений, самых разнообразных, увеличивал очарование, производимое чистым и благозвучным голосом; в разговоре он избегал надутости и хвастовства, и знал искуство не скучать слушателям и не утомлять их внимания. Я видал людей, желающих блистать в обществе, видел, как они с трудом соберут мысли, и, подобно облакам, которые, скопившись над нашею головою, разрываются с громом, нахлынут на вас с потоком учености, который тем скорее изтощается, чем быстрее и величественнее кажется сначала. Но слова Ралейга следовали одно за другими и доходили до сердца слушателя подобно чистому обильному потоку, который, стремясь из неизсякаемого источника, орошает равнину скатываясь по неприметной, нечувствительной отлогости. Непреодолимое очарование удерживало меня у него и уже за полночь решился я простишься с ним, и когда я был уже в комнате, то с трудом мог представишь себе характер Ралейга таким, как представлял до сего свидания.

нравиться другая пища.