Роб Рой.
Часть вторая.
Глава шестая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть вторая. Глава шестая (старая орфография)

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

"Нет, это не обман! Яркой блеск освещает стекла её окон. В полночь! в таком месте! чтож это за тайна?"

Не льзя описать, какую однообразную жизнь мы вели в Осбалдистон-Галле. Я и Диана Вернон посвящали большую часть времени на ученье; другие проводили дни занимаясь охотою, к ним иногда присоединялись и мы. Мой дядя привыкал ко всему, и так привык наконец к моему присутствию и образу жизни, что я совершенно понравился ему. Я бы мог и далее войти в доверенность его, еслиб захотел употребить хитрости Ралейга, который пользуясь отвращением от дел отца своего, не чувствительно вкрался в управление имением; хотя я охотно помогал дяде своим пером и познаниями в Арифметике, когда ему нужно было написать письмо к соседу или разчитаться с Арендатором, однако по разборчивости не хотел мешаться в управление дел, и добрый Шевалье, называя племянника Франка усердным, расторопным молодцем, сознавался, что никогда подумал, что Ралейг так нужен ему.

Не приятно жить в семействе и быть не в ладу с членами оного; а потому я сделал несколько попыток доставить себе дружбу братьев. Я переменил шляпу с золотой петлицой на охотничью шапку, за что получил некоторое уважение Жона. Укротил горячую лошадь с такою силою, что она ввела меня в доверенность у Дика. Два, три заклада проиграл Вильфреду, две, три бутылки опростал с Персеем и приобрел дружбу всех молодых господ, изключая Торнклифа.

Я уже сказал, что этот молодой человек всегда удалялся меня, ибо, будучи несколько умнее своих братьев, он имел дурной характер. Грубый, подозрительный и сварливый, он казалось был недоволен, что я гощу в Осбалдне тон-Галле и смотрел завистливыми, ревнивыми глазами на мою дружбы с Дианою Вернон, которая, в следствие одного семейственного договора, назначена была ему в супруги. Я пробовал несколько раз помириться с Торнклифом, но он отвергнул мои покушения с приятным видом собаки, которая глухо ворчит и кажется хочет укусить, когда чужой человек ее погладит. И так я оставил Торнклифа с его угрюмостью, и не старался более примиришься с ним.

Таково было мое положение относительно всех членов этой семьи; но я должен упомянуть и о другом жителе замка, с коим я говорил иногда: это садовник Андрей Ферсервис; узнав, что я протестант, он никогда не пропускал меня, не открыв мне своей Шотландской таба" керки; такая учтивость, по многим причинам, была для;него выгодна: во первых, она ничего ни стоила ему, ибо я не брал табаку, а притом это был лучший предлог для Андрея, любившого прерывать по времени работу и несколько минут отдыхать, облокотясь на заступ; но более всего это был предлог, в продолжении нашей беседы, рассказывать новости, какие он слышал, и делать колкия замечания, внушенные ему сатирическим его умом.

-- Ну, я скажу вам сударь, говорил он мне одним вечером с важностию, с какою обыкновенно сообщал все любопытные новости, и так я вам скажу, что был нынче поутру в Триплей-Кнове.

-- Ну, Андрей, чтож нового узнал ты в кабаке?

-- Боже меня сохрани ходить в кабак!... то есть, разве сосед по. потчует; а идти туда и издерживаться, нет! и жизнь не легка и денежки то трудно добывать.... По я сказал, что был в Триплей-Кнове за бездельным делом со старухой Самсон: ей надобно несколько сотен груш, а у меня их столько, что в замке всего и не съедят, то почему ж не угодить ими доброй женщине. Ну, покуда мы торговались, вдруг вошел Патрик Мехредей, странствующий купец.

-- Разнощик, хочешь ты сказать?

-- Все равно, ваша честь, как ни назовите, я знаю только, что это честное и доходное ремесло.... Патрик не много мне с родни, и мы были ради такой встречи.

-- И верно выпили бутылку пива, не так ли?... Да ну, Андрей, ради Бога, сократи свой рассказ.

-- Господи помилуй! постойте не много. Вы жители Юга слишком уж поспешны. Дайте мне отдохнуть, ведь это касается до вашей части, и потому будьте терпеливее, если хотите узнать!... Бутылку пива!... Да, Патрик вызвался заплатить за одну, но старуха Самсон дала нам по большой чашке молока, да по ячменной булке, мы сели и кой о чем начали толковать между собой.

-- Ах! пожалуста покороче, Андрей. Разсказывай поскорей новости, ежели оне есть у тебя; мне не льзя же пробыть здесь целую ночь.

-- Господи помилуй! и мне то же не льзя! как поработаешь днем, не станешь вечером болтать. Брат Патрик сказал мне, что в Лондоне были так.... маленькия сплетни на щет того дела.

-- Какого дела? и что ты хочешь сказать?

-- Дела.... гм!... как будто незнаете.... Ну, на дороге....

-- На дороге! хоть убей не понимаю.

-- Ну, да! сказал Андрей таинственным голосом, на щет чемодана....

-- Какого чемодана? говори яснее!

-- Моррисова чемодана: он потерял его там; но если это не дело вашей чести, то и не мое также, а мне нехочется терять такого хорошого вечера.

И вдруг, как будто пришел к нему припадок деятельности, Андрей снова принялся копать.

Негодяй удачно предвидел: он подстрекнул мое любопытство, но я ожидал, пока болтливость опять приведет его к оставленному предмету, не желая, чтоб он заметил, что я принимаю участие в сем деле. Но Андрей продолжал работать с жаром, по временам говорил, но не об новостях Мекредея, а я слушал все, проклиная его из глубины сердца; но мне хотелось видеть: долго ли дух противоречия будет торжествовать над охотою рассказать окончание своей повести.

-- Я посажу спаржи, потом посею бобов. Ведь надо же чем нибудь приправлять говядину в замке. Да не так им вкусно есть, как мне трудно выводить. "Андрей, нам надобно капусты," сказала старуха Марфа; Господи помилуй! они думают: стоит сказать слово и все выростет.... Да что-то нынче вечером погода прояснилась, а все от того, что завтра Воскресенье; ведь если хоть один день хороший в недели, то верно уж Воскресенье.... а, да вот и звонок, нам кажется пора идти спать.

сложил на другой грядке.

-- Видно надо решиться, подумал я, выслушать повесть Г. Ферервича, как ему хочется рассказать ее. Ну, чтож Андрей, какие новости узнал ты от своего брата, странствующого купца?

-- Да, разнощика хотите вы сказать, подхватил Андрей с насмешливой улыбкой; да как угодно называйте их, а они очень полезны в такой стране, как Нортумберланд, где города так редки. Вот в Шотландии, это другое дело: там есть Графство Фейфское, на пример, вот земля: из конца в конец, на право и на лево, только и видишь огромные селения, одно подле другого, так что целое Графство составляет один город. Ну естьли у вас в Англии что нибудь подобное?

-- О! разумеется, нет. Да ты говорил, сей час, о Лондонских новостях, Андрей.

-- Да отвечал Андрей, но я думал, что вашей милости не нужно их знать. Патрик Мекредей сказал мне, прибавил он с кривлянием, которое почитал за насмешливую улыбку, что в Лондонском Парламенте произошла ссора по случаю кражи у Морриса.

-- В Парламенте, Андрей? Да к какой стати?

-- Это уже и я спрашивал у Патрика. Патрик, говорил я, да кои чорт они думали найти в чемодане! Когда у нас в Шотландии был Парламент (провались сквозь землю, кто его уничтожил) он давал нам законы, а не мешался в дела, которые касаются до нижних инстанций. Господи помилуй! я думаю кошка опрокинет кострюлю и они велят ей явиться в Лондонской Парламент. Ведь это значит, сказал я, что они глупее старого хрыча Лерда и его дураков сыновей, с их собаками и лошадьми и рогами.... ну что целой день рыскают за зверем а поймают, он не весит и шести фунтов.

-- Чудесно разсудил, Андрей, сказал я ему, желая, чтоб он изъяснился получше; а что отвечал Патрик?

-- О! для Англичанина, Патрик отвечал, славно! Но обратимся к покраже. Вот как эти Торисы и Вейгсы спорили, ругались между собою, бранили друг друга, вдруг встает один и протяжно говорит, что Якобинцов на севере Англии унять не льзя (и не ошибся) что они ведут открытую войну; что Королевский посланный быв остановлен на большой дороге; что знатнейшия фамилии в Нортумберланде участовали в этом, что.... да мало ли еще чего? что у него отняли много денег, важные бумаги, и много другого, что когда посланный пришел жаловаться совестному Судье того места; то нашел их за столом как родню и приятелей, и что угрозами и обманами принудили его уничтожить свое доношение, и наконец в заключение всего., честной человек, которого ограбили, убрался отсюда, опасаясь беды себе.

-- Да правда ли это, Андрей?

о имени ограбленного, разбойников и Судьи, а он назвал Морриса, вашего дядю, Инглевуда, и еще других, прибавил он с насмешкой.. Потом, встал Оратор из противной партии, и спрашивал: разве можно обвинять знатнейших особ, в Королевстве по обвинению труса, которого разжаловали в присутствии, полка за то, что убежал с места сражения и ушел во Фландрию и при том вероятно, что всю эту историю выдумал он за одно с Министром, прежде отъезда, из Лондона. Тут они приняли Морриса в пытку, думали вынудить у него признание; но бедной так боялся, чтоб не возобновили дела о побеге, что, по словам Патрика, казался не живым, а мертвым, и от него не льзя было допытаться двух слов сряду, так испугался их крику. Нет, видно, его голова хуже мерзлой репы, прости меня Господи! уж на какой бы чорт, не помешал Андрею Ферсервису высказать, что у него лежит на сердце.

-- Ну, чем же кончилось дело? Узнал ли твой приятель?

-- Узнал ли? он неделей отсрочил поездку, чтоб после все пересказать своим покупщикам. Первый молодец начал скоро понижать свой тон, и говорил, что ему известно, как ограбили, но он мог ошибиться в обстоятельствах дела, а соперник с. противной стороны отвечал, что ему мало дела до Морриса, ограблен ли он, нет ли; но зачем порочить честь знатных дворян Нортумберландских и вот что называют, они изъясниться, один уступит не много, другой, побольше и вот опять они друзья. Вы думаете тем и кончилось? Ничуть ни-бывало, тут еще вмешалась Камера Перов. В нашем бедном. Парламенте и Перы и представители все заседали вместе и не толковали и двух раз об одном и том, же деле. Ну как бы то нибыло, а в Лондоне возобновили его в другой Камере. Здесь кто-то сказал, что в воровстве замешен некто Кампбель, которой в оправдание представил свидетельство за подписанием Герцога Аржиля. Герцог это услышал, и вы можете представить как его взорвало: он покраснел, как свекла, и утверждал, что все Кампбелли добрые и честные люди. Если осмелюсь сказать мое мнение, то_л прости Господи, а мне кажется, что Герцог солгал. Но как у него и волки сыты и овцы целы, к тому же много родни на обеих сторонах, то спорить с ним и не посмели. Моррисову историю назвали клеветой и обманом, и еслиб он не навострил лыжи, то на верноб прогулялся к позорному столбу за ложный донос.

При сих словах честный Андрей собрал заступы, грабли, и бросив в тележку, которую хотел везти к оранжерее, но так медленно, что мне можно было спрашивать его. Видя с каким хитрым плутом я имел дело, решился ничего не скрывать и рассказать ему дело как оно было, опасаясь, чтоб осторожность не вселила в него подозрений и не сделалась для меня источником новых неприятностей.

его по обстоятельней о всем, что он узнал в Лондоне.

-- О ничего нет легче, отвечал Андрей, я скажу брату, что вам нужно купить пары две, три чулок и он явится в минуту.

-- Да, да, уверь его, что он найдет хорошого покупщика, и в ожидании его в такую тихую прекрасную ночь я буду гулять по саду. Луна скоро взойдет. Ты приведешь его к задней палатке, между тем при блеске луны я буду смотреть на деревья и траву.

-- Ну так; я часто говорил, что капустный цвет при лунном свете сияет, как дама в алмазах.

Говоря таким образом, Андрей был в полном весельи; хоть ему нужно было пройти слишком и милю, но он с величайшим удовольствием решился на такой поход, желая доставить случай своему брату продать несколько из его товаров - хотя на верно можно сказать, что он пожалел бы десяти копеек, чтоб угостить его бутылкой пива. Любовь Англичанина выражается противным действием, думал я, гуляя по длинным аллеям древняго Осбалдистон-Галльского сада.

и положил за правило не ходить туда в то время, как семья предавалася веселым пирушкам: наши беседы могли бы назваться в полном смысле свиданиями наедине. Другое дело утром: тогда часто приходили в библиотеку слуги или за книгой для пыжей молодым господам или с приказанием к Диане от Сир Гильдебранда, так что утром библиотека могла назваться местом сообщения; оно хотя и редко посещалось, но служило точькою всеобщого соединения. Не так было вечером; и воспитанный в стране, где столь много уважается приличие, я хотел строго наблюдать его относительно Мисс Вернон, которая его пренебрегала; я с осторожностью заметил ей, что при наших вечерних беседах необходимо присутствие третьяго.

Мисс Вернон засмеялась, потом покраснела и наконец едва не разсердилась; но вдруг, раздумавши, сказала: - Так точьно, ваша правда, когда мне придет охота заниматься, я приглашу старуху Марфу на чашку чаю, и она будет служить мне защитою.

У Марфы, старой клюшницы дома, был одинакой вкус со всем семейством. Она предпочитала хороший стакан вина лучшему Китайскому чаю, но как в то время чай пили одне знатные особы, то такое приглашение - льстило её самолюбию и она часто приходила к нам. Впрочем по захождении солнца ни кто из служителей замка не подходил к библиотеке, потому что один или два труса уверяли, что в сей части дома они часто слышали шум, когда в замке все спали и сами молодые господа не смели входить вечером в страшное убежище.

Мысль, что библиотека долго была любимым местом Ралейга, и что потайная дверь из сего покоя вела в уединенную его комнату, не только не уменьшала суеверного страха, но более его увеличивала. Обширные связи в свете, его ученость, его познания во всех родах наук, некоторые физические опыты, которые он делал для забавы, были достаточными причинами почитать его в связи с духами. Он знал по Гречески, по Латыни, по Еврейски и следовательно, - как однажды выражался напуганный Вильфред, - ему нечего бояться, ни духов, ни привидений, ни чертей. Слуги утверждали, что слышали, как он громко говорил один в библиотеке, когда в замке все спали; что он проводил ночь с мертвецами, а утром спал и не гонялся с собаками доброго Осбалдистона.

Мне часто по доверенности переносили такие нелепые слухи, и вид простодушия и легковерия разскащика не редко забавлял меня. Но не эти "смешные сказки - я их презирал всегда, но глубокое уединение, на которое всякой вечер после звонка осуждалась страшная комната, удерживало меня от посещения, когда Мисс Вернон в нее удалялась.

за другого человека: нет, вот проходят они мимо второго окна: это две разные особы. Вот опять изчезают они, и опять их тень рисуется на третьем, потом и на четвертом окне. Кто может быть в такой час у Дианы? Две тени прошли мимо всех окошек, дабы показать мне, что я не ошибся; наконец погасили огонь и все облеклось темнотою.

Случай был пустой, но я никак не мог забыть его. С того времени я не смел и подумать, что в нашу дружбу с Мисс Вернон могла входить ревность. Между тем не могу выразить, какое неудовольствие чувствовал при мысли, что она допустила другова к тайному разговору в такое время и в таком месте, в котором я имел разборчивость сказать ей, как неприлично принимать и меня.

Легкомысленная, упрямая Диана! подумал я, она решительно не хочет слушать добрых советов. Нет! меня обмануло её свободное обхождение выказать себя - вот цель, для которой она принимает вид чистосердечия и надевает соломенную шляпку, когда она в моде. Я твердо уверен, что не смотря на её превосходный ум играть в вист с полдюжиной дураков больше удовольствия доставит, чем сам Ариост, когдаб возвратился к жизни.

Мои грустные мысли сделались несноснее, когда вспомнил, что нынче поутру решившись показать Диане мой перевод в стихах первых песней Ариоста, я просил ее пригласить Марфу на чашку чаю; но она просила отложить до другого дня извиняясь пустой отговоркой. Я старался объяснишь все эти обстоятельства и вдруг услышал, что задняя калитка сада отворяется: это Андрей возвращался с своим земляком, который сгибался под тяжестию ноши.

Я увидел в Мекредее хитрого и умного Шотландца, большого разскащика новостей и по склонности и по ремеслу. Он мне подробно описал все происходившее в Камере Депутатов и Камере Перов касательно Моррисова дела, которое было оселком для узнания духа Парламента. От него узнал я, что и прежде слышал от Андрея, как Министр не успел в этом деле и принужден был отстать от доказа безчестного для многих знатных особ и сделанного человеком не имевшим никакого права на доверенность, и который в своем рассказе на каждом шагу противоречил себе. Мекредей доставил мне печатный журнал, в коем заключалось все содержание споров, и дал список речи Герцога Аржиля. Он их много привез, чтоб продать его сообщникам в Шотландии: из журнала я не узнал ничего нового, он только подтвердил слова Шотландца; в речи Герцога, хотя сильной и красноречивой, провозгласили только его семейство и его поколение, и помещено несколько похвал ему самому, столь же чистосердечных, но более умеренных; я не узнал точно ли опорочено мое доброе имя; но очень понял, что честь фамилии моего дяди была явно оскорблена, ибо Моррис в полном собрании Парламента объявил, что Кампбель был один из двух разбойников, что он безстыдно пришел и делал показание в пользу Гн. Осбалдистона своего сообщника, и что он, с помощию Судьи, доставил свободу сему последнему, а сего принуждал отказаться от исканий. Эта часть Моррисовой истории о правда а мои подозрения о Кампбеле, которые поселились во мне, с той минуты, как я увидел его у Судьи Инглевуда. Меня до крайности терзал новый оборот странного дела и потому я отпустил Шотландца, купив кои какие безделки у Мекредея и удалился в комнату, чтоб подумать о средствах защитить мою поруганную славу.