Роб Рой.
Часть третья.
Глава четвертая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть третья. Глава четвертая (старая орфография)

ГЛАВА IV.

Судья, взяв фонарь из рук служанки, шел с ним по комнате, подобно новому Диогену; вероятно, не надеясь отыскать сокровище, как и славный циник. Он приближился к моему таинственному проводнику, который спокойно сидел на столе, устремив глаза на стену и сложив руки крестом, нимало не смущаясь, он ногою своею бил об ножку стола такт песни, которую насвистывал. Его твердый и хладнокровный вид затруднил судью на несколько минут.

-- Наконец, повертев фонарь во круг лица незнакомца, он вскричал: - Ах, ах! ... Эх, эх!... Ох, ох!... Это не возможно!... но притом, ежели... нет, нет; я ошибаюсь почести я не ошибаюсь!... Как, это ты, разбойник, грабитель! Какой злой ветер занес тебя сюда? Неужели это ты?

-- Как видите, Господин судья.

-- Почести, верно у меня куриная слепота! Как, негодный! Я нахожу тебя в тюрьме Гласговской? Знаешь ли, что стоит твоя голова?

-- Очень знаю! стоит весьма дорого, а именно: двух настоятелей, четырех писарей и дюжины полицейских служителей.

-- Дерзкий! раскайся в грехах своих; я скажу одно слово и...

-- Это правда, судья, отвечал незнакомец, встав со стола и безпечно положив руки на спину, но слово это не будет сказано.

-- Не будет сказано, то есть я не скажу его, Государь мой?... А почему бы это? Отвечайте мне, по чему?

-- По трем важным причинам, судья Гервей.... Во первых по нашему старому знакомству. Во вторых потому, что в Штукалахане существовала некогда одна женщина, которая смешала нашу кровь, к моему стыду, должно прибавить; ибо не срам ли иметь брата, который ни о чем больше недумает, кроме презренных барышей и составления счетов, который двигает ткацкие челноки, как несчастный ремесленник... Наконец последняя причина есть та, что если ты сделаешь хоть одно движение, которое мне изменит, то прежде, нежели кто-нибудь придет на помощь, я тебя убью.

-- Ты решительный мошенник, сказал неустрашенный судья; ты знаешь, что я тебя знаю. С тобою не очень безопасно.

-- Я знаю также, судья, что добрая кровь течет в твоих жилах; и потому то мне прискорбно будет сделать тебе. малейшее зло. Но надобно я чтоб я вышел отсюда свободен, как вошел, или десять лет будут говорить о том, что произойдет в эту ночь в темнице Гласговской.

-- Кровь не вода, как говорит пословица, прервал Гервей; я знаю, что такое средство и дружба. Прекрасную новость принесут доброй женщине в Штукалахане, что муж её переломал кости своему брату, или что брат её упрятал в веревку шею мужа. Но согласись, еслиб не ты, я взял бы сего дня лучшую птичку всех ваших гор.

-- Вы хотели взять, братец, я это подтверждаю; но сомневаюсь, удалось ли бы вам. Все вы, жители нижней Шотландии, не умеете ковать крепких и тяжелых цепей для нас горцев.

-- О! отвечаю тебе: я отыскал бы браслеты и подвязки, кои былиб для тебя весьма кстати; сверх того пеньковый галстух, которым подвязывают очень крепко...

В просвещенной стране никто не делал того, что ты делаешь. Ты в состоянии красть в собственном своем кармане.

-- И так, братец, вы наденете траур, когда я умру.

-- Ежели считать всех воронов, которые будут присутствовать при похоронах твоих, то в черном не достатка не будет... Но, скажи мне, что сделалось с тысячью Шотландских ливров, которые дал я тебе взаймы? Когда ты возвратишь мне их?

-- Что с ними сделалось? сказал мой проводник, приняв на минуту вид размышляющого, - по чести, я незнаю, как об этом сказать.... Что сделалось с прошлогодним снегом?

-- Но его можно еще найти на вершине Чегальона, близь твоего жилища; надобно ли, чтоб я пришел туда получить свои деньги?

-- Разумеется! прервал горец, ибо я не ношу с собою ни снегу, ни денег.

-- Я, право, не знаю... Постой! когда король придет в свои земли, как говорит старая песенка.

-- Еще хуже, Робин! прервал судья Гласговский, здесь есть измена, вероломство! это ужасно.... Ты хочешь ввести папизм, произвольную власть, попов и стихари и... Послушай меня, держась старого ремесла: воруй, грабительствуй, собирай черные дани, - все это лучше, нежели затевать войну междуусобную.

-- Сделайте одолжение, избавьте меня от ваших Вигских проповедей, прервал Целып. Давно знаем мы друг друга. Когда придет день великой расплаты, но я постараюсь, чтоб банк ваш был пощажен. Таким то образом я расплачусь за сегоднешний день. До той поры, примечайте меня так, как мне хочется.

-- Ты дерзкий человек, Роб, и все кончится тем, что тебя повесят, я это еще раз предсказываю. Но я не хочу подражать презренной птице, которая грязнит свое гнездо, разве жестокая необходимость принудит меня к этому. Но кто это такой? прибавил он, обращаясь ко мне, - какого висельника ты к себе завербовал? Он пахнет веревкой за добрую милю.

-- Почтенный Г. Герисй, сказал Ойн, который, также как и я, хранил молчание в продолжение сего дружеского и странного разговора между двумя братьями, - это молодой Франциск Осбалдистон, единственный сын начальника вашего дома, который должен был занимать место, порученное в последствии презренному Ралейгу, еслиб не упорство его, прибавил он со вздохом, и...

-- Да, да, сказал Шотландский банкир, я слышал об этом мерзавце. Его то старый дурак ваш хотел ввести в комерцию, хорошо ли, худо ли это; а он, вместо того, чтоб заниматься честными трудами, кои могли бы прокормит его отца, присоединился к толпе бродящих комедиантов? Ну, молодой человек! скажи мне, Гамлет Датской, или тень его отца, поручится ли ты за Г. Окна?

-- Я не достоин сих упреков, Милостивый Государь, отвечал я, хотя и уважаю причину оных; услуга, которую вы хотите оказать моему достойному и старинному другу" внушает мне слитком много к вам уважения, чтоб я мог обижаться. Единственная причина, приведшая меня сюда, было желание узнать, не можно ли сделать хотя чего-нибудь для Г. Ойна и помочь ему устроить дела моего отца. Чтож касается до моего удаления от комерции, то в этом я даю отчет одному себе.

-- Хорошо сказано! вскричал горец. Я давно люблю вас; но теперь уважаю, узнавши об отвращении вашем к конторке, к ткацким челнокам и ко всем презренным занятиям, которые приличны лишь низким душам.

-- Ты дурак, Роб, сказал главный судья, такой же дурак, как Мартовской заяц; а почему заяц глуп в Марте, нежели около Св. Мартина? Этого я не знаю. Ткацкой челнок! Уважайте его! ибо вы будете одолжены ему последним галстухом. Чтож касается до этого молодого человека, который по милости твоей едет к чорту в галоп с своими стихами и комедиями, думаешь ли ты, что это избавит его от дел более, нежели все твои проклятия, кинжалы и пистолеты? Окаянный! Tityre tu patulae, как говорится, научит ли его, где отыскать Ралейга Осбалдистона? Макбет со всеми своими бреднями доставит ли ему 12,000 фунтов стерлингов, нужных его отцу, чтоб заплатить по билетам, коим срок придет через десять дней, как видно из бумаг Г. Ойна?

-- Десять дней! вскричал я, и в то же время вынул из кармана письмо, данное мне Дианою Вернон: так как срок, в продолжение коего она воспретила мне открывать его, уже прошел, то я поспешил снять обертку и в торопях уронил запечатанное письмо, которое в ней было. Г. Гервей поднял оное, с удивлением прочел адресс и к моему величайшему изумлению подал своему брату горцу, сказав: - Добрый ветр занес это письмо по адрессу; можно держать 10,000 против одного, что оно, быть может, никогда не достигло бы своего назначения.

Цельт, посмотрев на письмо, распечатал оное и расположился читать его, милостивый Государь, надобно мне увериться, что оно точно вам назначено.

-- Будьте покойны, Г. Осбалдистон, отвечал он мне с величайшим хладнокровием; вспомните только судью Инглевуда, писца Жосона, Г. Морриса, и сверх того вашего покорного слугу Роберта Кампбель и прекрасную Диану Вернон. Вспомните все, и вы не будете сомневаться, что письмо писано ко мне.

-- Я удивлялся моей недогадливости. Во всю ночь голос его и черты лица казались мне знакомы; но я немог припомнишь, где его видел. В эту минуту какой-то лучь света осиял мои глаза. Это сам Кампбель; нельзя его не узнать. Его гордые взгляды, грубые черты, задумчивый вид, твердый голос, Шотландский выговор, который был иногда неприметен и придавал еще большую колкость его насмешкам, особенная пылкость в речах: все подтверждало мою догадку. Хотя он был не весьма высокого роста; но члены его возвещали крепость и проворство; он мог быть образцом стройности, еслиб не две причины, препятствовали этому. Плеча его были так широки, что разрушали симетрию его талия; руки, хотя стройные и крепкия, были длинны до безобразия" Я узнал в последствии, что он гордился этим не достатком и мог не нагибаясь завязывать подвязки в своей горской одежде. Сверх того он думал, что лучше других мог владеть саблею, и в самом деле никто не мог в этом с ним сравнишься. Без сего недостатка в симетрии его тела, он мог бы почесться весьма стройным человеком; но он придавал ему вид дикий, не обыкновенный, почти сверх-естественный и живо напоминал мне расказы старой Мабель о Пиктак, разорявших некогда Нортумберланд; поколение сие было нечто среднее между человеком и дьяволом и отличалось, подобно Кампбелю, своею силою, мужеством, проворством длинными руками и широкими плечами.

Приведя на память все обстоятельства нашего с ним свидания у судьи Ингельвуда, я не сомневался, что письмо Дианы Вернон точно было писано к нему, Он верно принадлежал к числу тех таинственных лиц, на которые имела она непонятное влияние, и кои также в свою очередь имели влияние на её судьбу. Тягостно было думать, что участь столь любезной особы связана с участию людей, подобных тому, который стоял перед моими глазами; а между тем не возможно было в этом сомневаться. Но что мог. сделать сей Кампбель в пользу моего отца? Подобию тому, как Ралейг, по просьбе Мисс Вернон, заставил его появиться для оправдания моего от обвинений Мориса, не имеет ли она такого влияния над Кампослом, что он заставит появиться Ралейга? Сделав такое предложение, я спросил, не знает-ли он, где мой вероломный брат и давноли он его видел?

Он не отвечал мне на это - То, об чем у меня спрашивают, не много щекотливо: но ни чего, надобно отвечать. Г. Осбалдистон, я живу не далеко отсюда. Родственник сей укажет вам дорогу. Приходите ко мне в мои горы; легко может статься, что я могу быть полезен вашему отцу. Я беден; но ум лучше богатства... Братец, если прогулка в горы вас не устрашает, и если вы хотите съесть со мною ногу дикой лани, приходите в клахан {Сим именем Горцы называют свои деревни. Прим. Перев.} Аберфойльской; я постараюсь, чтоб вас ко мне провели... Что скажете? троньте мою руку; никогда я не обману вас.

-- Нет, нет, Роб, отвечал честный судья, подобным образом я не удаляюсь из Гласгова. Но намерен идти в ваши дикия горы: это не сообразно ни с моим званием, ни с местом, которое я занимаю.

-- Ну к чорту твое звание и место! Единственная капля хорошей крови, которую имеешь ты в своих жилах, есть кровь прапрадеда твоего дяди, который был повешен в Думбартоне. И не ужели вы думаете унизиться, приехав к нам?... Послушайте, я вам должен тысячу Шотландских ливров, и так, если вы честный человек" приходите с Г. Осбалди сто нем, я заплачу.

-- В самом деле, Роб? Точноли ты мне заплатишь, если я приду к тебе?

-- Довольно, Роб, довольно. Мы посмотрим, что можно сделать.... Но не жди, чтоб я пришел в самую средину наших гор. Надобно тебе ожидать нас в клахане Аберфойльском или по крайней мере в Буливийском... а главное, не за будь самого нужного.

-- Ничего не бойтесь. Я верен моему слову, как моя сабля, которая никогда мне неизменяла. Но надобно переменить воздух, братец; тюремный вовсе не приличен сложению Шотландского горца.

-- О! я этому очень верю! Еслиб я исполнял мою обязанность, то не так скоро ты переменил бы атмосферу... Кто мог предсказать мне, что я выпущу разбойника из рук правосудия? Это будет вечным стыдом памяти моей и отца моего вел...

-- Та, та, та, та! Пусть не кусает вас эта муха, братец; когда грязь засохнет, надобно ее чистить. Отец ваш, был славный человек! и умел, как и другие, закрывать глаза при слабостях Друга.

-- Может быть, ты прав, Роб, отвечал главный судья, после минутного размышления. Великий Диакон, отец мой, да примет Бог его душу! ... был человек разумный. Он знал, что мы все наделены слабостями и любил услужить друзьям. И так, ты не забыл его?

-- Забыл! можно ли его забыть. Он был славный ткачь и сделал мне первую пару чулок... Но пора, братец! вы знаете песенку:

О друг! наполни мои стакан,

И в след за тем прими мое прощанье!

-- Тише, сударь, тише! вскричал судья повелительным голосом. Можно ли петь в таком месте и притом перед воскресным днем? В этом доме ты еще можешь запеть другую песню... Стангель, отвори дверь.

Дверь отворилась и он с изумлением увидел двух незнакомцев; но Г. Гервей предупредил его вопросы: - Это два друга мои, смотритель, два друга. Мы сошли с лестницы и пришли в караульный зал. Смотритель тюрьмы звал Дугала, чтоб отпереть двери, но Дугал не являлся. Тогда Кампбель тихонько сказал нам с насмешливою улыбкою:

-- Я знаю Дугала; он не станет ожидать благодарности за дела этой ночи, и верно теперь находится в ущелиях Баламахских.

-- Да, когда он будет у вас в руках, сказал Кампбель с живостию. Но дверь, кажется не заперта.

И действительно увидели, что двери не только были не заперты, но что Дугал унес с собою и ключи, чтоб в его отсутствие никто не исправлял должности привратника.

-- Этот Дугал имеет несколько искр здравого смысла! шептал Кампбель: Он догадался, что отворенная дверь может быть мне полезна.

После этого мы вышли на улицу.

-- Еслиб родственники мои были судьями в каждом городе, то это послужило бы мне в величайшую пользу. Но прощайте! Добрая ночь или добрый день! Не забудьте дороги в Аберфойль!

Не ожидая ответа, он вошел в улицу, которая была от нас в нескольких шагах и скрылся во мраке. Но вдруг мы услышали особенного рода свист и вскоре другой, ответный.

-- Слышите ли! это проклятые горцы! сказал Г. Гервей. Они воображают себя в горах своих, где они могут свистать и клясться, не помышляя о субботе; но...

В это время вечно упавшее к его ногам остановило его.

узнал о произшествиях этой ночи, не весьма хорошо бы мне было. Я подал бы отчет, коего перевес обратился б не на мою сторону.

Г. Гервей сказал, что мы ключи отыскали на улице и впредь велел выбирать в тюремщики верных людей. Смотритель, воображавший, что мы вошли в темницу вместе с судьею, как и вышли, не обнаружил ни малейшого подозрения и сказал, что не понимает поведения. Дугала, ибо все оказалось в порядке и заключенные были на своих местах.

Жилище почтенного Судьи было на самой дороге, по коей мне нужно было идти. Я пользовался его фонарем, а он моею рукою; помощь эта не безполезна была в темных и дурно вымощенных улицах. Старик всегда чувствителен ко вниманию молодого человека. Он уверял меня в своем ко мне участии и сказал, что так как я не принадлежу к тому поколению комедиянтов, которое он ненавидит, то он весьма будет рад, если я приду к нему на другой день завтракать свежия сельди и жареную говядину, прибавив, что найду у него Ойна, который будет свободен к тому времени.

-- Но, Милостивый Государь, сказал я, поблагодарив его за приглашение, из чего заключили вы, что я посвятил себя театру?

сообщит об вас известие. Он сказал мне, что отец прогнал вас от себя потому, что вы не хотели заниматься его делами, писали стихи и имели намерение сделаться комедиантом. Этого враля привел ко мне некто Гамморган, один из певчих, который объявил, что это его хороший знакомой. Я вытолкал их обоих в шею и сказал, что теперь не время этим заниматься. Теперь я вижу все дело: этот Ферсервис есть глупец, хотя по видимому и привязан к вам. Но этому я не удивляюсь, ибо и и сам к вам привязан, молодой человек, хотя знаю вас не более часа; люблю тех, кои не оставляют друзей своих в бедах. Я всегда следовал этому, также как и отец мой Великий Диакон; да будет мир его душе! Но не связывайтесь с этими горцами: негодный род негодные животные! Не льзя не замарать руки, притронувшись к смоле; вспомните об этом. Без сомнения, самый умный и справедливый человек можешь заблуждаться. Я сам мало ли чего наделал в эту ночь! Посмотрим, сколько? Раз...... два.... три. Так, я сделал такия три вещи, которым не поверил бы отец мой, Великий Диакон, увидев собственными глазами.

В это время мы подошли к дверям; он остановился и продолжал голосом сокрушенным и торжественным.

-- Во первых, я помышлял о делах мирских в день субботний. Потом поручился за Англичанина. Далее позволил уйти.... Видете ли слабость человеческую! - Матия, Матия останься! я пойду один, а ты посветишь Г. Осбалдистону до его дома. Г. Осбалдистон! вы молоды, но будьте благоразумны. Припомните, что Матия честная девушка и что она троюродная внука Лерда Лиммерфильдского.