Роб Рой.
Часть третья.
Глава восьмая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть третья. Глава восьмая (старая орфография)

ГЛАВА VIII.

"Природа в печали; нет более плодоносных долин, ни смеющихся пригорков, ни вечно-зеленых полей. Сухая, безплодная земля со всех сторон являетъпечальную пустыню."

Т. Гервей жил только в нескольких шагах от Мистрис Флейтер, и я приказал Андрею ожидать меня у ворот с двумя лошадьми, ровно в пять часов, обещая придти к нему вскорости. Первое, замеченное мною по прибытии на место, было то, что лошадь, которую писарь Тутоп так великодушно он дал за кобылу Торнклифа, как она была ни скверна, можно назвать Буцефалом в сравнении с тою, на которую он сыскал средство ее променять. Хотя она имела четыре ноги, но была горбата до такой степени, что, казалось, только" гири назначены се поддерживать, а четвертая была повешена в воздухе для симетрии.

-- Как смеешь ты привести мне такое животное? спросил я нетерпеливо; что сталось с лошадью, на которой ты приехал в Гласгов?

-- Я продал ее, сударь; она кашляла и еслиб постояла на конюшне Мистрис Флейтер, то съела бы то, чего стоит серебряный кусок, величиною с её голову. Я купил эту на счет вашей чести. Золотая цена! по фунту на каждую ногу, то есть четыре фунта стерлингов. С первого разу кажется, что она хромает; но это пройдет после одной мили. Это известный рысак; его называют Супль-"Там.

-- Твои плеча хотят познакомиться с моим хлыстом, Андрей. Если ты сей час же не найдешь другой лошади, то дорого за, это со мною расплатиться.

Но Андрей, не смотря на угрозы мои, не думал повиноваться. Он говорил, что это будет ему стоить гинеи; плут почитал меня простаком, которого можно легко обмануть; я это видел. Но я как истинный Англичанин, решился лучше пожертвовать деньгами, нежели потерять время. В сие самое время Главный Судья показался у дверей. Он был в больших сапогах, в сертуке и плаще, и теплой шапке, как, будто собрался путешествовать по снегам России. Двое из конторщиков его, предшествуемые Матиею, вели тихого и смиренного бегуна, который имел честь носить на себе достойного Судью в его набегах. Еще не садившись в седло он спросил меня, за что я ругал моего слугу, и узнав о его плутнях, он окончил все споры, сказавши, что ежели он сию же минуту не возвратит свою триногую скотину тому, у кого купил ее, и невозмет назад четвероногую, то велит посадить его в тюрму и взять пеню. - Г. Осбалдистон платит за службу твою и лошади за службу двух скотов, слышишь ли, висельник? Я дорогою буду за тобою присматривать.

-- Это не поможет мне заплатить пеню, сказал Андрей сердитым голосом, ибо у меня нет ни копейки. Не льзя же взять штанов у горца.

-- Но у тебя есть по крайней мере скелет, который можно посадить в тюрму, и я постараюсь, чтоб за тобою приглядели, как должно.

Андрей принужден был повиноваться приказанию Г. Гервея и отправился, бормоча сквозь зубы: - Ни на что не похоже! иметь двух господ; довольно с меня и одного.

Кажется, что он без затруднении освободился от Супль-Тама и завладел своею прежнею лошадью ибо обмен сделан был в несколько минут и он никогда не напоминал мне о деньгах, кои он заплатил за нестойку.

Наконец мы отправились; но едва добрались до конца улицы, на которой жил Гервей, как услышали позади себя крик: стойте, стойте! Мы в ту же минуту остановились и увидели двух конторщиков банкира, скачущих к нам во весь опор: они привезли с собою два последние залога усердия и привязанности его хозяйки: один из оных был огромной шелковой платок, который мог бы служить парусом одному из кораблей, посылаемых им в западную Индию, и которым Мистрис Матия советовала обвязать шею сверх галстука, что он немедленно исполнил; другой залог было словесное приказание беречься усталости и простуды. Мне показалось, что молодой человек, коему поручена была сия последняя коммисия, едва мог удержаться от смеха. - Хорошо, хорошо! отвечал Г. Гервей скажи ей, что она дура. Впрочем это доказывает доброе сердце, прибавил он обращаясь ко мне. Матия заботливая женщина, хотя еще очень молода. Говоря таким образом, он сжал бока своей лошади и мы вскоре выехали из стен Гласгова.

В то время, как мы ехали по хорошей дороге на северо-запад от города, я имел время оценить и подивиться прекрасным качествам моего нового друга. Хотя он, подобно отцу моему, смотрел на торговлю, как на важнейший предмет жизни человеческой; но не пренебрегал впрочем и других знаний. Напротив, не смотря на его грубый, иногда низкий, образ выражения, И тщеславие, тем более смешное, что он старался скрыть его под завесою скромности, которую легко можно было проникнуть, и хотя он не имел в себе ничего, носящого печать слитком высокого образования, но из разговоров Г. Гервеявидно было, что он обладал духом верным, наблюдательным, свободным и даже, некоторым образом, по возможности обработанным обстоятельствами. Он довольно хорошо знал местные древности и рассказывал мне происшествия, случавшияся на тех местах, кои мы проезжали. Не менее был он сведущ в древней истории своего отечественного города, и благоразумие его наперед видело те выгоды, коими он некогда будет пользоваться. Кроме того я заметил, что хотя он был Шотландец во всем смысле этого слова, но это не мешало ему отдавать справедливость Англичанам. Когда Андрей, которого, сказать мимоходом, Судья терпеть не мог, приписывал малейшее приключение, которое с нами случалось (как, например, если расковывалась лошадь), влиянию несчастного присоединения Шотландии к Англии, - Г. Гервей бросал на него суровый взгляд и говорил:

-- Молчать, сударь, молчать! Такие мерзкие, длинные языки, как у тебя, сеют семена ненависти, между соседями и государствами. Нет ни чего хорошого, что не могло бы сделаться лучшим; то же можно сказать и о присоединении. Ни где не говорили, об нем так решительно, как, в Гласгове; у нас были сборища, возмущения, но тот ветер не хорош, который дурен для всякого. Надобно смотреть на вещи, как оне есть. С того времени, как Св. Мунго ловил сельдей в Клиде, до наших дней, процветала ли в Гласгове иностранная торговля? И так не надобно ругать присоединения, ибо оно открыло нам дорогу на запад.

Андрей Ферсервис был не из числа тех людей, коих можно убедить доказательствами; напротив того, он начал даже жаловаться, бормоча сквозь зубы: - Печально видеть, что в Англии сочиняют законы для Шотландии! Он не согласился бы за все боченки Гласговских сельдей, ни за весь западный сахар и кофе, отказаться от Шотландского Парламента, отослать нашу корону, скипетр и мечь в Лондонскую башню, чтоб она хранилась там объедалами плум пуддинга. Что сказал бы Сир Вилиам Валлас или старый Сир Давид Линдсай о присоединении и о тех, кои согласились на оное?

Дорога, по коей мы ехали, сделалась гораздо хуже в двух милях от Гласгова, и чем далее мы подвигались, тем страна дичала в глазах наших. Со всех сторон мы ничего не видали, кроме голых и безплодных долин, кои пересекались болотами, поросшими мохом, и ограничивались возвышениями, которые не заслуживали названия гор, но были не менее тягостны для путешественников. Глаза, утомившиеся видом единообразных безплодных долин, не находили ни дерева, ни кустарника для отдохновения на их зелени. Трава, иногда нам попадавшаяся, казалось, ползла по земле не покрывая оной. Ни одно живое существо не представлялось нашим взорам, кроме баранов, очень странных цветов. Самые птицы, казалось, убегали сей пустыни; слышно было одно только пение пиголицы и куликов.

Впрочем за обедом, который мы имели в родном дрянном кабаке, узнали, что сии крикливые птицы не суть единственные обитатели пустыни. Хозяйка объявила нам., что муж её недавно ходил на охоту в горы; это было счастливо для нас: ибо она подала нам превосходного Фазана, присоединив к нему соленой семги, сыру и овсяного хлеба, - все, что было у ней в доме. Изрядное пиво и стакан очень хорошей водки заключили нашу трапезу; а так как лошади пообедали в то же время, то мы с новыми силами пустились в путь.

Я имел нужду во всей веселости, которую может возбудить самый хороший обед, чтоб противиться унынию, неприметно находившему на меня при размышлении о странной неизвестности успеха в моем путешествии и при виде дикой пустыни, по которой мы ехали. В самом деле мы проезжали места еще более печальные, нежели утром. Не много дурных шалашей, возвещавших нам, что в оных живут некоторые создания из рода людей, редели по мере нашего удаления; и когда мы переехали ряд невысоких утесов, то они совсем скрылись из глаз.

Наконец, вдали по левую сторону, мы приметили цепь гор темно-голубого цвета. Оне простирались от Севера на Северо Запад и дали некоторую пищу моему воображению. Там увижу я страну столь же дикую, как эта, но гораздо более занимательную. Их вершины, казалось, возвышавшияся до небес, являли собрания живописных видов, весьма различных от утомительного единообразия тех высот, кои мы переехали. Разсматривая это царство гор, я горел желанием ознакомиться с его лесами, пещерами, долинами, и презреть опасности для удовлетворения любопытства. Так мореходец, утомленный единообразием долгого спокойного пути, хотел бы променять его на гибель сражения или бури. Я не раз спрашивал друга моего Г. Герися об именах и положении сих замечательных гор, но он не мог, или не хотел мне отвечать. Он сказал только, что там начинаются верхния земли. - - Вы имеете время осмотреть их, прибавил он; вы будете иметь много времени до возвращения вашего в Гласгов. Но я не смотрю, я не люблю их видеть: оне мрачат мою душу; но это не ужас, нет, не ужас! Это... это сострадание к несчастным творениям, полумертвым от голода, кои в них обитают. По довольно. Не должно говорить об горцах, будучи к ним так близко: я знал не одного честного человека, который дошел бы до этого места не иначе, как сделав завещание. Матия была не довольна, видя, что я предпринимаю такое путешествие; она плакала, - глупая! Но плачущая женщина есть такая же обыкновенная вещь, как запачканный гусь.

Я старался обратить разговор на историю и характер того человека, к которому мы ехали; но с этой стороны Г. Гервей был неприступен, что я отчасти приписывал присутствию Г. Андрея Ферсервиса, который следовал за нами так близко, что его длинные уши могли слышать каждое слово, а язык его принимал смелость вмешиваться в разговор при всяком удобном случае. Тогда Г. Гервей начинал сильно его журить.

вылезть из сырной формы, в которую он кинут. Теперь он не может нас слышать; Г. Осбалдистон, я буду отвечать на ваш вопрос, как могу и как вам будет полезнее. Не могу сказать вам много хорошого о бедняжке Робе! Худого я также не хочу говорить, во первых потому, что он мой родственник; а во вторых, что мы в его стране, где под каждым кустом может сидеть один из его людей. Если хотите мне поверить, надобно менее говорить об нем, об этом месте и о причинах нашего, путешествия; тогда можно надеяться на успех. Мы верно встретишь его врагов: их множество в окрестности. Он еще высоко держит голову, но скоро принужден будет ее опустить. Вы знаете, что ножик прорезывает иногда кожу самой хитрой лисицы.

-- Я решился, отвечал я ему, совершенно положишься на вашу опытность.

-- Очень хорошо, Г. Осбалдистон, очень хорошо. Но мне надобно сказать слова два этому плуту, ибо дети и слабоумные часто говорят при всех то, что они слышали у огонька. Гей! ты! Андрей! как вы его зовете? Ферсервис!

Андрей, который после первого приема находился в почтительном разстоянии, за блого разсудил быть крепким на ухо.

-- Андрей! мошенник! повторил Г. Гервей: ступай сюда!

-- Так кличут собаку! сказал Андрей, приближаясь с сердитым видом.

-- И я поступлю с тобою, как с собакою, бездельник! если ты не разжуешь хорошенько того, что я тебе буду говорить. Слушай. Мы отправляемся в верхния земли...

-- Я это знаю очень хорошо, сказал Андрей.

-- Слушай меня, скотина, и не прерывай! И так я говорю тебе, что мы отправляемся в верхния земли...

-- Вы мне об этом говорили и я не забыл, отвечал Андрей.

-- Я переломаю тебе кости, если ты не укоротишь свой язык.

-- В таком случае я буду слюняй, возразил Андрей.

Я принужден был вмешаться в этот бесконечный спор и повелительным голосом велел Андрею замолчать.

После сей ученой ссылки Г. Гервей, опасаясь, чтоб за нею не последовала другая, поспешил начать свои наставления.

-- Замечай хорошенько все то, что я буду тебе говорить, если хочешь сберечь на плечах твою дешевую голову. В том месте, куда мы едем, и где, вероятно, будем ночевать, есть люди всех сект, всех партий и всех кланов, жители верхних земель, или горцы, обитатели долин, или нижних земель, их соседи. Они часто ссорятся, дерутся, и у них можно видеть более голых сабель, нежели раскрытых Библий, особенно когда водка стукнет в голову. Не мешайся в их дела; оставь в покое свой болтливой язык. Ты слушай все молча, а петухи пусть поют и дерутся.

-- Все это не стоит того, чтоб толковать мне, выразил Андрей с презрением. Разве, думаете вы, я ни когда не видал горцев и не знаю, как с ними обходиться? Не имею надобности ни в чьих наставлениях. Я торговал с ними, ел с ними, пил с ними.....

-- И верно дрался с ними?

-- И так, если хочешь сберечь свой язык и уши, ибо ты любишь очень часто употреблять и то и другое, советую не говоришь ни кому ни слова. Особенно не должно болтать об нас, не говорить имени твоего господина, и моего имени. Ты, пожалуй, скажешь: это Главный Судья Гласговский Николай Гервей, сын достойного Великого Диакона Николая Гервея, о котором все слышали; а это Г. Франк Осбалдистон, единственный сын начальника почтенного дома Осбалдистон и Трешем в Лондоне.

-- Хорошо! хорошо! к чему бы я стал объявлять ваши имена? Может быть, мне надобно будет говоришь гораздо лучшия вещи.

-- И в самом деле, глупой гусь, ты верно переворотить наизнанку все, что узнал, услышал, вообразил или выдумал.

телеге.

act crumenam, как говорил в шутку один Логик, всегда производит действие на людей, и Андрей в этом случае не подлежал изключению. Он замолчал и в безмолвии последовал за нами.

Таким образом водворилось согласие и мы спокойно продолжали путь. Поднявшись на шесть или на семь Английских миль, мы спускались почти на такое же пространство; страна по прежнему была дика и единообразна. Единственным предметом любопытства были горы, коих виднелись утесистые вершины и которые также далеко от нас отстояли, как и прежде. Мы ехали не останавливаясь, и когда ночь одела своею тенью дикую и безплодную пустыню, Г. Гервей объявил мне, что нам еще остается сделать более трех миль до ночлега.