Роб Рой.
Часть третья.
Глава девятая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть третья. Глава девятая (старая орфография)

ГЛАВА IX.

"Барон Букливийской! чорт тебя возьми, если ты построил эту деревушку! Нет ни куска хлеба для бедного путника! Чтоб чорт тебя взял, если ты построил эту деревушку, Барон Букливийской! нет даже простого стула, на коем можно бы удобно сесть! Барон Букливийской, чорт тебя возьми, если ты построил эту деревушку!"

Ночь была прекрасна и луна благоприятствовала нашему путешествию. Лучи её украшали страну, на коей при свете дня ничего не видно было, кроме дикости; сияние месяца и ночные тени придавали сим местам некоторую прелесть, которой оне собственно не имели: так увядшая красавица привлекает покрывалом своим любопытные взоры.

Мы продолжали путь и наконец спустились в глубокую долину, которая, казалось, вела нас к ручью. Мы не обманулись и вскоре очутились на берегу реки, которая походила более на реки Английския, нежели на те, кои видел я в Шотландии. Она была узка, глубока и воды её текли в безмолвии. Слабый свет, отражаемый волнами, позволял нам видеть, что мы находимся посреди гор, из коих она вытекает. - Это Форт, сказал мне Г. Гервей с тем почтением, которое я замечал в Шотландцах к главнейшим их рекам. Бывали даже поединки за несколько непочтительных слов, сказанных о Клиде, Твиде, Форте и Спайе. Я не имел ни малейшей охоты смеяться над сим невинным энтузиазмом видя, что друг мой был к ним привязан. Я не досадовал даже на долгий и скучный путь, приведший меня в страну, которая обещает разсеяние моему воображению. Но с моим верным конюшим было иначе: когда торжественное объявление, это Форт, было произнесено, то он пробормотал: еслиб он "сказал: это трактир, оно было б гораздо приятнейшим известием.

Как бы то ни было, но Форт, хотя освещенный слабым светом луны, показался мне достойным той дани удивления, которую приносят ему живущие близь него. Прекрасное возвышение правильной сферической фигуры, было покрыто орешником, молодыми дубами и некоторыми старыми деревьями, которые возвышали над ними свою величественную главу и, казалось, покровительствовали рождению сей реки. Достойный спутник мой сообщил об оном некоторые мнения, распространившияся в окрестности. Хотя он уверял меня, что не верит ни одному слову; но его таинственный вид и тихий голос возвещали, что неверие его было не твердое. Это прекрасная и правильная гора, увенчанная разнообразными деревьями и кустарниками, заключает, как говорят, в своих незримых пещерах чертоги волшебниц, кои суть средния существа между людьми и духами; оне хотя и не могут иметь решительного влияния на род человеческий; но старательно должны быть избегаемы, потому что оне своенравны, злы и мстительны.

-- Их называют, продолжал он еще более понизив голос, Даойн-чи, что значит, как мне изъясняли, существа страстные. Вероятно их назвали таким образом для того, чтобы приобрести их благосклонность, и я не вижу причины, почему и нам с вами, Г. Осбалдистон, также не называть их, как и все называют? Неблагоразумно говорить дурно об Лорде, во владениях коего находишься. Приметив в далеке свет, он продолжал смелее: - Но все это выдумки, предразсудки; я не боюсь сказать... потому что вот видны огни в Клахане Аберфойльском и мы находимся близь цели нашего путешествия.

Это известие обрадовало меня, не потому, что достойный друг мой, не опасаясь ничего, мог теперь говорить о Даойн-чи, но что оно обещало несколько часов отдыха нам и нашим животным, который был нужен после пятидесяти-мильного путешествия.

Мы переправились через Форт у истока, по старинному каменному мосту, весьма узкому и высокому. Сопутник мой известил меня, что горцы переходят сию реку с южной стороны но так называемому Фревскому броду, который впрочем есть опасная переправа. Изключая сей отмели у каменного моста, есть еще один переход по мосту в Стирлинге; таким образом Форт составляет естественную границу между верхними и нижними землями Шотландии, от истока, до самого Океана. Происшествия, коих мы были свидетелями, побудили меня заметить сильное выражение Судьи, который сказал мне, что Форт есть узда горцев.

Проехав с пол-мили, мы очутились у дверей трактира, или лучше сказать кабака, где должно было ночевать. Он еще хуже был того, в коем мы обедали; но сквозь небольшие окна блестел огонь и слышались внутри различные голоса; это подавало надежду, что мы найдем здесь ночлег и ужин к коим мы были тогда очень не равнодушны.

Андрей первый приметил и показал нам ветвь ивы, очищенной от коры, которая лежала на пороге полурастворенной двери. Он отступил шаг назад. - Не входите, вскричал он, не входите! Ветвь эта означает, что здесь находятся некоторые начальники: они пьють и не хотят быть обезпокоены. Ежели мы просунем нос, то верно кому нибудь из них придет в голову погреть об нас свой кинжал.

Несколько полуодетых девочек показались у дверей трактира у двух или трех ближайших хижин, услышав стук наших лошадей, и смотрели на нас выпуча глаза; но ни одна из них не предлагала нам своих услуг, а на каждый вопрос наш мы получали один ответ: Га ниль сассепах, то есть: не понимаю по Английски. Но опытной Гервей вскоре нашел средство заставить их говорить! Взяв за руку дитя десяти или одиннадцати лет, одетое в развалины старого плаща, и показав ему шилинг, он сказал: - Ежели я это отдам тебе, будешь ли ты понимать по Английски?

-- Да, да, отвечало оно очень хорошо по Английски, разумеется буду.

И так, дитя мое, поди, скажи хозяйке, что два господина хотят с нею поговорить.

Она не замедлила явиться, держа в руке кусок горящей ели,который служил вместо факела. По причине терпентина, находящагося в этом дереве, его употребляют в горах для освещения, отыскивая почти в каждом торфяном болоте. Посредством сего факела мы увидели заботливые и дикия черты бледной, тощей и высокой женщины, коей изодранное платье едва прикрывало наготу. Черные волосы, вырвавшиеся из-под чепца, странный и заботливый вид, с коим она смотрела на нас, одним словом, все придавало ей вид колдуньи, прерванной среди волшебных обрядов своих.

Она решительно отказалась принять нас. Мы убеждали, представляли наше долгое путешествие, необходимость отдохновения и ужина для нас и лошадей, невозможность найти другое жилище до самого Калландера, деревушки, которая, по словам Г. Гервея, отстояла на семь Шотландских миль. Я никогда не мог хорошенько узнать, сколько до оной было Английских миль; но думаю, что не много можно ошибиться, положив вдвое. Упорная хозяйка не слушала моих убеждений. - Лучше ехать далее, нежели подвергаться опасности, сказала она наречием наших земель, ибо родилась в Графстве Леннокском; дом мой занят людьми, которые не ласковым оком посмотрят на иностранцев. Они ждут гостей, может быть, красных мундиров и гарнизона. Последним словам, произнесенным тихо, она придала особенное выражение. Ночь прекрасна; проведите ее в долине: это освежит кровь вашу. Вы можете спать под плащами; как мечь в ножнах. Здесь нет топей; выберите хорошее место, привяжите коней к деревьям: никто не скажет вам ни слова.

-- Но, добрая женщина, сказал я ей в то время, когда Судья вздыхал и был в нерешимости, уже шесть часов, как мы пообедали; с тех пор мы ничего не ели; я умираю с голоду и никак не намерен лечь без ужина в ваших-горах. Надобно, чтоб ты непременно впустила меня к себе. Извинись у гостей своих, что ты ввела в их общество двух незнакомцев. Андрей, отведи лошадей на конюшню и явися к нам.

Геката, посмотрев на меня с видом удивления, вскричала: - Дураку не льзя запретить дурачиться, делайте, что хотите, я умываю руки. Смотрите на этих Английских обжор! Вот один из них, который признается, что он плотно пообедал, а теперь рискует жизнию, чтоб поужинать! Положите ростбиф и пуддинг на другом краю пропасти Тофетской: Англичанин, бросится. Но я умываю руки! Следуйте за мною, сударь, я покажу конюшню.

Слова хозяйки не очень мне понравились: оне, казалось, возвещали какую-то опасность; но я не хотел отстать от моего решительного намерения и смело вошел в дом. Едва не выломав себе ног об какую-то кадку в сенях, я отворил дурную тростниковую дверь и очутился, вместе с Г. Гернсем, который за мною следовал, в главном отделении сего каравансарая Шотландского.

Внутренность оного представляла странную картину для глаз Англичанина. Торф и сухое дерево горели посреди комнаты, и дым, не находя другого выхода, кроме двери в потолке, ходил кругом и составлял род облака в пять футов вышиною. Во внизу можно было свободно дышать, благодаря стремительному движению воздуха, проходившого в двери, в две четвероугольные дыры, служившия вместо окон и заткнутые плащами, и сквозь множество отверзтий в стенах, складенных из круглых камней, с грязью.

За старинным дубовым столом, поставленным прошив огня, сидели три человека, на коих не льзя было взглянуть равнодушным оком. Двое из них были в одежде горцев. Один, небольшого роста, смуглый, с быстрыми взорами и живым, сердитым видом; на нем были серые панталоны, сделанные таким же образом, как чулки. Г. Гервей заметил мне на ухо, что это, вероятно, важная особа, ибо одни начальники носят панталоны, кои весьма трудно сделать по вкусу их горской чести.

Другой был человек рослой и сильной, с рыжими волосами, выдавшимися скулами и длинным подбородком - каррикатура национальной физиогномия Шотландцев. Его тартана {Род Шотландского плаща из клетчатой материи.} отличалась красными полосами, а у других она имела более черных полос.

Третий был в одежде обитателя нижних земель. Взгляд его был суров и горделив, члены крепки, а в обращении нечто военное. На нем был плащь, богато украшенный голунами, и огромная шляпа. Его сабля и пистолеты лежали перед ним на столе. Кинжалы других горцев были воткнуты в стол. Я после узнал, что это знак не прерывать попойки ссорою или дракою; эмблема впрочем весьма странная. Большой оловянный горшок стоял по средине стола; он вмещал в себе по крайней мере четыре пинты ускебугу, им чашею пиршества и ходил кругом с удивительною быстротою. Они громогласно разговаривали между собою то по Английски, то по горски.

Еще один горец лежал на полу, завернувшись в плащь и положив голову на камень, покрытый соломою, который служил ему вместо подушки. Он спал или только казался спящим, не обращая ни малейшого внимании на то, что во круг его происходило. Казалось, он также был путешественник; подле него лежала сабля и щит, без коих горды никогда не отправляются в путь. Вдоль стены видны были постели различных видов: одне, сделанные из старых досок, другия, сплетенные из ивы; на них-то спало все семейство: мущины, женщины дети, не имея других занавесей, кроме густого дыму, который наполнял комнату.

Мы вошли так тихо, что попивалы не приметили нас несколько минут. Лежащий на полу приподнялся, открыл плащь свой, закрывавший ему лицо и, посмотрев на нас с минуту, опять принял свое прежнее положение, как бы намереваясь снова погрузиться в сон, который мы прервали, своим приходом.

Мы приближились к огню, коего теплота была для нас очень приятна после дороги в холодный осенний вечер, по среди гор; позвав к себе хозяйку, я привлек внимание общества. Она приближалась, бросая смущенные взгляды то на нас, то на других гостей своих; и когда я приказал подать вам ужин, то она смешалась и нерешительно отвечала, что она не знала... не думала... не ожидала.... что у ней нечего есть... нет годного для нас.

Я уверял се, что мы всем будем довольны, лишь бы это было съестное. Опрокинув боченок и пустую клетку для куриц, я сделал два седалища для себя и для Г. Гервея. Андрей, который взошел в это время, стоял позади нас в безмолвии. Горцы смотрели на нас с удивлением и казалось, что наша смелость привела их в затруднение. Ожидание приема, которым нас удостоят, скрыли мы под видом хладнокровия.

Наконец самой маленькой из горцев обратился ко мне и с важностию сказал но Английски: - Вы намерены здесь расположишься, сударь?

-- Я всегда сделаю это, находясь в доме, который открыт для всякого.

-- Я разве вы не заметили, сказал другой, ветви, лежащей на пороге, которая означает, что благородные люди заняли дом открытый для всякого, и разсуждают о своих делах?

-- Я не обязан знать обыкновений страны, в которую случай привел меня в первый раз.. Но мне остается узнать, имеют ли три человека изключительное право занять трактир, который один только и находился на несколько миль в окружности.

-- Это несправедливо, господа, сказал Гервей; мы не хотим вас оскорблять, но по чести, это несправедливо и противузаконно. Для возстановления всеобщого согласия, не угодно ли разделить с нами горшок водки? мы...

-- Чорт вас возьми с вашею водкой, сударь! сказал житель нижних земель, надвинув шляпу на глаза. Нам не нужны ни ваша водка, ни ваше сообщество! Говоря это, он встал; товарищи его сделали тоже и начали говорить между собою на своем языке с жаром.

-- Я говорю вам, господа, что из этого выдет, и должна была сказать, воскликнула хозяйка с сердцем Убирайтесь отсюда. Не хочу, чтоб благородные люди были обезпокоены в доме Женни Мак-Алпин, когда она может этого не допустить. Английские ночные бродяги приходят мешать честным дворянам, которые спокойно пьют у огонька!

Во всяком другом случае, я вспомнил бы Латинскую пословицу:

"Dat veniam corvis, vexat censura columbas."

Но тогда не время было делать классическия ссылки, ибо я видел, что горцы хотели затеять драку. О себе я не заботился: так разсердила меня грубость этих негостеприимных людей; но меня безпокоило положение моего товарища, коего физическая и нравственная природа делала его неспособным выдержать подобное приключение. Увидя, что они встали, я сделал то же и сбросил плащь, чтоб удобнее защищаться; главный Судья подражал мне с решимостию, которой я от него не ожидал.

-- Нас трое против троих, объявил малорослый горец, бросив на нас взгляд; если вы мущины, то померяемся силами. Говоря это, он вынул саблю и приближался ко мне. Не опасаясь следствий сего сражении и надеясь на превосходство моего орудия и искуства, я также вынул свою шпагу.

Гласговский банкар, видя, что горный великан приближается к нему с подъятым оружием, пытался два или три раза вынуть свою саблю; но как она не расположена была выдти из ножен, то он схватил железный сотник, который употреблялся вместо щипцов для поправления огня и был совершенно красен от жару; махнув оным несколько раз, он зацепил за плащь своего противника и прожог оный насквозь. В то время, как этот начал его тушить, Судья воспользовался отдыхом после своего подвига.

Напротив того Андрей, который должен был померишься с жителем нижних земель, нашел средство исчезнуть при самом начале драки. Но противник его, видя это, вскричал:

-- Равная партия! равная партия! и довольствовался быть простым зрителем нашего сражения.

Цель моя была обезоружишь противника моего; но я не смел подойти к нему слишком близко, опасаясь длинного кинжала, который держал он в левой руке и коим отводил мои удары, нападая между тем правою рукою. Судья, не смотря на первый успех свой, защищался с трудом. Тяжесть оружия, дородство и гнев истощили его силы, и он уже готов был просить пощады, когда спавший на полу внезапно вскочил, пробужденный стуком оружия и бросился с саблею и щитом между Судьею и противником его. - Я ел хлеб Гласговский., вскричал новый ратоборец, и буду защищать Судью Гервея в клахане Аберфойльском! Когда он окончил сии слова, сабля его засвистала над горным Голиафом, который принял ее своею саблею. Но как оба они были вооружены деревянными щитами, обитыми медью и кожею, то битва их сделала более шуму, нежели опасности. К тому же, казалось, что все они напали на нас более из хвастовства и буянства, нежели с намерением ранить или убить; ибо житель нижних земель, бывший простым зрителем, взял на себя роль посредника.

кровь.

Во мне не было ни малейшей охоты продолжать сию драку, и противник мой, вероятно, думал то же, ибо он вложил свою саблю в пожни. Выбившийся из сил Судья и другие два ратоборца также окончили сражение с тем же равнодушием, с каким напали оное.

-- Теперь, сказал наш примиритель, выпьем вместе, как добрые товарищи. Мне кажется, дом этот довольно велик, чтоб поместить всех нас. Предлагаю толстому запыхавшемуся человечку заплатить за горшок водки, я плачу за другой, а за остальное мы сложимся и заплатим как братья.

-- А кто заплатит мне за мой плащь, почти новой, в котором огонь сделал такую дыру, что в нее пройдет горшок? сказал горный великан. Видано ли, чтоб благоразумный человек сражался подобным оружием?

-- Да не будет это препятствием к миру, вскричал отдохнувший Судья, который, казалось, хотел воспользоваться своего победою и храбростию; если я сделал рану, то я сделаю и пластырь" Вы получите новый, прекрасный плащь, цвета вашего клана. Скажите только, куда его прислать вам?

Один дворянин, двоюродный брат мой, пойдет в Гласгов к Св. Мартину продавать яйца и возмет его у вас. Но, храбрый человек, в первый раз, когда вам случится сражаться, и если вы хотя немного жалеете своего противника, то прошу вас, сражайтесь саблею, которая у вас имеется, а не раскаленным железом, как дикой.

-- По чести, отвечал Г. Гервей, всякой делает, что может. Сабля моя не являлась на свет со дня сражения при Ботвельском мосту. Покойный отец мой, достойнейший Великий Диакон, носил ее в то время; но я не знаю, долго ли она была на чистом воздухе, ибо сражение скоро кончилось. Как бы то ни было, она так подружилась с ножнами, что я не в силах разлучить их; вы напали на меня слишком быстро и я ухватил первое оружие, которое попалось мне под руку. Сказать по чистой совести, время сражаться проходит для меня; но впрочем не надобно было ступать мне на горло. А где же тот лихой малой, который так горячо за меня вступился? Он должен выпить с нами стакан водки, хотя бы это был последний, который я буду пить во всю мою жизнь.

Но ратоборец, коего он искал, сделался невидимкой: при конце драки он исчез, не будучи ни кем примечен; но по рыжим волосам и суровому виду я узнал в нем нашего приятеля Дугала, бежавшого тюремщика темницы Гласговской. Я тихонько сообщил это моему почтенному другу, который отвечал также шопотом: - Хорошо, хорошо! Я вижу, что тот, кого вы знаете хорошо, совершенно прав, сказавши, что у Дугала есть искры смысла. Надобно придумать средство помочь ему.

Он снова сел на клетку и дыша свободнее, сказал хозяйке: - Лукия! я имел причины опасаться, чтоб в мешке моем не сделали дырки; но как он цел, то я желал бы чего нибудь в него положить.

Едва госпожа сия увидела, что драка прекратилась, гнев её уступил место величайшей снисходительной заботливости, нова принялась готовить нам ужин. Но ничто в этом деле не было мне так удивительно, как хладнокровное спокойствие ее и всего семейства, бывших свидетелями оного. Она только кричала служанке: - Затвори двери! никого не выпускай, кто не заплатил. Безрубашечные, кои спали вдоль стен, на минуту поднялись, посмотрели на нас и кричали: о! о! голосом, сообразным своим летам и полу, и вскоре после опять улеглись и заснули, я думаю прежде, нежели сабли были вложены в ножны.

на стол поставили водку и наши горцы, не смотря на привязанность свою к ускебугу, порядочно ее попивали. Житель нижних земель, когда стакан обошел кругом, пожелал узнать наше звание и причину путешествия.

-- Мы граждане Гласговские, сказал Судья с покорным видом, и едем в Стирлинг для получения небольшой должной нам суммы денег.

Я был довольно глуп, любезный Трешем, что почел ответ Гервея и вымышленное положение наше унизительным; но я молчал, дав ему полную Свободу действовать. Это было все, чем я мог возблагодаришь человека, который, для подания мне помощи, предпринял долгое, трудное и опасное путешествие, не смотря на свои лета.

-- Все вы господа Гласговские жители, отвечал насмешливо разговаривавший с ним, ничего не делаете, кроме шляетесь по Шотландии из угла в угол и мучите бедных людей, подобных мне.

-- Еслиб наши должники были на вас похожи, Г. Гальбрейт, то я уверен, что они сами, рано или поздно, возвраталиб лам должное.

дворянину помогал в нужде. Не льзя ли заехать мимоходом ко мне? Переехать гору Эндрик и отправиться в Гарчатахин?

-- Нет, почести нет, Г. Гальбрейт. Мне нужно связать другие узелки... Я знаю, что нам остается еще окончить счеты, ибо долг, который вы мне.....

-- Чорт возьми счеты и долг! Я никогда не думаю о делах, имея удовольствие видеться с приятелем.... Но как много сертук, толстый галстук и теплая шапка изменяют человека!... Не узнать старинного друга, главного Диакона!

-- Скажите главного Судью. Но я знаю, что вас обманывает: это блаженные памяти отец мой, Великий Диакон; он назывался, также как я, Николай. Я забыл, что вы заплатили мне проценты за должную сумму: вот причина вашей ошибки.

-- И так, пусть дьявол возмет ошибку и проценты! ... Я в восхищении, что вы Главный Судья. Господа, слушайте! Я предлагаю пить за здоровье лучшого друга моего, Главного Судьи Николая Гервея! Уже двадцать лет, как я знаю его и отца. Ну чтож! Выпили? Еще, другое здоровье! Я пью за предстоящее переименование Николая Гервея Гласговским Прево. Слышите ли? Я пью за здоровье Лорда Прево Николая Гервея! И кто скажет, что во всем городе Гласгове найдется достойнейший человек для занятия сей должности, то будет иметь дело со мною, Дунканом Галебрейт Гарчатахинским, вот и все! Сказав сии слова, он надвинул шляпу свою на бок, с видом хвастовства.

этих здоровьях, вероятно, более всего понравилась водка. Они начали говорить на своем языке с Г. Гальбрейтом, который хорошо его знал, ибо он жил неподалеку от верхних земель.

-- Я узнал его при входе, шепнул мне Г. Гервей, но я не знал, как он это примет по причине долга: без принуждения он долго мне его не отдаст. По впрочем он славный человек и имеет добрейшее сердце. Хотя часто не бывает в Гласгове, но от времени до времени присылает мне из гор ланей и фазанов, и к концу счета, я могу обойтись без этих денег. Покойный отец мой Великий Диакон, много уважал фамилию Гальбрейтов.

В это время я думал об Андрее, но никто не видал сего храброго я верного служителя с самой минуты его поспешного бегства. Наконец хояйика сообщила мне свое мнение, то верно он в конюшне, хотя дети её напрасно его кликали, не получая никакого ответа. Она вызвалась посветить мне, если я захочу отправиться туда, объявив, что одна не пойдет так поздно. Конюшню её, по общему мнению, посещал, какой-то дух: от этого ни один конюх не хотел у ней служить.

из веселого общества. - Прочитайте это, сказала она мне у дверей конюшни, подавая свернутой клочек бумаги. Слава Богу, я от него избавилась! Вот что значит жить между горцами и жителями нижних земель, между солдатами и ворами стад. Честная женщина скорее уживется в аде, нежели в наших горах.

Говоря это, она отдала мне факел, а сама пошла к своим гостям.