Роб Рой.
Часть четвертая.
Глава третья

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть четвертая. Глава третья (старая орфография)

ГЛАВА III.

"Лишь только вступил на мост? бросился в воду, вышел на землю и убежал вдоль берега."

Эхо пещер и утесов в обоих концах долины отозвалось на звуки военных труб конного полка, который разделясь на две части, пустился небольшею рысью. Отряд Маиора Галбрейта вскоре поворотил налево, перешел реку Форт через мост, о коем говорил я прежде, и отправился на свои ночные квартиры, в старый соседственный замок. Проходя по мосту, он представлял прекрасную одушевленную картину, но скоро исчез в извилинах противного берега, покрытого лесом.

Отряд под личною командой Герцога продолжал путь в строгом порядке. Чтоб отнять у пленника все возможные средства убежать, его поместили на лошади позади солдата самого сильного и высокого во всем полку, по имени Евана. Их обоих связывала одна подпруга, которая укреплялась пряжкою на груди солдата, и таким образом Роб-Рой не мог обмануть своего вожатого" Мне дали лошадь и велели ехать подле них, а они были в центре эскадрона солдат, коим приказали строго смотреть за пленником и каждому роздали по одному пистолету. Андрею также дали маленькую горскую лошадь и позволили поместиться между лакеями, которые в большем числе ехали позади отряда, но не мешались с солдатами.

Слишком час мы шли в таком порядке и наконец достигли брода, где должно было переходишь Форт. Эта река произошла от разлива озера и чрезвычайно глубока, даже в самых узких местах. К ней сходили по тесному и крутому проходу, в коем нельзя было проехать двум всадникам, и потому арриер-гард и центр отряда остановились, а первые ряды, один по одному, начали спускаться. От этого сделалась остановка и даже вышел безпорядок. Солдаты стали разговаривать, выехали из рядов, иные сошли с лошадей, другие подошли к берегу поглядеть как переправляются товарищи, наконец слуги смешались с солдатами и увеличили безпорядок.

В эту минуту Роб Рой сказал потихоньку солдату, к коему был привязан: - Отец твой, Еван, ни для какого Герцога в мире не согласился бы везти старого друга на бойню.

Еван ни полслова в ответ; он только пожал плечами и казалось хотел сказать, что исполнял волю другого.

-- А когда Мак-Грегоры сойдут с гор, Еван, когда они опустошат твои конюшни, ₍когда обагрят кровью пол твоей жены и сожгут твой дом, ты верно вспомнишь, что еслиб был с ними Роб-Рой, то он избавил бы тебя от таких несчастий.

Еван Бриггланд отвечал опять тем же движением и глубоким вздохом.

-- Не жалко ли, продолжал Роб-Рой таким голосом, что кроме Евана и меня никто не мог его слышать, не горестно ли видеть, что Еван Бриггланд, которому Роб-Рой так часто помогал и рукой и кошелькам своим, меняет жизнь друга на милостивый взгляд какого-то Герцога.

Еван приметно колебался, но все не говорил ни слова.

В ту минуту Герцог вскричал на другом берегу: - Приведите пленника.

Еван тронулся с места и Роб-Рой еще сказал ему: - Не колебайся выбирать: жизнь Роб-Роя или несколько палочных ударов, ведь ты будешь отвечать и на том свете и в здешнем мире.

Еван подвигался вперед, и подъехав к реке, торопливо вошел в нее. Я следовал за ним и хотел переплыть реку, но солдаты закричали: - Постойте, сударь, постойте! и схватив лошадь за узду, удержали меня на берегу.

Солнце исчезло с горизонта и при слабом свете сумерек, я видел как Герцог ставил солдат в том порядке, в каком выходили на берег: иные выше, другие ниже, смотря потому, сколько лошади их могли противиться быстрому влечению реки. Вдруг раздался шум, как бы что-то упало в воду и я догадался, что красноречие Роб-Роя убедило Евана избавишь его от смерти и что он искал спасения в водах Форты. Герцог услышал его, и побежав на край берега:

-- Бездельник! вскричал он Евану, который выходил на землю, где твои пленник?

И не дожидаясь ответа, выстрелил в него из пистолета. Но их окружала большая толпа солдат и я не мог дознаться, попал ли он в него. Ребята! закричал Герцог отряду, бросьтесь в воду. Сто гиней награды тому, кто приведет ко мне Роб-Роя. И в одну минуту все взволновалось на обоих берегах, все пришло в безпорядок.

Вероятно, когда Еван развязал ремень, Роб-Рой, освободясь от уз, бросился в Форту и поплыл под водою; но выйдя на поверхность подышать минуту воздухом, он привлек внимание солдат своим пладом. Многие туш же кинулись на лошадях в реку, но за бродом она была и быстра и глубока, лошади не достали дна, некоторые утонули и сами всадники едва не испытали той же участи. Другие, не так ревностные и более осторожные, оставались. на берегу и выжидали минуты схватить беглеца, когда он выйдет на землю. Крики утопавших и просивших помощи, солдаты, которые бегали в разные стороны, усилия Офицеров возстановить порядок, отчасу более возраставшая темнота: все вместе составляло, такую сцену, какой я никогда не видал от роду. Но один я ее разсматривал, прочие были, повсюду разсыпаны; одни искали беглеца, другие глядели не спасется ли он, а иные способствовали побегу, и после узнал я, что те, коим по видимому более всех хотелось схватить беглеца, ни мало того не желали, но старались увеличить общий безпорядок, нарочно дали ложное направление преследованию товарищей и тем доставили Роб-Рою средство спастися.

С его искусством плавать не трудно было Мак-Грегору убежать от врагов, когда он скрылся от первой погони. Впрочем он подвергался большой опасности: как выдра, нырнув в реку, чтоб избавиться от собак, что я часто видал в Осбалдистон Галле, время от времени выставляется на поверхность воды и переводит дыхание, так и Роб-Рой однажды уже выплывал на верх подышать воздухом, а скоро должен был появиться и в другой раз, и потому все смотрели на реку, ожидая сей минуты с нетерпением. Но он прибегнул к хитрости, которая невозможна для выдры, но которая счастливо удалась ему. Скинув плад свой, он предоставил его течению реки, и как скоро заметили платье, в минуту изрешетили его пулями и пустились за ним вплавь, а в это время хозяин успел далеко убраться* Упустив беглеца из вида, увидели, что поймать его невозможно. Низ реки был недоступен по чрезмерной вышине берегов, которые местами были, покрыты частым кустарником, для лошадей неудобным, а беглецу доставлявшим все способы укрыться; к тому же и темнота ночи была новым препятствием. Наконец трубы призвали к отступлению и возвестили, что начальник, хотя и по неволе, но отказался от надежды поймать пленника, который убежал так неожиданно. Солдаты стали по немногу собираться, бранясь между собою и жалея, что упустили такую выгодную добычу. Я видел, как они строились в ряды на другом берегу реки, и как запоздавшие переходили ее в брод на прежнем месте.

До сих пор я занимал роль зрителя, хотя далеко неравнодушного ко всем этим произшествиям. Но вдруг в нескольких шагах от меня раздался сиповатый голос;

-- Да где проклятый Англичанин? Ведь он дал Роб-Рою ножик перерезать ремень.

-- Не худоб ему в лоб засадить пару пуль, подхватил другой.

-- Или выпотрошишь этим штыком, сказал третий.

В эту минуту послышался конский топот и напомнил мне об опасности моего положения. Я знал, что вооруженные люди, коих мятежные страсти ни чем не были обузданы, легко исполнят свои угрозы, накажут меня за мнимое преступление, и не станут разбирать виноват ли я. В этой мысли я слез тихонько с лошади и углубился в чащу кустарника, надеясь что темнота ночи скроет меня от поисков. Еслиб я был недалеко от Герцога и мог просить его покровительства, то верно не стал бы прятаться: но он давно ужь ехал впереди авангарда на той стороне реки, на моем же берегу не видя Офицеров, у коих мог бы просить помощи я не стал из пустой и ложной чести подвергать опасности жизнь свою.

самому в руки Герцога и доказать тем, что мне нечего бояться правосудия; наконец требовать себе, как иностранцу, защиты и гостеприимства. В сем намерении я вышел из моего убежища. Мрак был непроницаемый; все солдаты перешли Форт, и едва слышный в далеке звук военных труб мог бы вести меня по той же дороге; но я встретил большое препятствие: у меня не было лошади, а переходить пешком я не хотел в таком месте, где лошадям было по седло и где сила стремления многих совсем унесла. И так мне оставалось ворошиться в землю горцев и там отдохнуть от трудов, понесенных в эти сутки.

Подумав минуту, я вспомнил, что Андрей Ферсервис, следуя похвальной привычке стараться прежде всего о собственной безопасности, верно переправился за реку с другими солдатами, и без сомнения, один из первых, и по обыкновению мое имя, мое звание в свете, словом все, что знал обо мне, открыл Герцогу или первому, кто встретился; и что, следственно, честь моя не требовал, чтоб я шел туда с опасностию утонуть в Форте или умереть от руки отставшого солдата, который такой услугой вздумал бы загладить свой проступок; или - положив, что я избегну обеих опасностей - бродить целую ночь и не найти замок Дюхрея, ибо звуки труб не долетали более до моего слуха.

И так я решился воротиться в маленькой трактир, где провел прошедшую ночь. Я не боялся Роб-Роя. Он был свободен; и еслиб я попался в руки его людей, то весть об этом доставит мне их покровительство. При том я не хотел оставить Г. Жарви в его опасном положении; да сверх того от одного Роб Роя мог я узнать что нибудь о Ралейге и с его только помощию отыскать бумаги моего отца, для чего я предпринял такое путешествие. И так я раздумал переходить Форт, а направил свой путь к Аберфоильскому клану.

Резкий, холодный ветер свистел по временам, дул мне в лице и разгонял густой туман, который без того бы стоял на долине неподвижно до утра, и хотя не разсеял совершенно, но разбил его на огромные, неправильные массы, то в виде венца, окружавшого вершины гор, то как волны дыма, наполнявшия многочисленные впадины от обломков камней, кои оторвались от скал и скатившись на долину, оставили следами своего пути глубокия рытвины, подобные тем, какие делает поток в разливе. Полная луна блистала в воздушной вышине всем блеском какой придает полярная атмосфера; лучи её серебрили извилины реки, утесы и вершины гор, непокрытые туманом; там - где скопленные пары были гуще - они тонули в летучих зыбях, поглощались их беловлажною тканью; а здесь облака седого тумана, приметно рдевшия от ветра, были проникнуты их нежным, приятным светом и плавали, разстилались по долине пеленой из прозрачного газа.

Не взирая на мое сомнительное положение, такая поэтическая картина и живительное действие ночного холода ободрили мой дух, убитый тоскою и возвратили прежния телесные силы: я забыл минувшия горести, дал обет презирать беды грядущия и стал насвистывать песню, вторя звукам моих шагов, ускоренным от влияния пронзительного холода. С возвратом надежды на собственные силы, я начал живее наслаждаться чувством бытия и так погрузился в размышления, что и не слыхал, как подъехали ко мне два человека, верхом на лошадях.

-- Эй! приятель, сказал один из них, удерживая лошадь, худа, идешь так поздно?

-- В Аберфоиль, ужинать и ночевать.

-- Да пускают ли там? спросил он повелительным голосом.

-- Ужь не разбиты ли солдаты?

-- Да, их всех убили, да несколько взяли в плен.

-- Да верно ли это?

-- Также верно как то, что я говорю с вами. Я был невольным свидетелем сражения.

-- Нет. Я был пленником у Капитана отряда.

-- А почему? Кто ты такой? Как твое имя? И за чем ты здесь?

-- А за чем, сударь, я буду отвечать на вопросы посторонняго человека. Я вам сказал, что ехать здесь опасно; а не мое дело, если вы хотите продолжать свой путь. Я не хочу знать, как вас зовут и за чем едете, а потому и вас прошу не делать никаких вопросов.

-- Если Франциск Осбалдистон, сказал другой незнакомец голосом,

И Диана Вернон, завернутая в длинный плащь (это она говорила со мною), начала, как бы в насмешку подражая мне, насвистывать вторую часть песни.

-- Праведное небо! вскричал я от удивления, возможно ли, чтоб я встретил Мисс Вернон в таком месте, в такой час, и в таком....

-- В таком наряде, хотите вы сказать? Чтожь делать? обстоятельствами управлять не льзя.

Между тем, как она говорила, я старался разглядеть лице её спутника при слабом свете луны, которая к несчастно была подернута облаком. Диана в уединенном и опасном месте, в глухую ночь, в сопрождении одного человека, все это могло - как ты догадаешься - возбудить мою ревность и мое любопытство. Её товарища не льзя было принять за Ралейга он имел рост гораздо выше, голос грубее и тон повелительнее, чем предмет моей ненависти и моих подозрений. Он не был похож и на братьев моих: ибо в нем я Заметил что-то непонятное, невыразимое, что-то особенное, словом, то почему узнаем мы с первого раза благовоспитанного человека.

-- Диана, сказал он повелительным, хотя довольно ласковым голосом, отдай что нужно твоему брату, и поедем далее.

Мисс Вернон выняла порт-фейль из чемодана и, наклонясь ко мне с плошади, отдала его и сказала тоном, в коем сквозь странный и забавный образ выражения проливалось живое, глубокое чувство:

-- Видишь ли, любезный братец, что я рождена быть твоим Ангелом хранителем. Мы вырвали у Ралейга его добычу, и еслиб прошлую ночь поспели в Оберфоиль, как мы полагали, то я прежде; но в явную опасность не пускаются без нужды. Будь и ты также осторожен, любезный братец.

-- Иду, иду, отвечала она. Вспомните, что я в последний раз прощаюсь с братцем. Да, Франк, в последний раз... бездна разделяет нас.... бездна погибельная... Ты не должен мешаться в наши дела.... Прости, будь счастлив!

Наклонясь ко мне с лошади, с маленького горского иноходца, она коснулась моего лица своей щекою, и это, может статься, не случайно сделалось: она пожала мне руку и слеза с её ресницы упала на мою щеку. Это была одна из тех вечно незабвенных минут, одна из тех минут, когда сердце, утопая в восторгах сладкого блаженства и терзаясь смертельною тоской, не знает чему предаться - радости или печали. Но не долго она продолжалась: укротив пылкое чувство, коим увлеклась невольно, Диана сказала своему сопутнику, что готова отправиться в путь; и пустив лошадей большою рысью, она скоро исчезла из глаз моих.

Я был погружен в какое-то оцепенение и потому не мог отвечать на прощание Дианы. Сердце внушало мне нежные выражения, но оне замирали на устах. Безчувственный, в отчаянии я стоял на одном месте и держа в руках порт-фейль, устремил неподвижные взоры на удалявшихся путников, как будто щитал искры, которые брызгами били из под копыт лошадей. Я все глядел в ту сторону, хотя они давно исчезли от взоров, все слушал конский топот, хотя он давно недолетал до слуха. Наконец слезы навернулись на глаза, как будто они устали смотреть на предметы, которых не могли различить; грудь стеснилась у меня; я мучился удушьем, бедного Царя Леара; и, севши на краю дороги, залился такими горькими слезами, каких не продирал от детства.