Роб Рой.
Часть четвертая.
Глава четвертая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть четвертая. Глава четвертая (старая орфография)

ГЛАВА IV,

Едва успел я, любезный Трением, вполне предаться чувству сердечного умиления и в минуту устыдился такой слабости. Я вспомнил, что недавно дал обет думать о Диане Вернон не иначе, как о подруге, в счастии коей я обязан принимать участие, но не должен жить с нею в короткой связи. Но неожиданное изъявление нежности почти явной, наша нечаянная, едва ли нероманическая встреча в пустыне, где вовсе не надеялся ее видеть, все это вместе обмануло мой строгой надзор за робою. Однако, я скоро опомнился и не сходя во глубину сердца, не испытывая строго его движении, я пустился в путь по той же тропинке, где явилось мне это странное видение.

Она мне запретила следовать за собою. Но, думал я, разве следую за нею, продолжая свой путь по одной возможной дороге. Хотя бумаги моего отца и отданы мне, но я должен узнать, вышел ли Г. Жарви из опасного положения, в которое попал единственно из дружбы ко мне. Притом кроме Аберфоильского кабака я не знаю другого ночлега? Вероятно и они остановятся там же, ибо в одну ночь лошади их не увезут далее. И я еще ее увижу, и увижу, может быть, в последний раз! но все таки увижу, услышу ее, узнаю какой счастливый смертный, как супруг, повелевает ею; узнаю, не могу ли отвратить какого нибудь препятствия к исполнению её намерений, не могу ли чем нибудь доказать своей благодарности за её великодушие и безкорыстную дружбу.

Так разсуждал я с собою и старался прикрыть благовидным предлогом желание еще раз увидеть Диану, как вдруг меня ударил по плечу какой-то человек, который шел гораздо скорее меня, хоть и я шел не тихо.

-- Какая славная ночь, Г. Осбалдистон; она была темнее, как мы с вами разстались.

Я тотчас узнал голос Мак-Грегора. Он скрылся от поисков неприятелей, возвращался в горы и нашел средство достать себе оружие, вероятно у кого нибудь из своих тайных сообщников, ибо за плечем нес ружье, а за поясом имел саблю, пистолеты и кинжал. Еслиб я был в спокойном состоянии души, то подобная встреча верно бы мне не понравилась; и хотя я имел с ним одни дружеския сношения, однако без невольного трепета не мог его слушать. Кроме того, что эти дикие говорят всегда надуто, гортанные звуки горского языка придают их голосу какую-то грубость и делают его глухим и невнятным. Народный характер соединялся в Роб-Рое с характером особенным, ему исключительно принадлежавшим; его обращение всегда выказывало стоическую твердость, ничем неподвижную, непоколебимую душу, которую не трогали никакие случаи в жизни, как бы неожиданны, как бы горестны, как бы ужасны ни были. С привычкой к опасностям, с надеждой на свою ловкость и силу, он был недоступен ни страху, ни робости, в его рано испытанной, безпокойной жизни, он перенес столько несчастий, что они притупили - чтоб не сказать совсем истребили - чувство сожаления: к несчастиям других людей. Надо припомнить, что я в тот же день видел, как его люди безжалостно погубили человека безоружного, умолявшого о пощаде.

Не таково было состояние моей души и я поздравлял себя, что общество изгнанного Шефа поможет мне разсеять грусть, и даже надеялся, что он подаст мне нить выдши из лабиринта запутанных мыслей, в котором я заблудился. И так я дружески отвечал и поздравлял его с счастливым спасением от врагов, когда побег казался невозможным.

-- А! а! сказал он, шея от веревки не далее рта от стакана. Но беда была не так велика, как вы думаете по своему незнанию. Из всех людей, коим велено было поймать меня, стеречь и опять поймать, половина не хотела ни ловить, ни стеречь меня, а четверть не смела тронуть меня, и даже подойти ко мне. И так мне оставалось бороться только с четвертою частью отряда.

-- Мне кажется и того довольно.

-- Этого не знаю, а знаю только, что если им угодно придти в долину Аберфоильскую, так с саблею в руке я берусь переведаться с каждым по одиначке.

Потом стал разспрашивать меня обо всем, что случилось со мною в горах и смеялся от чистого сердца, когда я описал ему битву в трактире и рассказал как Г. Жарви оборонялся раскаленным железным сошником.

-- Вот чудесное приключение! вскричал он: пускай падет на меня проклятие Кромвеля, но клянусь, что всего более в мире желал бы поглядеть, как брат Жарви с грозным видом потрясал пладом Ивераха на раскаленном железе и после бросил в огонь! Впрочем, примолвил он важно, в жилах брата течешь благородная кровь. Жаль, что он получил такое воспитание и приучен к подлым занятиям, унижающим душу и ум. Теперь вы знаете, почему я не принял вас в Аберфоильском клане, как мне хотелось. Пока я два или три дни прожил в Гласгове за Королевским делом, меня успели искусно окружить сетями. Но они сами сели, как раки на мели, и долго не станут ссорить между собою горские кланы. Да, я надеюсь дожить до радостного дня, когда все горцы соберутся под одни знамена. Ну, что далее случилось?

Я рассказал ему, как пришел Капитан Торнтон с отрядом, и как он задержал нас, под видом подозрения. По другим вопросам Роб-Роя я вспомнил, что ему показалось подозрительным мое имя и что у него был приказ остановить двух человек, одного молодого, другого пожилых лет. Этот рассказ снова разсмешил горца.

-- Клянусь честью, вскричал он, глупцы приняли моего друга бальи за его Превосходительство, а вас - за Диану Вернон. Хороши собаки! хорошо у них чутье!

-- Диана Вернон! сказал я запинаясь и боясь его ответа; так ли она теперь называется? Я встретил ее с каким-то человеком, который, кажется, имеет над нею власть.

Да, да, сказал Роб-Рой, власть законную. Эта плутовка всех заставляла себя слушаться, а впрочем она прекрасная девушка. Путешествие для ней не так-то весело. Его Превосходительство человек не молодой, а ей бы нужно такого товарища, как вы, или такого как Роб или Гамишь.

Здесь разсыпались все воздушные замки, которые, на перекор разсудку, я строил часто в своем воображении. Я должен был этого ожидать. И мог ли я думать, что Диана станет путешествовать в такое время по такой стране, в сопровождении одного человека, еслиб сей человек не имел законных прав быть её защитником. Впрочем удар был не легче, когда я услышал подтверждение моих опасений, и напрасно Роб-Рой просил меня продолжать рассказ своих приключений; слова его поражали мой слух, не доходя до разсудка.

Он сказал эти слова с видом такого искренняго участия, что заставил меня придти в себя и я продолжал, как мог, свою повесть. Узнав следствие сражения в узком проходе, Роб-Рои принял горделивый и надменный вид.

-- Говорят, вскричал он, что Царская мякина лучше нашей муки. Ну, навряд ли; а я так думаю, что это скорей можно сказать про Королевских солдат, когда они позволили разбить себя дряхлым старикам, коим лета не позволяют носить оружие, малым детям, неумеющим владеть им и слабым женщинам, которые только что встали из за пряслиц, словом, всякому отрепью наших гор. А Дугал Мак-Грегор? Верно, вы не думали найдти столько ума в этой голове? Не правда ли, он сыграл мастерскую штуку? Но продолжайте, я боюсь узнать остальное; когда у моей Елены разыграется кровь, она бывает во всем смысле воплощенный дьявол. А впрочем, она права.

Как можно осторожнее и учтивее рассказал ему как нас приняли и заметил, что ему было досадно.

-- Тысячу марок я бы дал, чтоб быть там! принять таким образом посторонних людей, особенно моего брата, человека, оказавшого мне столько услуг! По мне бы лучше сжечь половину графства Леннокского. Изволь положиться на женщин и детей! они ничего не смыслят, не знают никакой меры! А впрочем все виноват проклятый таможенный пристав. Он принес мне от Ралейга ложное приглашение отправиться к нему по делам Короля. Я сперва подумал, что он там с Галбрейтом и другими дворянами графства Леннокского, которые держут сторону Иакова; но увидел ошибку, когда стоял пред Герцогом и узнал свою участь, как он велел обезоружить и связать меня. Благодаря Бога, я знаю вашего братца, знаю на что он способен. Он не щадит никого. Я желал бы, чтоб он не участвовал в заговоре. Вы не доверите, какую глупую рожу сделал Моррис, когда я велел задержать его до моего возвращения. Ну вот я и воротился, не по его милости, не по милости его наставников и уверяю вас, что сборщик податей не вырвется у меня из рук, не заплатя хорошого выкупа.

-- Он заплатил самой дорогой я последний, какой можно заплатить человеку.

-- Как! что! умер! и так его убили в сражении?

-- Нет, Г. Кампбель, хладнокровно после сражения.

-- Хладнокровно! чорт возьми! вскричал он, скрежеща зубами Каким же образом, сударь? говорите, говорите, сударь, но называйте меня ни Господином, ни Кампбелем. Я в своем отечестве и зовут меня Мак-Грегором.

Страсти его волновались ужасным образом, но не взирая на его грубость, \я ему коротко и ясно рассказал смерть Морриса. Он прослушал меня до конца, и сильно ударив об землю замком ружья: - Клянусь Богом, вскричал он, от такого поступка можно бросить отечество и с женою и с детьми и с кланом! А впрочем негодяй стоит такой участи: что тут за разница, лежать ли под водою с камнем на шее, или с петлею на шее висеть на вольном воздухе? Одно стоит другого и он получил то, что готовил мне. А все бы лучше засадить ему пулю в лоб или одним ударом сабли отправить на тот свет. Эта смерть заведет бесконечные пересуды и толки. А впрочем всякому свой срок; и когда он придет, то ступай как хочешь и все скажут, что Елена Мак-Грегор мстить не за пустое.

Говоря таким образом, он, казалось, хотел выкинуть из головы предмет неприятных размышлений и спросил меня, как ушел я от Герцога, который держал меня пленником.

Разсказ был не длинен и я кончил его, сказав что получил бумаги моего отца; но не имел силы произнесть вторично имя Дианы Вернон.

-- Я знал, что получите их. В письме, которое вы мне дали, Его Превосходительство именно приказывал об том, и я всеми силами старался отыскать их, для того пригласил вас в наши горы; но вероятно Его Превосходительство успел взять их у Ралейга.

Первая часть ответа меня поразила.

-- По этому, письмо было от особы, которую вы называете Его Превосходительством? Как ее зовут?... Кто она такая?...

-- Если вы не знаете, так не нужно и знать, и я не скажу ни слова. Но письмо было точно написано его рукою, а иначе не скажу, чтоб так занялся вашими делами, когда на руках и своих было много.

Тут я вспомнил, как часто видал огонь в библиотеке, как нашел там перчатку, как заметил движение обоев на потаенной двери в комнату Ралейга, как Диана вышла написать записку, к коей должен был прибегнуть в крайности, наконец вспомнил все случаи, возбудившие мою ревность. И так она не одна проводила свое время, а выслушивала любовные нежности какого-то мятежника. Многия девицы торгуют собою, ценят золотом любовь свою, приносят ее в жертву честолюбию; но Диана согласилась разделять участь неизвестного бродяги, таскаться ночью по разбойничьим вертепам, имея в виду не почести, не богатство, но одну их тень при жалком Сент Жерменском дворе у Стуартов.

-- Мы с ней увидимся, думал он себе, увидимся еще раз и как друг, как родственник, покажу синею опасность. Мне легко проводить, ее во Францию: там ей приличнее и безопаснее ожидать следствий бунта, возбужденного мятежником, с коим, соединила свою, участь.

-- Ну, разумеется.... в комнате молодой девушки......

Сказать такую весть, значило поделить масла в огонь.

-- Но, примолвил Мак-Грегорь, тайны не звал никто, кроме Сир-Гильдебранда и Ралейга; вам не было нужды доверять ее, а прочие молодцы глупы и не могут помочь делу.... Впрочем у это прекрасный и богатый дом: он построен на старинный вкус; но мне удивительна такая бездна западней, скрытых лестниц, потайных ходов! Там можно спрятать 20 или 30 человек в один угол, поселить в замок другую фамилию и прошу их отыскать. В некоторых случаях это все полезно и я бы желал иметь в горах подобный замок; но видно нам остаться при своих пещерах и лесах.

-- Я думаю, Его Превосходительство принимал участие и в первом приключении.

Тут я немного смешался.

-- Вы говорите о Моррисе? сказал Роб-Рои с удивительным хладнокровием; ибо он так привык к трагическим происшествиям, что ужасный конец сборщика податей не мог сделать на него продолжительного впечатления: сколько раз я смеялся, вспоминая об этой штуке, а теперь не имею духа; и с тех пор, как дьявольская история на озере.... Нет, нет, Его Превосходительство не участвовал: дело было слажено у нас с Ралейгом между собою. Но что вышло из того! ... Ралейг из ненависти к вам сложил вину на вас, Диана принудила распутать сети и вырвать вас из кохтей правосудия, Моррис лишился последней искры здравого смысла, увидя настоящого вора, в то время как обвинял другого; ротозей писарь, пьяница судья, ну словом в жизнь мою не видал ничего смешнее и теперь я же должен заказывать молебны за упокой души этого бедняжки.

-- Смею ли спросишь, почему Мисс Вернон имела такое влияние на вас с Ралейгом и как могла заставишь вас отказаться от исполнения вашего намерения?

-- Моего намерения? Намерение было не мое. Я своей ноши не кладу на чужия плеча: виноват один Ралейг... Что касается до Мисс Вернон, ну, она конечно имела большое влияние над нами, потому что Его Превосходительство любил Диану, что она знала такия тайны, которых не надо всем разглашать... Чорт возьми того, кто поверяет женщине какую нибудь тайну, и дает власть, когда она может во зло употребишь ее.... Дуракам не дают ножа в руки.

За четверть мили до Аберфоиля к нам подошли три горца; прицелясь из карабинов, велели остановиться и спросили как нас зовут. Едва Роб-Рой произнес слово Грегарах, они в минуту узнали голос и напустили радостные крики. Начальник их, кинув ружье бросился к нему и так сжал в своих объятиях, что он долго не мог освободиться. Когда кончились поздравления, двое из них, как горные лани, пустились приятную вести о прибытии Шефа разгласить по всему клану, в котором стоял сильный отряд горцев; ее приняли с криками радости, коими снова огласились окрестные утесы и все жители: мужчины, женщины, старики, дети, без различия пола и возраста, все неслись к нам на встречу так стремительно, как несется река, разрушив плотину. Услышав крик толпы, которая бежала к нам в упоении радости, я напомнил Мак-Грегору, что пришел в качестве иностранца и под его защитой. Он взял меня за руку, и между тем, как толпа предавалась живым восторгам, и всякой старался схватить его руку, он до тех пор ни кому ее не дал, пока не изъяснил, что я его друг и что они должны оказывать мне любовь и почтение.

Не так скоро повинуются фирману Делийского Султана, как горцы приказанию Шефа. И уважение их едва ли не тягостней их грубости. Другу своего Шефа они не позволяли ступать ногами я безпрестанно подставляли руки и помогали идти. Наконец, я как запнулся за камень, которого в толпе не приметил, они увидя это, воспользовались случаем, схватили меня и торжественно несли на руках до самых дверей Мистрнеы Мак-Альпин.

В её гостеприимном трактире узнал я, что в Шотландских горах, как и везде, любовь народная и власть имеют свои невыгоды: не успел Мак-Грегер войти в дом, чтоб не много закусить и отдохнуть, как его несколько раз окружали толпы слушателей, кои сменялися одне другими и коим раз двенадцать повторил он, каким образом ушел от неприятелей. Все это узнал я от одного услужливого старичка: он взял на себя труд изъяснить мне ответы Роб Роя, а я в знак благодарности должен был слушать со вниманием. Наконец слушатели были довольны, и толпа постепенно убывала, ибо все шли спать, некоторые под чистым небом, иные в соседних хижинах, одни проклиная Герцога и Галбрейпиа, другие жалея, что Евану худо заплатили за спасение Мак-Грегора; по все признавая подвиг Роб-Роя достойным знаменитых дел его предшественников, начиная от Дугала Циара, основателя клана.

Взяв меня за руку, друг мой ввел в большую залу кабака. Я хотел проникнуть взором облако дыма, но как ни глядел, ни бился, не видел их, а спросить об них значило признаться в тайных причинах, кои я скрывал. Одно знакомое лице я встретил, лице главного Бальи, который, сидя на скамейке против огня, с важным и величавым видом принимал учтивости Роб-Роя и вопросы о его здоровье.

-- Оно хорошо, брат, сказал судья, довольно хорошо, и я тебе очень благодарен. Ты спрашиваешь: каково мне здесь; да ведь в ваши горы не льзя носить своего Сант-Маркетского дома, как улитка носит раковину; впрочем, я рад что ты ушел от неприятелей.

-- Ну чтожь тебе не нравится? То не худо, что кончится хорошо, Свет простоит долее нас. Ну, налейка стакан водки; от нее твой покойный батюшка, главный диакон, не отказывался никогда.

-- Статься может, Реб, особливо когда он уставал: а одному Богу известно я сколько трудов перенес я нынешний день. Но, примолвил он, наливая деревянную чашу, с добрые три стакана, он был всегда воздержен, и я хочу подражать ему. За твое здоровье, Роб, за здоровье сестры Елены и твоих детей - об них поговорю после; - желаю всем счастия на сем и на том свете.

Сказал и с важностью выпил чашу, - между тем Мак-Грегор улыбаясь поглядывал на меня из подтишка и давал заметить судейскую гордость главного. Бальи, который в присутствии его вооруженного клана обращался с Мак-Грегором, как с узником Гласговской тюрьмы. И мне казалось, Роб-Рой хотел выразить, что он терпел обращение Г. Жарви из уважения к правам гостеприимства и для собственной забавы.

Поставя чашку на стол, добрый Негоциант узнал меня. Он обрадовался, увидя с со мною, пожал мне дружески руки, но не разспрашивал об моем путешествии.

совету ко вреду нам обоим.

-- Не бойся ничего, Николь. Половина из них не поймет тебя, а другой мало, дела; притом все они знают, что я вырву язык тому, кто осмелится повторить слово, сказанное при мне.

-- Ну, коли так, брат, то полагаясь на Г. Осбалдистона, как на верного друга и честного молодого человека, я тебе скажу откровенно, что ты учить не добру своих детей. Потом обыкновенным своим гм! желая сделать громче голос и за благосклонной улыбкой приняв строгий и важный вид, какой Малволио хотел принять в день своего величия, он так продолжал обращаясь к брату: - Тебе известно, что в глазах правосудия ты не значишь ничего, а сестре моей Елене - Не говоря ужь какой прием она мне сделала, в оное неизреченно блаженное утро, и хотя он для дружбы тоже, что Северный ветер для жаркого дня, но я прощаю ее, по тогдашнему волнению ума, - скажу без всяких личных жалоб, скажу о твоей жене, что....

-- Послушай, брат, с важностию сказал Мак-Грегор, советую говорить о жене только то, что можно сказать другу и слышать мужу. Вот обо мне так говори себе что хочешь.

-- Ну, так и быть, сказал не много смутясь Г. Жарви; отложим это в сторону: я не люблю заводишь сплетней в семействе; обратимся к твоим сыновьям Робу и Гамишу, что значит Жамесу, сколько я могу понять. Да, к стати, надеюсь ты после дашь ему это имя: из Гамишов, Еахинов и Ангусов не выходило ничего доброго и все они сидят по Шотландским тюрьмам за кражу стад и тому подобные преступления. Но обратимся к твоим детям: они не получили и первых начал порядочного воспитания, не знают даже таблицы умножения главной основы всех полезных знаний, и когда я стал их упрекать в невежестве, они же начали смеяться надо мною. Я уверен, что они не умеют ни читать, ни писать, хоть и больно подумать, что есть у меня такие родственники и Христиане; да безграмотные.

-- Да ведь, звания, отвечал равнодушно Мак-Грегор, не придут. к ним сами? А какой чорт их станет учить? Не велишь ли на Гласговской школе прибить объявление: Не желает ли кто идти в учители к сыновьям Роб-Роя.

-- Совсем не то, брат: ты мог бы их отдать, в такое место, гдеб они научились страху Божию и обычаям людей образованных. Ну что они теперь? глупее быков, которых ты гонял на рынок, и Англичан которым продавал их; из них ничего не выйдет доброго;

-- О! о! нет, брат: Гамиши одним зарядом убьет на лету куропатку, а Роб пробивает кинжалом доску в два вертка толщиною.

-- Тем хуже, брат, тем хуже! сказал решительно Гласговский банкир. Если они только и знают, то лучшеб ничего не знали. Скажи мне, Роб, разве ты; не умеешь сам этого сделать? Ну, а что ты выиграл таким искусством? И признайся, что гоняя быков и честно торгуя, ты был гораздо счастливее, чем теперь повелевая пятью стами бешеных горцев?

Я заметил, что во все время, пока Г. Жарви делал наставления, Мак-Грегор болезненно перемогал себя, подобно человеку, который чувствуя жестокую боль, решается страдать не говоря ни слова. Я искал случая перебить эту речь, справедливую по себе, неприличную по обстоятельствам; но разговор скоро кончился и без меня.

будет глядеть, как дети с такими надеждами станут заниматься ремеслом, и для того я беру их к себе и научу ткать: этим начал покойный батюшка главный диакон, этим же начал и я, хотя, слава Богу, теперь произвожу торг оптом и... и...

Бальи увидел, что глаза Роба сверкали гневом и поспешил сделать предложение, которое берег до конца для довершения великодушия.

-- Но к чему, Роб, такой мрачной вид? Я буду учить на свой щет и не стану напоминать о тысяче фунтах стерлингов.

-- Clade millia diaoul! сто тысячь дьяволов! вскричал Роб-Рой и ударил по столу кулаком, так что мы вздрогнули: сделать сыновей ткачами! ! тысяча смертей! Скорее полетят в огонь все станки, все нитки вся пряжа и все челноки в Гласгове!

Пока он прохаживался большими шагами по зале, я успел убедить главного Бальи, что не прилично докучать хозяину таким неприятным для него предметом, и чрез минуту и сам Мак-Грегор принял или показывал наружно, что принял спокойный вид.

-- Впрочем, Николь, намерение твое хорошо. И так, дай мне руку, если я когда нибудь отдам детей в ученье, то разумеется предпочтительно к тебе. Но ты напомнил, что я тебе должен тысячу фунтов стерлингов. Эй! Еахин Мак-Аналейстер, принеси мешок.

Здоровый и рослый горец, исправлявший должность адьютанта у Мак-Грегора, поднес ему какой-то большой меток из кожи морской выдры, обделанный в серебреную оправу и точно такой, какие носят главные горские Шефы в полном наряде.

- открылся сам собою и позволил пройти руке. Он мне заметил - без сомнения, для того, чтоб прекратишь разговор с Г. Жарви, что внутри под серебреною работой был скрыт маленькой стальной пистолет и что если станут открывать мешок другим образом, то тайные пружины спустят курок: и любопытство нескромность или воровство получат достойное наказание.

-- Вот, сказал он, указывая на пистолет, хранитель моей казны.

Такое простое изобретение охранять кошелек, который можно было открыть, не трогая пружины, напомнило мне одно место в Одиссее, где Улисс оберегает свое сокровище, опутав шкатулку веревкой с затянутыми узлами.

Бальи надел очки и стал разсматривать механизм кошелька; когда же кончил, вздыхая и улыбаясь, отдал его назад.

-- Ах! Роб, сказал он ему, еслиб другие охраняли так бережно свои кошелька, навряд ли бы твой был так туго набит.

не ошибся ли я.

Г. Жарви молча взял сверток, Свесил его на руке и кладя на стол сказал ему: - Я не могу взять его, Роб, ни как не могу: оно не доставит мне счастия. Нагляделся я ныньче, как добываешь ты деньги. Злом нажитое добро в прок не пойдет. Нет, Роб, я не трону его: на этом золоте горят кровавые пятна.

-- Ба! сказал Роб с видом равнодушия, может статься и притворного: посмотри, это настоящее Французское золото; оно, кроме моего, не бывало ни в одном Шотландском кармане. Эти луидоры так новы, так светлы, как день, в которой они чеканены.

-- Тем хуже, Роб, тем хуже сказал Бальи, отвращая взоры от денег; хотя у него, как у Цезаря в Луперналах, чесались на них руки. По Евангельскому закону мятеж хуже и воровства и колдовства.

-- Брось твои законы, отвечал Шеф: разве деньги достались тебе не законным образом? Разве я тебе не должен? Если они вышли из кармана одного Короля, ты можешь перевесть их в карман другого, на подмогу пробив врагов. Бедный Король Иаков! у него всего бы много: и храбрости и друзей; не достает безделицы - денег!

-- Да на жителей долин, сказал Мак-Грегор, нахмуря брови; и взглянув на меня, он дал мне знак посмотреть на Бальи, который, по старой привычке и не боясь насмешек, разсматривал пристально каждую монету, перечел два раза сумму и увидя, что капитал с процентами заплачен сполна, он отдал Роб-Рою три монеты.

-- Пускай сестра купит себе на них платье; а вот другия две её сыновьям: пускай они куда хотят туда их и денут; только, - примолвил он, - чтоб не покупали пороха. Горец изумился такому великодушию, но принял учтиво подарок. Бальи взял вексель, вынул маленькую чернилицу, которую на всякой случай держал у себя, написал на обороте квитанцию и просил меня засвидетельствовать, а Роб-Рою велел призвать кого нибудь другого; ибо по Шотландским законам два свидетеля делали квитанцию действительною.

-- Хорошо! сказал Мак-Грегор; да знаешь ли, что выключая нас троих, на три мили кругом ты не сыщешь ни одного грамотного человека? Но не безпокойся, я устрою дело и без этого.

И взявши бумагу, бросил ее в огонь. Г. Жарви в свою очередь изумился. - Вот как у нас в горах сводят счеты. Ты видишь, что еслиб я хранил у себя подобную бумагу, то, друг мой, через несколько времени и раскаялся бы, что одолжил меня.

пирогами с дичиной и другими блюдами подали несколько бутылок французского вина. Мак-Грегор безпрестанно потчивал и просил извинения, что некоторые кушанья почали прежде нас. - Вам надо-знать, сказал он Г-ну Жарви, не глядя на меня, что у меня были нынче и другие гости; а без того моя жена и дети верно бы исполнили свой долг и из уважения к вам сидели бы с нами.

Г. Жарви не очень жалел, что они нарушили свой долг и я бы конечно был того же мнения, еслиб извинения Роб-Роя не родили во мне мысли, что вероятно эти гости были Диана и её спутник, которого я представлял себе её супругом.

Эти неприятные мысли прогнали аппетит, возбужденный усталостью, хорошим кушаньем и ласковым приемом; но внимательность Роб-Роя простиралась до того, что он приготовил нам и постели гораздо лучше вчерашних: он велел два мешка набить свежею травою и положить их вдоль стены, и таким образом сделали два мягкие и благовонные тюфяка, постлали на них толстые, но белые простыни и самые лучшия покрывала. Г. Жарви был чрезвычайно утомлен и потому я сказал ему, что завтра поговорю о делах; а он отужинав, не дождался приглашения и лег поскорее спать.

Хотя я сам был очень утомлен, однако не чувствовал желания уснуть. Меня волновало безпокойство, мучила какая-то лихорадка и я вместе с Роб-Роем остался за столом.