Роб Рой.
Часть четвертая.
Глава пятая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Часть четвертая. Глава пятая (старая орфография)

ГЛАВА V.

"Я не увижу ее более; и, жертва, суетных желаний, зачем же остаюсь на земле? Но скоро кончатся мои страдания, скоро я умру и не увижу ее более!"

-- Я не знаю, что с вами делать, Г. Осбалдистон? вам не хочется спать, вы ничего не едите, не пьете, хотя это Бордосское вино стоит лучшого вина из погреба Сир Гильдебранда. Еслиб вы были всегда так воздержны, то может статься избежали бы смертельной ненависти вашего братца Ралейга.

-- Еслиб я был всегда умен, отвечал я, краснея от воспоминания неприятной сцены, то избежал бы большого несчастия - поздняго раскаяния.

Мак-Грегор бросил на меня гордый и проницательный взор, желая узнать, не к нему ли относится этот упрек. Но увидя, что я думал только о самом себе, он оборотил к огню свой стул и изпустил глубокой вздох. Я то же сделал и мы оба на несколько минут погрузились в глубокое раздумье.

Он первый нарушил молчание и стал говорить с видом человека, начинающого неприятный разговор.

У брата Николя намерения хороши; но он не подумал о моем характере и положении, не разсудил чем я был, чем меня принудили быть; а главное не разсудил, какие причины довели меня до такого состояния

Он замолчал, и хотя я чувствовал всю важность такого разговора, однако сказал, что ему верно не нравится это состояние, и что я почту за счастие узнать, не остается ли ему какого средства оставить его с честию.

-- Вы говорите по детски, возразил Мак-Грегор, голосом глухим и невнятным, как, раскаты отдаленного грома, вы говорите по детски и думаете старый дуб погнуть как молодое деревцо. Могу ли я забыть, что меня безчестно изгнали что оценили голову мою, как голову волка что поступили без меня с моим семейством., как с самкой и детьми горной лисицы, которых всякой может гнать, преследовать, мучить, унижать что запретили мне и моему клану носить славное имя Мак-Грегора, оставленное мне длинным рядом предков, как будто он был талисман, для заклинания злых духов?

Я тотчас заметил, что он для того только делал такое подробное изчисление своих несчастий, чтоб воспламенить воображение, возбудить свой гнев и оправдаться перед собою в образе жизни. И он успел совершенно. Зрачки его серых глаз, то суживаясь, то разширяясь, изливали потоки пламени. Он сжал кулак, заскрежетал зубами, схватился за рукоять сабли и вскочил с места.

-- Они увидят, вскричал он задыхаясь от волнения страстей, увидят, что это обезславленное имя, это имя Мак-Грегора, есть точно талисман, удобный вызвать ад на землю. Содрогнутся моего мщения те, кои с улыбкой слушают ныне повесть моих несчастий. И подлый продавец быков, банкрут, босый, всего лишенный, всеми презренный, гонимый как лютый зверь, налетит на них в ужасную минуту, как ястреб на добычу. Презиравшие червя и попиравшие его ногами изпустят крики отчаяния, увидя его страшной змеей с сверкающими глазами. Но что говорить об этом? сказал он не много успокоясь. Вы сами можете понимать, что человеку не трудно потерять терпение, когд а его преследуют как волка, медведя или вепря, когда друзья и соседи бросаются на него с саблями и пистолетами, как вы нынче видели на Авондувском броду. Туш бы истощилось и терпение святого, как же не истощиться терпению горца, когда вы сами знаете я что мы не славимся этим прекрасным даром неба. Впрочем много и правды в словах Николя. Мне больно за детей своих и не могу помыслить без горести, что Роб и Гамишь будут продолжать образ жизни отца своего. Тут облокотился он на стол и подпер обеими руками голову.

Я не могу выразить, Трешем, как был тронут в эту минуту. Страдания души гордой, благородной и твердой всегда трогали меня сильнее, чем горести умов слабых. До тех пор я не видал этого, а какая разница читать описание и иметь картину перед глазами! Мне очень хотелось утешить Мак-Грегора, хотя и предвидел, что сделать это будет трудно и почти не возможно.

-- У нас большие связи на твердой земле, сказал я; не могут ли ваши сыновья с чьей нибудь помощью, - а они имеют право на помощь всего нашего семейства - найти себе приличный образ жизни, вступя в иностранную службу.

Я думаю, лице мое ясно выражало внутреннее движение, ибо мои товарищ его приметил. - Очень вам благодарен, сказал он крепко пожав мою руку; думал ли я, что чей нибудь взор увидит слезу на глазах Мак-Грегора. Говоря таким образом, он обтер рукою слезы, которые невольно пробивались сквозь его густые ресницы. Завтра поутру, продолжал он, мы поговорим о делах наших и об этом; ведь в наших горах мы встаем рано, хотяб случайно и нашли хорошую постелю. Не выпить ли нам на прощанье?

Я просил его уволить меня.

-- Ну, так клянусь душею святого Марониха, я выпью за двоих. И наливши в стакан по крайней мере с полпинты, он осушил его одним глотком.

Я бросился на свою постель и отложил вопросы до другой, более спокойной минуты. Этот необыкновенный человек так овладел моим воображением, что я, лежа, несколько минут следовал, за его движениями. Он медленно ходил по комнате, иногда крестился и читал по тихоньку Латинския Католическия молитвы. Наконец, завернувшись в плад, он бросился на постель, положил с одной стороны обнаженную саблю, с другой заряженные пистолеты, так что при малейшей тревоге мог схватить свое оружие; и наконец чрез несколько минут погрузился в глубокой сон. Утомленный усталостью, я прогнал воспоминания необыкновенных явлений того незабвенного дня, предался сладкому. сну и хотя надо, было рано встать, однако на другой день я проснулся довольно поздно. Мак-Грегора уже не было и я разбудил Г. Жарви; он долго зевал, протирал глаза, жаловался, что у него все кости разбиты от вчерашних трудов; наконец мог прослушать радостную весть о возвращении бумаг моего отца. Он заставил меня повторить ее два раза, чтоб увериться не ослышался ли он; и забыв прошедшия безпокойства, он сел за стол и занялся сличением отданных бумаг с показанием Ойна.

-- Хорошо, очень хорошо, сказал он, поверяя бумаги. Посмотрим, посмотрим! Бальи и Чейтшингтон 700 фунтов ст. 6 шиллингов и 8 пенсов. Гм! гм! гм! Груб и Гриндер 800 фунтов. Поллок и Пельман 500 фунтов, 10 шиллингов. Точно так. Слипрейтонг... а! а! он обанкрутился, да это неважность. Недостает несколько билетов на бездельные суммы. Да и то слава Богу. Вот наше дело кончено и кончено как не льзя лучше; теперь ничто нам не мешает проститься с этим проклятым краем. Нет, лишь только вспомню озеро Лох Ердское, меня мороз по коже подирает.

В эту минуту вошел Мак-Грегор.

-- Благодарю, брат, сказал торопливо г. Жарви, благодарю покорно: нам надо ехать и ехать сию же минуту. У нас с Г. Осбалдистоном есть важные дела.

-- Коли так, брат, тебе известно правило: принимай гостя когда приходит, не унимай когда уходит. Но вам не льзя ехать через Дреймен, а я лучше велю тебя проводить по озеру в О, Баллох, а там постараюсь приготовить лошадей.

-- Да, да, Роб, я помню, что гоняя скотину, ты держался правила возвращаться другою дорогой и Бог знает для чего; разве не хотел ли ты избежать встречи с откупщиками, у которых волы твои мимоходом съедали все сено. А теперь, Роб, в походе ты верно оставил на пути следы еще похуже.

-- Все так, да я тебе говорю, что вол не пройдет двух раз по одной борозде. Ну, вы найдете лошадей в в О Баллохе. Их туда приведет Дугал, который вступает в услужение к Бальи. Он нынче ужь не горец, не земляк Реб-Роя, а мирный житель Стирлингского Графства, Да вот он и сам.

-- Я бы ни как не узнал этого шута! вскричал Г. Жарви. И в самом деле, трудно было узнать дикого горца в шляпе, в чулках, в плаще, принадлежавших некогда Андрею Ферсервису, верхом на лошади главного Бальи. Он привел за узду и мою лошадь; потом выслушал последния приказания господина как избегать опасных мест, о чем осведомиться на дороге и где дожидаться нас.

Мак-Грегор обещался проводить нас до гавани; но до завтрака нам должно было пройдти несколько миль и потому он советовал выпить на дорогу водки для подкрепления сил, на что Г. Жарви охотно согласился.

-- Покойный батюшка, главный диакон, сказал он, царство ему небесное! часто говаривал, что употреблять поутру крепкие напитки самая вредная и пагубная привычка; но перед дорогой - дело другое: они укрепляют наш желудок, как самую нежную часть, и предохраняют его от действия тумана; и обыкновенно в таких случаях он правило подкреплял примером.

-- И говорил сущую правду, отвечал Роб-Рой; и вот почему мы, дети туманов, имеем право пить во весь день.

Бальи, приняв эту спасительную предосторожность, сел на маленького горского коня. И мне было подвели лошадь, но я предпочел идти пешком со свитой, а она состояла из Мак-Грегора и шести молодых горцев исполинского роста, ловких, здоровых и хорошо вооруженных, занимавших у него место телохранителей.

Мы ехали по той же дороге, по которой накануне шли с Капитаном Торнтоном, но с иными вожатыми и при иных обстоятельствах. Когда мы подъехали к узкому проходу, свидетелю бывшей битвы и происшествия более ужасного, Мак-Грегор поспешил начать разговор, как бы отвечая не на слова мои, ибо я тогда молчал, а на мысли, коим я - по его предположеннию - предавался.

-- Вы, может быть, Г. Осбалдистон, судите несколько строго, ибо иначе не льзя и думать; но не забывайте, что нас раздражили. Мы народ необразованный и грубый, можешь статься пылкий и неукротимый, но далеко не жестокий. Мы жили бы в мире и покорялись законам, еслиб не лишили нас мира и покровительства законов. Мы были народ гонимый,...

-- А гонение, сказал Бальи, из умнейших людей делает глупцов.

Что ж оставалось нам делать? Мы живем, как жили за тысячу лет наши предки и не более их образованы. Кровожадные законы против нас, запрещение называться древним и почтенным имянем, везде разставленные эшафоты, забаву, гоняться за нами как за дикими зверями: не называли ли все это правом возмездия. Я бывал в двадцати сражениях подобных вчерашнему и ни одного человека не убил хладнокровно; а меня бы охотно повесили, как бешеную собаку, у ворот первого помещика, которому угодно будет украсить свой замок таким трофеем.

Я отвечал, что безчестие, нанесенное его имени и его семейству, был по моему Английскому образу мыслей, поступок варварский и самовластный. Я видел, что он был доволен моими словами к предложил снова свои услуги в чужих краях для детей и для него самого; он пожал мне дружески руку и убавя шагу, чтоб Г. Жарви опередил нас, что легко было сделать на такой узкой дороге, сказал мне:

-- Вы честный, добрый молодой человек и можете отвечать на возвышенные чувства благородного человека; но земля, носившая меня в жизни, покроет меня и по смерти. Потеряю горы из виду и мужество мое исчезнет, руки лишатся силы, как лист побитый холодом. Весь мир ничем не заменит мне потери этих пещер и утесов, как они ни дики кажутся. Притом, что делать с Еленой? Оставить ли ее на новые беды и жестокости? Согласится ли она покинуть место, где воспоминание своих обид услаждает и будет услаждать она вечных мщением? Герцог, великой мой неприятель, как мне можно назвать его - так стеснил меня однажды, что я принужден был уступишь и о ставя нашу страну со всем кланом, удалился в земли Арджильския. Как бы вы думали? Елена сочинила на отъезд жалобную песнь, какой не сочинит и сам Мак-Риммон. У нас сердца разрывались, когда она пела, слезы текли по загорелым щекам и всякой бы подумал, что каждый из нас плакал по матери своей. Нет, нет! за все прежния земли Мак-Грегоров я не хочу видеть такой сцены.

-- Но дети у вас в таком возрасте, в котором и ваши единоземцы. не любят сидеть дома.

-- И потому-то я желаю, чтоб они составили свое счастие во Французской или Испанской службе, как все лучшие Шотландские дворяне. Вчера ввечеру ваше предложение мне понравилось, а нынче поутру, прежде чем вы встали, я виделся с Его Превосходительством и отказался от надежды исполнить его.

-- Так по этому он спал не далеко от нас?

-- Ближе, чем вы думаете. Но ему не хотелось, чтоб молодая Госпожа увиделась с вами, и для того....

-- Напрасно он безпокоился, ск? зал я с некоторой гордостью: не ищу людей против их воли.

-- Огонь под соломой? Я вас не понимаю.

-- Как! не ужьли вы не знаете, что начало всем бедам в мире - женщины и деньги? Я всегда опасался Ралейга с тех пор, как он потерял надежду быть супругом Мисс Вернон, и кажется за это он поссорился в первый раз с Его Превосходительством. Тут же случилось и ваше дело с бумагами, и коль скоро принудили его отдать их, мы получили известие, что он укатил на почтовых в Стирлинг и донес правительству обо всем,что здесь тайком происходило и даже более: вот почему и велели схватить меня, Его Превосходительство и молодую Госпожу; и я уверен, что он же убедил бедного Морриса - из которого делал, что хотел - вступить в заговор против нас и заманить меня в сети. Но будь Ралейг Осбалдистон последний и храбрейший в своем роде, но если мы встретимся, то пусть дьявол сварит меня в котле, ежели сабля моя не отведает его крови.

Его грозное чело, нахмуренные брови и рука на ефесе сабли, все показывало, что он клялся не на ветер.

-- Я бы всему этому радовался, еслиб мог быть уверен, что измена Ралейга погасит мятеж, прежде чем он вспыхнет и прекратит политическия интриги, в которых - скажу откровенно - подозреваю, что вы играете не последнюю роль.

-- Это ни к чему не послужит и язык изменника не повредит правому делу. Правда, ему были известны наши тайны, а без того Едимбургский и Стирлингский замки были бы в наших руках. Но предприятие так справедливо и так много людей в нем участвуют, что одна измена его не разрушит и вы скоро увидите его следствия. Теперь я обращаюсь к вашим лестным предложениям, касательно моих детей. Я вам очень благодарен и еще раз повторю - что вчера ввечеру охотно бы их принял. Но вероломство Ралейга велит всем помещикам действовать поскорее, если они не хотят, чтоб их схватили в своих же замках, оковали как собак, потащили в Лондон и там бы осудили, как случилось в 1707 году. Эта внутренняя война похожа на Василиска: целых десять лет таили мы яйцо, в коем она зародилась и еще бы могли таить долее; но Ралейг разбил скорлупу и ускорил рождение змеи. Но в такой опасности мне нужны будут все домашние, и не нарушая почтения к Французскому и Испанскому Королям, которым желаю всех возможных в мире благ, думаю, что Король Иаков стоит их обоих и имеет неоспоримые права на услуги Роба и Гамиша, когда они родились его подданными.

сделать несколько общих замечаний касательно несчастий, какие могут произойти от защищения изгнанной Королевской фамилии.

-- Ну так чтожь, возразил Мак-Грегор, одну минуту мы потерпим, за то после бури и небо яснее. Да еслиб и целый мир оборо шился вверх дном, то честные люди все не умрут с голода.

Я хотел завести речь о Диане; но Мак-Грегор с излишнею свободою говорил о других вещах и очень осторожно о том, чего хотелось мне знать. Он только сказал, что молодая Госпожа вероятно переедет в другую землю, где будет спокойнее, чем здесь. Я был доволен таким ответом, надеясь что какой нибудь счастливый случай мне поможет и доставит печальное утешение проститься с Предметом, который обладал моим сердцем более, нежели я думал до вечной разлуки.

Около шести Английских миль шли мы берегом озера по узкой тропинке, которая, обозначая его извилины, представляла множество прекрасных видов. Наконец пришли к какой-то деревушке или, лучше сказать, к куче хижин у источника реки, называемой Диартом или подобным именем. Здесь толпа горцев, подвластных Мак-Грегору, ожидала нас.

У диких, или, правильнее говоря, необразованных народов вкус и язык бывают вернее, ибо они далеки от всех систем и тонкостей. Доказательство тому я видел в выборе места для принятия гостей. Говорят, что Английскому Государю должно принимать посланника на линейном корабле, так и горному Шефу всего приличнее выбирать такое место, гдеб характер величия его страны мог более поразить ум посетителя.

Далее гора шла круче и на вершине мы увидели блеск от оружии пятидесяти горцев, которые там стояли с распущенными знаменами и в таком порядке, что и теперь не могу вспомнить без удивления. Ручей, текущий с горы, встречал в этом месте два утеса и побеждая такое препятствие" составлял два водопада, из коих один нравился красотою, другой величием.

Первый упадал с высоты не более двенадцати футов; старый дуб осенял его кривыми ветвями и покрывал мрачные воды, собранные в каком-то бассейне, так правильном, как будто бы он вышел из под резца художника. Далее река теснилась узким руслом, и составляла другой водопад; она стремилась в бездну, составленную из диких, обнаженных скал, вырывалась оттуда непокойно несла в озеро обычную дань свою.

Одаренный природным вкусом горца и пламенным, романическом воображением Шотландца, Роб-Рой приготовил нам завтрак и выбрал такое место, которое могло поразить нас благоговейным удивлением Это гордый, однако вежливый народ; и, хотя мы почитаем его грубым, но его понятия о приличиях и учтивости доходили бы до излишней утонченности, еслиб од не старался выказывать, превосходства силы. Так военная честь показалась бы нам смешною от мужика в деревенском платье, но она принимает воинственный вид, когда тот же человек стоит под ружьем и одет в мундир. И так нас приняли с большой церемонией..

Увидя нас, разсеянные на вершине горцы построились в ряды, и стали в густые колонны под начальством трех человек, в коих я узнал Елену и её детей. Мак-Грегор, оставя свиту назади и попросив Г. Жарви сойдти с лошади, ибо гора становилась от часу круче, встал между нами и мы продолжали идти медленным шагом. Но чем ближе подвигались, тем яснее различали дикие и нестройные звуки военных рожков, хотя шуме водопадов много отнимал у них грубости.

За несколько шагов вышла к нам, на встречу Елена Мак-Грегор. Её одежда была гораздо лучше вчерашней и придавала ей более женского вида; но черты лица носили тот же гордый, непреклонный характер. Когда она заключила в объятия Г. Жарви, который не ожидал и вовсе не хотел таких нежных лобзаний, я видел из судорожного движении его нервной системы, что он испытывал чувство человека в медвежьих лапах, когда он не знает, что хочет животное: приласкать или задушить его.

прием. Не сердца наши вините, но обстоятельства. Вы пришли в нашу несчастную сторону, когда кровь багрила наши руки и кипела в жилах. Она произнесла эти слова, как будто царица посреди придворных. У ней был провинциальный выговор, но она не употребляла простонародных выражений, в чем упрекают в Шотландии жителей долин; зная Английский язык, как мы знаем языки мертвые, она говорила им приятно и правильно, но несколько надуто и принужденно, потому что никогда не делала из него вседневного употребления. Муж её, в свое время занимавшийся не одним ремеслом, не говорил так чисто и высоко, но впрочем, если я умел верно передашь его слова, ты мог, Тришем, заметить, что когда он изъяснялся о важных и занимательных делах, образ его выражения делался правильнее и отборнее, становился благороднее и возвышеннее. Как многие знакомые мне горцы в приятельских и веселых беседах, он говорил по Шотландски; но разсуждая о важных предметах, мысли в голове его зараждались на природном наречии и переводя их по Английски, он придавал своему языку возвышенный и почти пиитический характер. Но впрочем язык страстей всегда отличается силою и чистотою, и не редко случается слышать, что Шотландец, незная что сказать на чьи нибудь жестокие упреки, отвечает в извинение: - Вам хорошо, вы говорите по Английски.

Как бы то ни было, а супруга Мак-Грегора пригласила нас завтракать на траве и нам подали все, что можно было сыскать лучшого в их стране. Но угрюмый вид хозяйки, её ненарушимая важность и воспоминание её вчерашней роли, могли помрачить самую светлую радость; и напрасно Шеф хотел разлить во, круг себя веселость: мы как будто сидели на погребальном пиру; все были мрачны, задумчивы, и когда он кончился, то как гора с плеч свалилась.

-- Прощай, любезный братец, сказала она, когда мы встали и готовились ехать. Не видаться никогда с моими друзьями, вот лучшее для них желание Елены Мак-Грегор.

Бальи что-то было забормотал в ответ и вероятно в общих местах выразил бы какое нибудь нравоучение; но важный вид, мрачный взор и грозное чело той, с кем говорил, так его смутили, что он забыл судейский сан, кашлянул несколько раз, поклонился и не сказал ни слова.

-- А вам, молодой человек, сказала она мне, должна я отдашь залог воспоминания такой особы, которую вы....

страданием и отчаянием. Молодой человек, продолжала она, подавая мне перстень, часто виденной мною на руке Мисс Вернон, вот что присылает вам особа, которой вам больше не видать. Если это залог горести, то лучший для не за податель рука женщины, незнакомой со счастием. Её последния слова были: скажи, чтоб он на всегда позабыл меня!

-- Но возможно ли это? вскричал я, не помня себя.

-- Все можно забыть, возразила необыкновенная женщина; все, кроме чувства унижения и желания мести.

-- Serd suas!

Раздались нестройные звуки любимого горского инструмента и прервали нашу беседу; молча простились мы с хозяйкою и пустились в путь; но я все думал о новом доказательстве Дианиной любви и вечной разлуки.