Роб Рой.
Глава IV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава IV (старая орфография)

ГЛАВА IV.

В то время существовал на английских почтовых дорогах" старинный обычай, который теперь, я полагаю, или совсем забыт, или соблюдается только в простом народе. Дальния поездки совершались верхом, а следовательно с привалами; если путешественника заставало в дороге воскресенье, то он обыкновенно останавливался в каком нибудь городке, чтобы пойдти в церковь и дать отдохнуть лошади; - обыкновение вдвойне похвальное: оно свидетельствовало о благочестии всадника и о его гуманном обращении с своим четвероногим товарищем. Другой обычай, напоминавший старинное английское гостеприимство, состоял в том, что хозяин лучшей городской гостиницы забывал на воскресенье свои будничные обязанности, и приглашал остановившихся у него путешественников к обеду с неизменным пудингом. Самые важные, высокопоставленные лица не считали унизительным принять подобное приглашение; бутылка вина, распитая за здоровье хозяина, была единственным предметом, за который гостю дозволялось заплатить.

Я считал себя всегда гражданином всего мира, и с любовью пользовался всяким случаем, чтобы в сценах обыденной жизни лучше изучать моих ближних; к тому же у меня не было ни малейшого притязания на знатность или сановитость, а потому я редко отказывался от воскресного гостеприимства, предложенного мне хозяином Льва, Медведя, Подвязки или иной гостиницы с не менее красноречивым названием. Почтенный хозяин, разыгрывавший роль важного барина и угощавший за своим столом людей, которым в другие дни прислуживал, был сам по себе занимательным лицом; а вокруг него, подобно светилам, обращающимся около одного центрального солнца, располагались представители местной интеллигенции, остряки, и почетные лица городка или селения; не только аптекарь и стряпчий, но и сам пастор снисходил на воскресное приглашение хозяина; к этому же обществу присоединялись путешественники из различных провинций, и таким образом составлялся пестрый кружок гостей, отличавшихся друг от друга званием, языком, обращением и убеждениями, - кружок, в котором посторонний наблюдатель, изучающий человеческий род по всех видах, мог найдти много любопытного.

Я очутился с моим трусливым спутником в городке Дарлингтоне, дургамской епархии, как раз в воскресный день, и хозяин местной гостиницы "Черный Медведь" любезно пригласил нас разделить с ним трапезу; мы согласились на предложение с тем большим удовольствием, что красное и жирное лице нашего амфитриона обличало в нем человека, любившого поесть и выпить. Перед обедом хозяин вежливо извинился, что кроме нас пригласил еще одного шотландского джентльмена.

-- Джентльмена! Какого джентльмена? поспешно воскликнул мой спутник.

Ему по видимому начали опять мерещиться джентльмены, вежливо обирающие путешественников на большой дороге.

-- Джентльмен из Шотландии, как я вам уже сказал, отвечал хозяин. - У них ведь там все джентльмены, даром что в однех рубашках ходят. Впрочем этот почище, - кровный шотландец, какого редко встретишь по сю сторону Бервикского моста, - я полагаю, он гуртовщик.

-- Очень рады его видеть, сказал мой спутник, и обращаясь ко мне, продолжал:

-- Я уважаю шотландцев, сер; я люблю и почитаю эту нацию за её нравственные достоинства. Нам повторяют, что они бедны и неопрятны; а я вам скажу с поэтом, что испытанная честность и в рубище прекрасна. Я слыхал от людей, заслуживающих полного доверия, сер, что в Шотландии совсем неизвестны разбои на больших дорогах.

-- Понятное дело: там некого грабить, заметил хозяин, при всеобщем одобрении слушателей.

-- Нет, нет, хозяин! раздался громкий голос за его спиной; не грабят больше в Шотландии потому, что ваши мерщики и ревизоры {Введение мерщиков и ревизоров было естественным последствием присоединения Шотландии к Англии, но шотландцы громко жаловались на их злоупотребления. Автор.} забрали это ремесло в свои руки.

-- Складно сказано, мистер Камбель! воскликнул хозяин, я и не подозревал, что ты тут стоишь; но ведь ты знаешь, я с плеча рублю правду. А как идет торговля на юге?

-- Как всегда, ответил мистер Камбель; умные люди продают и покупают, а дураки продаются и покупаются.

-- Но умные люди и дураки привыкли обедать, радушно перебил его хозяин; - а потому, милости прошу за стол. Вот кусок мяса, от которого и голодный будет сыт.

С этими словами он вооружился большим ножом, занял почетное место на верхнем конце стола, и начал подчивать своих гостей.

до которого было так близко от гостиницы Черного Медведя. Отец мой был в ссоре с своими родственниками из-за дедовского наследства, а потому никогда не упоминал о своем происхождении и считал родовую гордость величайшею глупостью, от которой страдало человечество. Он довольствовался скромным именем Вилльяма Осбальдистона, лишь бы это имя означало первого, или по крайней мере одного из первых негоциантов Лондона. Еслиб было доказано, что он потомок Вильгельма Завоевателя, то подобное открытие менее щекотало бы его самолюбие чем шумный говор, которым толпа биржевых дельцев и маклеров встречала его появление в Стокской Аллее. Он хотел утаить от меня наше знатное происхождение, чтобы я усвоил себе его образ мыслей. Но, как часто случается с самыми умными людьми, он проглядел опасность, не подозревая, по своей гордости, что у нас в доме была личность, имевшая на меня влияние и внушавшая мне совсем противоположные убеждения. Отец сохранил привязанность к одной представительнице нашего родного края, к своей старой кормилице, уроженке Нортумберланда; когда счастие улыбнулось ему, он взял Мабель Рикетс к себе в ключницы. По смерти матери я остался на руках у этой старухи в тот нежный возраст, когда ребенок нуждается в заботливых материнских попечениях. При отце она не смела упоминать о холмах и долинах, о вереске и просеках своего возлюбленного Нортумберланда; но за то с каким восторгом она наедине рассказывала мне приключения своей молодости и предания родного края; а я прислушивался к ним более чем к серьезным, по скучным беседам моих наставников. Как теперь вижу я старую Мабель: голова её в белом как снег чепце слегка трясется под бременем лет, лице покрытое морщинами все еще дышет здоровьем, приобретенным на свежем деревенском воздухе; она смотрит в окно на узкия улицы и каменные стены соседних домов, а сама вздыхает, напевая любимую песню, которую я тогда предпочитал - и признаюсь откровенно, предпочитаю и теперь напыщенным оперным ариям итальянских композиторов:

В своих легендах Мабель часто упоминала о шотландцах, к которым питала непримиримую ненависть; они занимали в её рассказах такое же место, какое в детских сказках занимают людоеды и великаны в сапогах-скороходах. Иначе и быть не могло. Разве Черный Дуглас не убил собственноручно одного из представителей нашего рода, в то время как последний весело пировал с своими васаллами в Осбальдистон-Галле? Разве Ват, по прозванию Дьявол, не угнал всех одногодок из ланторнских овчарень, еще недавно при жизни отца моего покойного деда? Мы же, с своей стороны, судя по рассказам Мабель, обладали множеством почетных трофеев, свидетельствовавших о том, как жестоко мы мстили нашим врагам за их коварство. Сер Генри Осбальдистон, пятый барон этого имени, похитил прекрасную девицу из Фэрнингтона, и подобно Ахиллесу, защищавшему некогда Хризею и Бризсю, успешно отражал в своем замке нападения многочисленных приверженцев молодой пленницы, которым помогали самые могущественные вожди Шотландии; другие представители нашего рода покрыли себя славою в битвах с безпокойными соседями. Одним словом, северные войны были источником всех наших бедствий и всей нашей славы!

Под впечатлением этих рассказов, я с детства привык смотреть в шотландцев, как на естественных врагов южных обитателей Соединенного королевства; мнения отца могли только глубже вкоренить во мне такое пристрастное убеждение. Он вошел в большие сделки с шотландскими землевладельцами для приобретения дубового леса на корню, и часто повторял, что они более заботились о заключении контрактов и получении задатков, чем о добросовестном исполнении взятых на себя обязательств. Он также говорил, что шотландские купцы, к посредничеству которых он нередко должен был обращаться, брали чудовищные, проценты куртажа. Короче сказать, Мабель нападала на шотландских воинов старого времени, а Мистер Осбальдистон осуждал алчность своих современников; без всякого предвзятого намерения, оба они вселили во мне искреннюю ненависть к северным окраинам Британии; я полагал, что шотландцы кровожадны в войне и коварны в мирное время; что они корыстолюбивы, скупы и безчестны во вседневной жизни. Лучшими их качествами были, по моему мнению, храбрость в борьбе с неприятелем, доходившая до жестокости, и хитрость, заменявшая смышленность в житейских делах. Я должен, заметить в оправдание, или по крайней мере в защиту такого пристрастного мнения, что шотландцы относились с неменьшим озлоблением к англичанам, которых называли самодовольными эпикурейцами, кичившимися своим богатством. Эта взаимная национальная ненависть объясняется продолжительной автономией двух смежных государств, которые постоянно соперничали друг с другом. В недавнее время безразсудный демагог едва не раздул тлеющий огонек в ужасное пламя, которое теперь, будем надеяться, навсегда подернулось пеплом {Эти строчки написаны по видимому во времена Вилькса и Свободы. Автор.}.

Итак, я смотрел очень недружелюбно на первого шотландца, с которым случайно встретился в обществе. Многое в его наружности поддерживало мое предубеждение. Атлетическое сложение, резкия черты лица и особенное произношение характеризовали в нем кровного шотландца; он говорил медленно, с разстановками, старательно избегая несвойственные английскому языку обороты речи. В его ответах и замечаниях проглядывали осторожность и лукавство, привычные шотландскому народу. Но я был поражен его самообладанием и спокойным сознанием своего превосходства над всем обществом, в которое он случайно попал. Он был одет прилично, до очень просто, что указывало на бедность или, по крайней мере, на стесненные обстоятельства, так как в те времена даже самые незначительные джентльмены считали своей обязанностью тратит много денег на одежду. Судя по его разговору, он торговал скотом, - занятие, считавшееся унизительнымедля джентльмена. Не смотря на это он относился к остальным собеседникам с холодной снисходительной вежливостью, как будто сознавая свое действительное, или воображаемое превосходство. Он высказывал свои мнения спокойно, самоуверенно, не допуская ни опровержения, ни сомнения со стороны слушателей. В начале, хозяин Черного Медведя и его воскресные гости старались поддержать свое достоинство громкими, резкими возражениями; по мало но малу они стушевались, и мистер Камбель вполне овладел разговором. Из любопытства я сам захотел потягаться с ним, расчитывая на свое образование и знание света, приобретенное продолжительным пребыванием во Франции. Я вскоре убедился, что его природные способности не прошли через горнило образования, и что я превосходил его научными познаниями. Но он был гораздо лучше знаком с современным положением Франции, с характером герцога Орлеанского, который был только что назначен регентом королевства, и с главными его министрами. Его меткия, остроумные, сатирическия замечания обличали в нем человека, близко и старательно изучившого политическое положение французской нации.

Когда разговор касался английской политики, Камбель становился молчаливым, и очень осторожно высказывал самые умеренные взгляды. В то время виги и тории вели в Англии ожесточенную борьбу, а могущественная партия иаковитов тайно поддерживала претендента и угрожала серьезной опасностью гановерскому дому, только что взошедшему на престол. В каждой таверне раздавались крики враждебных партий; хозяин дарлингтонской гостиницы был космополитом в политике, и угощал у себя людей всевозможных политических оттенков, лишь бы они были хорошими плательщиками; но этому, за воскресным обедом в Черном Медведе происходили иногда чрезвычайно бурные прения, напоминавшия собою заседания городской думы. Пастор, аптекарь и маленький человечек, не упоминавший о своем общественном положении, но принятый мною, по некоторым характерным движениям рук, за цирюльника, с жаром отстаивали Стюартов и епископальную церковь. Сборщик податей, по обязанности службы, стряпчий, метившие вероятно на какое нибудь теплое, казенное местечко, и мой спутник, принимавший деятельное участие в споре, усердно стояли за короля Георга и протестантов. Мирная беседа вскоре перешла в грубую брань, и наконец, враждебные партии обратились к мистеру Камбелю, прося его быть посредником.

-- Вы шотландец, сер! кричали одни, - ваш народ всегда стоял за законных государей!

-- Вы пресвитарианец, кричали другие, - вы не можете признавать произвола!

-- Господа, начал шотландский оракул, когда вокруг него с трудом водворилась тишина, - я не сомневаюсь, что король Георг оправдает доверие своих друзей; если он усидит на престоле, то конечно сделает нашего любезного сборщика податей окружным смотрителем, а нашего друга, мистера Квитама - прокурором; он также наградит по заслугам почтенного джентльмена, который так упорно сидит на своей сумке; с другой стороны не может быть спора в том, что чувство благодарности не чуждо королю Иакову, несли судьба когда нибудь улыбнется ему, он без сомнения назначит нашего дорогого пастора архиепископом Кантербурийским, сделает доктора Миксита своим лейбмедиком, и поручит свою царственную бороду попечениям нашего приятеля Латерума. Но я уверен, что ни один из этих монархов не поднесет Роберту Камбелю чарки водки, а потому я подаю свой голос за Джонатана Враупа, нашего хозяина; пусть будет он царем всех виночерпиев, и выставит нам за это еще бутылочку, такую же добрую, как была первая.

Эта остроумная выходка была встречена дружными рукоплесканиями, к которым от души присоединился сам хозяин; распорядившись на счет бутылки, потребованной Камбелем, он затем сообщил своим гостям, что почтенный мистер Камбель был не только веселым собеседником у мирного семейного очага, но обладал еще львиной храбростью, однажды обратив в бегство семь разбойников, напавших на него близ Витсоп-Триста.

-- Вы ошибаетесь, любезный Джонатан, перебил его Камбель: - их было всего двое, и оба оказались гнусными трусами.

-- Неужели, сер, сказал мой спутник, пододвигая свой стул (или лучше сказать сумку) к мистеру Камбелю, - неужели вы действительно справились с двумя разбойниками?

-- Действительно справился, сер, ответил Камбель. - Я думаю, тут нет ничего удивительного.

-- Клянусь честно, сер, продолжал мой приятель, я был бы очень счастлив путешествовать вместе с вами. Я еду на север, сер. Это добровольное признание очень меня удивило; мой спутник ни разу еще не решался на такую откровенность. Шотландец однакож не оправдал его доверия, и сухо ответил:

-- Мы не можем путешествовать вместе, сер; у вас без сомнения хорошая лошадь, а я по большей части хожу пешком или езжу на горной кляче, которая подвигается не многим скорее меня самого.

что он о чем-то просил мистера Камбеля - вероятно о совместном путешествии, на что тот отвечал решительным отказом.

-- Я заплачу за все ваши путевые издержки, сер, сказал путешественник, считая по видимому этот довод самым убедительным.

-- Невозможно, ответил Камбель презрительно: - у меня есть дело в Ротбюри.

-- Да я не очень тороплюсь, заметил его собеседник, и охотно останусь лишний день в дороге, чтобы иметь такого приятного спутника.

-- Клянусь вам честью, сер, сказал Камбель, - я не могу вам оказать просимой вами услуги. Я путешествую по своим частным делам, продолжал он высокомерным тоном, и советую вам, сер, не присоединяться к незнакомым путешественникам и не объяснять куда вы едете людям, по спрашивающим вас об этом.

"ваш друг, сер, через-чур откровенен, особливо в виду его сумки".

большим его доверием чем я.

-- Я хотел только возразить, перебил он меня, что этот джентльмен слишком поспешно и неосторожно навязывается людям, не желающим пользоваться его обществом.

-- Я полагаю, сер, заметил я, что мой спутник может сам за себя отвечать, и вовсе не желаю обсуждать его поступков.

Мистер Камбель ничего не ответил, и пожелав мне счастливого пути вышел из комнаты.

ей, по своей обычной подозрительности. Я же, с своей стороны, был очень рад от него отделаться, так как его трусость мне очень надоела.