Роб Рой.
Глава V

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава V (старая орфография)

ГЛАВА V.

В северной стране, которую давно привык считать своей родиной, я приближался с неподдельным восторгом, пробуждаемым во мне дикой романтической природой. Трусливая болтовня моего спутника более не докучала мне, и я мог спокойно изучать местность, теперь совершенно изменившую свой характер. Вместо сонных ручьев, над которыми лениво склонялся ивняк и камыш, я увидел широкия реки, окаймленные густым лесом; порою оне с диким грохотом бросались в пропасть, исчезая в брызгах и пене; порою тихо катили свои зеркальные воды в глубине уединенных долин, которые открывались по сторонам дорога и как бы манили путешественника в свою таинственную даль. Прямо передо мною мрачно и величественно возвышались Чевиотския горы; но как мало оне напоминали ослепительное. великолепие швейцарских альп, полных света и жизни! Однообразные скалы с закругленными вершинами, закутанные в темную пелену, лежали на горизонте, и необъятной громадой, как и своим диким, безотрадным величием производили сильное впечатление.

Замок моих предков, к которому я теперь приближался, стоял в узкой долипе, замкнутой двойным рядом гор. Осбальдiiстопы когда-то владели весьма обширными поместьями; и хотя много земли отошло по безпечности и расточительности моих предков, по дядя все же мог считаться крупным землевладельцем. Из распросов по дороге я узнал, что дядя жил широко и гостеприимно, так как по его мнению необходимо было поддерживать честь богатого северного сквайра.

С одной горной вершины я увидел наконец перед собою Осбальдистон-Галль, большое старинное здание, окруженное дубовой рощей, в которой вероятно в былые времена друиды совершали свои таинственные священнодействия. Я стал спускаться по крутой и довольно неровной дороге, ободряя шпорами своего усталого коня, как вдруг он навострил уши и рванулся вперед: невдалеке послышался громкий, пронзительный лай нескольких собак и звук французского рожка, - обычный сигнал охотников того времени; это были вероятно своры моего дяди. Я не захотел заявить своего родства в открытом поле, во время травли зверя, и отъехал на край дороги, чтоб пропустить охотников, а затем уже одному проехать в замок. Составив такой план действия, я остановил коня на маленьком холме, и с некоторым нетерпением стал ожидать, появления охотников; меня невольно заинтересовала эта деревенская забава, в которой люди находят столько привлекательного (хотя мысли мои не были расположены в эту минуту к подобным впечатлениям).

Вскоре из кустарника, окаймлявшого правую сторону долины, выскочила замученная, загнанная лисица. С поджатым хвостом, с изодранной шкурой, она через силу передвигала ноги, и по видимому наступали её последния минуты; мрачный ворон смотрел на нее уже как на свою добычу, и описывал над ней зловещие круги. Несчастная лиса переправилась через речку, пересекавшую долину, и потащилась по берегу, в глубине оврага, когда из кустов рванулась передовая свора, а за нею показались доезжачий и несколько охотников. Собаки бросились по следам зверя; за ними смело поскакали охотники, не обращая внимания на крутую, обрывистую дорогу. Я успел разглядеть их: высокие, полные молодые люди, одетые в зеленые куртки, с красными отворотами, молодцовато сидели на красивых копях.

-- Так вот они, мои двоюродные братья! подумал я про себя; затем я задал себе вопрос, как меня примут эти достойные преемники Немврода, и могу ли я надеяться весело и приятно провести время в семействе дяди, где по видимому придавали такое большое значение чуждым мне удовольствиям. Но неожиданное видение прервало мои размышления.

Передо мной пронеслась молодая девица на великолепном вороном коне, который был весь в мыле; лице её, красивое и выразительное, было покрыто ярким румянцем от удовольствия и скорой езды. На ней был костюм, который впоследствии прозван амазонкой: - мужская курточка я высокая шляпа. Для меня такая одезеда была новинкой, так как его стали употреблять в Англии во время моей поездки на континент. Длинные черные волосы девицы развевались по ветру, выбившись из под сдерживавшей их ленты. Неровная, крутая дорога, по которой она пробиралась с необыкновенным искуством, замедлила ход лошади; обломок скалы, загородивший путь, заставил ее свернуть в сторону, и она проехала очень близко от меня. Я имел таким образом возможность хорошо разглядеть её необыкновенно красивое лице и стройную, прелестную фигуру, в оригинальном изящном костюме, рельефно, выделявшуюся на диком фоне пейзажа. Выехав на более ровную дорогу, она хотела ускорить бег лошади, но та по видимому заупрямилась и сильно рванулась в сторону. Я воспользовался этим случаем и подъехал к очаровательной амазонке, как бы желая помочь ей. Однако мои опасения оказались напрасными: она с необыкновенным присутствием духа осадила горячого коня, и заставила его идти рысью, а меня поблагодарила улыбкой за мою услужливость; ободренный такой наградой, я пустил свою лошадь то же рысью и поехал возле моей незнакомки. Вскоре звуки рожка и победные крики охотников возвестили нам, что охота кончена и что спешить некуда. Один из молодых всадников, которых я встретил ранее, направился к нам, махая лисьим хвостом и как бы поддразнивая мою прекрасную спутницу.

-- Я вижу, закричала она, - вижу, и вам нечего хвастаться. Если бы Феб, продолжала она, трепля по шее свою лошадь, - не попал на скалистую тропинку, я бы отбила у вас трофей.

При этих словах они подъехали друг к другу, посмотрели оба на меня и стали шептаться; молодая девица но видимому просила о чем-то охотника, который застенчиво и угрюмо отнекивался. Тогда она стремительно повернула лошадь в мою сторону, и сказала:

-- Хорошо, хорошо, Торни; если вы не хотите, то я сама сделаю, вот и все.

-- Сер, продолжала она, обращаясь ко мне, - я убеждала этого благовоспитанного молодого джентльмена обратиться к вам с вопросом: путешествуя по здешним окрестностям, не слыхали ли вы чего нибудь об одном нашем хорошем приятеле, мистере Франсисе Осбальдистоне, которого уже несколько дней ожидают в Осбальдистон-Галле?

Я очень обрадовался случаю представиться в качестве хорошого приятеля, и поблагодарил молодую девицу за любезное внимание к моей личности.

-- В таком случае, сер, продолжала она, - в виду нелюбезности моего родственника, позвольте мне (я вполне сознаю неприличие такого поступка) взять на себя роль церемонинмейетера, и представить вам молодого сквайра Торнклифа Осбальдистова, вашего двоюродного брата, а также мис Диану Вернон, которая имеет честь быть родственницею вашему любезному двоюродному брату.

Мис Вернон произнесла эту маленькую речь бойко, насмешливо и в то же время просто. Я был не совсем дикарь, а потому ответил ей в том же топе, поблагодарив ее за любезность и выразив удовольствие познакомиться с ними. Комплимент предназначался мною главным образом мис Вернон; Торнклиф произвел на меня впечатление застенчивого, неуклюжого, необразованного человека, прожившого весь свой век в деревне. Он однакоже пожал мне руку, но тотчас покинул нас, чтобы помочь братьям собрать собак, о чем и сообщил мис Вернон, не подумав извиниться передо мной.

-- Ушел, сказала молодая девушка, презрительно провожая его глазами, - ушел этот любимец конюхов и лошадиных барышников! Впрочем, они все друг друга стоют. Читали вы Маркгама? спросила она меня вдруг.

-- Маркгама? Я в первый раз слышу имя этого автора.

-- Не читали Маркгама! На каком же необитаемом острове вы взросли? воскликнула мис Вернон. - Несчастный вы человек! Эта книга считается алкораном у дикого племени, в котором вам придется жить. Так вы никогда не слышали имени Маркгама, знаменитого автора книги о коновальстве? В таком случае вы вероятно не знакомы и с новейшими писателями, Джибсоном и Бартлетом?

-- Совершенно незнаком, мис Вернон.

-- И вы не краснея в этом признаетесь? воскликнула мис Вернон. - Мы откажемся от такого родственника. Умеете ли вы по крайней мере подковать и вычистить лошадь?

-- Я предоставляю это занятие конюху и кузнецу.

-- Непростительное легкомыслие! Так вы не умеете также обрезать ушей и когтей собаки, вабить сокола?

-- Так что же вы наконец умеете делать, мистер Франсис Осбальдистон?

-- Почти ничего, мис Вернон; впрочем, кое-что я могу делать. Когда мой конюх вычистит и оседлает мне лошадь, я могу ездить верхом; когда мне на охоте дадут выдресированного сокола, я могу его во время спустить.

-- Будто вы можете это сделать? воскликнула молодая девушка, и подняла свою лошадь в галоп.

Перед нами тянулась живая изгородь с низенькими воротами, грубо сколоченными из бревен, я хотел отворить их, но мис Вернон улыбнулась и одним прыжком очутилась на другой стороне. Мне ничего другого не оставалось, как последовать её примеру, что я к счастию исполнил довольно удачно.

-- Из вас еще может выдти прок, заметила она; - я думала, что вы совершенный выродок Осбальдистонов. Но скажите, ради Бога, зачем вы вздумали забраться в этот медвежий замок? - так прозвали его ваши соседи. Я полагаю, что никто не заставлял вас ехать из Лондона в такую глушь?

-- Я действительно счел бы тяжелым наказанием временное пребывание в Осбальдистон-Галле, если бы все обитатели его подходили поде ваше описание, мис Вернон. Но я убежден, что в замке есть одно исключение, которое может заставить забыть весьма многое.

-- Да; вы это об Рашлее говорите? сказала мис Вернон.

-- Совсем нет; я говорю - извините меня - о лице, которое гораздо ближе ко мне.

-- Я знаю, что было бы приличнее не понимать ваших любезных намеков. Но это не в моем вкусе, и если бы я не сидела верхом, я присела бы перед вами из благодарности. Впрочем, серьезно говоря, я представляю исключение; в замке можно только разговаривать со мной, с стариком патером и Рашлеем.

-- Рашлей - молодой джентльмен, искренно желающий чтобы все походили на него. Он младший сын сера Гильдебранда, приблизительно ваших лет, но только не такой... он не хорош собою. Природа наделила его малой-толикой здравого смысла, а воспитание прибавило к этому кое-какие познания. Для нас он очень умный человек, так как умные люди редки в нашем околотке. Он готовился в духовное звание, но не торопится принять духовный сан.

-- Он католик?

-- Разумеется, католик; чем же ему быть? отвечала молодая девушка. - Мне впрочем говорили, что вы еретик. Правда это, мистер Осбальдистон?

-- Я не могу этого опровергнуть.

-- Жил в продолжении четырех лет.

-- Вы бывали в монастырях?

-- Довольно часто; но в них почти ничто не говорит в пользу католической религии,

-- Разве монахи не могут быть названы счастливыми?

много горя и неприятностей. Но люди, отрешившиеся от мира под влиянием минутного разочарования или внезапной вспышки религиозного энтузиазма, - очень несчастны. В них быстро просыпаются прежния чувства, безумное желание жить, и они чахнут, подобно диким зверям в клетках, чахнут в тех самых кельях, где другие мечтают и жиреют.

-- А что делается, продолжала мис Вернон? с несчастными жертвами, попадающими в монастырь не по своей воле. На что оне похожи? На что, в особенности, похожи те из них, которые родились чтобы жить и наслаждаться жизнью.

-- Оне похожи на певчих птиц, заключенных в клетку, ответил я, - и тщетно стараются разнообразить тоскливую жизнь своими дарованиями, развитием которых оне могли бы, при других обстоятельствах, принести пользу обществу.

возвратимся к Рашлею, продолжала она более веселым тоном, - в первые две недели он вам покажется самым любезным, самым милым человеком, мистер Осбальдистон. Если бы ему пришлось ухаживать за женщиной, потерявшей зрение, он наверное обворожил бы ее; по зрение разрушает очарование, под которым находится слух. Однако, вот и двор нашего старого замка; он по наружности такой же дикий, старомодный, как и его обитатели. Предупреждаю вас, что в Осбальдистон-Галле не много занимаются туалетом; но мне нужно сбросить с себя эти теплые, тяжелые вещи, и снять шляпу, от которой болит лоб.

Сказав это, молодая девушка тотчас исполнила свое намерение; её черные кудри разсыпались по плечам и лицу; а она, смеясь и краснея, стала разбирать их своими гибкими, белыми пальцами; я не мог оторваться от этой очаровательной молодой красавицы и её чудных карих глаз, сверкавших под длинными ресницами. Если мис Диана кокетничала в эту минуту, то она очень ловко маскировала свое кокетство под оболочкой непринужденного обращения. Я не мог не заметить ей, что нахожу другой туалет совершенно излишним в Осбальдистон-Галле, судя по тому что мне удалось видеть.

простительно и позволительно одеваться несколько небрежно. Но я опять заболталась, а через несколько минут раздастся хриплый звук старинного обеденного колокола. Обратите внимание на этот колокол. В тот день, когда король Вилли высадился на берег, он сам собою треснул, и с тех пор дядя никогда не хотел его заменить другим. А теперь, благородный рыцарь, я попрошу вас подержать моего коня, пока я не вышлю вам на смену скромного конюха.

Она бросила мне поводья, как старому знакомому, соскочила с лошади, быстро прошла через двор и скрылась в боковую дверь. Я был поражен её красотой и бойким откровенным обращением; мис Вернон была положительно необыкновенным явлением в то время, когда двор Великого Монарха Людовика XIV давал тон всему европейскому обществу, и дамы щеголяли строгой чопорностью. Когда моя очаровательная родственница исчезла, я остался среди двора в довольно смешном положении, сидя на одной лошади и держа другую за повод. Замок представлял мало любопытного для приезжого, который пожелал бы внимательно его разглядеть; каждый из четырех фасадов имел свою архитектуру; высокия, решетчатые окна, выдающияся башенки и масивные архитравы напоминали мне внутренность монастыря или одну из старинных, готических коллегий в Оксфорде. Я попробовал позвать слугу, по мои попытки долгое время оставались тщетными. Всего обиднее для меня было то, что из различных окоп замка безпрестанно высовывались мужския и женския лица и с любопытством осматривали меня; когда же я хотел остановить на ком нибудь из них свой взгляд, они поспешно скрывались, как кролики за решеткой. Возвращение охотников вывело, меня из затруднения, хотя я не без труда добился конюха, который принял от меня лошадей; другому олуху я без малого полчаса объяснял, что желаю видеть сера Гильдебранда. Он наконец снизошел на мою просьбу и повел меня в замок, но с такой неохотой, как будто сопровождал патруль неприятеля. В лабиринте низких коридоров, под сводами, он хотел меня покинуть, и я с трудом уговорил его довести меня до "Шумной залы" - так он назвал комнату, в которой я должен был предстать перед лицом моего любезного дяди. - Шумная зала оказалась длинной комнатой со сводами и с каменным полом. Масивные, дубовые столы, которые едва ли когда нибудь передвигались, были накрыты к обеду. Эта почтенная зала, где пировали многия поколения Осбальдистоновъи была украшена охотничьими трофеями. По стенам были расположены огромные, ветвистые рога оленей, в промежутках между рогами были развешаны шкуры барсуков, выдр, куниц и других пушных зверей. На ряду с остатками старинного оружия, с которыми Осбальдистоны боролись некогда против шотландцев, висели менее опасные и более драгоценные орудия охоты и рыбной ловли: самострелы, ружья различной конструкции, сети, удочки, гарпуны, рогатины и проч. Несколько старых картин, закопчениях и залитых мартовским пивом, также было развешано по стенам; оне изображали рыцарей и дам, в свое время вероятно очень важных и знаменитых: рыцари в длинных бородах и огромных париках смотрели сердито; дамы, напротив, бросали очаровательные взоры на розаны, которые держали в руках.

Я едва успел взглянуть на все эти любопытные предметы, как в залу с шумом и криком вбежали двенадцать служителей в голубых ливреях. Каждый из них более попукал своих товарищей, чем делал свое дело. Одни стали подбавлять дров, в камин, где пылал огромный костер. Над камином спускался масивный колпак, на котором местный скульптор изобразил геральдических чудовищ Осбальдистонского дома. Для большей рельефности, эти чудовища были некогда выкрашены в яркий, красный цвет, но вековая копоть покрыла их бурой пеленой. Другие служители разставляли всевозможные напитки в бутылках, кувшинах и боченках, или вносили огромные блюда, на которых дымились чудовищные груды различного мяса; - весь этот народ суетился, бранился, толкал друг друга, и старался делать как можно больше шуму и как можно менее дела. Наконец, когда весь обед был уже подан, в коридорах раздались крики человеческих голосов, лай собак, щелкание бичей и тяжелые шаги больших охотничьих сапогов, напоминавшие походку Каменного Гостя. Тогда прислуга еще более засуетилась: одни заторопились, другие напротив требовали подождать; одни хотели разступиться, желая дать дорогу серу Гильдебранду; другие теснились около стола, чтобы быть на глазах у господ; одни хотели закрыть какую-то дверь, которая вела из залы на галлерею; другие кричали, что нужно ее затворить. Наконец, входные двери распахнулись и в залу ворвалась пестрая толпа людей и животных, - восемь собак, домашний капеллан, сельский доктор, мой дядя и его шесть сыновей.