Роб Рой.
Глава VIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава VIII (старая орфография)

ГЛАВА VIII.

На дворе Ингльвуд-Плэса нас встретил лакей в ливрее сера Гильдебранда; он взял от вас лошадей, и мы вошли в дом. Но каково было наше удивление, когда в приемной мы увидели Рашлея Осбальдистона; он по видимому не ожидал нашего появления, и на лице его выразилось недоумение.

-- Рашлей, начала мис Вернон, не давая ему выговорить слова, - вы конечно слышали об истории с мистером Франсисом Осбальдистоном, и вероятно говорили об этом с судьею?

-- Разумеется, ответил Рашлей спокойно, - я собственно но этому делу и приехал сюда; я старался оказать услугу своему двоюродному брату, продолжал он кланяясь мне. - Но я очень сожалею, что встречаю его здесь.

-- Как друг и родственник, мистер Осбальдистон, возразил я, - вы скорее должны были бы пожалеть, что меня ранее не увидали в Ингльвуд-Плэсе, где мое присутствие необходимо, чтобы смыть пятно с моего честного имени.

-- Совершенно справедливо; но судя по некоторым замечаниям отца, я имела право предполагать, что вы удалитесь на короткое прими в Шотландию, пока здесь уладится дело.

-- Я нимало не желаю скрываться, отвечал я с негодоваинем, - и не хочу чтобы мое дело старались уладить или замять; я приехала. сюда с желанием опровергнут гнусную клевету, взведенную на меня.

-- Мистер Франсис Осбальдистон ни в чем не повинен, Рашлей, вмешалась мис Вернон, он просит безпристрастного разсмотрения жалобы, поданной на него, и и поддержу его просьбу.

-- Вы, мои прелестная кузина? Я полагаю, что мое вмешательство принесет мистеру Франсису Осбальдистону столько же пользы, и будет гораздо уместнее.

-- Разумеется. Но дне головы лучше одной.

-- Особенно, когда одна из них такая умная как ваша, моя милая Диа, сказал Рашлей, подойди к ней и нежнофамилиарно взяв ее за руку.

В эту минуту Рашлей мне показался сто раз уродливее, чем он был в самом деле. Мис Вернон отвела, его в сторону и заговорила с ним шопотом; она по видимому просила его о чем-то, на что он не мог или не хотел согласиться. Никогда мне не случилось видеть такой резкой противоположности в выражении двух лиц. Лице мисс Вернон приняло серьезное и сердитое выражение; глаза разгорелись, щеки покрылись румянцем; она судорожно сжимала свою нежную ручку, нетерпеливо топала ногой и слушала Рашлея с презрением; и судя по его мягкой, почтительной улыбке, по скромной позе и заискивающему голосу, он очевидно старался оправдывать себя перед нею. Наконец, она отскочила от него со словами: "я так хочу!"

-- Но я не могу, это невозможно. Представьте себе, мистер Осбальдистон... начал он, обращаясь ко мне.

-- Вы с ума сошли? перебила его мис Вернон.

-- Представьте себе! продолжал Рашлей, не обращая внимания на её слова. - Мис Вернон утверждает, что не только мне хорошо известна ваша невинность, в которой и ни мало конечно не сомневаюсь, но что я знаю тех лиц, которые ограбили вашего спутника, если только его действительно ограбили. Разве это благоразумно, мистер Осбальдистон?

-- Мистер Франсис Осбальдистон не судья в этом деле, Рашлей, сказала молодая девица: - он не знает какие вы имеете точные и подробные сведения обо всем что делается вокруг нас.

-- Клянусь предками, я не заслуживаю такого лестного отзыва.

-- Я говорю правду, Рашлей, - одну правду, и от вас прошу только правды.

-- Вы маленький тиран, Для, ответили. Рашлей со вздохом, - капризный тиран, и держите наших друзей в железных руках. Я согласен: быть по вашему; но вы не должны оставаться здесь; вы знаете, что не должны: поедемте со мной.

-- Не сомневайтесь в моем участии к вам, мистер Осбальдистон. Я должен покинуть вас теперь, чтобы оказать вам более действительную помощь. Но я вас прошу, с своей стороны, уговорите кузину вернуться домой; её присутствие здесь не может принести вам пользы, а ей повредит.

-- Поверьте, сер, поспешил я ответить, - я вполне разделяю ваше мнение, и с своей стороны настойчиво убеждал мис Вернон не ехать в Ингльвуд-Плэс.

-- Я подумала обо всем, сказала мис Вернон после минутного молчании, - и не уеду отсюда пока вы не освободитесь от этих новых филистимлян. Конечно, Рашлей из доброго сердца настаивает на моем отъезде; но мы хорошо знаем друг друга. Я не поеду, Рашлей. Я уверена, прибавила она более мягким голосом, - что мое пребывание в Ингльвуд-Плэсе заставит вас действовать настойчивее и поспешнее.

-- Оставайтесь же, упрямая, безразсудная девочка, сказал Рашлей, - вы хорошо знаете вашу власть надо мной!

С этими словами он поспешно вышел из комнаты, и вскоре мы услышали на дворе топот коня.

-- Слава Богу, уехал! воскликнула Диана. - Теперь идемте искать судью!

-- Не лучше ли обратиться к слуге?

-- Нет, нет; я знаю как попасть в его берлогу, - нам нужно застать его в расплох. Идите за мной.

Диана поднялась по грязной лестнице, и через темный коридор привела меня в какую-то комнату, похожую на переднюю, по стенам которой были развешаны старые карты, архитектурные чертежи и генеалогическия таблицы. Большая створчатая дверь вела из этой комнаты в столовую мистера Ингльвуда, где какой-то голос, вероятно в свое время прекрасно распевавший застольные песни, оканчивал застольный романс:

-- Плохо! сказала мис Вернон; почтенный жрец правосудия успел уже пообедать; я не думала, что так поздно.

Мистер Ингльвуд действительно уже пообедал. Он вероятно проголодался за своими многотрудными занятиями и сел за стол ранее обыкновенного, то есть в двенадцать часов, вместо часа, который тогда признавался во всей Англии обеденным временем. Известные читателям обстоятельства задержали нас, и мы явились к мистеру Ингльвуду уже после того, как он успел добросовестно окончить важнейшее по его мнению занятие дня.

-- Подождите здесь, сказала Диана, - я знаю расположение комнат и отыщу лакея; если вы неожиданно появитесь перед старым джентльменом, то с ним может случиться удар.

С этими словами она скрылась, и я остался в нерешительности, идти ли мне за ней или терпеливо ожидать её возвращения. Между тем я невольно слушал что говорилось в соседней комнате; какой-то крикливый дрожащий голос, показавшийся мне почему-то знакомым, отказывался петь.

-- Как, вы не хотите петь, сер? говорил другой голос. - Да вы должны! Каково! Осушил мой кокосовый орех в серебряной оправе, и не хочет петь! Да знаете ли вы, сер, что вино заставит и кошку петь! Ну, затяните веселую песню, или убирайтесь вон отсюда! Неужели вы думаете, сер, что это так пройдет; надоели мне своими дурацкими жалобами, а теперь не хотите петь?

-- Вы справедливо разсудили, заметил кто-то резким, самоуверенным голосом, который я приписал секретарю судьи, мистеру Джобсону; - тяжущаяся сторона должна подчиниться решению судьи.

-- Пускай же он исполнит немедленно мое законное требование, сказал судья; - иначе, клянусь Св. Христофором, я заставлю его выпить полную кокосовую скорлупу соленой воды, как предусмотрено в моем статуте о наказаниях.

* * *

* * *

Шесть молодцев, о которых говорилось в песне, едва ли так изумились нападению дерзкого разбойника, как удивился моему появлению несчастный певец. Дело в том, что найдя неудобным дожидаться долее в передней и подслушивать чужия речи, я вошел в столовую мистера Ингльвуда в ту самую минуту когда мой приятель Морис, - так по видимому звали его, - оканчивал третий куплет своей печальной баллады. Высокая нота судорожно замерла у него в горле при виде человека, которого он считал таким же лютым разбойником как героя песни, и он умолк, широко раскрыв рот от изумления; словом, и держал в руках голову Горгоны.

Мистер Ингльвуд, задремавший под снотворные звуки песни, припрыгнул в своем кресле, когда в комнате воцарилось внезапное молчание, и с удивлением устремил на меня сонные глаза, недоумевая, откуда появился новый гость. Секретарь также был взволнован; он сидел против мистера Мориса, и глядя на его испуганную фигуру, сам начал дрожать, не вполне сознавая почему.

Я поспешил нарушить молчание, водворившееся после моего внезапного появления.

-- Меня зовут Франсис Осбальдистон, мистер Ингльвуд, начал я; - мне сообщили, что какой-то негодяй обвиняет меня в соучастии с разбойниками, которые будто бы ограбили его.

-- Сер, ответил угрюмо судья, - я никогда не разбираю дел после обеда; на все есть свое время, и я полагаю, что мировому судье так же необходимо обедать как всякому человеку.

Я взглянул на дородную фигуру мистера Ингльвуда, и невольно подумал, что вряд ли когда служебные обязанности или религия заставляли его поститься.

-- Я его не окончил, сер, перебил меня судья. - Человеку необходимо переварить пищу, и обед только тогда приносит мне пользу, когда я могу часа два отдохнуть после него, попивая вино и слушая веселую беседу.

-- Простите мое вмешательство, сер, сказал мистер Джобсон, успевший уже приготовить все письменные принадлежности, - по так как джентльмен по видимому торопится, и в обвинительном акте стоит contra pacem dоmini regis...

-- К чорту domini regis! воскликнул судья, надеюсь что меня не обвинят за эти слова в оскорблении величества; но эти проклятые дела доведут меня до сумасшествия. Вы мне не даете минуты покоя с вашими исполнительными листами, протоколами, приговорами и т. п. Объявляю вам, мистер Джобсон, что в один прекрасный день я отправлю к чорту и вас и свое судейство.

-- Нет, ваша милость вспомнит всю важность своего звания, одно из quorum и custos rotulorum; - звание, о котором сер Эдвард Кок глубокомысленно сказал: ему нет подобного во всем мире, если оно достойно поддерживается.

-- Оно так, сказал судья, польщенный дифирамбом в честь его знания, и выпивая большой стакан бордоского вппа. Приступим же немедленно к делу, чтобы скорее свалить его с плеч. - Слушайте вы, рыцарь печального образа, обратился он к Морису: - вы обвиняете этого джентльмена, мистера Франсиса Осбальдистона в грабеже?

-- Я, сер? ответил Морис, совершенно растерявшись. Я... - я не обвиняю; я... ничего не... не имею сказать против... против этого джентльмена.

-- В таком случае, сер, мы оставим вашу жалобу без последствий, вот я все. Очень рад, что дело кончилось ничем. Подвиньте-ка бутылочку. Мистер Осбальдистон, позвольте вам предложить стаканчик.

Ло Джобсон не желал так легко отказаться от своей добычи.

-- Что вы говорите, мистер Морис? произнес секретарь. - У нас ведь записано ваше показание, чернила еще не высохли; а теперь вы постыдным образом отказываетесь от своих слов!

-- Почем я знаю, пробормотал почтенный мистер Морис дрожащим голосом, - сколько негодяев привел он теперь с собой. Я читал о подобных случаях в сочинении Джонсона о шотландских разбойниках. Дверь может вдруг отвориться...

Дверь в самом деле отворилась, и в комнату вошла Диана Вернон.

-- Хорошие порядки у вас, судья, весело сказала она, - о прислуге нет и помина.

-- А-а! воскликнул судья, радостно поднимаясь с места и доказывая, что преклоняется не только перед Фемидой или Конусом, но и перед красотой. А-а! Мис Вернон, красавица Нортумберланда, жемчужина Чевиота! Вы пришли посмотреть на хозяйство старого холостяка! Спасибо вам, моя голубушка; приветствую вас как майский цветок!

-- Хорошо ваше хозяйство, судья! Вы живете уж через чур открыто; некому доложить о приходе посетителя.

-- Ах бестии, они пользуются тем, что я в это время никогда их не тревожу. Но отчего вы не приехали раньше? Ваш двоюродный брат Рашлей обедал у меня, хотя после первой бутылки дал тягу. Однако, вы вероятно проголодались. Я сейчас велю подать что нибудь хорошее, деликатное, как ваша собственная фигурка; у меня это живо сделают.

-- Я попрошу у вас горбушку хлеба, когда поеду назад, сказала мис Вернон. - Я все утро не сходила с коня, но не могу здесь долго остаться, мистер Ингльвуд. Я приехала к вам с моим двоюродным братом, Франсисом Осбальдистоном, который здесь на лицо, и мне надо его проводить обратно в замок, чтобы он не заблудился в наших лесах.

-- Да! Так вот откуда ветер дует, воскликнул судья. - Сама дорогу указала, значит нам старикам нет и надежды, прелестное чадо диких степей?

-- Никакой, сквайр Ингльвуд, никакой; но если вы будете милым, добрым судьей, скоро кончите наше дело, и отпустите меня с Франком домой, то я привезу к вам на будущей неделе дядю, и вы нам зададите веселый пир,

-- Разумеется, задам, моя красавица. Я только тогда и завидую молодым франтикам в их успехах, когда они лишают меня вашего общества. - Но теперь вас задерживать нельзя, не так ли? Что же, вы можете ехать оба: я совершенно удовлетворен объяснениями мистера Франсиса Осбальдистона. Это просто недоразумение, которое мы разберем в другой раз, на досуге.

-- Извините меня, сер, сказал я; - по я не знаю еще в чем меня обвиняют.

-- Действительно, сер, вмешался секретарь, который с появлением мис Вернон счел свое дело проигранным, по теперь радостно воспользовался неожиданной поддержкой со стороны обвиняемого; - действительно, сер, мистер Осбальдистон прав, и Дальтон говорит, что обвиняемого в уголовном преступлении нельзя освободить во время предварительного следствия без отдачи на поруки и не уплатив вознаграждения секретарю местного мирового судьи.

Оказалось, что невинные шутки, которые я позволял себе с мистером Морисом во время нашего путешествия, произвели на него очень сильное впечатление, и он привел их в своем показании в значительно преувеличенном виде, как и следовало ожидать от его распаленного трусостью воображения. При этом я узнал также, что в тот самый день, когда мы с ним разстались, на него в уединенной лощине напали два вооруженные разбойника в масках, и отняли драгоценную сумку, с которой он так заботливо носился.

Один из разбойников, насколько мог заметить мистер Морис, был похож на меня ростом и фигурой; он долго шептался с своим товарищем, который раз назвал его довольно громко Осбальдистоном. Далее, в показании говорилось, что Морис наводил справки о семействе, носящем это имя, и узнал о нем много предосудительного. Пресвитерианский пастор, в доме которого он укрылся после нападения разбойников, сообщил ему, что все Осбальдистоны фанатические паписты и иаковиты.

Основываясь на этих данных, обвинитель приходил к тому заключению, что я был соучастником в грабеже и насилии над его особой, когда он ехал по специальному поручению от правительства, и имел при себе весьма важные документы и большую сумму денег, что все предназначалось к раздаче некоторым влиятельным и преданным правительству лицам в Шотландии.

Выслушав это необыкновенное обвинение, я отвечал, что доводы, на которых оно основывается, не имеют никакого юридического значения, и что ни один представитель судебной власти не может на основании их подвергнуть меня задержанию.

-- Я не намерен отрицать того факта, продолжал я, - что во время путешествия забавлялся над трусливостью мистера Мориса, но ни один благоразумный человек не стал бы истолковывать моих шуток в серьезную сторону. После того, как мы разстались в Дарлингтоне, я не видел более моего спутника, и не принимал никакого участия в гнусном преступлении, от которого, как узнаю с прискорбием, он не уберегся, не.смотря на всевозможные предосторожности; участие в таком преступлении было бы недостойно моего происхождения и положения в обществе; имя Осбальдистон, упомянутое одним из разбойников, и относившееся по видимому к другому, я считаю случайным совпадением, из чего нельзя делать серьезного заключения. Что же касается вопроса о моих религиозных и политических убеждениях, то я могу во всякое время доказать сквайру Ингльвуду, его секретарю и самому мистеру Морису, что принадлежу к одной религии с его другом, пресвитерианским пастором, воспитан в принципах революции, и считая себя верноподданным короля Георга требую защиты закона.

Судья безпокойно сидел на своем кресле, нюхал табак, сморкался, и был по видимому очень смущен; стряпчий Джобсон начал хладнокровно читать 34 статут Эдуарда III, в силу которого мировым судьям предоставлено право арестовывать людей по подозрению и заключать их в тюрьму. Негодяй обратил даже против меня мои же собственные слова.

против которого теперь возстает, и что к нему может быть применен вышеприведенный параграф статута, так как его поведение по его же словам подтверждает справедливость обвинения.

Я с большим негодованием возстал против такой системы доводов, и заметил, что готов представить поручительство родственников, в чем едва ли судья может мне отказать, не взяв на себя весьма тяжелой ответственности.

-- Извините, сер, извините, продолжал секретарь: - в данном случае не допускаются ни поручительства, ни денежные залоги. По точному смыслу указанных мною параграфов статута Эдуарда III, лица, обвиняемые в подобном преступлении, лишаются права быть отпущенными на поруки.

В это время вошел в комнату лакей и подал письмо мистеру Джобсону; почтенный секретарь поспешно пробежал его, принял вид человека, заваленного работой и с притворным неудовольствием вскликнул: "Боже мой! Мне скоро не останется времени ни на служебные занятия, ни на свои частные дела: не могу же я всюду поспевать! Нет никогда отдыха. Скоро ли какой нибудь порядочный джентльмен поселится в нашем околотке, чтоб разделить со мною мои многотрудные занятия!

-- Боже избави! пробормотал судья; - и одного довольно.

-- Надеюсь, не судебное дело? спросил с безпокойством мистер Ингльвуд.

-- Нет, нет, ответил секретарь очень серьезно. - Старый Гафер Рутледж из Граймз-Гилля умирает; он послал нарочного за доктором Кильдауном и за мной, желая устроить свои последния мирския дела.

-- Отправляйтесь же скорее, торопливо заметил мистер Ингльвуд; - смерть едва ли отдаст своего клиента на поруки доктору.

Джобсон пошел к дверям, по вдруг остановился и сказал:

голос, - вы не должны забывать, что мистер Рашлей полагает...

Остальное было сказано шопотом.

Судья ответил вслух на таинственные слова мистера Джобсона:

-- Повторяю вам, нет, сер; я несогласен; до вашего возвращения мы ничего не сделаем. Вам только четыре мили езды. - Подвиньте-ка бутылочку, мистер Морис. Не унывайте, мистер Осбальдистон. И вы, мой прелестный цветок, выпейте стаканчик вина: оно оживит краску на вашем лице.

Диана вздрогнула при этих словах, которые вывели ее из глубоких размышлений.

Она налила стакан воды и порывисто выпила его. Притворная веселость не могла скрыть её внутренняго волнения.

Но мне в эту минуту было мало дела до расположения духа мис Дианы; я был очень недоволен внезапным препятствием, которое помешало немедленному разсмотрению дела, так близко касавшагося моего доброго имени. Судья и слышать не хотел о разбирательстве до возвращения секретаря, отсутствие которого доставляло ему такое же удовольствие, как школьнику праздничный день. Он старался развеселить общество, хотя никто из присутствовавших не имел причины смеяться.

-- Полноте, мистер Морис, говорил он: - ведь вы, я полагаю, не первый человек, которого ограбили; к чему же горевать? горем делу не поможешь. А вы, мистер Осбальдистон, не первый молодец, остановивший путешественников. Вот в мои молодые годы Джан Винтерфильд - он принадлежал к лучшему обществу в околотке - получал первые призы на скачках и на бое петухов - я готов был головою за него поручиться... Подвиньте-ка бутылочку, мистер Морис, что-то в горле пересохло... Да, много мы таких бутылочек осушили с бедным Джаком... хороший был человек... из хорошого семейства... остроумный... красивый... и честный; да вдруг сбился с толку... и попал на виселицу... мы выпьем в его память, господа... Раз что мы об этом заговорили, мистер Осбальдистон, и мой проклятый секретарь не может нас подслушать, я вам дам совет: Вспомните, закон ведь неумолим, он безжалостно повесил в Иорке милого Джака Винтерфильда за то, что он облегчил какого-то гуртовщика, отбирая у него вырученные им деньги от продажи нескольких коров; даже родственные связи не помогли бедному Джаку! Так знаете ли что я вам предложу. Мистер Морис хороший малый: возвратите ему сумку, мистер Осбальдистон, и мы покончим это дело.

Глаза Мориса разгорелись при этих словах, и он начал уверять дрожащим от страха и волнения голосом, что не желает делать мне ни малейшого зла; но я положил конец его слезливой речи, объявив, что считаю предложение Ингльвуда личным для себя оскорблением, так как явился к нему для того, чтоб опровергнуть гнусную клевету, а согласившись на мировую подтвердил бы только свою виновность. Во время этих неприятных объяснений, в комнату вошел слуга и объявил, "что какой-то незнакомый джентльмен желает видеть сера Ингльвуда". Слуга не успел докончить этих слов, как неожиданный посетитель вошел в столовую.