Роб Рой.
Глава XVIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава XVIII (старая орфография)

ГЛАВА XVIII.

Когда на человека обрушивается вдруг много бедствий, он находит утешение в разнообразии тяжелых впечатлений; одно мучительное чувство сменяется другим, и несчастный не погибает под гнетом одного из них. Мне было очень грустно разстаться с мис Вернон, но я почувствовал бы гораздо сильнее это горе, если бы не был занят мыслью о бедственном положении отца; с другой стороны, письмо Мистера

Трсшама встревожило бы меня гораздо больше, если бы я не находился уже под другим болезненным впечатлением. Я этим не хочу сказать, что я с недостаточным участием относился к положению мис Вернон и моего отца. Но человеческому горю есть предел: если нас одновременно постигают два бедствия, мы разделяем между ними наше отчаяние, подобию тому как обанкротившийся негоциант разделяет свое имущество между всеми своими кредиторами. Так думал я, возвращаясь в свою комнату; читатель заметит, что мои мысли начинали принимать комерческий оттенок.

Оставшись наедине, я стал серьезно обдумывать письмо твоего отца, дорогой Виль. Оно было написано не совсем ясно; мистер Трешам советовал мне ехать как можно скорее в шотландский город Глазго, где я должен был встретить Овена и узнать от него некоторые подробности. Основываясь на указаниях в письме, Овена можно было найти у гг. Мак-Вити, Мак-Фин и Комп., торговый дом которых помещался в Галогэтском квартале. Твой отец намекал на несколько писем, отправленных ко мне в разное время, которые по видимому были перехвачены, и упрекал меня довольно резко за мое продолжительное молчание, хотя упрек этот сам по себе был совершенно не заслужен, так как я постоянно писал, но мои письма, как теперь оказывалось, ни разу не дошли по назначению. Я был изумлен, читая все эти водробности, и не усомнился ни на минуту, что Рашлей был истинным виновником всех бедствий и затруднений, которые так неожиданно разразились над моей головой. Но страшно было подумать, какой невероятной силой обладал этот человек, преследуя свои преступные цели. Впрочем, я должен отдать себе справедливость в одном отношении. Горестная разлука с мис Вернон, которая во всякое другое время всецело наполнила бы отчаянием мое сердце, в настоящую минуту отодвинулась на второй план, в виду опасностей, угрожавших моему отцу. Сам лично я не придавал никакой цены богатству, и как все молодые люди с пылким воображением, был убежден, что легче обойтись без денег, чем жертвовать свое время и свои дарования на приобретение их. Но я знал, что отец смотрит на банкротство как на самое постыдное унижение для негоцианта, уверяя что оно делает жизнь в тягость, и заставляет искать смерти как желанного утешения.

Поэтому я стал придумывать средства к предотвращению катастрофы, не останавливаясь долее на своей собственной несчастной судьбе. После продолжительного размышления, я твердо решился уехать на следующее же утро из Осбальдистон-Галля, и встретить Овена в Глазго. Я не хотел извещать сера Гильдебранда о своем отъезде, и счел благоразумнее оставить ему письмо, в котором поблагодарив его за гостеприимство сообщил, что внезапное и весьма важное дело не позволило мне проститься с ним лично. Я был уверен, что старик не взыщет за это безцеремонное обращение, а с другой стороны находил опасным извещать всех обитателей замка о моем отъезде: Рашлей так искусно раскинул свои сети, что легко мог помешать осуществлению моих планов.

Итак, я решился выехать на следующее утро с разсветом, и добраться до шотландской границы прежде чем кто нибудь в замке заподозрит мой отъезд. Впрочем, меня затрудняло одно обстоятельство, которое могло послужить важной помехой. Я не только не знал кратчайшей дороги в Глазго, но даже не ведал как туда попасть. А так как в данном случае сбережение времени было главным условием успеха, я решился посоветоваться об этом деле с Андрю Фэрсервисом, как с ближайшим и самым положительным авторитетом. Не смотря на поздний час, я захотел немедленно привести свое намерение в исполнение, и вышел из замка, чтобы повидаться с садовником.

Андрю жил не вдалеке от наружной ограды сада, в хорошенькой нортумберландской хижине, сложенной из камней; двери и окна здания были украшены большими тяжелыми архитравами или притолками, высеченными из камня. Крыша была покрыта широкими серыми плитами, заменявшими черепицу, солому или аспид. Небольшой ручеек перед домом, обширный цветник, маститое грушевое дерево, огород, лужок, на котором можно было прокормить одну корову, и миниатюрное поле, засеянное хлебом, скорее для домашняго употребления чем для продажи, свидетельствовали о зажиточности и довольстве англичанина, живущого даже на отдаленных северных окраинах.

Приближаясь к жилищу мудрого Андрю, я услышал торжественные, протяжные, носовые звуки, и предположил, что Андрю, следуя похвальному обычаю своих соотечественников, собрал соседей на вечернюю молитву, так как У него в доме не было ни жены, ни детей, ни родственниц (Андрю часто говаривал мне, что у его отца было довольно этого добра). Но тем не менее ему удавалось иногда собрать вокруг себя нескольких соседних папистов и протестантов. Андрю называл своих слушателей головнями, которые он вытаскивал из пламени и просвещал духовно, наперекор отцу Вогану, отцу Дохарти, Рашлею и всему миру ослепленных католиков, смотревших на его религиозные беседы как на контрабандную ересь. Подходя к хижине Андрю в описываемый мною вечер, я был уверен что застану у него добродушных соседей в полном сборе. Но вслушиваясь в поразившие меня звуки, я убедился что они выходили из одной.гортани. Действительно, войдя в домик, я застал Андрю одного за книгой духовного содержания, которую он читал вслух по складам, видимо затрудняясь мудрыми словами и хитрыми именами.

-- Я вот почитывал сочинения достойного доктора Лайтфута, сказал он, приветствуя меня и откладывая в сторону тяжелый том.

-- Лайтфута! воскликнул я, смотря с удивлением на объемистую книгу, автора которой, как видно, Андрю назвал не совсем верно.

-- Его звали Лайтфутом, сер, и другого имени ему нет; он был богословом, но только не из тех, которых теперь называют этим именем. Прошу прощения у вашей милости, что держу вас у дверей, но я не хотел отворять их прежде чем окончу вечернюю молитву, а то меня в прошлую ночь (Господи помилуй нас!) одолевала нечистая сила. Впрочем, я прочел уже пятую книгу Неемии, и думаю, что это убережет меня; а не убережет, так не знаю что и делать.

-- Вас одолевала нечистая сила, Андрю? спросил я; - что вы хотите этим сказать?

-- Да вот, одолевала, возразил Андрю; - меня уходил злой дух. С нами сила крестная!

-- Вас уходил злой дух, Андрю? спросил я, - как мне понимать ваши слова?

-- Вы не думайте, что он с меня живого кожу содрал, нет, отвечал Андрю; - а только, что он уходил меня до того, что я и сам бы рад был из своей кожи вылезть.

-- Оставимте на время в стороне ваш испуг, Андрю, перебил я его. - Можете вы мне указать ближайший путь в Глазго, один из ваших шотландских городов?

-- Вы называете Глазго городом, сер? воскликнул Андрю Фэрсервис; - Глазго - столица, сер. - Так вы спрашиваете у меня, знаю ли я дорогу в Глазго? Отчего же бы мне не знать дороги в Глазго? - Ведь там же, неподалеку, Дрипдэльский приход, моя родина; надо только взять немного на запад. - А для чего ваша милость хочет ехать в Глазго?

-- По делу, ответил я.

-- Другими словами: не спрашивай, и я не буду врать. - Хорошо! Так вы собираетесь в Глазго? - Вам, я думаю, лучше провожатого взять.

-- А ваша милость, без сомнения, вознаградит проводника за время и хлопоты?

-- Конечно, вознагражу. - Если бы я мог найдти подходящого человека, то заплатил бы ему хорошия деньги.

-- Сегодня не приходится говорить о суетных мирских предметах, отвечал Андрю, поднимая глаза к небу; - но еслибы не был воскресный вечер, я бы спросил у вашей милости, какое вы намерены дать вознаграждение человеку, который согласится ехать с вами и рассказать вам историю всех замков на пути.

-- Я вам сказал уже, Андрю, что мне нужно только знать дорогу; я заплачу провожатому цепу, которую он запросит, - разумеется, если она будет благоразумная.

-- Благоразумная цена, возразил Андрю, - ничего не объясняет; проводник, о котором я говорю, знает все кратчайшие пути, все проходы через горы, все...

-- Мне некогда толковать с вами, Андрю; доверяю вам сговариваться за меня с кем хотите и как хотите.

-- Ага! Вот это разумно сказано, ответил Андрю. - Я так думаю, что сам буду вашим проводником; чему быть, тому не миновать!

-- Вы, Андрю? - А как же вы бросите вашу службу в замке?

-- Я как-то говорил вашей милости, что уже давно собираюсь уйти отсюда, - с того самого времени, как я поселился в Осбальдистон-Галле; но теперь я твердо решился на это; лучше поздно чем никогда; лучше лишиться пальца чем руки.

-- Итак, вы бросаете службу? - А жалование - ведь вы его потеряете?

-- Да, убытки будут; впрочем у меня остались деньги от продажи яблоков из старого сада - по правде сказать, покупщики вряд ли останутся в барышах - яблоки были дрянные, зеленые... да, так об чем, бишь, я говорил... Сер Гильдебранд требует с меня, правда, эти деньги (то есть собственно не он, а дворецкий), как будто у меня их без счета; ну, да он их подождет; есть у меня еще деньги от продажи семян; я думаю, что все вместе вознаградит меня за потерю жалованья. - Ну, да и ваша милость вероятно не забудет меня, когда мы приедем в Глазго. - А когда вы собираетесь выехать?

-- Завтра утром, с разсветом, ответил я.

-- Раненько. Откуда же я достану лошадь? - А впрочем, постоите; я знаю коня, который как раз мне пригодится.

-- Прекрасно, Андрю; значит завтра, в пять часов утра, вы меня будете ждать в конце дубовой аллеи.

-- Не бойтесь, сер; чорт меня возьми, если я вас надую, воскликнул Андрю, по послушайтесь меня и выедемте двумя часами раньше. Я и в потьмах найду дорогу так же хорошо как слепой Ральф Рональдсон, пробиравшийся без вреда через все наши болота, хотя ничего не видел.

Я очень обрадовался поправке, которую Андрю сделал в моем первоначальном плане, и мы условились сойтись в назначенном месте в три часа утра. Вдруг, какая-то мысль блеснула в уме моего будущого спутника.

-- А нечистая-то сила! нечистая-то сила! Что если она опять вздумает одолевать меня? воскликнул он; - я ведь не знаю, может ли это случиться два раза в течение двадцати четырех часов.

-- Полноте, сказал я, прощаясь с ним, - зачем вам бояться пришельцев с другого света - на земле живут свои злые духи, которые без всякой посторонней помощи умеют так хорошо обделывать свои делишки, как будто в их распоряжении находятся все силы ада.

С этими словами, в которых я намекнул на свое собственное положение, я вышел из хижины и возвратился в замок.

Окончив необходимые приготовления в дорогу и зарядив пистолеты, я бросился на постель, чтобы немного отдохнуть перед длинным, безпокойным путешествием. После всех перенесенных мною волнений, природа отнеслась ко мне любезнее, чем я ожидал, и послала мне глубокий сон, от которого я очнулся, когда старинные башенные часы пробили два. Я вскочил с постели, зажег свечу, написал письмо, в котором извещал сера Гильдебранда о своем отъезде, уложил в чемодан необходимые вещи, и когда все сборы были окончены, спустился по лестнице в конюшню никем не замеченный. - Хотя я не был таким искусным конюхом, как мои двоюродные братья, ноя все же выучился в Осбальдистон-Галле седлать коня, и в несколько минут я уже был готов к отъезду.

Углубившись в старую аллею, освещенную бледным светом заходящей лупы, я невольно оглянулся на стены, в которых оставлял Диану Вернон, и глубоко вздохнул при мысли, что мы может быть разстались навсегда. В длинном, неправильном ряду готических окон, освещенных лупой, трудно было отыскать окно её комнаты. Она уже теперь потеряна для меня, подумал я, блуждая взором по дикой архитектурной массе Осбальдистон-Галля. Она уже теперь потеряна для меня, хотя я еще не удалился от её жилища! Какая же у меня была надежда иметь от нея известия, когда нас будут разделять десятки миль! Я был погружен в эти грустные думы, когда звучный голос времени три раза раздался в ночной тишине, и напомнил мне об условленном свидании с гораздо менее интересною личностью, - с Андрю Фэрсервисом. Подъехав к решетке парка, я разглядел человеческую фигуру верхом, приютившуюся в тени высоких деревьев; я кашлянул два раза и позвал: "Андрю!", я только тогда осторожный садовник ответил: "он самый, к вашим услугам".

Андрю поехал гораздо скорее чем я желал, и так послушно соблюдал мое наставление о молчаливости, что не хотел даже отвечать на мои разспросы о причине такой ненужной поспешности. Вокруг замка, дороги и тропинки пересекались по всевозможным направлениям; Андрю пробирался между ними с большим искуством и выехал на равнину, покрытую вереском, оставив за собою каменистые возвышенности. По другую сторону равнины поднимались обнаженные горы, отделявшия Англию от Шотландии, и носившия название Серединной Границы. Дорога, или лучше сказать извилистая тропинка, но которой мы ехали, пролегала через болота и маленький кустарник; не смотря на такое удачное сочетание препятствий, Андрю продолжал ехать со скоростью восьми или десяти миль в час. Упрямая настойчивость моего спутника начинала меня сердить и безпокоить, потому что мы спускались сломя голову под гору и безпечно скакали на краю пропасти, где всякий неверный шаг лошади мог причинить смерть всаднику. Луна освещала нас порою своим слабым блеском; но местами горы нагромождались над нашими головами и погружали нас в совершенную темноту; тогда я следовал за Андрю но топоту лошади и по искрам, вылетевшим из под копыт. Быстрое движение и напряженное внимание, с которым я из личной безопасности управлял лошадью, развлекали меня в начале; я не имел времени предаваться тяжелым размышлениям. Но когда самые настойчивые просьбы не могли остановить Андрю, я начал не на шутку сердиться на наглое упрямство, с которым он сохранял молчание. Однако я не мог помочь делу своим гневом. Два или три раза я старался поровняться с моим спутником, чтобы сбросить его с седла ударом толстого конца хлыста; по лошадь Андрю была лучше моей, и каждый раз, как я хотел нагнать его, он скакал еще шибче, как будто предугадывая мои злые намерения. С другой стороны я должен был не отставать от него и не потерять его из виду, так как я не был бы в состоянии выбраться без проводника из окружавших нас диких ущелий. Наконец, я потерял терпение, взвел курок своего пистолета и закричал Андрю, что пущу пулю ему в затылок, если он не согласится ехать тише. По видимому такая угроза достигла его уха, которое оставалось глухим ко всем моим увещаниям; он приостановил свою лошадь, дал моей поравняться с ним, и сказал очень хладнокровно:

-- По моему мнению было довольно безсмысленно ехать так скоро.

-- Зачем же вы это делаете, упрямый негодяй? воскликнул я, не помня себя от бешенства, которое усиливалось еще от сознания опасности моего положения, подобно тому как несколько капель воды, подлитой к горящему маслу, сильнее раздувает пламя.

-- Что угодно вашей милости? спросил Андрю очень серьезно.

-- Что мне угодно, скотина? Я вам кричу более часа ехать тише, а вы даже не потрудились отвечать мне. Что вы пьяны или съума сошли?

не нашлось, а папистам я не хотел оставить ни одной капли, ведь это было бы грех, ваша милость сами знаете.

В словах Андрю могла быть доля истины; к тому же мне необходимо было в моем положении ладить с проводником, поэтому я удовлетворился его объяснением, и попросил его впредь сообразоваться в отношении езды с моими указаниями.

Андрю ободрился моим мягким тоном, и заговорил с своей обычной педантичной самоуверенностью:

-- Никто меня не уверит, прошу извинения у вашей милости, - что для здоровья полезно путешествовать ночью по нашим болотам, не согрев предварительно желудка стаканчиком можжевеловой водки, или вина или другого подкрепительного состава. Я много раз перебирался через Отерекрэпския горы, днем и ночью, и не сбивался с пути только когда выпивал перед отездом чарочку другую. Это было особенно кстати, когда у меня по обеим сторонам седла болтались боченки с водкой.

-- Другими словами, Андрю, сказал я, вы занимались контрабандой; - как же вы примиряли это ремесло с вашими строгими правилами?

соединения королевств; с моей стороны было бы безсовестно не перевести иногда на родину несколько капель водки, утешающей наше горе, и заметьте, что эти разбойники чиновники никогда не могли поймать меня.

Я начал подробнее разспрашивать Андрю, и узнал что он часто путешествовал через горы с контрабандой и до и после поступления своего на службу в Осбальдистон Галль; - это обстоятельство обрадовало меня в одном отношении: оно свидетельствовало о том, что мой проводник отлично знаком с местностью, и не собьется с дороги, не смотря на свое нетрезвое состояние. Хотя мы ехали теперь гораздо тише, по влияние прощального стаканчика сказывалось еще порою на "Андрю, в форме неудержимого желания скакать сломя шею. Он начинал без всякой видимой причины озираться назад, выказывал сильное безпокойство, и порывался пустить лошадь в карьер, как будто слышал за собою погоню. Когда мы поднялись на высокую крутую гору, с которой открывался обширный вид во все стороны, у моего спутника как будто отлегло от сердца. Он оглянулся назад, пристально посмотрел на болота у наших ног, за которыми сверкали первые лучи восходящого солнца, и окончательно успокоился, когда заметил, что на всем далеком пространстве не было видно ни одного живого существа. Андрю стал насвистывать и напевать очень веселый припев какой-то старинной народной песни:

И в тоже время трепал по шее благородное животное, сослужившее ему полезную службу. Я тут только узнал любимого коня Торнклифа Осбальдистона.

-- Потрудитесь объяснить мне, сер, сказал я очень строго, каким образом вы сидите на лошади мистера Торнклифа?

-- Я не стану с вами спорить, мистер Франсис, что лошадь принадлежала прежде сквайру Торнклифу, - по теперь она принадлежит мне.

-- Вы ее украли из конюшни, негодяй?

же я сам решился напомнить ему об этом, он сказал что переломает мне ребра, если я когда нибудь заикнусь о деньгах. - Вот я его и проучу теперь: если он не заплатит мне денег сполна и с процентами, он никогда не увидит более своего коня. Я знаю одного проходимца адвоката в Лугмабене, к которому зайду мимоходом и попрошу обделать это дельце. - Гм!.. Украл лошадь! Андрю Фэрсервис никогда не был и не будет вором; - я только задержал ее в виде залога, juri'dictioiics fandandy causey. Хорошия слова есть у этих законников, только дорого они берут за них. - Вот хотя бы эти три слова; я их вычитал в одном прошении, за которое заплатил четыре боченочка водки. - Да, сер, закон обходится дорого, а все же я действую но закону.

-- Как бы не так; мы теперь, слава Богу, в Шотландии, где у меня найдется довольно и друзей и судей против всех обитателей Осбальдистон-Галля вместе взятых. Троюродный брат моей бабушки приходится двоюродным братом думфрискому мэру, так он своих родственников в обиду не даст. Та, та, та! У нас законы одни и теже для всех людей, это не так как у вас, где какой-нибудь писаришка Джобсон может вас арестовать прежде чем вы узнаете свою вину. - Вы посмотрите, то ли еще будет у них в Нортумберланде; они совсем законы позабудут, оттого я и простился с ними.

Меня очень возмущала логика Андрю, и я проклинал жестокую судьбу, которая вторично столкнула меня с человеком таких шатких нравственных правил. Я решился купить у Андрю лошадь по приезде в Глазго, и отправить ее обратно в Осбальдистон-Гал.ть; кроме того я намеревался написать серу Гильдебранду из ближайшого почтового города о неблаговидном поступке моего спутника. Но я считал безполезным усовещевать Андрю, который был совершенно прав с своей точки зрения. Поэтому я заглушил в себе чувство неудовольствия, и спросил его что он хотел сказать своим последним замечанием о безсилии закона в Нортумберланде.

-- Закон! воскликнул Андрю; - там скоро водворится закон силы, - Разве в Нортумберланде мало патеров да ирландских офицеров, да всякой католической сволочи, которую вывезли из-за границы, так как на родине ее неоткуда было взять? А зачем эти коршуны летят туда, спрашиваю вас? - Потому что падаль чуют. - Вы думаете что сер Гильдебранд только знает охотиться, и ни во что не вмешивается. - Как бы не так! - У них в замке и ружья, и порох, и мечи, и всякая штука припасена. Ведь эти молодые Осбальдистонские сквайры - с позволения вашей милости - смелые дураки, очень смелые!

подсматривать поступки моего дяди, и я не позаботился отдать себе ясный отчет о том что происходило в замке. Но Андрю Фэрсервис не стеснялся деликатными соображениями, и вероятно был прав, намекая на существование заговора в Осбальдистон-Галле.

-- Сквайры набирали всех слуг и фермеров из преданных людей, продолжал Андрю, - и обучали их военному искуству. - Они хотели и мне дать оружие в руки, не зная, видно, с кем имеют дело и что за человек Андрю Фэрсервис. Я готов драться как и всякий другой, но разумеется не за нечестивых папистов.