Роб Рой.
Глава XXIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава XXIII (старая орфография)

ГЛАВА XXIII.

Судья взял из рук молодой девушки фонарь, и подобно Диогену на улицах Аонн приступил к подробному осмотру неизвестных ему лиц, так же мало ожидая, как знаменитый философ, найти что либо замечательное. Прежде всего он подошел к моему таинственному проводнику, который попрежнему сидел на столе, устремив глаза в пространство, и сложив руки на груди полу-небрежно, полу-вызывательно, болтал ногами под такт насвистываемой им песни; он с таким самоуверенным, спокойным выражением лица смотрел на мистера Джарви, что тот впродолжении нескольких минут не мог дать себе отчета, верно ли видят его глаза и точно ли подсказывает ему память.

-- О! а! э! воскликнул судья. - Это невозможно... но нет, я не ошибаюсь... чорт меня возьми, это разбойник, вор, грабитель, чорт во плоти! Неужели это вы?

-- Я, как видите, судья, отвечал лаконически незнакомец.

-- Нет, это сон! Как, такой разбойник как вы в глазгоской тюрьме! Да знаете ли вы что стоит ваша голова?

-- Гм! Правильно свешанная на голландских весах, она перевесит головы мэра, четырех судей, городского клерка, шести альдерманов, уж не говоря о головах сборщиков...

-- Чего болтать, разбойник, перебил его мистер Джарви, - лучше покайтесь в своих грехах и приготовьтесь к своей судьбе. Ведь достаточно одного моего слова...

-- Правда, судья, сказал незнакомец, небрежно сложив руки на спине, - но вы не скажете этого слова.

-- А отчего я не скажу его, сер! воскликнул судья, - отчего? Отвечайте мне, отчего?

-- По трем причинам, судья Джарви: во первых по старой дружбе; во вторых ради старухи в Стукавралахане, хотя мне стыдно иметь родственником человека, который пишет счеты и возится с пряжей как простой работник, а в третьих, судья, потому, что если я замечу по вашим главам, что вы хотите меня предать, я окрашу эту стену вашими мозгами, прежде чем кто нибудь явится к вам на помощь,

-- Вы смелый, отчаянный разбойник, сер, отвечал спокойно судья. - Я вас хорошо знаю, и конечно, еслиб дело шло лично обо мне, то не стал бы с вами связываться; вам это известно.

-- Я знаю, возразил незнакомец, - что в ваших жилах течет хорошая кровь, и не желал бы нанести вреда моему родственнику. Но все же я выйду отсюда так же свободно как и вошел, или стены глазгоской тюрьмы сохранят на десятки лета, следы ваших мозгов.

-- Ну, ну! произнес мистера, Джарви. - Кровь гуще воды, и родственникам не годится истреблять друг друга. Действительно, грустная весть будет для старухи в Стукавралахане. что вы размозжили мне голову или что я вас повесил. Но признайтесь, старый чорт, что еслиб дело шло не о вас, то я справился бы с самым страшным человеком всей Шотландии.

-- Вы конечно постарались бы, дорогой родственник, отвечал мой проводник; - но сомневаюсь успели ли бы вы: для нас, горцев, нет подходящих оков.

-- Не безпокойтесь, сосед, для вас найдутся и колодки и галстуха, по мерке. Никто в образованной стране так не поступал, как вы; вы скорее станете воровать у себя в кармане, чем отказаться от грабежа. Я не раза, уже вас предупреждал, что вы кончите дурно.

-- Так чтож, вы наденете по мне траур.?

-- Будьте спокойны, Робин, и без меня будут в трауре вокруг вашей виселицы: сам чорт и вороны. Но скажите лучше куда вы дели тысячу фунтов, которые я вам дал, и когда я их получу?

-- Где эти деньги? отвечал незнакомец, как будто стараясь припомнить. - Верно сказать не могу, а предполагаю, что там где лежит прошлогодний снег.

-- Я не ношу ни денег, ни снега в моих карманах, отвечал шотландец; - а что касается до вопроса, когда вы их получите, то, как говорится в песне: Когда король возьмет свое {Этими словами начинается одна иаковитская песнь.}.

-- Это хуже всего, Робин, отвечал обитатель Глазго. - Это хуже всего, изменник! Чтож, вы хотите возстановить папизм и тиранию? Нет, уже лучше держитесь своего старого ремесла: уводите скот, собирайте дань и грабьте в волю мирных жителей, только не губите страны.

-- Ну, полно врать, возразил кельт, - мы друг друга давно знаем. Я постараюсь охранить вашу контору, когда горцы явятся в Глазго и очистят все лавки и магазины. А до тех пор, Николь, не пытайтесь встречаться со мной чаще, чем я сам пожелаю, за исключением конечно таких случаев, когда вы будете вынуждены к тому вашей обязанностью.

-- Вы дерзкий разбойник, Роб, отвечал судья, - и вам не миновать виселицы, но я не хочу быть злой птицей. которая разоряет свое гнездо, разве меня принудит к тому долг, голоса которого никто не должен ослушаться. А это что за чорт? прибавил он,-обращаясь ко мне, - какой нибудь разбойник из вашей шайки? У него, кажется, храброе сердце, судя по лицу, и длинная шея, как бы нарочно сделанная для виселицы.

-- Это, добрый мистер Джарви, вмешался Овен, которого также как и меня поразил странный разговор между неожиданно встретившимися родственниками, - это, добрый мистер Джарви, мистер Франк Осбальдистон, единственный сын главы нашей фирмы; он должен был поступить в нее компаньоном, но это место занял его двоюродный брат, мистер Рашлей Осбальдистон (тут Овен тяжело вздохнул), однако...

-- О! Я слыхал об этом молодце, перебил его шотландский купец: - ваш патрон как упрямый дурак хотел силою сделать из него негоцианта, а юноша предпочел честному труду поприще странствующого актера. Ну, сер, что вы скажете теперь о творении ваших рук? Кто явится поручителем за мистера Овена, Гамлет, принц датский, или его тень?

-- Я не заслуживаю вашего упрека, отвечал я, - хотя я вполне уважаю ваши добрые намерения и слишком благодарен за помощь, предлагаемую вами мистеру Овену, чтоб выказать хоть малейшее неудовольствие. Я явился сюда в желанием помочь, насколько я в состоянии, мистеру Овену устроить дела моего отца. Что же касается до моего отвращения к торговле, то я один судья в этом деле.

-- Я заявляю, произнес мой проводник, - что питал некоторое сочувствие к этому молодому человеку, не зная даже его достоинств, а теперь я уважаю его за то, что он презирает ткачей, прядильщиков и тому подобных рабочих.

-- Вы с ума сошли, Роб, отвечал судья: - спятили, как мартовский заяц, хотя, по правде сказать, я не понимаю почему заяц должен беситься в марте, а не в ноябре. Ткачи и прядильщики! Вы им будете обязаны вашим последним галстухом. Что же касается до этого молодца, которого вы так безумно толкаете но пути к виселице, то неужели вы думаете, что его комедии и стихи помогут ему выпутаться из этих затруднительных обстоятельств? Или вы надеетесь на свою божбу и кинжал, негодяй? Tityre tu patulae, как говорится, скажут ли ему, где теперь Рашлей Осбальдистон? Макбет принесет ли ему 5000 фунтов, которые надо заплатить через десять дней по векселям его отца? Могут ли представить такую сумму все воины Макбета и ваши буйные товарищи, с их мечами, кинжалами, щитами и горной обувью?

-- Через десять дней! воскликнул я, инстинктивно вынимая пакет, данный мне Дианой, и поспешно распечатывая его, так как уже миновал срок, в продолжении которого я обязался не открывать его.

Но руки у меня дрожали от волнения, и находившееся в пакете другое запечатанное письмо упало на пол. Мистер Джарви поднял его, взглянул на адрес, и к величайшему моему удивлению подал его своему родственнику, говоря:

-- Счастливо попало это письмо кому следует, хотя можно было держать пари, что этого никогда не случится.

Мой проводник взял письмо и распечатал его без всяких церемоний, но я его тотчас остановил.

-- Вы должны доказать, сер, сказал я, - что это письмо адресовано к вам, прежде чем я вам позволю прочитать его.

-- Не безпокойтесь, мистер Осбальдистон, отвечал Роб хладнокровно. - Вспомните судью Ингльвуда, секретаря Джобсона, мистера Мориса и особливо вашего покорного слугу, Роберта Камбеля, и прекрасную Диану Вернон, вспомните все это, и вы не будете сомневаться в том, что письмо писано ко мне.

Я не мог придти в себя от изумления. Впродолжении всей этой памятной ночи голос и даже черты лица моего проводника, хотя и не ясно видные в темноте, казались мне знакомыми, но я никак не мог припомнить где и когда я его видел. Теперь же вдруг глаза мои прозрели - это был сам Камбель. Все его характеристическия черты ясно представлялись предо мной - его сильный, густой голос, строгия, непреклонные, по умные черты, шотландский выговор и строй речи, которые, хотя иногда он их умел скрыть, при малейшем волнении ясно высказывались, придавая особую силу его выражениям. Он был скорее ниже чем выше средняго роста, но вся его фигура представляла образцовую смесь силы с ловкостью, так что по легкости всех его движений трудно было угадать его неимоверную мощь. Только две особенности по всей его фигуре нарушали правильную симетрию: его плечи были слишком широки в сравнении с его ростом, и не смотря на его общий худощавый вид он казался почти четыреугольным, а его сильные, круглые, мускулистые руки были уродливо длинны. Я впоследствии слышал, что он гордился длиной своих рук, так как он мог не наклоняясь завязывать подвязки своих шотландских чулок, и кроме того эта особенность дозволяла ему с редким искуством владеть палашем. Как бы то ни было этот недостаток симетрии не дозволял ему называться красивым мущиной, на что он иначе имел бы полное право, и придавал его фигуре какой-то дикий, неправильный, нечеловеческий вид, невольно напоминавший мне рассказы старой Мабель о пиктах, опустошавших в древности Нортумберланд и которые по её словам были получеловеческия, полупризрачные существа, отличавшияся подобно этому человеку мужеством, хитростью, жестокостью, длинными руками и четыреугольными плечами.

Вспомнив обстоятельства, при которых мы с ним впервые встретились, я пришел к тому убеждению, что по всей вероятности письмо, данное мне Дианой, действительно предназначалось ему. Он был замечательной личностью в числе тех таинственных людей, на которых Диана по видимому имела влияние и которые в свою очередь влияли на нее. Грустно было думать, что судьба такого прелестного существа имела нечто общее с подвигами этого разбойника. Но какую пользу мог он принести для устройства дел моего отца? Я мог только придумать один ответ на этот вопрос: Рашлей Осбальдистон по просьбе Дианы Вернон нашел средство представить мистера Камбеля, когда его присутствие было необходимо для освобождения коня от обвинения, предъявленного Морисом, а теперь может быть, в силу её же влияния, Камбель мог бы представить Раиилея. На этом основании я спросил где находился этот опасный для нас человек и когда его видел мистер Камбель. Он не дал прямого ответа.

-- Нелегкое дело она мне задала; ну, да уж как нибудь уладим; ведь это честное дело. Я живу недалеко отсюда, мистер Осбальдистон, мой родственник судья вам укажет дорогу. Оставьте мистера Овена улаживать дела в Глазго как он знает, а вы приезжайте ко мне, я может быть и помогу вам вывести вашего отца из затруднений. Я бедный человек, но ум лучше богатства, а вы, дорогой родственник, прибавил он, обращаясь к мистеру Джарви, - если вздумаете поесть горной баранины, или оленины, то приезжайте с английским джентльменом в Драймен, Букливи, или лучше всего в деревню Аберфойль, куда я вышлю человека, который укажет вам дорогу к тому месту, где я буду тогда находиться. Что вы скажете на это предложение, вот вам рука, что вы будете вполне безопасны.

-- Нет, нет, Робин, отвечал осторожный судья; - я не удаляюсь так далеко из города, и притом занимая такое место мне не подобает, шляться по вашим горам и водить дружбу с вашими голоножниками.

-- Чорт бы побрал ваше место и звание, произнес Камбель. - Единственной каплей благородной крови, текущей в ваших жилах, вы одолжены нашему дяде, который повешен в Думбартоне, а вы уверяете, что опозорите свое звание, если посетите меня. Послушайте, будьте честным человеком хоть раз в жизни и приезжайте ко мне с этим англичанином; я вам заплачу ваши тысячу фунтов до последняго пенса.

-- Полно кичиться вашей благородной кровью, отвечал судья: - попробуйте продавать ее на рынке, и вы увидите какую дадут за нее цену. А еслиб я приехали, к вам, то вы честно уплатили бы все деньги?

монастырь, отчего и самый остров получил название Инх-Кайлеах, т. е. остров старух. Автор.}.

-- Довольно, Робин, довольно. Я подумаю, возразил судья. - Только помните я ни в каком случае не переступлю через границу; вы можете встретить меня в Букливи или в Аберфойле, - и смотрите не забудьте деньги.

-- Не бойтесь, не бойтесь, произнес Камбель: - л буду также верен своему слову, как мне верен мой меч... Но нора идти, дорогой родственник; воздух глазгоской тюрьмы вреден для горца.

-- Правда, отвечал судья, - и еслиб я исполнил свой долг, вы не скоро разстались бы с этим вредным для вас воздухом. Какой стыд и позор для меня, для всего моего семейства и для памяти отца, что я принужден содействовать бегству преступника.

-- Шт! Шт! заметил родственник судьи. - Не тревожьтесь из пустяков. Ваш отец был честный человек, и умел смотреть сквозь пальцы на недостатки друзей.

-- Может быть вы правы, Робин, сказал судья после минутного размышления: - отец мой был человек разсудительный, благоразумный. Он знал, что у всякого человека есть свои слабости, и он любил друзей. Вы помните его, Робин? прибавил он смягчая голос.

-- Помню ли я его? отвечал горец: - да как же мне его забыть? Он был славный ткач и первые мои чулки были его работы. Но пойдемте дорогой родственник:

Дайте мне свободу,

Дайте мне коня.

-- Тише, тише! сер, произнес судья повелительным тоном. - Давно ли прошло воскресенье, а вы уж и запели. Смотрите, чтоб не затянуть вам другой песни. Эй! Станхельс, отворите дверь.

Смотритель тюрьмы отворил дверь, и мы вышли в коридор к немалому его изумлению, ибо он не мог понять каким образом попали в тюрьму без его ведома два незнакомые человека; по мистер Джарви предупредил все его разспросы словами: это мои друзья, Станхельс, мои друзья". Дойдя до сеней, судья несколько раз крикнул Дугаля, по тюремщик не явился.

-- Если Дугаль такой же молодец, каким я его всегда знал, с саркастической улыбкой сказал Камбель, - то он ускакал в горы, не дожидаясь вашей благодарности за его сегодняшний поступок.

-- И оставил нас, то есть меня в тюрьме на всю ночь! воскликнул судья вне себя от гнева. - Позовите слесаря с отмычкой, пошлите за Тетлином, и скажите ему, что судья Джарви заперт в тюрьме шотландским негодяем, которого он повесит также высоко, как висел Аман.

-- Да, если вы его поймаете, заметил серьезно Камбель. - Однако не тревожьтесь... Дверь отперта.

Действительно, дверь оказалась незапертой, и Дугаль даже унес с собою ключи, чтобы отнять возможность у тюремных властей немедленно назначить ему преемника и запороть дверь.

-- Я полагаю, Робин, сказал судья, когда мы вышли на улицу, - что если вы проживете долго, то у вас будет свой тюремщик в каждой шотландской тюрьме.

-- Мне достаточно иметь и родственника судью в каждом городе, отвечал Камбель. - Ну, дорогой родственник, доброй ночи, или лучше сказать доброго утра. Не забывайте Аберфойля.

С этими словами Камбель перебежал на другую сторону улицы и исчез во мраке. Через секунду мы услышали его свист, на который тотчас же кто-то отвечал таким же свистом.

-- Слышите, проклятые горцы свистят себе в волю, не думая о воскресеньи, словно они в своих ущельях! произнес мистер Джарви.

он узнал о сегодняшнем происшествии.

Мы еще отошли от тюрьмы только несколько шагов, а потому возвратились назад, и судья отдал ключи смотрителю, остававшемуся караульным при дверях, пока явится новый сторож, за которым он послал вследствие исчезновения Дугаля. После этого мы продолжали свой путь, я пользуясь фонарем судьи, а он опираясь на мою руку, так как улицы Глазго были дурно вымощены и не освещены. Внимание молодого человека всегда трогает старика, и потому судья вскоре стал выражать ко мне сочувствие.

-- Так как вы, сказал он, - не из числа актеров, которых я ненавижу, то я был бы очень рад видеть вас у себя. Неугодно ли вам пожаловать ко мне завтракать; вы увидите своего друга, мистера Овена, который к этому времени уже будет на свободе.

-- Скажите пожалуйста, почтенный сер, спросил я, приняв с. благодарностью его приглашение: - с чего вы взяли, что я актер?

потому что вы не хотели сделаться купцом, и что вы опозорите всю семью, поступив на сцену. Его привел наш клерк Гаморга, говоря что он его старый знакомый, но я их обоих прогнал, так как по воскресеньям я такими делами не занимаюсь. Теперь я вижу, что он дурак и солгал мне на счет вас. Вы мне очень нравитесь. Я люблю молодых людей, которые являются на помощь друзьям в минуту опасности. Я сам так всегда поступал, и также мой отец альдерман, царство ему небесное. Но вот не следует водить дружбы с негодяями горцами. До дегтя нельзя дотронуться, не замаравшись, помните это. Конечно, самые лучшие и благоразумные люди могут ошибаться;.вот я в эту ночь три раза согрешил; мой отец альдерман не поверил бы, что его сын когда нибудь дойдет до этого: вопервых я думал в воскресенье о мирских делах, во вторых я взял на поруки англичанина, а в третьих, что всего хуже, выпустил из тюрьмы преступника. Ну, Мати, продолжал он, останавливаясь перед дверью своего дома, - я войду один, а вы проводите мистера Осбальдистона к тетке Флитер, в соседнюю улицу. Мистер Осбальдистон, прибавил он в полголоса, - вы будете вести себя прилично с Мати, она дочь честного человека и близкая родственница лэрда Лимерфильда.