Роб Рой.
Глава XXIV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава XXIV (старая орфография)

ГЛАВА XXIV.

Не смотря на предостережение почтенного судьи, я не счел предосудительным прибавить поцелуй к полкроне, которую я дал Мати в вознаграждение за её услугу, а в её словах "как вам не стыдно, сер!" вовсе не звучало неудовольствие, или гнев. После этого я принялся так сильно стучать в калитку мисис Флитер, что разбудил прежде всего собак, которые подняли бешеный лай, а потом и людей; из соседних окон высунулись головы в ночных колпаках, желавшия вероятно узнать кто осмеливался нарушать благоговейную тишину воскресной ночи. Я опасался, что возмущенные обыватели захотят излить на меня свою злобу в буквальном смысле этого слова, как некогда поступила Ксантиппа, но в это время проснулась сама мисис Флитер, и начала осыпать бранью, достойною мудрой супруги Сократа, каких-то невидимых личностей, спавших вероятно в кухне, за то что они не поспешили отворить мне калитку и не предупредили повторения оглушительного стука.

Оказалось, что эти таинственные личности находились в близком отношении к виновнику всей суматохи. Войдя в кухню, я увидел почтенного мистера Фэрсервиса, его друга мистера Гаморга, и третье, незнакомое мне лице, которое занимало, как я узнал впоследствии, должность городского глашатая. Они сидели вокруг большого кувшина с пивом (из представленного мне счета я узнал, что они пили на мои деньги), и обсуждали выражения, в которых собирались на следующее утро возвестить мирным жителям Глазго об исчезновении "несчастного молодого человека", как они дерзко меня называли, и о покорнейшей просьбе возвратить его родственникам. Я был взбешен этим нахальным вмешательством в мои дела: но Андрю выразил такую шумную радость при моем появлении, что у меня не хватило духу бранить его. В его восторге могла быть разумная, значительная доля притворства, а обильные слезы были вероятию почерпнуты в пиве - благородном источнике плаксивых и жалостных настроений человека; но тем не менее, шумная радость, по видимому овладевшая Андрю, когда я вошел в комнату, спасла его от двойной встрепки, которую я намеривался дать ему во первых за разговор обо мне с городским клерком, а во вторых за дерзкую историю, рассказанную им мистеру Джарви. Я удовольствовался однакоже тем, что запер двери своей спальной на нос почтенному Андрю Фэрсервису, в то время как он собирался пойдти в нее, громко благодаря провидение за мое благополучное возвращение и пересыпая свою речь мудрыми размышлениями об опасности ходить по улицам без провожатого. Я разделся и лег в постель, с твердым намерением прогнать на следующее утро этого неприятного, самодовольного педанта, желавшого по видимому быть моим наставником, а не слугой.

На следующее утро я прежде всего призвал Андрю к себе в комнату и спросил, сколько я ему должен за путешествие до Глазго. Мистер Фэрсервис очень смутился при этом вопросе, догадываясь не без основания, что за этим последует отказ от места.

-- Ваша милость, начал он нерешительно, - ваша милость не имеет намерения... не имеет в виду...

-- Отвечайте, негодяй, или я вам голову разможжу, воскликнул я, видя что Андрю остановился в тревожном сомнении, боясь с одной стороны запросить слишком мало и продешевиться, а с другой, - запросить слишком много и ничего по получить.

Но моя угроза развязала ему язык, подобно тому как иногда меткий удар по спине освобождает дыхательное горло от попавшого в него куска пищи.

-- Я считаю восемьпадцать пенсов per diem, другими словами, в день; ваша милость не сочтет, надеюсь, эту плату чрезмерной.

-- Вы запросили вдвое против обыкновенной цены, хотя не заслуживаете и трети, но вот вам гинею и ступайте на все четыре стороны.

-- Помилуй нас Бог! Ваша милость с ума сошли? воскликнул Андрю.

-- Нет еще; по полагаю, что вы меня в конце концов сведете съума; я нам заплатил гораздо более, чем вы просили, а вы стоите выпуча глаза и хнычете, как будто я вас надул. Берите деньги, и убирайтесь.

-- Боже мой! продолжал Андрю, чем же я мог оскорбить вашу милость? Разумеется, человек "как цвет сельный" многого не стоит; но если ничтожное растение ромашка имеет ценность в медицине, то тем более Андрю Фэрсервис может быть полезен вашей милости. Вы ни за что на свете не должны разставаться со мною.

-- Клянусь честью, возразил я, - не знаю считать ли вас мошенником или дураком. Итак, вы намерены оставаться у меня в услужении даже против моего желания?

-- Я полагаю что так, возразил Андрю догматическим тоном; - если ваша милость не умеет ценить хорошого слуги, то я умею ценить хорошого господина, и не покину вас, чорт возьми - вот и все; к тому же вы не предупредили меня об отказе от места.

-- Отказать вам от места, сер! воскликнул я, - с чего вы это взяли; я никогда не нанимал вас слугой; я взял вас как проводника, хорошо знакомым с местностью.

-- Да, сер, я с ваяй согласен, возразил мистер Фэрсервис; - я действительно не могу назваться обыкновенным слугою; по ваша милость не позабыла вероятно, что я не призадумался отойдти от хорошого места, чтобы исполнить желание вашей милости. Садовник Осбальдистонского замка может с чистой совестью заработать двадцать фунтов ст. per annum, новенькими, серебряными деньгами, и я не стал бы отказываться от такого дохода из-за нескольких гиней. Откровенно говоря, я расчитывал остаться у вас в услужении и получать по крайней мере то же жалование, сто.те и награды.

-- Ладно, ладно, сер! ответил я. - Ваши дерзости ни к чему не поведут; если вы тотчас не замолчите, то я вам докажу, что не один сквайр Торнклиф умеет прибегать в нашем семействе к кулачной расправе.

Но в эту минуту Андрю Фэрсервис, поддерживавший свое безразсудное требование с невозможной серьезностью, показался мне до того смешным, что я не мог удержаться от улыбки, не смотря на сильное неудовольствие. Старый плут вероятно подметил выражение моего лица и ободрился. Он счел однако же благоразумным понизить тон своих требований, чтобы не переполнить чашу моего терпения.

-- Допустим, продолжал он, - что ваша милость желает отделаться от преданного человека, служившого вашим родственникам верою и правдою в течение двадцати лет; но я уверен, что ни у вас, ни у какого другого порядочного человека не хватит жестокосердия пустить вдруг на все четыре стороны, в чужой земле, несчастного бедняка, который свернул на сорок, или на пятьдесят, или, скажем, на сто миль с своей дороги, чтобы проводить вашу милость, и у которого всего за душою одна гинея, полученная от вас.

Если не ошибаюсь, Трошам, ты как-то однажды сказал мне, что я, при всем своем упрямстве, бываю в некоторых случаях самым безхарактерным из смертных. Дело в том, что я упрям только когда мне противоречат. И если я не считаю себя обязанным отвергнуть какое-нибудь предложение, то всегда готов принять его, хотя бы для того только, чтобы избегнуть лишних хлопот. Я знал, что Андрю несносный, алчный человек, имевший страсть во все вмешиваться и считать себя умнее всех, по с другой стороны мне нужно было иметь кого-нибудь, кто бы мог исполнять должность слуги и проводника; к тому же я привык к мистеру Фэрсервису и под час забавлялся его выходками. Поэтому я спросил Андрю, хорошо ли он знает дороги, селения, города, и пр. и пр. в северной Шотландии, куда мне по видимому предстояло отправиться, так как отец имел большие комерческия сделки с тамошними лесовладельцами. Я полагаю, что в данную минуту почтенный Андрю согласился бы быть моим проводником, если бы я даже попросил его указать мне дорогу в земной рай; и я впоследствии не без содрогания вспоминал об опасном, положении, в которое он мог меня поставить, если бы его топографическия познания оказались в действительности ниже его хвастливой самоуверенности. Я назначил Андрю определенное жалование, и выговорил себе право во всякое время отказать ему от места, под условием заплатить ему жалование за неделю вперед; в заключение я сделал Андрю строгий выговор за предосудительное поведение накануне. Он вышел от меня внутренно довольный, но несколько сконфуженный, и вероятно счел необходимым рассказать своему приятелю, попивавшему пиво в кухне, о том как он "обошел сумасбродного молодого английского сквайра".

После объяснения с Фэрсервисом, я отправился по уговору к судье Николю Джарви, где меня ждал обильный завтрак в столовой, которая служила почтенному джентльмену и приемной, и рабочим кабинетом. Добрый, живой старичек сдержал свое слово. Я застал у него моего друга Овена на свободе, вымытого, вычищенного, приглаженного, и совсем не похожого на грязного, печального узника, которого я видел накануне в тюрьме. Но он видимо упал духом от разстройства финансовых дел фирмы, и прижимая меня к груди глубоко и тревожно вздохнул. Прежняя спокойная, самодовольная улыбка исчезла с его лица, а сосредоточенный задумчивый взгляд ясно доказывал, что он мысленно высчитывал дни, часы и минуты, остававшияся до рокового срока, когда знаменитый торговый дом Осбальдистон и Третям должен был объявить себя банкротом. Мне пришлось одному воспользоваться радушным гостеприимством хозяина и отведать всех хороших вещей, которыми он угощал нас; я пил чай, полученный прямо из Китая через какого-то богатого судовладельца в Вайнинге, - кофей, собранный на собственных плантанциях мистера Джарви, в Сальт-Грове на острове Ямайке, - и эль, специально приготовляемый на какой-то английской пивоварне; я ел гигантский ростбиф, шотландскую вяленую семгу, лохфинския селедки; и не преминул даже полюбоваться великолепной камчатной скатертью, которая, по словам хозяина, была собственноручно выткана его покойным отцом, почетным альдерманом Джарви.

Похвалив все что заслуживало похвалы, к вящшему удовольствию радушного судьи, я решился задать ему несколько вопросов для удовлетворения моего любопытства и разъяснения положения дел. Мы еще ни разу не намекнули в разговоре о событиях предшествовавшей ночи; вот почему мои слова прозвучали как-то странно и резко в моих собственных ушах, когда пользуясь коротким промежутком времени, пока мистер Джарви отдыхал после рассказа о скатерти и собирался перейдти к биографическим подробностям о салфетках, я обратился к нему с неожиданным вопросом:

Мой вопрос по видимому сильно поразил достойного судью, и он, вместо ответа, воскликнул:

-- Мистер Роберт Камбель?.. Гм! Да!.. Вы желаете знать что за личность мистер Роберт Камбель?

-- Да, ответил я; мне бы хотелось узнать кто он и что, он такое?

-- Так-с!.. Он, видите-ли... да!.. он... гм... Где же вы познакомились с мистером Робертом Камбелом, как вы изволите называть его?

-- В таком случае, мистер Осбальдистон, ответил судья довольно угрюмо, - вы должны знать его так же хорошо как я.

-- Я полагаю, что не совсем так, мистер Джарви, возразил я: - вы с ним по видимому не только близко знакомы, но даже родственники.

-- Мы с ним, видители, находимся в каком-то очень отдаленном родстве, произнес судья очень неохотно; - но с тех пор как бедный Роб бросил торговлю рогатым скотом, мы с ним редко видаемся. С ним дурно обошлись люди, которые могли поступить гораздо благоразумнее, и теперь вероятно раскаиваются в своей оплошности. Я знаю многих, горько сожалеющих о том, что бедного Робина выгнали из Глазго; они теперь предпочли бы увидеть его во главе трехсот быков, чем во главе тридцати оборванцев.

-- Ваши слова, мистер Джарви, не объясняют мне положения мистера Камбеля в обществе, его образа жизни и средств к существованию.

привычки своих земляков - горцев, хотя и надевает штаны, когда появляется в Глазго. Остается вопрос о средствах к существованию, по какое нам дело до его средств, пока он ничего не просит от нас. Нам вообще не приходится болтать о мистере Камбеле, потому чТо время идет, а мы еще ничего не поговорили о делах вашего отца.

Он надел очки и принялся разсматривать бумаги и документы, которые Овен доверчиво разложил на конторке. Я настолько понимал толк в делах, чтоб оценить остроумные, проницательные суждения мистера Джарви о вопросах, подлежавших его разрешению; меня особенно поразили прекрасные, благородные мысли, порою высказанные им в разговоре с Овеном. Мистер Джарви усиленно почесал у себя за ухом, когда взглянул на баланс счетов между торговыми домами Осбальдистон-Трешам и Джарви.

потеряю не мало. Да впрочем о чем тут говорить? Я ведь не потяну вас в суд, как гнусные вороны Галогэтского квартала. Хотя я теперь и потеряю кое-что по вашей милости, но всегда скажу, что нажил не один фунт стерлинга на ваши денежно. Что бы пи случилось, я не стану приставлять свиную голову к поросячьему хвостику.

Я не совсем понял смысла пословицы, которою мистер Джарви утешал себя, но убедился что он принимает дружеское участие в разстроенных делах отца. Почтенный судья дал несколько полезных советов, одобрил некоторые меры, предложенные Овеном, и в значительной степени разсеял печальное облако, осенявшее чело несчастного представителя нашей конторы.

Я оставался праздным зрителем, и только два раза пытался навести снова разговор на мистера Камбеля, что по видимому неприятно повлияло на почтенного мистера Джарви, который наконец безцеремонно выпроводил меня из комнаты.

Священного Писания в стихах, сделанный достойным мистером Захарией Бойдом; лучшого произведения и желать не приходится; - так мне говорили люди, понимающие или обязанные по крайней мере понимать толк в этих предметах. А потом, милости просим ко мне обедать, ровно в час; смотрите, не опаздывайте; будет бараний бок и может быть телячья голова. Но главное, не опаздывайте; мы обедаем из поколения в поколение в один и тот же час, и ни для кого не изменяем его.