Роб Рой.
Глава XXV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава XXV (старая орфография)

ГЛАВА XXV.

Я отправился, по совету мистера Джарви, в колегию, но не потому что ожидал найдти там нечто интересное, а чтоб иметь время привести в порядок мои мысли и обдумать свои будущия действия. Я долго ходил вдоль наружного фасада старинных зданий колегии, а потом стал гулять по обширному двору или саду, который особенно мне поправился своим уединением, так как студенты в то время были все на лекциях.

Обдумывая странные происшествия последняго времени, я главным образом останавливался на таинственной фигуре Камбеля. Судя по обстоятельствам, сопровождавшим мое первое свидание с ним, он по всей вероятности принимал участие в каких-нибудь отчаянно-смелых предприятиях; это предположение подтверждалось сценою в тюрьме, поразившей меня накануне, и нежеланием мистера Джарви говорить о нем или о его образе жизни. Однакоже, Диана Вернон обратилась к этому человеку с просьбою оказать мне помощь, а судья Джарви обращался с ним дружески, даже с почтением, хотя не лишенным сожаления и некоторого неодобрения. По всему было видно, что в положении и характере Камбеля заключалось нечто особенное, но мне казалось всего удивительнее то, что он имел какое-то таинственное влияние на мою судьбу. Я решился при первом удобном случае выпытать во чтобы то ни стало от мистера Джарви наивозможно большие подробности об этом странном человеке, ибо иначе я не мог основательно решить вопроса, следовало ли мне в виду поддержания моей репутации вступать с ним в близкия отношения.

Погруженный в эти размышления, я вдруг увидал в конце аллеи, но которой я шел, трех человек, по видимому запятых серьезным разговором. По врожденному нам инстинкту чувствовать приближение того кого мы любим или ненавидим, прежде чем он становится видимым для глаза, я вдруг сказал сам себе, что средний из этих людей должен быть Рашлей Осбальдистон. Первая моя мысль была прямо подойдти к нему, но потом я решился подождать пока он останется один, или по крайней мере узнать с кем он шел, прежде чем вступать с ним в объяснение. Шедшие по аллее были еще далеко и так углублены в свой разговор, что я успел совершенно незаметно перейдти на другую соседнюю аллею, которая отделясь небольшою изгородью.

В то время молодые франты сверх другой одежды носили во время прогулок красные плащи, часто украшенные шитьем, и столь широкие, что можно было прикрыть ими часть лица, как обыкновенно и делалось. Следуя этой моде и благодаря изгороди, я прошел мимо моего двоюродного брата и его собеседников, не обратив на себя никакого внимания; но я с изумлением узнал в сопровождавших его людях того самого Мориса, по обвинению которого я являлся к судье Ингльвуду, и мистера Мак-Вити, строгая, педантичная фигура которого произвела на меня отталкивающее впечатление еще накануне.

Более опасного союза для меня лично и для дел моего отца нельзя было придумать. Морись мог во всякое время возобновить свое ложное обвинение против меня, а неблагоприятное влияние Мак-Вити на дела отца уже выразилось заключением в тюрьму Овена; теперь же я видел этих обоих людей в обществе человека, которого я считал способным на всякое зло, какое только мог измыслить враг рода человеческого.

Когда они прошли мимо меня я остановился, и повернув последовал за ними в некотором разстоянии. В конце аллеи они разстались: Морис и Мак-Вити вышли из сада, а Рашлей пошел назад по той же аллее. Я теперь решился подойдти. к нему и потребовать удовлетворения за весь вред, причиненный моему отцу, хотя я сам еще не знал какую форму примет это удовлетворение. Предоставив все судьбе, я откинул свой плащ и пройдя через отверстие в изгороди неожиданно предстал перед Рашлеем.

Ничто не могло привести его в тупик или поймать врасплох; но все же, увидав меня вдруг перед собою с взволнованным от негодования лицем, он не мог скрыть своего изумления.

-- Хорошо, что я вас встретил, сер, сказал я, - потому что я собирался предпринять длинное путешествие, желая отыскать вас.

-- Вы мало знаете того кого искали, отвечал Рашлей с своим обычным спокойствием: - меня всегда легко найти друзьям, а еще легче врагам. Судя по вашему обращению я затрудняюсь к которому из двух разрядов вас причислить, мистер Франк Осбальдистон?

-- К числу ваших врагов, сер, отвечал я, - ваших смертельных врагов, если вы тотчас не возвратите своему благодетелю, моему отцу, то что вы у него отняли, и не дадите отчета во всех своих действиях.

-- А кому, мистер Осбальдистон, отвечал Рашлей, - я, член торговой фирмы вашего отца, обязан отдать отчет в моих действиях, касающихся интересов, тождественных с моими? Конечно не молодому джентльмену, которому благодаря его литературным наклонностям подобный разговор был бы непонятен и скучен.

-- Сарказм не ответ, сер. Я не разстанусь с вами прежде чем получу удовлетворительное объяснение замышляемого вами преступления. Я поведу вас к судье.

-- Пожалуй, сказал Рашлей, делая несколько шагов, как бы исполняя мое желание, но потом остановился, и после минутного молчания продолжал: - Еслиб я сделал по вашему, то вы скоро убедились бы кому из нас страшнее камера судьи. Но я нисколько не желаю предупредить то что должно рано или поздно случиться. Идите, молодой человек, своей дорогой, забавляйтесь поэтическими грезами и предоставьте дела тем, кто их понимает.

Я полагаю, что он желал вывести меня из терпенья, и он добился своей цели.

-- Мистер Осбальдистон, сказал я, - вам не поможет этот дерзкий топ. Вам должно быть известно, что имя, которое мы оба носим, никогда не подвергалось безчестию, и я не дозволю, чтоб его безнаказанно оскорбляли в моем лице.

-- Вы напоминаете мне, отвечал Рашлей, бросая на меня мрачный взгляд, - что оно было опозорено в моем лице, и еще кем! Неужели вы думаете что я забыл тот вечер в Осбальдистонском замке, когда вы безнаказанно подвергли меня злейшему оскорблению? За это безчестие, которое смыть может только одна кровь, за противодействие, постоянно мне оказываемое вами, за безумное упорство, с которым вы стараетесь помешать исполнению моих планов, важность которых вы не постигаете и постигнуть не можете - за все это вы дорого заплатите, сер; час уплаты не далек.

-- Пусть он настанет, чем скорее тем лучше, произнес я; - по вы забыли мою самую тяжелую вину в ваших глазах, вы забыли, что я имел удовольствие помочь мис Вернон выпутаться из ваших коварных сетей.

-- Я намеревался совершенно иначе поступить с вами, молодой человек, произнес он: - мой план был менее рискованный для вас и более подходящий к моему теперешнему положению и полученному мною воспитанию. Но я вижу вы непременно хотите навлечь на себя то наказание, которое вы вполне заслужили своим дерзким поведением. Следуйте за мною в более уединенное место, где никто нам не помешает.

Я пошел за ним, следя за малейшим его движением, так как я знал что он способен на всякую низость. Наконец мы достигли открытой, пустынной поляны, украшенной по голландской моде подстриженными изгородями и двумя или тремя статуями. Я тотчас стал в оборонительную позицию, и едва успел скинуть плащ и обнажить шпагу, как почувствовал острие шпаги Рашлея на своей груди, так что я спас свою жизнь только отскочив шага на два. Он имел некоторое преимущество надо мною относительно оружия: его шпага была длиннее моей и представляла трехгранный клинок, как обыкновенно употребляют теперь, а моя была узкая, тонкая двухгранная, далеко не столь удобная в деле. В других отношениях мы были почти равными соперниками, и если на моей стороне было преимущество в ловкости, то он превосходил меня силою и хладнокровием. Действительно, он дрался скорее как дьявол, чем как человек, с неутолимой жаждой мести и крови, умеряемой только холодным расчетом, благодаря которому все его худшия действия казались еще хуже, так как они носили характер преднамеренного преступления. Однако, злонамеренная цель не заставляла его увлекаться, и он с редким присутствием духа прибегал ко всем уловкам защиты и в тоже время придумывал смелые атаки.

Сначала я сражался без особого ожесточения. Я был горяч, но не мстителен, и через несколько минут после первой вспышки я уже. говорил себе, что Рашлей был племянник моего отца, сын моего дяди, бывшого очень добрым ко мне, хотя по своему, и что его смерть от моей руки должна повергнуть в горе все семейство. Поэтому я решился обезоружить моего противника, что считал не трудным в виду моего искуства владеть мечем. Однако я вскоре убедился, что имею достойного соперника, и с трудом отпарировав два или три очень слабые удара, я стал гораздо осмотрительнее. Потом жестокое упорство, с которым Рашлей старался лишить меня жизни, мало по малу вывели меня из терпенья, и летал отвечать на его удары почти с такой же злобой, как он, так что по видимому наш поединок должен был кончиться трагически. Действительно, я едва не сделался жертвою ненависти Рашлея.

Нападая на моего противника, я неожиданно спотыкнулся, и не успел совершенно отпарировать предназначенный мне удар; острие шпаги Рашлея проникнув чрез мой сюртук, слегка задело за мои ребра, по удар этот был нанесен с большою силою, и я почувствовал такую боль в груди, что на одно мгновение счел себя смертельно раненым. Жажда мести проснулась в моем сердце, я кинулся с остервенением на Рашлея, левой рукой схватился за рукоятку его шпаги и правой хотел пронзить его мечем на сквозь, как вдруг кто-то бросился между нами, восклицая повелительным голосом:

-- Сыновья родных братьев проливают кровь друг друга как чужие! Клянусь рукой моего отца, что я снесу голову первому, кто дерзнет продолжать этот нечестный бой.

Я с изумлением взглянул на говорившого. - Это был Камбель. В руках он держал палаш, которым махал по воздуху, как бы грозя силою поддержать свое вмешательство. Рашлей и я молча смотрели на человека так неожиданно явившагося между нами, и продолжавшого нас увещевать покончить поединок мирным путем.

-- Неужели вы думаете, мистер Франсис, что вы возстановите кредит отца, снеся голову вашему двоюродному брату, или сами поплатившись жизнью за свое безумие? А вы, мистер Рашлей, неужели вы полагаете, что благоразумные люди доверят свою жизнь и состояние человеку, который взяв на себя великое политическое дело затевает на улице драку, как пьяный работник? Не смотрите на меня косо, вы знаете, меня вам не запугать, и вы можете уйти отсюда.

-- Вы злоупотребляете моим теперешним положением, воскликнул Рашлей, - ни в каком другом случае вы не посмели бы вмешаться в дело, касающееся моей чести.

-- Тише, тише! Я злоупотребляю вашим положением! воскликнул Камбель. - Вы может быть богачей ученее меня, я об этом не спорю, но я не считаю вас более красивым или более благородным джентльменом, чем я, и даже для меня будет новостью, если вы докажете, что равняетесь мне. Я не посмел бы? Многое кое что я посмел в своей жизни, и более нас обоих поработал своим мечем, но что было вечером, того я не помню утром. Еслиб под моими ногами была степь, а не мостовая или песок, что одно и тоже, я бы вас проучил.

-- Мой родственник, сказал Рашлей, быстро оправившись и принимая свой обычный, хладнокровный тон, - должен признаться, что он вынудил меня на этот поединок. Я его не искал, и очень рад, что вы помешали мне более строго наказать его.

-- Вы ранены, молодец? спросил у меня Камбель с видимым сочувствием.

-- Незначительная царапина, отвечал я, - и моему доброму братцу не пришлось бы хвастать этим успехом, еслиб вы не явились по время.

-- Правда, это правда, мистер Рашлей, сказал Камбель: - еслиб я не схватил мистера Франка за правую руку, то его меч обагрился бы вашей лучшей кровью. Поэтому не торжествуйте и не подражайте свинье, играющей на трубе; пойдемте лучше со мною, я имею вам сообщить кое-какие новости, и ваш пыл мало но малу охладится, как супа. Мак-Гибона, когда он выставляет его на окно.

чем он обязан вероломству моего племянника.

-- Вы с ума сошли, юноша, произнес Камбель: - следуя за вами вы ничего не добьетесь; неужели только что окончив борьбу с одним человеком, вы захотите начать ее с двумя?

-- С двадцатью, если нужно, отвечал я, схватив за ворот Рашлея, который нисколько не сопротивлялся.

-- Вы видите, Мак-Грегор, произнес он, с презрительной улыбкой, - мой родственник упрямо идет навстречу своей злой судьбе. Разве я буду виноват, если он погибнет. Исполнительный лист судьи уже давно выдан и все готово.

Горец с безпокойством осмотрелся по сторонам и произнес решительно:

стадо, которое "продолжении последних ста лет губило как саранча несчастную старую Шотландию. Весело было жить на свете, когда всякий человек сам защищал свои права, и страна не знала ядовитых исполнительных листов, приговоров, арестов и т. д. Но повторяю еще раз, что по совести я не могу дозволить вам, мистер Рашлей, вовлечь в неприятности этого благородного, легкомысленного юношу; уж коли пошло на то, лучше продолжайте открытый, честный бой.

-- По вашей совести, Мак-Грегоръи произнес Рашлей, - вы забываете, как давно мы знаем друг друга.

-- Да, у меня есть совесть, мистер Осбальдистон, отвечал Камбель или Мак-Грегор, или как бы его ни звали, - и в этом-то мое преимущество над вами. Что же касается до нашего давнишняго знакомства, то если вы знаете кто я, так вам известно и почему я сделался подобным человеком; но что бы вы ни думали обо мне, я не переменюсь ролью с самым могущественным из тиранов, которые принудили меня удалиться в горы. А что вы такое, мистер Рашлей, и чем вы извиняете вашу роль, это всегда останется тайной между вашей совестью и виселицей. Ну, мистер Франсис, пустите его; он говорит правду: судья для вас гораздо страшнее чем для него, и как бы ваше дело ни было чисто, он всегда съумеет вас очернить. Повторяю, пустите его.

С этими словами он неожиданно оторвала, мою руку от горла Рашлея, освободил его, а меня схватил в свои мощные объятия, не смотря на все мое сопротивление.

-- Пользуйтесь минутой, мистер Рашлей! воскликнул он: - ноги часто служат лучше рук; вы не раз это испытывали.

наши счеты без посторонняго вмешательства.

Сказав это он отер лезвие своей шпаги, вложил ее в ножны и исчез в кустах. Горец удержал меня частью силой, частью словами от преследования Рашлея, что, как я сам понимал, было бы совершенно безполезно.

мне, но вы мне нравитесь, молодой человек. Скажите теперь чего же вы хотели? Последовать за волком в его берлогу? Вы не. знаете, а я вам скажу, что он разставила, вам старую сеть: сборщик Морис снова возобновил свое обвинение против вас, а я не могу оказать вам здесь той же помощи, как у судьи Ингльвуда. Мне не здорово встречаться с глазгоскими судьями. Убирайтесь отсюда, как благовоспитанный юноша, и пользуйтесь обстоятельствами. Избегайте всякой встречи с Рашлеем, Морисом и животным Мак-Вити, а главное помните Аберфойль, и клянусь честью джентльмена, что я не допущу вас до конечной гибели. Будьте спокойны и не тревожьтесь до следующого нашего свидания; теперь же мне надо пойдти и вытащить Рашлея из города, пока он не успел испортить совершенно дело. Помните Аберфойль!

После этого он быстро удалился; оставшись один, я прежде всего поправил свою одежду и надел плащ, чтоб скрыть кровь, струившуюся из правого бока. Не успел я этого сделать, как сад наполнился студентами, и я поспешил его оставить. По дороге к мистеру Джарви, обеденный час которого бистро приближался, я зашел в скромную лавочку под вывеской "Христофор Нельсон, аптекарь и фельдшер". Какой-то мальчик толок что-то в ступке, и я просил его доставить мне аудиенцию у его ученого хозяина; мальчик молча отворил дверь во внутренний покой, где пожилой человек сидел в креслах. Я рассказал ему, что случайно был ранен, фехтуя с противником, у которого на рапире неожиданно отскочила пуговка. Он сомнительно покачал головою и перевязав мою незначительную рапу, сказал:

-- Никогда пуговка рапиры не могла произвести такой раны. О! молодая кровь! молодая кровь! Что стали бы мы делать, еслиб не было на свете молодой крови и дурной крови!