Роб Рой.
Глава XXVI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава XXVI (старая орфография)

ГЛАВА XXVI.

-- Отчего вы так опоздали? спросил мистер Джарви, когда я вошел в столовую этого почтенного джентльмена. - Знаете ли вы, что пять лишних минут могут испортить самое лучшее кушанье? Мати уже два раза появлялась в дверях с обедом; хорошо что у нас сегодня баранья голова, которая не может перестоять; но вот телячья голова, та становится чистой отравой, когда ее переварят. Так по крайней мере говаривал мне покойный отец; он, царство ему небесное, считал ухо особенно вкусной частью.

Я постарался как можно любезнее извиниться в своей неакуратности, и мы сели за стол; мистер Джарви начал угощать нас с самым радушным гостеприимством, обращая преимущественно наше внимание на шотландския блюда, которые впрочем показались нам не особенно вкусными. Благодаря привычке бывать в обществе, я довольно искусно уклонялся от любезного истязания, которому нас подвергал хозяин. Но нельзя было смотреть без смеха на Овена, соблюдавшого во всей строгости правила общежития и не желавшого оскорбить ни малейшим отказом гостеприимного хозяина: он с мужеством глотал куски бараньей шкуры, вежливо прихваливая и с трудом скрывая свое отвращение.

После обеда, мистер Джарви собственноручно приготовил небольшую стоику пунша, какого я еще никогда не отведывал.

-- Лимоны, уверял он нас, - я получил прямо с моей маленькой фермы, знаете, там за морем (он убедительно повел плечом, вероятно указывая на Вест-Индию), а приготовлять хитрый состав я научился у капитана Кофникея, который, как мне говорили верные люди, прибавил мистер Джарви шопотом, - сам перенял это искуство от морских разбойников. Но это прекрасный напиток, продолжал он разливая пунш, - доказывающий, что и на дурном рынке можно достать хороший товар. Что же касается капитана Кофникея, он был добрым малым, когда я его знавал, только любил божиться и закинуть под час крепкое словцо. Впрочем, теперь он умер и свел свои земные счеты; надеюсь что они были у него в порядке.

Мы нашли напиток чрезвычайно вкусным, и мой друг Овен воспользовался удобным случаем, чтобы завести с хозяином длинный разговор о благотворном влиянии акта о соединении на торговлю Глазго с британскими колониями в Америке и в Вест-Индии и на увеличение предметов вывоза. Мистер Джарви горячо и красноречиво возстал против мнения Овена, будто Глазго не в состоянии удовлетворять всем требованиям отпуска, не закупая товаров в Англии.

-- Нет, нет, сер, мы сами себе господа, мы из своего кармана достанем все что нужно. У нас есть стирлингския саржи, мусельбургские миткали, абердинские чулки, эдинбургския шерстяные материи, и разные другия ткани; наш холст и полотна изготовляются лучше и продаются дешевле, чем у вас в Лондоне. Товар, который мы можем покупать в северной Англии, как манчестерския, шефильдския и ньюкастльския произведения, продаются у нас за такую же дешевую цену как в Ливерпуле. Нет, нет, сер, пусть всякая селедка остается при своей голове, и всякая овца при своем хвосте. Поверьте мне, что Глазго совсем не так отстал, и берегитесь, чтобы вам не пришлось догонять его. Вам не очень весело нас слушать, мистер Осбальдистон (он заметил, что я сидел несколько времени в молчаливом раздумыи), но ведь вы знаете пословицу: "что у кого болит, тот о том и говорит".

Я извинился перед мистером Джарви, и сослался на грустное положение дел и на странное происшествие сегодняшняго утра, как на причины моей разсеянности и невнимательности. Такое замечание доставило мне желанный случай рассказать подробно и без перерыва о том что со мною случилось в саду колегии. Я только умолчал о полученной мною ране, как о незначительной подробности. Мистер Джарви слушал мой рассказ с большим любопытством и вниманием, нюхая табак, прищуривая свои маленькие серые глаза и перебивая меня изредка отрывочными восклицаниями. Когда я дошел до дуэли, Овен скрестил руки и поднял глаза к небу, изображая статую немого удивления, а мистер Джарви воскликнул скороговоркой:

-- Не хорошо, очень не хорошо! Грешно обнажать меч против родственника, это воспрещено и божескими, и человеческими законами; всякий, обнажающий свой меч на улицах королевского города, подвергается пени и тюремному заключению, а сад и двор колегии не подлежат исключению; напротив, они должны быть местом тишины и спокойствия по преимуществу. Вы не думаете, что колегия получает ренту в 600 фунт. стерл. и пользуется субсидией от глазгоского архиепископства только для того чтобы, сумасбродные люди могли резаться на его дворах, а дерзкие мальчишки - кидать в прохожих снежками. Ведь когда мы с Мати идем вдоль решетки колегии, нам приходится нагибаться чуть не до земли, чтобы не вернуться домой с проломленными черепами {Мальчишки в Шотландии в прежнее время предавались сатурналии во время мятелей, забрасывая прохожих снежками; впрочем чтоб избавиться от подобной неприятности стоило только поклониться мальчишкам, которые преследовали лишь упорных надменных людей. Автор.}. Пора бы за этим присмотреть! Но продолжайте, пожалуйста, ваш рассказ; что случилось потом?

Когда я упомянул о появлении мистера Камбеля, Джарви вскочил в большом волнении и зашагал по комнате.

-- Опять Роб! воскликнул он. - О чем он думает, или он совсем с ума спятил? Его повесят, это верно, повесят на позор всей родни и на удовольствие городских обывателей. Мой отец продал ему первую пару чулок, а Трипли, канатчик, совьет ему последний галстух. Да, да, жалко! - Бедный Робин прямо идет по дороге к виселице. Но продолжайте, пожалуйста, продолжайте; послушаем конец!

Я как можно яснее и толковее рассказал все подробности, но мистер Джарви все чего-то доискивался и заставил меня вернуться за несколько месяцев назад и сообщить, к вящшему моему неудовольствию, историю с Морисом и встречу с Камбелом в камере сквайра Ингльвуда. Мистер Джарви слушал с напряженным вниманием самые незначительные подробности, и несколько времени молчал после того как я кончил свой рассказ.

-- Обо всем этом я желаю в настоящую минуту посоветоваться с вами, мистер Джарви, заключил я свои слова, - и не сомневаюсь в том, что вы мне укажете план действий, совместимый с моей честью и с интересами отца.

-- Вы правы, молодой человек, вы правы, отвечал судья; - прибегайте всегда к совету людей, которые старше и опытнее вас, и не следуйте примеру безбожного Иеровоама; он слушался ветряных, безбородых мальчишек, и пренебрегал наставлениями старых советников, возседавших у ног его отца Соломона и вероятно проникнутых мудростью великого царя, как прекрасно заметил мистер Микльджон в своей проповеди. Но пожалуйста, не вмешивайте чести в наши дела; мы говорим не о чести, а о кредите. Честь - это убийца, вампир, буян, который бегает по улицам и задирает прохожих; а кредит - это тихий, приличный, честный джентльмен, сидящий дома и поддерживающий огонь под очагом.

-- Да, да, мистер Овен, вы правы; вы умно и прекрасно разсуждаете; я уверен, что шар попадет в кегли, хотя его нужно катить издалека. Но возвращаясь к Робину, я того мнения, что он поможет нашему молодому человеку, если только будет в состоянии; у бедного Робина доброе сердце. Хотя я и потерял когда-то двести фунтов по его милости, и мало надеюсь получить обратно тысячу шотландских фунтов, которые я ему дал в займы, однакож я всегда скажу, что Робин хороший, добрый малый.

-- Итак, я могу считать его честным человеком? спросил я.

-- Гм! возразила. Джарви, откашливаясь, - видите ли, он честен как все горцы, - он честен на свой лад, как они выражаются. Отецт. мой, бывало, не мог без смеха рассказывать о происхождении этой поговорки. Некий капитан Костлет хвалился своей преданностью королю Карлу, и клерк Пстигрю (вы вероятно слышали много рассказов о нем) спросил его, как он может служить королю, когда она. дрался против него в рядах армии Кромвеля, в битве при Ворчестере. Но капитан Костлет была, находчив на ответы, и заметил мистеру Пешигрю, что он служит королю на свой лад. С тех пор и пошла поговорка. Отец мой много смеялся, рассказывая этот анекдот.

-- Но как вы думаете, возразил я, - может ли мистер Камбель оказать мне услугу на свой лад, и должен ли я отправиться на свидание, которое он мне назначил?

-- Говоря откровенно и по совести, я полагаю, что вам не мешает поехать к нему. Вы сами видите, что для вас не совсем безопасно оставаться здесь. Мошенник Морис служит таможенным чиновником в Гриноке, - это порт при устье Клейды недалеко оттуда. Все считают его двуногим животным, с гусиной головой II с куриным сердцем, которое бегает каждый день по набережной и не дает покоя добрым людям с своими билетами, пломбами, печатями и тому подобными дрязгами, - но если мистер Морис подаст на вас жалобу, правосудие должно будет исполнить свой долг, и вас, пожалуй, запрут в четырех стенах, что отзовется очень неприятно на делах вашего отца.

-- Это правда, заметил я, - но какую пользу я могу принести ему, уехав из Глазго, где Рашлей по видимому расположил свою главную квартиру? Благоразумно ли будет довериться честности человека, про которого я знаю только одно, что он боится, и имеет основание бояться кары правосудия, и находится, из-за каких-то таинственных, и вероятно преступных целей, в тесном союзе с тем самым лицом, которое мы считаем виновником нашего разорения?

-- Вы строго судите Роба, сказал судья, - вы его, бедного, слишком строго судите; вы, как я вижу, плохо знаете нравы и обычаи наших горцев. Там ведь живет особенный народ, совсем на нас не похожий; у них нет мировых судей, и нет должностных лиц, обязанных держать в своих руках меч правосудия, как держали и держут его почтенные граждане нашего города. Они знают только слово лэрда, и это слово для них закон. А правосудие они творят острием кинжала. Меч служит истцом, как у вас говорят в Англии, а щит - ответчиком. Кто сильнее, тот и прав. Вот как ведутся процесы в горах.

Овен глубоко вздохнул; слова мистера Джарви произвели на меня неутешительное впечатление, и я стал серьезно сомневаться в безопасности путешествия по такой беззаконной стране, как шотландския горы.

-- Мы редко говорим об этом, сказал Джарви, потому что свыклись; да к тому же, зачем унижать свою родную землю перед иностранцами и англичанами? Птица, и та привязала к своему гнезду.

-- Вы вероятно заметили, сер, сказал я, - что я вам предлагаю вопрос не из праздного любпытства, а по действительной необходимости, поэтому, надеюсь что вы извините мою докучливость и не откажетесь дать мне еще несколько сведений. Мне придется войти в сношения по отцовским делам с некоторыми джентльменами этой дикой страны, и я прошу вас предварительно поделиться со мною вашей опытностью и здравым смыслом.

Мой комплимент подействовал на мистера Джарви.

-- Опытностью! воскликнул судья, польщенный моими словами. - Да, у меня разумеется есть кое-какая опытность; у меня было много дел на своем веку. Между нами будь сказано, я навел некоторые справки через Андрю Вайли, моего бывшого прикащика, он теперь служит у Мак-Вити и комп., по приходит иногда по суботам вечером выпить стаканчик вина с своим прежним патроном. Так как вы придаете значение совету глазгоского фабриканта, я с радостью готов помочь сыну моего старинного кореспондента, и будь на моем месте покойный отец, он тоже не ответил бы вам отказом. Я иногда собирался довести кое-что до сведения герцога Аргайля и его брата, лорда Илей (ибо зажженную свечу не ставят под сосудом!). Но меня каждый раз останавливала мысль, что такие знатные люди не обратят внимания на меня, мелкого человека. Они ведь прежде всего думают о том, кто им говорит. А жаль, очень жаль. Я впрочем не желаю ничего дурного Мак-Каллум-Мору. "Не брани богача даже в глубине своей спальной", говорит сын Сираха, потому что птица может перенести к нему твои слова; к тому же человек бывает очень разговорчив за стаканом вина.

Я прервал длинное введение, к которому мистер Джарви по видимому имел слабость, и поспешил уверить его от своего имени и от имени Овена, что мы умеем хранить вверенную нам тайну.

-- Я не к тому говорил, возразил судья; - я ведь никого не боюсь, зачем мне бояться? я никого не подозреваю в измене; пожалуйста, не думайте этого. Я знаю только, что у горцев длинные руки, а так как мне приходится бывать иногда в горах у родственников, то не хотел бы стать в дурные отношения ни к одному из кляпов. Как бы то ни было, давайте продолжать разговор... Да, надо вам сказать, что я основываю все свои соображения на цифрах и на вычислениях; мистер Овен должен согласиться со мною, что одне только цифры служат верным, наглядным мерилом человеческих знаний.

Овен охотно подтвердил мнение, столь близкое его сердцу, и мистер Джарви продолжал:

-- Шотландские горцы, как мы их называем, живут в совершенно отдельном, диком мире, наполненном скалами, лесами, пещерами, озерами, реками и горами в таком изобилии, что сам чорт утомился бы взбираясь на все их вершины. В этой стране и на островах, которые не только не лучше, но по правде сказать даже хуже твердой земли, разбросало двести тридцать приходов, включая Оркнейский, жители которых говорят на каком-то ломанном гаэльском наречии и отличаются своим невежеством. Теперь, господа, я предположу, что в каждом приходе живет, средним числом, восемьсот человек, за вычетом детей моложе девяти лет; я выбираю самые умеренные цифры, заметьте; - прикинув одну четверть на детей, мы получим... общую сумму... получим... позвольте! Надо 800, увеличенное одной четвертью, взять множимым, а 230 множителем...

-- Произведение даст 230,000, сказал мистер Овен, с восторгом следивший за статистическими выкладками почтенного мистера Джарви.

-- Верно, сер, совершенно верно. Я продолжаю. Предположив, что к исполнению воинской повинности будут призываемы все лица мужеского пола, от восемнадцати до пятидесяти-шести лет, способные носить оружие, мы получим для горной Шотландии пятьдесят семь тысяч пятьсот человек. Я теперь, я вам должен сказать невеселую истину, что половина, этих бедных людей не имеет никаких средств к существованию, за недостатком работы. Земледелие, рыболовство и другие честные промыслы занимают не более половины всего населения, и то еще посмотрите как эта половина лениво работает; можно подумать, что плуг и заступ жгут руки. Так вот вы и расчитайте, сер, что незанятая половина населения, доходящая... до...

-- До ста пятнадцати тысяч душ, сказал Овен; - мы получим ровно это число, если разделим вышеполученное произведение на два.

лишенное всякой возможности честно заработывать себе средства к существованию, и настолько отвыкшее от честного труда, что оно даже не ощущает в нем потребности. Вот до чего дошло!

-- Неужели, мистер Джарви, вы не преувеличиваете грустного положения, в котором находится такая значительная часть Великобритании? спросил я.

-- Позвольте, сер. Я доскажу свою мысль, и она будет так же ясна для вас как копье Питера Пазлея. Я предполагаю, что в каждом приходе, средним числом, имеется пятьдесят плугов, что уже очень много для такой бедой почвы, которую приходится обработывать; я предполагаю также, что в каждом приходе хватает луговой земли для прокормления рабочих лошадей, быков и коров. Для ухода за скотом и для управления плугами, мы отсчитаем семьдесят пять семейств, полагая по шести душ в семействе, и папином для круглого счета еще пятьдесят человек. Таким образом получится всего пятьсот душ на каждый приход, запятых какой либо работой и могущих расчитывать на какие нибудь средства к существованию. Спрашивается, что же остается делать остальным пятистам?

-- Вот это-то вы мне объясните, мистер Джарви. Что же они делают эти пятьсот человек, лишенные работы. Мне страшно подумать о их положении!

-- Сер, продолжал судья, - вы может быть еще более ужаснулись бы если бы пожили в их близком соседстве. Я еще допускаю, что половина этих праздношатающихся может найти себе занятие в равнине, в качестве жнецов, косарей, извозчиков и пр. Но затем остаются сотни и тысячи длинноногих шотландцев, которые не хотят ни работать, ни умирать с голода, и ходят к соседям "по кусочки" {Ходит "по кусочки" утонченная форма нищенства, или лучше сказать нечто среднее между нищенством и грабежом; бедные шотландцы ходили к богатым соседям и выманивали от них скот, а также выпрашивали другия средства к пропитанию. Автор.} или живут на счет вождей, исполняя все их приказания, правые и неправые. Многие из них доходят до границ равнины и начинают воровать, грабить, уводить коров, - ведь это позор для христианского государства! Но главное горе в том, что они гордятся своим образом жизни, считают едва ли не рыцарским поступком угнать целое стадо коров и говорят, что хорошему молодчику {По английски prettyinan. Pretty употреблялось и употребляется у шотландцев почти в том же смысле что prächtig у немцев, и означает ловкого, храброго молодца, умеющого искусно владеть оружием Автор.} (так горцы называют себя) более пристало заниматься такими делами, чем наниматься на поденную работу. Сами лэрды не многим лучше; они конечно не говорят горцам: идите грабить, но и не запрещают грабежа; они даже укрывают их, или позволяют укрываться в своих лесах, горах и крепостях, когда дело уже сделано. Каждый лэрд держит около себя столько праздношатающихся из своего клана, сколько он в состоянии оплачивать; или, лучше сказать, окружает себя народом, который может сам себя прокормить, дурными или хорошими средствами - это все равно. Молодцы вооружаются ружьями, пистолетами, кинжалами, дубинами и готовы по первому слову лэрда нарушить тишину и спокойствие в стране. Вот как уже много столетий живут наши горцы, несчастные нехристи-бродяги, которые держат в постоянном страхе нас, мирных соседей их.

-- Нет, нет, ответил мистер Джарви, - он совсем не из числа важных людей или вождей, как их там называют. Впрочем, он хорошого происхождения, и ведет свой род от старого Гленстри - я знаю его родословную, ведь мы родственники; да, как я вам говорю, он хорошей шотландской крови; разумеется, я не обращаю никакого внимания на эти пустяки. Знатное происхождение это месяц, отраженный в воде. Впрочем, я могу вам показать письма его отца, который был третьим в роде Гленстри, к моему отцу, альдерману Джарви (упокой Господи душу его!), начинающияся словами: милый Джарви, и оканчивающияся подписью: твой преданный и любящий тебя родственник такой-то. В них Гленстри по большей части просил денег в займы, и мой покойный отец, царство ему небесное, сохранял их как документы. Он был благоразумный человек.

-- Если ваш родственник, сказал я, - не принадлежит к числу патриархальных вождей, о которых мне иногда рассказывал мой отец, то он во всяком случае должен пользоваться большим значением в горах.

-- Вы в праве это сказать: ни один горец не пользуется такой громкой известностью между Леноксом и Бридальбэном. Робин был некогда очень работящим человеком. На него можно было заглядеться, когда он шел в плэде и башмаках, со щитом за спиной, с мечем и кинжалом за поясом, во главе нескольких сотен шотландских быков, предшествуемый несколькими горцами, такими же дикими как скот, который они гнали. Роб был всегда вежлив и добросовестен; а когда он узнавал, что один из его покупщиков заключал убыточную сделку, то давал ему вознаграждение. Вывали случаи, когда он делал пять шилингов уступки на каждом фунте.

-- Двадцать-пять процентов, вставил свое слово Овен, тяжелый дисконт!

Я тут не был ни в чем виноват... ни в чем. Он не может упрекать меня, я его двадцать раз предупреждал. Роб понес большие убытки; явились алчные кредиторы, по большей части его соседи, которые захватили все его имущество; говорят, что они даже выгнали из дому его жену, пока он был в разъездах, и нанесли ей грубое оскорбление. Это позор, открытый позор! Я мирный человек и представитель правосудия, но если бы кто нибудь обошелся с моей служанкой Мати, как они, говорят, обошлись с женою Роба, я полагаю, что я опять взялся бы за кинжал, которым мои отец дрался в битве при Ботвеле. Когда Роб вернулся домой он нашел нищету на месте довольства; Господи, помилуй нас! - Он посмотрел на запад и на восток, на север и на юг, и увидел, что нет ему нигде ни куска хлеба, ни пристанища, - и не на что ему надеяться. Он надвинул себе шапку на глаза, опоясался мечем, ушел в горы и сделался... бродягой.

Голос доброго мистера Джарви оборвался под наплывом сильного чувства. Хоть он и высказывал презрение к родословной своего родственника - горца, однако же он видимо любил Роба; иначе, он не стал бы говорить с таким увлечением о его счастливых днях, и не горевал бы так о его несчастий.

-- И так, сказал я, видя что мистер Джарви кончил свой рассказ, - нищета и отчаяние заставили вашего родственника присоединиться к шайкам грабителей, о которых вы мне говорили?

-- Нет, оно не совсем так, возразил почтенный судья, - он не совсем дошел до этого; - он стал сбирать черную дань, как они говорят, в таких размерах, в каких до него никакой еще не решался брать его; он обложил им все земли в Леноксе и Ментейте, вплоть до ворот Стирлингского замка.

-- Черную дань? Я не понимаю значения этого слова, заметил я.

и церкви, хорошее, почтенное имя, не смотря на то что в последнее время его сильно преследовали и хотели стереть с лица земли. Ведь моя мать была из рода Мак-Грегора; впрочем, я не для хвастовства говорю это. Так вот, Роб собрал вокруг себя шайку отчаянных смельчаков. Затем, он объявил собственникам и фермерам, занимавшим южную окраину гор, что с сожалением видит грабежи, которым они подвергаются, и предложил за известное вознаграждение избавить их от неприятных набегов; именно, каждый из них должен был уделять в его пользу со всей ренты по 4%. Если бы после заключения такого договора у кого нибудь из собственников или фермеров случилась самая незначительная покража, Роб обязывался или вернуть украденное или заплатить его стоимость; и он никогда не нарушал своего слова, не могу отрицать этого; и никто не может упрекнуть Роба в том, что он не сдержал своего слова.

-- Это очень странная форма страхования, заметил мистер Овен.

-- Она конечно противоречит статьям нашего статута, сказал Джарви; - она очевидно противоречии закону; сборщик и плательщик черной дани одинаково подлежат взысканию; по опять же, если закон не в состоянии уберечь мое добро, отчего же мне не войдти в соглашение с шотландским джентльменом, который берется это сделать? Ответьте мне на этот вопрос, мистер Осбальдистон.

-- Позвольте однакоже, мистер Джарви, сказал я - разве собственники и фермеры заключают этот договор или, другими словами, страхуют свое имущество вполне добровольно? Что их ожидает, если они откажутся платить дань?

-- Ха, ха, ха, молодой человек! воскликнул судья, смеясь и прикладывая палец к носу. - Вы думаете, что поймали меня на этом. Я, по правде сказать, посоветую всем своим хорошим друзьям вступить в сделку с Робом; иначе, их безпременно ограбят когда пасту пят длинные ночи, как бы зорко они не сторожили свое добро. Некоторые землевладельцы кланов Грэама и Когупа не захотели подчиниться требованиям Роба. Что же вышло? Они в первую же зиму потеряли все свое имущество, так что теперь почти все считают наиболее благоразумным платить Робу откуп. Роб драгоценный человек для тех кто ладит с ним; но если вы захотите ссориться с ним, то лучше вам тягаться с чортом.

-- Ответственным перед законом? повторил мои слова мистер Джарви; - да, вы можете так выражаться. Если бы власти поймали бедного Роба, ему пришлось бы вынести на шее тяжесть всего своего тела. Но у него есть, по счастью, друзья между знатными лицами. Я бы мог назвать вам одно очень знатное семейство, которое всеми силами покровительствует ему, только чтобы подставить ножку другому знатному роду. К тому же он ловкий, опытный малый, какого уже давно не бывало между горными грабителями. Каких он штук не проделал на своем веку? О его похождениях можно бы целую книгу написать, да еще вдобавок объемистую; такую же, как о Робине Гуде или Вилиаме Валласе; не говоря о том, сколько рассказов можно бы сложить о нем в длинные зимние вечера, сидя у камина. Странное дело, господа, го во мне, в человеке мирном и в сыне мирного отца - отец мой никогда ни с кем не ссорился, только с советом городской думы бывали у него перебранки - так вот я говорю, странное, дело, господа, что во мне кровь кипит при рассказах о смелых выходках горцев, и что я гораздо более люблю слушать эти рассказы, чем душеспасительные проповеди, - Господи, прости мне мои прегрешения! Но я сознаюсь, что все это суета-сует - преступная суета, противная божеским и человеческим законам.

Я продолжал свой допрос и пожелал узнать от мистера Джарви, какое влияние может иметь мистер Роберт Камбель на ход нашего дела или, лучше сказать, на дела отца.

-- Я вам должен объяснить, сказал мистер Джарви, сильно понижая голос, - разумеется это говорится между нами и по секрету - так вот я вам должен объяснить, что горцы держали себя смирно с восемьдесят девятого года, - с так называемого Киликрагкийского года. А отчего они себя держали смирно, как вы думаете? Оттого, что им платили деньги, мистер Овен; оттого, что им платили деньги, мистер Осбальдистон. Король Вильям велел Бридальбэну раздать им двадцать тысяч фунтов стерлингов, и говорят, что старый шотландский граф положил значительную часть этих денег себе в кошелек. Потом, королева Анна назначила вождям пенсии, так что они получили возможность содержать приверженцев, которые, как я вам уже сказал, занимались одинаковым с ними ремеслом. Таким образом, горцы жили смирно, если не считать нескольких набегов на равнину, без которых они не могут обойтись, и нескольких столкновений между собою, до которых впрочем образованному миру мало дела. Но с воцарением короля Георга. (Господь да помилует его) начались другие порядки: прекратились пенсии, прекратились субсидии. Вожди оказались в полной невозможности содержать кланы, которые объедали их, как я уже вам сказал. Кредит горцев в равнине упал; вождь, который в прежния времена мог по одному свистку созвать десять или пятнадцать сотен удалых молодцев, теперь с трудом набирает в Глазго пятьдесят фунтов для уплаты своей шайки. Но такой порядок вещей не может долго продлиться: они сделают возстание в пользу Стюартов, непременно сделают, и направят на нашу равнину бурный горный ноток, как было во времена Монроза. Не долго нам придется ждать этого. Помяните мое слово, года не пройдет как это случится.

-- Однакоже, я не понимаю мистер Джарви, какое отношение может иметь ваше пророчество к Роберту Камбелю и к делам моего отца?

главным посредником между горными вождями и некоторыми знатными лицами в северной Англии. Мы слышали, что где-то около Чевиота была сделана кража казенных денег, которые вез на себе известный вам Морис; участниками в грабеже называли Роба и кого-то из Осбальдистонов. Чтобы ничего от вас не утаивать, я вам скажу, что мне именно указывали на вас, и я тогда пожалел о том, что сына, моего уважаемого кореспондента занимается такими делами. Пожалуйста, ни слова об этом; я очень хорошо знаю, что я ошибался. Но я готов был всего ожидать от молодого человека, сделаавшагося комедиантом; а. до меня дошли слухи, что вы пошли в комедианты. Но теперь, я уверен, что или Рашлей, или кто другой из ваших двоюродных братьев приложил ручку к сумке Мориса. Ведь они все одного поля ягода, - католики и ярые приверженцы короля Иакова; в их глазах правительственные деньги и документы составляют очень ценную добычу. А Морис такой жалкий трус, что ни разу не посмел выдать Роба, хотя отлично знал, что он именно похитил у него сумку. Морис, в сущности, поступил благоразумно: ваши таможенные ведь не искусный народ, и Роб ловко бы расправился с ним, прежде чем кто нибудь догадался бы помочь ему.

-- Я давно это подозревал, мистер Джарви, сказал я, - и вполне с вами согласен. Но возвращаясь к делам отца...

-- Вы это подозревали? Да это верно, верно. Я слышал, что кое-кто видел некоторые из документов, похищенных у Мориса, - не считаю нужным входить в подробности. Перейдемте же к делам вашего отца. Надо вам сказать, что в последния двадцать лет шотландские вожди не мало заботились о своих денежных интересах. Ваш отец и некоторые другие английские джентльмены скупили леса в Глен-Дисерисе, Глен-Кисохе, Тобер-Киннохе и в других местах; торговый дом Осбальдистон и Трешам выдал векселя на очень значительные суммы, и так как кредит его стоял очень высоко, я всегда скажу, мистер Овен, в глаза и за глаза, что до последних ударов, посланных неисповедимым промыслом Божиим, ваш торговый дом был самый верный и самый почтенный - так как, повторяю, кредит дома Осбальдистон и Трешам стоял очень высоко, то шотландские лесовладельцы, заручившись его векселями, без труда дисконтировали их в Глазго и в Эдинбурге (я бы должен был сказать, в-одном Глазго, потому что чванные эдинбургцы не смыслят ничего в серьезных делах), - то есть дисконтировали большую часть векселей. Так что - ну да вы теперь соображаете в чем дело?

Я признался, что не совсем мог уловить нить его рассказа.

-- Как же, продолжал мистер Джарви, - если векселя не будут уплочены, глазгоские купцы станут требовать деньги от шотландских лэрдов, а у лэрдов и сам чорт не отыщет ни одного пенса. Преследование доведет их до отчаяния, и пятьсот человек, которые могли бы спокойно сидеть дома, возьмутся за оружие и пойдут куролесить, как будто в них сидит бес. Одним словом, банкротство торгового дома вашего отца будет сигналом к возстанию, которое давно уже подготовляется в нашей стороне.

горцев, доведя до отчаяния многих из их вождей, на имя которых были первоначально выданы векселя?

-- Без сомнения, без сомнения, это единственная цель, руководящая поступками Рашлея, мистер Осбальдистон. Поэтому-то он увез наличные деньги из кассы. Но заметьте, что эти деньги составляют очень незначительную часть потери вашого отца, хотя быть может они принесут существенный выигрыш мистеру Рашлею. Что же касается до билетов, то они пригодятся ему разве только для закуривания трубки. Я узнал через Андрю Вили, что он хотел их разменять в конторе Мак-Вити, Мак-Фин и Комп., но там заседают старые кошки, которых не легко поймать в ловушку. Они ему наговорили много любезностей, но в размене билетов отказали. Рашлея Осбальдистона хорошо знают в Глазго и мало ему доверяют. Он приезжал сюда в семьдесят седьмом году, орудовать какую-то католико-иаковитскую подпольную интригу, и наделал долги, которых не заплатил. Нет, нет; уж за это я нам ручаюсь, что он здесь не разменяет своих бумаг; его сейчас заподозрят в том, что он приобрел их не правым путем. Нет, нет, я уверен, что пакет с бумагами лежит сохранно в каком нибудь горном убежище, и что Роб может отыскать его, если захочет.

-- В том-то и дело, мистер Джарви, захочет ли он нам помочь? спросил я; - вы мне описали его как приверженца иаковитской партии, глубоко замешанного во все её интриги; захочет ли он, из любви ко мне, или, скажем лучше, из любви к справедливости, возвратить по принадлежности пакет, который, находясь в его власти, может оказать, судя по вашим словам, значительную материальную поддержку иаковитам?

-- Не могу ответить положительно на ваш вопрос; знаю только, что знатные люди не совсем доверяют ему, и он не совсем им доверяет; к тому же он очень дружен с Аргайллми, которые стоят за теперешнюю династию. Если бы он был совсем волен в своих действиях, он охотнее примкнул бы к партии Аргайля, потому что между Бридальбэнами и Мак-Грегорами существует старинная вражда. Дело в том, что у Роба своя особенная партия как у Генри Винда {Два большие клана имели между собой поединок в присутствии короля в 1392 г., в северной части Перта, и с каждой стороны было по 30 воинов. Вдруг с одной стороны не оказалось одного воина и его место занял какой-то пертский горожанин, по имени Генри Винд, или как его горцы называли Го-Хром, т. е. хромоногий кузнец. Он сражался очень храбро и содействовал много исходу поединка, не сознавая на чьей стороне он дерется. С тех пор сложилась поговорка: "Драться за самого себя как Генри Винд". Этот эпизод занимает видное место в романе "Пертская Красавица". Автор.}, который говаривал, что он дерется за самого себя. Роб примкнет к той партии, на чьей стороне предвидится больше выгод. Если бы чорт сделался сегодня лэрдом, Роб пошел бы к нему завтра в фермеры; впрочем, его, бедного, за это нельзя слишком строго винить, принимая во внимание его тяжелое положение. Во всем деле есть только одно обстоятельство, говорящее против вас: У Роба в конюшне стоит серая кобыла.

-- Серая кобыла? переспросил я; какое мне дело до серой кобылы?

короля Иакова, и не может говорить без пены у рта о короле Георге.

-- Однако же очень странно, заметил я, - что торговые дела лондонских граждан имеют что либо общее с революциями и мятежами.

-- Совсем нет, молодой человек, совсем нет, возразил мистер Джарви. - Это с вашей стороны несообразный предразсудок. В длинные зимние вечера я часто читаю Хронику Бэкера, и узнал, что некогда купцы города Лондона не позволили генуэзскому банку выдать значительную денежную субсидию королю испанскому, вследствие чего отплытие Великой Армады запоздало на целый год. Что вы скажете на это, сер?

-- Что купцы оказали своему отечеству огромную услугу, достойную благодарного воспоминания потомства.

-- Я разделяю ваше мнение; если бы кто нибудь мог помешать в настоящее время безумному предприятию нескольких шотландских вождей, которые хотят броситься с своими храбрыми, ни в чем неповинными приверженцами в опасное возстание (как мошки бросаются на свечу) только потому, что они не получают денег, которые привыкли считать своими; если бы кто нибудь мог сверх того спасти кредит вашего отца и вместе с тем денежки, которые мне должен торговый дом Осбальдистон и Трещал, - то этот кто нибудь оказал бы неоцененную услугу государству и отечеству; и он, я полагаю, заслужил бы величайшия награды и отличия от короля; не так ли?

-- И мы не замедлили бы подвести к ней баланс per contra, прибавил мистер Овен, как только наш патрон, мистер Осбальдистон, вернется из Голландии.

-- О, я в этом не сомневаюсь, я в этом не сомневаюсь: он достойнейший, деликатнейший джентльмен, и мог бы делать золотые дела в Шотландии, если бы слушался моих советов. - Так вот, господа, если бы мы могли добыть документы из рук филистимлян, то дело уладилось бы, - бумажки-то ведь не дурненькия, и стоют хороших денег в хороших руках; я говорю про ваши, мистер Овен. Я могу указать вам в Глазго на трех лиц (что бы вы там о нас ни говорили, мистер Овен) - Санди-Стинсона в Трэдс-Ланде, Джона Пири в Капдльригсе, и еще одного, которого не считаю нужным называть теперь, которые выдадут вам под эти документы суммы, необходимые для поддержания кредита вашего торгового дома, и не потребуют от вас никаких других залогов.

Глаза Овена засверкали, когда представилась надежда спасти патрона от банкротства. Но он тотчас упал духом, вспомнив до какой степени невероятно было предположение о возможности овладеть пакетом с документами.

-- Не отчаивайтесь, сер, не отчаивайтесь, сказал мистер Джарви; - я столько занимался вашими делами, что не призадумаюсь, в случае надобности, уйдти по колени в болото, где я завяз уже по щиколки. Я весь пошел в отца (царство ему небесное!), и всегда смотрю на дело близкого мне лица, как на свое собственное. Так вот что я придумал: завтра по утру я надену ботфорты, и поеду с мистером Франком блуждать по Драйменским болотам. И я буду не я, если не урезоню Роба и его упрямую жену; я всегда был с ними в дружеских, родственных отношениях, а прошедшую ночь оказал Робу немалую услугу, так как я одним словом мог послать его на виселицу. Я уверен, что про эту историю станут болтать у судьи Грэама, у Мак-Вити, и еще у кое-кого. Они и то огрызались на меня несколько раз, попрекая меня в родстве с Робом! Я им сказал, что не желаю оправдывать виновных, но полагаю, что Роб честнее многих из них, если не считать его противозаконных поступков при сборе дани в Леноксе и убийства двух-трех человек. Да и притом, какое мне дело до их болтовни! Если они считают Роба бродягой, разбойником, пускай сами скажут ему это. К тому же в настоящее время отменен злосчастный закон, существовавший при последних Стюартах, и не дозволявший никому видеться с беглыми. Мне порою кажется, что у меня во рту язык шотландца: Если они мне скажут слово, я им отвечу два.

тройному влиянию: самолюбию, задетому за живое, доброму сочувствию к моему отцу и желанию пополнить свою собственную потерю. Под совокупным влиянием этих трех причин он мужественно решился ехать лично отвоевывать богатства моего отца. Из рассказа мистера Джарви я сообразил, что если бумаги действительно находятся у шотландского авантюриста, то можно расчитывать на получение их обратно, так как лично Робу оне не могли принести никакой материальной выгоды; к тому же я надеялся, что присутствие родственника при переговорах наклонит весы в нашу сторону. Поэтому я с радостью согласился на предположение мистера Джарви выехать на следующий день рано утром.

Насколько почтенный джентльмен был нерешителен и осторожен в составлении плана, на столько он выказал энергии при его исполнении. Он торопил бедную Мати, приказывая ей выколотить его дорожную куртку, смазать салом его большие охотничьи сапоги и поставить их на всю ночь перед плитой, затем присмотреть чтобы его лошадь накормили и оседлали к пяти часам утра. Условясь о времени отъезда и решив сообща, что Овену лучше всего дожидаться в Глазго нашего возвращения, мы любезно распростились с нашим новым другом. Я поместил Овена в соседней комнате, смежной с моей спальной, приказал Андрю Фэрсервису разбудить меня в назначенный час, и заснул со сладкой надеждою, что дела отца еще поправятся.