Роб Рой.
Глава XXXIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава XXXIII (старая орфография)

ГЛАВА XXXIII.

Кавалерия разделилась на два отряда, которые двинулись тихой рысью вниз по долине при громких звуках труб, повторяемых тысячным эхо окрестных гор. Один из них под начальством маиора Гальбрайта взял направо и переправясь через Форту, направился к старинному замку, где была назначена ночевка. В продолжение некоторого времени я мог следить за движением отряда вдоль противоположного берега, пока дубовый лесок не скрыл его от меня.

Мы продолжали наш путь в порядке. Для большей безопасности герцог поместил Роб-Роя на одной лошади с одним из его телохранителей, Эваном из Бриглапда, который отличался необыкновенной силой и высоким ростом. Оба всадника были связаны лошадиной подпругой; подтянутой на груди солдата, так что пленник не имел никакой возможности вырваться на свободу. Мне дали верховую лошадь и велели ехать подле него; многочисленный конвой окружал нас со всех сторон, причем ближайшие к нам солдаты получили приказание держать пистолеты в руках. Андрю Фэрсервиса посадили на горношотландского пони, по всей вероятности где нибудь украденного, и позволили ехать с прочили слугами, которые сопровождали отряд в большом числе.

Мы добрались без особенных приключений до того места, где нам нужно было переправиться через реку. Форта, как все озерные реки, отличается большой глубиной даже при незначительной ширине русла. Нам пришлось спускаться к берегу по крутой, обрывистой тропинке, где всадникам можно было проехать только гуськом. Арьергард и центр нашего маленького отряда приостановились, пока передние ряды совершали переправу с некоторым затруднением и замешательством. Прислуга герцога теснилась к реке безпорядочной толпой и мешала движению кавалерии, которая вообще была приучена к дисциплине.

В то время, как мы были таким образом скучены на берегу, я услышал как Роб-Ройговорил шопотом ехавшему с ним всаднику:

-- Твой отец, Эван, не повез бы старого товарища на убой как теленка, даже из угождения всем герцогам сего мира.

Эван ничего не отвечал, и только пожал плечами, желая по видимому объяснить этим жестом, что он не волен в своих действиях.

-- Когда мак-грегорцы спустятся в равнину, продолжал Роб-Рой, - когда они угонят твой скот, сожгут твое жилище, и обрызгают тебя кровью близких тебе лиц, тогда ты пожалеешь, Эван, о том, что нет в живых твоего приятеля Роба, который мог бы защитить тебя от стольких несчастий.

Эван снова пожал плечами, вздохнул, но не сказал и и слова.

-- Мне грустно видеть, продолжал Роб, таким тихим, ласкающим голосом, что только я мог разслышать его, а на меня он имел полное основание полагаться. - Мне грустно видеть, что Эван из Бригланда, которому Рой Мак-Грегор так часто помогал мечем и деньгами, готов пожертвовать жизнью друга, чтобы купить себе расположение вельможи.

Эван по видимому пыл сильно взволнован, но продолжал молчать. В эту минуту с противоположного берега послышался голос герцога:

-- Переправляйте пленника.

Эван ударил лошадь, и они быстро проехав мимо меня спустились в реку в то самое время, как Рои говорил шопотом:

-- Но проливай крови Мак-Грегора из за денег; вспомни, что тебе придется отвечать за это на сем свете и в будущем.

-- Погодите, сер, погодите, сказали мне солдаты, когда я хотел последовать за ними.

На противоположном берегу я при слабом мерцании сумерек увидел герцога, который старался привести в порядок свой отряд, но мере того, как он переправлялся через реку. Многие всадники стояли уже на твердой земле, другие боролись с быстрым течением или приготовлялись к переправе, когда внезапный плеск воды возвестил мне, что красноречие Мак-Грегора склонило Эвана к освобождению пленника. Герцог тоже услышал шум и тотчас попил в чем дело.

-- Собака! Где пленник? воскликнул он, когда Эван взобрался на берег, и не дожидаясь его оправдания прицелился ему прямо в голову и выстрелил из пистолета, хотя я не мог разглядеть попала ли пуля в несчастного.

-- Господа, обратился герцог к окружавшим его воинам, - скорей, в погоню за негодяем. Сто гиней тому, кто задержит Роб-Роя.

Все пришло в движение. Роб-Рой, освобожденный без сомнения Эваном, развязавшим подпругу, бросился с лошади в воду. Но когда он вынырнул, чтоб перевести дыхание, то солдаты заметили его цветной тартан; некоторые, пренебрегая опасностью, бросились за ним вплавь, причем несколько" лошадей утонуло в быстром течении, а люди едва не разделили их участи. Другие, более осторожные и менее ревностные, поскакали вдоль берега, чтобы подкараулить беглеца, когда он захочет выдти из воды. Я был свидетелем этого в высшей степени интересного и оригинального зрелища, которое казалось совершенно фантастичным при мерцающих сумерках осенняго вечера; всадники сновали взад и вперед по берегу и в самой реке, ломая сучья и пеня воду; они бросались с дикими криками на всякий предмет, возбуждавший их подозрение; стреляли куда ни попало из ружей и пистолетов, замахивались широкими мечами на воображаемые человеческия фигуры, которые при ближайшем разсмотрении оказывались кустами и обрубленными пнями, и никто не обращал ни малейшого внимания на приказания офицеров, старавшихся возстановить порядок и дисциплину. Я остался один и мог свободно наблюдать за всем, что происходило вокруг меня, так как наш отряд разсыпался во все стороны, чтобы принять участие в погоне за Роб-Роем. Мне показалось, что многие солдаты только для виду ревностно преследовали беглеца, и впоследствии я узнал достоверно, что они суетились только с целью увеличить всеобщее замешательство и помочь Роб-Рою уйти от преследований.

Впрочем, такому искусному пловцу не трудно было спастись от врагов, которые с самого начала потеряли его след. В первые минуты, они, правда, гнались за ним по пятам, и пули бороздили вокруг него поверхность воды; я невольно вспомнил охоту на выдр в Осбальдистон-Галле, когда собаки яростно бросались на зверя, высовывавшого свою морду из воды, чтобы подышать воздухом. Но Мак-Грегор был остроумнее выдры; он успел незаметно сбросить с себя под водою плэд, который всплыл на поверхность, и тотчас обратил на себя всеобщее внимание. Таким образом, многие солдаты бросились по ложному следу и пронизали нулями ни в чем неповинный кусок материи.

Когда беглец скрылся из виду, поимка его сделалась почти невозможною, так как берега реки были на значительном протяжении совершенно неприступны, вследствие высоких, обрывистых скал и густого леса ольхи, березы и осокори, переплетенных в гигантскую живую изгородь, за которую всадники не имели никакой возможности проникнуть. Быстрое наступление ночи также значительно затрудняло преследование и оставляло слабую надежду на успех. Многие солдаты едва не утонули в омутах, которыми изобилует Форта, и могли выбраться из них только с помощью своих товарищей. Другие получили раны и ушибы среди общей сумятицы, и едва не затеяли ожесточенной схватки между собою. Поэтому музыканты протрубили отбой, герцог объявил офицерам, что он в настоящее время поставлен в печальную необходимость приостановить преследование важного преступника, так нагло бежавшого из рук правосудия, и солдаты начали медленно, неохотно строиться в ряды, перекидываясь между собою довольно крупною бранью. Затем они двинулись темной, неясной массой по берегу реки, и журчание воды, долго заглушенное дикими криками, сливалось теперь с разочарованным, сердитым ворчанием солдат, от которых ускользнула такая ценная добыча.

До этого времени я оставался простым зрителем удивительной сцены, происходившей на живописных берегах Форты. Вдруг я услышал в нескольких шагах от меня незнакомые голоса:

-- А где же молодой англичанин? Ведь это он передал Роб-Рою нож чтобы перерезать подпругу.

-- Ему надо голову раскроить до самых челюстей! крикнул кто-то суровым голосом.

-- Или длинный нож в сердце! подхватил третий.

Затем я услышал конский топот по разным направлениям; вероятно солдаты отыскивали меня с похвальной целью привести свои угрозы в исполнение. Я тотчас сообразил опасность своего положения: если бы солдаты отыскали меня, они прежде всего послушались бы голоса ослепленной страсти и покончили бы со мною, а потом стали бы, пожалуй, раскаиваться в поспешном и несправедливом поступке. Под влиянием этой мысли, я соскочил с лошади, и пустив ее на свободу бросился в кусты, надеясь что темная ночь спасет меня от преследования. Если бы я находился возле герцога, то прибегнул бы к его защите, и не стал бы искать спасения в бегстве; по отряд был уже далеко, и я не видел на левом берегу ни одного офицера, который мог бы оказать мне покровительство в случае насилия. Поэтому я решил, что никакое нравственное обязательство не заставляет меня безполезно рисковать своей жизнью. Когда шум вокруг меня затих, и конский топоте начал замирать в отдалении, мне пришла в голову мысль, что с моей стороны будет всего благоразумнее добраться до того места, где герцог намеревался расположить свой отряд на ночлег, и явиться к нему на правах королевского подданного, которому нечего бояться правосудия, и который может расчитывать на его покровительство. С этою целью, я вышел из своего убежища.

об избранном ими направлении только но отдаленному конскому топоту и по звукам труб, которыми созывали отставших солдат. Мое положение оказывалось таким образом в высшей степени затруднительным. Я остался без лошади, а пешая переправа через Форту представляла очень мало привлекательного для человека, непривыкшого ходить бродом, и видевшого как незадолго перед тем лошади погружались в реку по самое седло, а люди едва могли стоять на ногах от быстрого течения; я посматривал очень недружелюбно на мутную, пенистую поверхность воды, на которую местами ложился слабый, желтоватый отблеск восходящей луны. Но с другой стороны, оставаясь на том берегу Форты, где я находился, я должен был обречь себя на еще более жалкую участь; именно, мне предстояло, после тяжелого, утомительного дня, провести ночь в очень неудобном положении al fresco на крутом склоне какой нибудь мрачной горношотландской скалы.

Подумав немного, я сообразил, что Фэрсервис вероятно переправился через реку с прочими слугами по своему нахальному обыкновению соваться вперед всегда и везде; а в таком случае, продолжал я разсуждать сам с собою, он не преминет объяснить герцогу как можно подробнее мое звание и положение в обществе; следовательно, мне нет никакой необходимости самому торопиться засвидетельствовать свою личность, рискуя жизнью. Действительно мне предстояло много опасностей: но первых я мог потонуть, переправляясь через реку, во вторых мог потерять след отряда на противоположном берегу, и в третьих мог попасть в руки отставших солдат, которые разумеется не церемонясь убили бы меня, в надежде выслужиться перед начальством. Принимая все это в соображение, я решил вернуться в маленькую гостиницу, где провел предыдущую ночь. Я не боялся встречи с Роб-Роем, и был уверен, что заслужу расположение его приверженцев известием о его счастливом бегстве, в случае если судьба снова столкнет меня с дикими горцами. К тому же я мог доказать своим поступком почтенному мистеру Джарви, что не хотел отплатить ему неблагодарностью, и покинуть его в том щекотливом положении, в которое он поставил себя, желая мне оказать услугу. Наконец, только в этой местности я мог собрать какие нибудь сведения о Рашлее и о бумагах моего отца, для отыскания которых я собственно и предпринял такое опасное, затруднительное путешествие. Поэтому я решительно отказался от намерения перебраться через Форту, и оставив за собою Фрюский брод, направился обратно в Аберфойль.

Между тем резкий, холодный ветер разогнал туман, повисший густым слоем над землею. Серебристые облака его начали клубиться, принимая самые причудливые формы; они то громоздились на макушках скал, окутывая их полупрозрачной пеленой, то ложились белой волной в глубоких рытвинах на склонах гор, но которым скатывались в долину обломки скал. Луна поднялась высоко на небе и ярко светила в прозрачном, холодном воздухе; её лучи сверкали в воде, и на обнаженных верхушках скал безследно терялись в молочнобелых клубах тумана, сгущенного в разселинах гор, и переливались серебристым блеском в его полупрозрачных массах, колеблемых ветром и как бы сотканных из тончайшого газа. Под влиянием такой романтической картины и холодного, здорового воздуха, я ободрился духом и готов был забыть действительную опасность своего положения. Кровь сильнее забилась в моих жилах, по мере того как во мне возрастала храбрость и уверенность в собственных силах; я отбросил всякую предосторожность и начал довольно громко насвистывать какую-то песню. Я был так глубоко погружен в свои мечты, что не заметил, как меня догнали двое всадников, и опомнился только когда один из них подъехал очень близко и сказал мне на английском языке:

-- Здорово, приятель! куда так поздно путь держите?

-- Я иду в Аберфойль на ночлег, ответил я.

-- Не знаю; когда доберусь до гор, то узнаю, ответил я. - Но вспомнив участь несчастного Мориса, прибавил: если вы англичанин, то я вам советую вернуться назад до разсвета. По соседству с Аберфойлем произошли безпорядки, и я полагаю, что иностранцу не совсем безопасно в этом околотке.

-- Солдат побили? не так ли? спросил незнакомец.

-- Да, целый отряд попался в засаду, и часть его уничтожена, часть взята в плен.

-- Вам это достоверно известно? спросил всадник.

-- Невольным? продолжал незнакомец, - разве вы сами не принимали в ней участия?

-- Разумеется нет, ответил я: - меня задержал офицер королевского отряда.

-- По какому подозрению? Кто вы такой, как вас зовут?

-- Я не знаю, сер, возразил я, зачем я буду отвечать на столько вопросов незнакомому мне джентльмену. Я вам достаточно объяснил, на сколько опасно путешествовать теперь в этой дикой стране, занятой горцами; если вы всеже желаете продолжать путь, то это ваше дело; но я вам не предлагал никаких вопросов относительно вашей личности, и надеюсь что вы также любезно прекратите ваш допрос.

И Диана Вернон - я мгновенно узнал ее под широким мужским плащем - окончила мотив, который я насвистывал при её появлении, передразнивая меня с комическими жестами.

-- Боже милостивый! воскликнул я, как бы пораженный громом, - неужели я вижу вас, мис Вернон, в таком месте, в такое время, в таком...

-- В таком костюме, хотите вы сказать. Что же прикажете делать? В конце концов, почтенный капрал Ним {См. Генри V, Шэкспира.} оказывается самым великим мудрецом: что можно, то и должно - рапса verba.

Пока она говорила, я воспользовался ярким блеском лупы, выплывшей из за тучи, чтобы внимательно разсмотреть спутника Дианы. Ревность снова заговорила во мне, когда я встретил мис Вернон в таком уединенном, опасном месте под защитою одного только джентльмена. Всадник не обладал грудным, музыкальным голосом Рашлея; он выражался резким, повелительным тоном, и сидя на лошади казался значительно выше ростом, чем мой ненавистный двоюродный братец; вообще, он не напоминал, по своей наружности и манерам, ни одного из сыновей сера Гильдебранда, и в его обращении сказывалась та неуловимая черта, по которой мы легко узнаем человека умного и хорошо воспитанного.

-- Диана, передай двоюродному брату его собственность, и поедем дальше; нам нельзя терять времени.

Мис Вернон вынула из своего дорожного мешка небольшой ящик, и перегнувшись через седло обратилась ко мне с следующею речью, в которой природная бойкость и веселость напрасно боролись с более глубоким чувством:

-- Как видите, любезный Франк, я родилась вашим ангелом хранителем. Рашлей должен был выпустит из рук свою добычу, и если бы нам удалось добраться до Аберфойля прошедшей ночью, как мы предполагали, то я непременно отыскала бы какую нибудь горную сильфиду и поручила бы ей передать вам все эти эмблемы торгового благосостояния. Но гиганты и драконы преграждали нам путь, и мы разсудили, что хотя странствующие рыцари и дамы так же мужественны теперь как и прежде, однако же они не должны безполезно рисковать своей жизнью. Я полагаю, что вы разделяете наше мнение, любезный Франк.

навсегда. Да, Франк, обратилась она ко мне, на всегда! Между нами зияет глубокая, страшная пропасть; вы не должны ехать туда, куда мы едем; вы не должны делать того что мы делаем. Прощайте! Будьте счастливы!

Она еще больше перегнулась на своем седле, и лице её, быть может не совсем случайно, коснулось моего лица. Она пожала мне руку, и слеза, которая дрожала на её ресницах, скатилась мне на щеку. Это было одно из тех мгновений, которое навсегда останется в памяти, - мгновение, полное невыразимой боли и сладости, когда сердце человека предается безумному увлечению. Но Диана забылась только на мгновение; она тотчас опомнилась и хладнокровно объявила своему спутнику, что готова ехать дальше; они пустили лошадей крупной рысью, и вскоре исчезли в ночной темноте.

Я был до того ошеломлен, что не ответил ни на прощальные слова, ни на прощальный полу поцелуй Дианы. Язык отказался высказать все то что накипело у меня на сердце, и прощальное приветствие замерло у меня на губах, как роковое слово виновен, которое обрекает преступника на смертную казнь. Я стоял неподвижно с ящиком в руках, и безсмысленно глядел вслед уезжавшим, как будто хотел сосчитать искры, вылетавшия из под копыт их коней. Я продолжал смотреть в темную даль, даже когда мис Вернон давно уже скрылась с своим спутником, и прислушивался к лошадиному топоту, хотя он уже давно замер в отдалении. Наконец, слезы навернулись на моих глазах, утомленных от сильного напряжения. Я стал машинально отирать их, не отдавая себе еще отчета в том, что я плакал; но слезы текли все обильнее и обильнее, и судорожные рыдания стали душить меня, - hysterica passio несчастного Лира. Тогда я сел на траву у дороги и горько плакал, как никогда еще не плакал с самого детства.