Роб Рой.
Глава XXXIV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава XXXIV (старая орфография)

ГЛАВА XXXIV.

Едва прошел первый порыв отчаяния, как мне стало стыдно собственной слабости. Я вспомнил, что уже давно старался смотреть на Диану Вернон как на друга, счастье которого мне было очень дорого, по с которым мне никогда не было суждено соединиться более близкими узами. Тем не менее, все мои благоразумные намерения разлетелись в прах после неожиданной встречи и вспышки увлечения со стороны

Дианы Вернон. Мало но малу я пришел в себя от оцепенения, и не отдавая себе вполне отчета в своих поступках, пошел вперед по прежнему направлению.

-- Я не нарушаю торжественного предостережения Дианы, разсуждал я сам с собою, - потому что я уже шел по этой дороге и нет другой в настоящую минуту. Хотя я добыл бумаги моего отца, но я обязан освободить мистера Джарви из опасного положения, в которое он повал ради меня. К тому же, Аберфойльская гостиница единственное место, где можно отдохнуть. Они вероятно остановятся там же, потому что верхом нет никакой возможности проехать далее... Ну, что же? Мы опять встретимся, встретимся быть может в последний раз... Но зато я увижу ее, я услышу её голос; я узнаю от нея имя того счастливца, который обращается с ней как с женой; я узнаю от нея, не нуждается ли она в моей помощи среди окружающих ее опасностей; я постараюсь хоть чем нибудь отплатить ей за её великодушие, за её безкорыстную дружбу.

В то время как я разсуждал таким образом, подбирая всевозможные оправдания моему безумному желанию увидать еще раз Диану, чья то рука опустилась мне на плечо, и чей то голос произнес:

-- Славная ночь, мистер Осбальдистон. Когда мы с вами разстались было гораздо темнее.

Я тотчас узнал Мак-Грегора по голосу: он успел спастись от преследования, и теперь возвращался в горы к своим приверженцам. Он вероятно побывал уже у какого нибудь тайного доброжелателя, потому что запасся винтовкой и всем обычным вооружением горцев. В другое время и в другом расположении духа, я может быть не особенно охотно встретился бы с Роб-Роем в такой поздний час и в таком глухом месте; потому что, говоря откровенно, я не мог без содрогания слышать звуки его голоса, хотя и находился с ним до некоторой степени в дружеских отношениях. Горцы имеют обыкновение произносить слова как-то резко и глухо, вероятно вследствие особенности их наречия, и всегда выражаются с большою напыщенностью. Кроме того, Роб-Рой отличался странным, суровым равнодушием; он принадлежал к тем сильным характерам, которые никогда не падают духом и ничему не удивляются, хотя бы над ними разразились самые тяжелые несчастия. Он привык полагаться всегда и во всем на свою собственную находчивость и присутствие духа, а потому не знал чувства страха; бурная опасная жизнь закалила его нервы и приучила его смотреть хладнокровно не только на свои собственные страдания, но и на бедствия других. К этому надо прибавить, что я только что был свидетелем жестокости его приверженцев, которые зверски умертвили беззащитного человека.

Но я находился в таком раздраженном настроении духа, что обрадовался даже обществу разбойника, так как глубоко поражен. Когда Мак-Грегор попросил меня продолжать рассказ, слова его прозвучали безсмысленно в моих ушах, и я не мог ответить ни слова.

-- Вы больны, сказал он, в третий раз повторяя вопрос, - вас совсем уходили происшествия нынешняго дня.

Роб произнес эти слова с таким ласковым вниманием, что я тотчас пришел в себя и стал продолжать начатый рассказ, тем более, что в моем положении мне было необходимо ознакомить Мак-Грегора со всеми подробностями нашего путешествия. Он выслушал с восторгом известие об удачной схватке горцев с правительственным отрядом.

-- Говорят, заметил Роб, что королевская мякина стоит дороже хлеба обыкновенных смертных; но я полагаю, что про солдат его величества этого сказать нельзя, так как их могли побить старики, отвыкшие владеть оружием, дети, не привыкшие еще к нему, и женщины, вооруженные дубинами, одним словом, самая ничтожная, безпомощная часть нашего горного населения. А каков Дугаль Грегор! Кто бы мог предположить, что он способен придумать такую хитрую штуку в своей косматой голове. Но продолжайте, продолжайте, хотя я с ужасом ожидаю продолжения. Элен хуже самого чорта, когда в ней закипит кровь. Бедняжка, есть за что ей и кипятиться!

Я как можно деликатнее рассказал прием, оказанный нам его женою, по тем не менее слова мои заметно огорчили Роб-Роя.

-- Чорт побери! воскликнул он, - я дорого бы дал, чтобы быть в это время дома! Как? Грубо обойтись с гостями, с моим родственником, который был всегда так добр ко мне! Они скорее могли выжечь половину Ленокса в минуту безумной вспышки мщения! Вот что значит дать волю женщинам и детям, не знающим ни в чем меры! Впрочем, виноват всего больше собака таможенный, который принес мне подложное письмо от вашего двоюродного брата, Рашлея, назначавшого мне свидание по королевским делам; мне показалось весьма правдоподобным, что Рашлей Осбальдистон находится в графстве Ленокс, где местное дворянство и Гарсхатахин склонялись на сторону короля Иакова. Но когда меня привели к герцогу, то я увидел, что попался в ловушку; а когда меня связали подпругой, я понял что меня ожидает, потому что ваш родственник, с позволения сказать, ловкий мошенник и на все способен. Впрочем надеюсь, что он не участвовал в заговоре против меня! Вы не можете себе представить какую грустную, глупую рожу состроил Морис, когда я приказал задержать его заложником до моего возвращения. Но теперь возвратился - конечно не по милости моих врагов, - и негодяй дешево от меня не отделается; я его заставлю заплатить хороший откуп.

-- Морис, сказал я, - заплатил уже свой последний откуп.

-- Как? Что? поспешно воскликнул мой спутник; что вы хотите сказать? Его убили в схватке?

-- Его хладнокровно умертвили, мистер Камбель, после окончания схватки.

Роб по видимому был в сильном раздражении, и голос его звучал чрезвычайно резко. Я тем не менее сообщил ему обстоятельно все подробности умерщвления Мориса.

Выслушав меня Роб сильно ударил прикладом ружья о землю, и дал полную волю своему раздраженному чувству:

-- Клянусь Небом, за такое дело можно возненавидеть родину, клан, жену и детей! А впрочем, несчастный давно заслуживал кары. И потом, не все ли равно барахтаться в воде с камнем на шее, или болтаться на воздухе с веревкой на ней? За чем пойдешь, то и найдешь! Разумеется, лучше было бы всадить ему пулю в лоб или заколоть метким ударом кинжала! Тепер по поводу его смерти пойдут всякие ненужные, праздные толки. Но дни каждого человека сочтены, и для нас с вами придет когда нибудь время умереть. Никто не может по крайней мере сказать, что Элен Мак-Грегор не за что было мстить!

После этой взволнованной речи Роб-Рой успокоился и начала, снова распрашивать меня, как я ушел из отряда, которым командовала, герцог.

Я поспешила, расказать все что случилось ее мною, и упомянул о неожиданном получении отцовских бумаг, хотя и не назвал имени Дианы Вернон, опасаясь предательского дрожания в голосе.

-- Я был уверен, что вы получите бумаги обратно, сказал Мак-Грегор: - в письме, полученном мною через вас, заключалось желание графа по этому предмету; я с своей стороны готов был всячески помочь вам, и для того назначил свидание в долине. но как видно, графа, покончила, дело с Рашлеем скорее чем я ожидал.

Первая часть его ответа поразила меня.

-- Разве доставленное мною вам письмо было написано лицем, которое вы называете графом? Кто же это? Как его зовут?

-- Я полагаю, что так как вы доселе не знали его имени, то безполезно вам его назвать, а потому я вам его не скажу. Одно верно: письмо было собственноручно написано графом, иначе я не стал бы хлопотать о чужих делах, когда и своих, как видите, не оберешься.

Я теперь вспомнил таинственный свет в Осбальдистонской библиотеке, различные обстоятельства, возбуждавшия мою ревность: перчатку, колебание портьеры, которая скрывала потаенный ход в комнаты Рашлея; я вспомнил в особенности последния минуты моего свидания с Дианой, когда она удалилась из комнаты, чтобы написать, будто бы, письмо, которым я должен был воспользоваться в случае крайней необходимости. Итак, подумал я, Диана не проводила свободного времени в уединении: она слушала наущения какого-нибудь отчаянного агента иаковитов, укрывавшагося в замке моего дяди. Были примеры, что молодые девушки продавали себя за золото, и жертвовали первою своею любовью из-за честолюбия; а Диана порвала нашу взаимную привязанность, чтобы разделить участь какого-нибудь жалкого искателя приключения, чтобы посещать в глубокую полночь притоны разбойников, ради призрачных богатств и почестей, которые щедро сулил не менее призрачный двор Стюартов в Сен-Жермэне.

-- Я увижу ее, сказал я сам себе, - я постараюсь увидеть ее еще раз. Я поговорю с ней как друг, как родственник; я укажу ей на опасности, которым она подвергается, и помогу ей удалиться во Францию, где она может спокойно выждать окончания смут, посеянных политическим авантюристом, приобретшим над нею такое влияние.

-- Я заключаю из ваших слов, обратился я к Мак-Грегору после продолжительного молчания, - что граф как вы величаете неизвестное мне лице, жил в Осбальдистонском замке одновременно со мною.

-- Совершенно верно, совершению верно; и разумеется в комнатах молодой лэди (Это непрошенное сообщение сильно меня покоробило). Впрочем, продолжала. Мак-Грегор, - немногие знали о его пребывании в замке, за исключением Рашлея и сера Гильдебранда; о вас конечно и речи не могло быть; а у братьев сквайра Рашлея не хватало смекалки, чтобы видеть далее своего носа. Да и то сказать, замок прекрасное, старинное здание; меня особенно восхищает в нем обилие тайных ходов и закоулков; вы можете разместить по разным углам хоть тридцать человек, и хозяева целый месяц не догадаются об этом. А такое устройство во многих случаях чрезвычайно удобно.

Я был бы не прочь владеть подобным замком в Крайг-Ройстоне. Но пока нам приходится укрывать свои грешные тела в лесах и пещерах.

-- Я полагаю, заметил я, - что граф принимал некоторое участие в первом приключении с...

При этих словах я невольно запнулся.

-- С Морисом, хотите вы сказать, возразил Роб-Рой чрезвычайно хладнокровно (он так привык видеть вокруг себя насилия и жестокости, что не мог долго сокрушаться известием о смерти Мориса). - Бывало, я от души смеялся над этим приключением, но теперь едва ли на это способов. Нет, нет; граф ничего не знал об этой истории, все было сделано Рашлеем и мною. Весело вспомнить эту историю: Рашлей съумел свалить подозрение на вас, так как он с самого начала возымел к вам ненависть; но мис Диана разорвала сплетенную нами паутину, и спасла вас из когтей правосудия; трусишка Морис едва не помер от страха, увидев перед собою действительного похитителя в то самое время, когда он обвинял совершенно неповинного человека. А воронье пугало секретарь, а пьянчужка судья! Ха, ха! Вот смеху то было! А все же надо будет помолиться за душу несчастного Мориса; большого теперь я ничего не могу для него сделать!

-- Позвольте мне спросить вас, сказал я, - каким образом мис Вернон приобрела такое влияние над Рашлеем и его сообщниками, и каким образом она разстроила ваш план?

-- Мой план? Нет. Я никогда не сваливал своей обузы на чужия плечи; все это устроил Рашлей. Разумеется, мис Диана имела большое влияние на нас обоих, во первых потому, что пользовалась расположением графа, во вторых потому, что слишком хорошо знала все паши тайны. Чорт побери всякого, воскликнул Роб в заключение, - кто поверит женщине тайну или позволит ей злоупотреблять своим влиянием. Не следует давать дубины дураку.

Нам оставалось около четверти мили до селения, когда трое горцев загородили нам дорогу с оружием в руках, и спросили куда и зачем мы идем. По мой спутник произнес громким, повелительным голосом одно только слово "Мак-Грегор", и горцы ответили диким, радостным криком приветствия. Один из них бросил свое ружье на траву и мгновенно обнял колени вождя, осыпая его целым потоком поздравлений на гаэльском наречии. Другие два, после нескольких минут бурной радости, устремились вперед с быстротою лани, оспаривая друг у друга честь явиться первым в селение, занятое уже сильным отрядом мак-грегорцев, и сообщить о счастливом спасении и возвращении Роб-Роя. Это известие вызвало такие громкие крики радости, что даже окрестные горы откликнулись на них многократным эхо: стар и млад, женщины и дети, без различия пола и возраста, высыпали в долину к лам на встречу. Когда я услышал шумное, стремительное приближение толпы, я напомнил Роб-Рою, что я чужестранец и нуждаюсь в его покровительстве. Поэтому он крепко схватил меня за руку, в то время как горцы окружили его с выражениями самой трогательной привязанности, и ответил на рукопожатия не прежде, как объяснив всем присутствовавшим, что со мной надо обращаться любезно и почтительно.

пострадать от чрезмерной суровости туземцев. Они так заботливо принялись поддерживать меня, что я едва касался земли ногами. Когда же я имел несчастие споткнуться, они объявили, что друга их вождя нельзя подвергать такой опасности, и торжественно понесли меня на руках к мисис Мак-Альпин.

Когда мы прибыли к её гостеприимному жилищу, я убедился, что популярность и могущество имеют свои неудобства в горах, как и во всяком другом месте. Мак-Грегор должен был повторить раз двенадцать рассказ о своем бегстве, прежде чем ему позволили войдти в гостиницу и подкрепить себя пищей и сном; а один из услужливых горцев столько же раз повторил мне ту же историю на ломаном английском языке, и мне волей-певолей пришлось выслушать его с притворным вниманием. Когда наконец все присутствовавшие удовлетворили своему любопытству, они стали расходиться по домам, проклиная герцога и Гарсхатахппа, оплакивая смерть Эвана из Бригланда, пострадавшого за свою преданность к Мак-Грегору, и повторяя в один голос, что со времени Дугаля Киара, родоначальника Мак-Грегора, не было подобного геройского подвига, как бегство Роб-Роя.

Когда толпа разошлась, Роб-Рой взял меня дружески под руку, и повел в гостиницу. Я стал с жадностью осматривать дымную комнату, надеясь увидеть Диану и её спутника; по поиски мои оказались тщетными, а распрашивать моего друга я не хотел, чтобы не выдать как нибудь заветной тайны. Мистер Джарви оказался единственным знакомым лицем в комнате; он сидел у огня и отвечал с сдержанным достоинством на приветствия Роб-Роя и на его искренния извинения за негостеприимный прием, оказанный почтенному судье.

-- Ничего, поживаем по маленьку, сказал мистер Джарви, - не худо и не хорошо, а все же благодарю за внимание. Что же касается до приема, то я конечно предпочел бы свой дом на Соленом Рынке; но что делать, его не перетащишь на спине, как слизняк свою ракушку. Я очень, очень рад, что вы освободились из рук врагов.

-- Ладно, ладно; о чем же вы безпокоитесь, любезный дружище? Конец всему делу венец! Свет переживет нас, поверьте. Выпьем-те лучше стаканчик водки; ваш покойный отец альдерман говаривал, что водочку можно пропускать во всякое время.

-- Вы правы, Робин, он умел выпить, особенно с дороги и после усталости; а видит Бог, я давно так не уставал как сегодня. Но, прибавил он, медленно наполняя небольшую деревянную стопку, в которую могло поместиться около трех стаканов, - по мой отец, альдерман Николь Джарви, был очень умеренный человек, и я весь в него. Пью за ваше здоровье, Робин (отпивая глоток), за ваше настоящее и будущее благоденствие (отпивая еще глоток), за вашу жену и мою родственницу Элен и за ваших двух сыновей, о которых мы еще поговорим с вами.

С этими словами судья серьезно и торжественно осушил кубок, а Мак-Грегор лукаво подмигнул мне, намекая на самоуверенный покровительственный тон судьи, который как-то смешно хорохорился перед Роб-Роем, стоявшим по главе могущественного клана, забывая что со времени встречи в Глазго они поменялись ролями. Мне показалось, что Мак-Грегор хотел дать мне понять, что он терпит высокомерный тон своего родственника только шутки ради и из-за гостеприимства.

Когда мистер Джарви поставил кубок на стол, его глаза встретились с моими, и он очень радушно поздоровался со мною, но не предложил мне никаких вопросов.

-- С вами я поговорю потом, сказал он, - сперва я должен заняться делами моего родственника. Надеюсь, Робин, что никто здесь не вздумает передавать паши слова, а то нам придется за них отвечать.

-- Вы можете быть спокойны на этот счет, любезный Джарви, ответил Мак-Грегор; - добрая половина моих людей не поймет ваших речей, а остальные не обратят на них внимания; кроме того, я головою ручаюсь, что никто из горцев не пойдет пересказывать нашего разговора.

-- Ладно, дорогой родственник, быть по вашему; мистера Осбальдистона бояться нечего: он осторожный молодой человек и верный товарищ. Итак, я вам скажу откровенно, что вы ведете ваше семейство по скверной дороге.

Потом судья многозначительно кашлянул, сменил фамилиарную улыбку строгим, серьезным взглядом и продолжал прерванную речь:

-- Вы должны знать, что на вас лежит не малая ответственность перед законом; что же касается вашей жены и моей родственницы Элен, то помимо приема оказанного ею мне сегодня (я оправдываю её поведение крайне возбужденным настроением, и поэтому не могу быть на. нее в претензии), помимо этого неласкового приема, говорю я, в ней...

-- Пожалуйста, любезный родственник, перебил его Роб строгим, суровым голосом, - говорите об Элен только то что другу позволительно говорить, а мужу слушать. Обо мне вы можете высказывать какие угодно мнения.

-- Хорошо, хорошо, заметил судья, - мы оставим этот вопрос в стороне; я не люблю сеять раздора в семействе. Перейдем к вашим двум сыновьям, Гамппиу и Робину, хотя эти имена, на сколько мне известно, перековерканы из Джэмса и Роберта. Я надеюсь, что вы впредь так не будете их звать; из Гамишей, Эахинов, Ангусов и т. п. выходить мало толку; эти имена слышишь всего чаще в шотландских судах по обвинению в краже скота и в других преступлениях. Да, так я вот о чем говорил; ваши сыновья, почтенный Роб, не получили никакого образования, они даже не знают таблицы умножения, составляющей краеугольный камень всех полезных знаний, а когда я им что-то заметил о их невежестве, они меня же подняли на смех. Я твердо уверен, что они не знают ни читать, ни писать, ни считать, и с грустью вижу, что у меня такие родственнички, да еще в христианской стране.

-- Если бы они имели кое-какие познания, сказал Мак-Грегор очень равнодушно, - я подумал бы, что они приобрели их чудом, потому что мне не откуда было достать им учителя. Не мог же я налепить на дверях вашей Глазгоской колегии такое объявление: Требуется учитель для детей Роб-Роя!

-- Разумеется нет, возразил мистер Джарви, но вы могли отправить ваших сыновей в такое место, где их научили бы закону Божьему и сделали бы из них образованных людей. А теперь они такие же невежды, как те быки, которых вы некогда пригоняли на рынок в Глазго, или те олухи англичане, которые покупали их у вас, - и никогда они не будут годны ни к чему порядочному.

-- Ха, ха, ха, ник чему не годны! воскликнул Роб. - Гамишь может одной пулей убить глухаря на лету; а Робин съумеет пробить ударом кинжала двухдюймовую доску.

-- Тем хуже для них, почтенный родственник! Тем хуже для них обоих, заметил мистер Джарви очень решительно. - Если они не знают ничего другого, то лучше пусть и этого не знают. Скажите мне по совести, Роб, какую вы пользу сами извлекли из того, что так много резали, стреляли, убивали и потрошили человеческого и всякого другого мяса. Неужели вы не были во сто раз более счастливы, когда честно торговали скотом, чем теперь, когда вы стоите во главе ваших горцев?

Пока мистер Джарви говорил, я заметил, что Мак-Грегор безпокойно сидел на месте, как человек, которому очень тяжело на сердце, по который не хочет выдать себя. Поэтому я стал придумывать средство дать другое направление разговору, по видимому столь неприятному для Роб-Роя. Мистер Джарви долго не замечал неблагоприятного впечаления, которое он производил своими словами, по разговор все же прекратился без моего вмешательства.

-- Я, видите ли, вот о чем думал, продолжал судья, - вы стоите на слишком дурном счету у правосудия; это во-первых; вам поздно менять образ жизни, это во-вторых; горбатого лишь могила исправит! Но жалко видеть, что вы готовите ваших сыновей к тому же безбожному ремеслу. Я охотно взял бы их в Глазго, где они могли бы обучиться ткацкому делу; с этого начал мой покойный отец, альдерман Николь Джарви, с этого начал я сам, хотя теперь, слава Богу, торгую на собственный капитал... и....... и.......

-- И... Робин, дружище! Вы не смотрите на меня так угрюмо... я согласился бы сам платить за их учение, и сверх того никогда не напоминать вам о деньгах, которые вы мне должны.

-- Сто тысяч чертей! воскликнул Мак-Грегор, вскочив с своего места и шагая в сильном волнении но комнате. - Сделать ткачей из моих сыновей! Милион проклятий! Да я лучше обращу в пепел все ткацкия и прядильные фабрики в Глазго!

Мистер Джарви хотел возражать, и я с трудом объяснил ему, что в настоящую минуту настаивать на этом предмете совершенно безполезно. Однако Мак-Грегор скоро успокоился и продолжал очень ласково.

-- Вы от души предложили мне свои услуги, вы желали сделать мне добро, и я вам крепко жму за это руку, Николь; если мне когда нибудь придет охота отдать своих сыновей в учение, я непременно обращусь к вам. А теперь, как вы совершенно верно заметили, нам нужно сосчитаться. Эахин Мак-Аналейстер, принесите мне мой кошелек.

Высокий, широкоплечий горец, к которому относилось это приказание и который но видимому занимал должность адъютанта при Роб-Рое, принес большой мешок из кожи морской выдры с богатыми серебряными украшениями; такие мешки составляли необходимую принадлежность полного костюма знатного горца.

-- Никто не откроет этого мешка, не зная секрета, сказал Роб-Рой, нажимая пуговку, и отвертывая одну пластинку кверху, а другую книзу. После этого кошелек открылся сам собою, так что рука могла свободно пройти в отверстие. Желая вероятно замять разговор, начатый мистером Джарви, Роб обратил мое внимание на маленький стальный пистолет, скрытый внутри мешка; собачка пистолета была искусно соединена с задвижками, так что познавший секрета должен был неминуемо спустить курок и всадить себе заряд в лице, еслибы он стал пробовать открыть замок обыкновенным порядком. пистолет", прибавил, он, "исполняет у меня должность казначея".

свои сокровища, спрятанные в морскую раковину, окружая ее хитросплетенной веревочной сеткой.

Мистер Джарви надел очки, чтобы внимательнее разсмотреть механизм, и возвращая мешок с улыбкою заметил:

-- Роб! Роб! Если бы другия так же бережно охраняли свои деньги, ваш кошелек вероятно не был бы так туго набит.

-- Нечего толковать, любезный друг, сказал Мак-Грегор смеясь, - тот кошелек дорог, который храпит деньги, чтобы помочь приятелю, или заплатить долг. Вот вам, продолжал он, вынимая сверток золота, - здесь ровно столько, сколько я вам должен. Впрочем, для большей верности пересчитайте.

Мистер Джарви взял деньги молча, прикинул их вес на руке, положил на стол и сказал:

этого золота, - на нем следы крови.

-- Вздор! воскликнул разбойник с притворным равнодушием, которое он едва-ли мог чувствовать в эту минуту. - Это настоящее французское золото, и в первый раз попало в кошелек шотландца. Взгляните на него хорошенько, дружище; здесь все луидоры, которые блестят так же ярко, как в тот день, когда их чеканили.

-- Тем хуже, тем хуже, во сто раз хуже, Робин! возразил мистер Джарви, отворачивая от золота свои глаза, хотя его пальцы по видимому так и дрожали от желания схватить его. - Мятеж, Робин, гораздо хуже разбоя и колдовства; так сказано в священном писании.

-- Оставим священное писание, дружище, сказал Мак-Грегор; - вы ведь получите это золото честным способом в уплату справедливого долга; мы его получили от одного короля; вы можете отдать его другому, если пожелаете. Вы этим ослабите его врагов, а бедный король Иаков имеет довольно преданных лиц, довольно храбрых рук, но денег у него немного.

-- Тогда и горцев на его стороне будет немного, заметил мистер Джарви, снова падевая на нос очки и принимаясь считать золото.

такого поступка. Проверив два раза сумму, с причитавшимися к ней процентами, он возвратил Мак-Грегору пять золотых, из которых три назначил на платья Элен, и два - детям, как он выражался, для покупки всего что они пожелают, кроме пороха. Горец удивился неожиданной щедрости своего родственника, по тем не менее любезно поблагодарил его и положил подаренные деньги обратно в свой огромный мешок.

Мистер Джарви достал между тем вексель, в котором значился долг, расписался наобороте в получении денег сполна, и попросил меня приложить руку в качестве свидетеля. Я охотно согласился, а почтенный судья принялся отыскивать глазами другого свидетеля, так как по шотландским законам всякий вексель и росписка в получении по нем денег, не скрепленные подписью двух свидетелей, признавались недействительными.

-- Кроме нас вы едва ли найдете кого нибудь грамотного на три мили в окружности, заметил Роб, - по я вам сейчас устрою дело. И взяв бумагу из рук мистера Джарви, он бросил ее в огонь. Судья в свою очередь вытаращил глаза от удивления, но Мак-Грегор продолжал:

-- Мы, горцы, всегда так подводим счеты. Если бы я стал хранить подобные росписки, то пожалуй могло бы наступить время, когда моим друзьям пришлось бы горько раскаиваться, что они находились в деловых сношениях со мною.

довольно далеко от дому, но за то мы могли запить их отличнейшим французским вином. Мак-Грегор угощал нас чрезвычайно заботливо и гостеприимно, извиняясь перед нами за то, что некоторые блюда были уже початы до нашего ужина.

наступили! Иначе моя жена и сыновья оказали бы вам прием достойный вас.

Мистер Джарви бросил на меня взгляд, ясно говоривший, что ему было очень приятно отсутствие семейства Мак-Грегора; я может быть разделил бы мнение почтенного судьи, по меня преследовала мысль, что в это самое время Элев, Гамиш и Робин вероятно прислуживают Диане и её спутнику.

Такое предположение мучительно отозвалось в моем сердце, и отбило у меня охоту продолжать веселую пирушку. Я стал оглядываться по сторонам и заметил, что Роб-Рой позаботился даже о наших постелях. На двух койках были настланы мягкие душистые тюфяки из вереска, который был в это время в полном цвету, а положенные сверху плащи и плэды должны были предохранить нас от холода. Мистер Джарви изнемогал по видимому от усталости, поэтому я решился отложить до следующого утра деловой разговор с ним, и он завалился спать тотчас по окончании ужина. Не смотря на утомление, я чувствовал совершенную невозможность уснуть; напротив, я находился в каком-то лихорадочном, возбужденном состоянии и был очень рад продолжать беседу с Мак-Грегором.