Роб Рой.
Глава XXXVII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава XXXVII (старая орфография)

ГЛАВА XXXVII.

В день нашего отъезда из Глазго, Андрю Фэрсервис ворвался по утру как съумасшедший в мою комнату, выделывая самые удивительные прыжки и напевая, или лучше сказать выкрикивая безсмысленные слова:

Костер горит - костер горит,

Костер горит - берегитесь все!

Я с трудом уговорил его не кричать так громко и объяснить мне в чем дело. Тогда он очень любезно сообщил, как самую приятную новость, что горцы поднялись соединенными силами, и что Роб-Рой двинулся, во главе своего страшного отряда, против Глазго, куда без сомнения прибудет в течение дня.

-- Замолчи, скотина! воскликнул я; - ты верно или пьян или съума сошел; разве время песни распевать, негодяй, если ты сказал правду!

-- Или пьян или съума сошел? возразил Андрю с невозмутимым нахальством. - Конечно мы всегда бываем пьяными и съумасшедшими когда говорим неприятные вещи. Петь? Не так мы запоем под звуки горных волынок, если пьяные или съумасшедшие люди станут ожидать прихода горцев.

Я вскочил с своего места и отправился к отцу, которого застал в сильном безпокойстве, также как и мистера Овена.

Оказалось, что Андрю не соврал. Великое возстание, которое так сильно потрясло Великобританию в 1715 году, вспыхнуло неудержимым пламенем; граф Мар поднял знамя Стюартов в роковой час, на пагубу многим знатным семействам как в Англии так и в Шотландии. Благодаря измене некоторых агентов иаковитского движения (в том числе Рашлея) и поимке остальных, правительство Георга открыло обширные разветвления давно задуманного заговора, который вспыхнул преждевременно и в слишком отдаленной части королевства, чтобы увлечь за собою большие массы народонаселения.

Это великое событие подтвердило и выяснило мне темные намеки, сделанные некогда Мак-Грегором; не трудно было также понять, почему враждебные ему западные кланы перешли на его сторону: они без сомнения предвидели, что в ближайшем будущем должны будут принять участие в общем деле. Мне было особенно грустно подумать, что Диана Вернон была женою одного из самых деятельных зачинщиков возстания, которое должно было перевернуть вверх дном целую страну, и что она подвергалась опасностям и лишениям, неразлучно связанным с ненадежным существованием её мужа.

После продолжительного совещания о необходимых мерах предосторожности, мы согласились с мнением отца, советовавшого немедленно выправить паспорт и ехать в Лондон. При этом я сообщил отцу мое желание поступить в один из отрядов волонтеров, которые правительство, как я слышал, формировало в это время. Он охотно согласился, потому что признавал в принципе за каждым человеком обязанность защищать религиозную и гражданскую свободу, хотя с другой стороны очень недолюбливал военную службу.

Мы совершили поспешное и опасное путешествие по Думфризширу и по соседним графствам Англии. В этих местах господствовало уже сильное волнение; тории вооружали своих васалов по деревням, а виги подготовляли к междоусобной войне горожан. Нас хотели несколько раз задержать, и нам неоднократно приходилось делать далекие объезды, тщательно избегая пункты, в которых была стянута вооруженная сила.

По прибытии в Лондон, мы немедленно присоединились к банкирам и крупным негоциантам, решившимся поддержать кредит правительства удовлетворением ожидаемого значительного спроса на возвращение фондов, положенных в государственный банк, так как заговорщики имели главнейшим образом в виду довести государство до банкротства. Мой отец был выбран членом этой могучей асоциаций капиталистов, так как его ревностная, искусная комерческая деятельность была всем хорошо известна. Он был также посредником между капиталистами и правительством, и успел удачным размещением фондов подготовить покупателей на государственные бумаги, которые страшно упали в цене при первом известии о возстании и наводнили собою денежные рынки. Я также не остался в бездействии; меня приняли волонтером, и я в короткое время сформировал отряд в двести человек, с которым присоединился к армии генерала Карпентера.

Возстание между тем распространилось и в Англии. Несчастный граф Дервентватер перешел вместе с генералом Фостером на сторону мятежников. Моего бедного дядю, сера Гильдебранда, безпечного и прокутившого с своими сыновьями большую часть родовых поместий, также легко убедили поднять знамя Стюартов. Впрочем, прежде чем посвятить себя отчаянному предприятию, он выказал предосторожность, которую трудно было ожидать от него; т. е. написал духовное завещание.

В силу этого документа, поместье Осбальдистон-Галль должно было переходить последовательно к его сыновьям, как прямым наследникам мужского пола; Рашлей, как младший, приходился последним в этом списке, но отец лишил его наследства по глубокой ненависти к его политическим интригам, и назначил меня ближайшим наследником после пяти сыновей. Я был всегда любимцем старого джентльмена; по составляя духовное завещание он вероятно надеялся, что распоряжение относительно меня останется мертвой буквой, предназначенной только показать в глазах семьи и общества гнусное, предательское поведение Рашлея; во всяком случае я уверен, что сору Гильдебранду никогда не приходила в голову мысль о возможной смерти пяти здоровых гигантских молодых людей, проявлявших свои права на существование. Особая статья завещала племяннице его покойной жены, Диане Вернон, ныне лэди Диане Вернон Бошамп, старинные бриллианты её покойной тетки, и большой серебряный кубок, на котором были изображены переплетенные вензеля Осбальдистон и Вернон.

Но судьба как видно предопределила, что его многочисленный, могучий род должен преждевременно пресечься. На одном из первых смотров мятежного войска, близ Грип-Ригга, Торнклиф Осбальдистон поссорился с одним нортумберландским джентльменом, оказавшимся задорнее и несговорчивее его самого. Не смотря на всевозможные увещания, они поспешили доказать своему начальнику, что он не должен расчитывать на дисциплину между своими подчиненными: противники дрались на рапирах, и мой родственник был убить на месте. Смерть его сильно огорчила сора Гильдебранда, так как Торнклиф, не смотря на свой адский характер, был все же несколько умнее остальных братьев, за исключением Рашлея.

Пьянчужка Перси также умер смертью, достойной его имени. Он побился об заклад с одним джентльменом (которого за неумеренное, пьянство прозвали бичом водки), что перепьет его в радостный день, когда мятежники в Морпете провозгласят короля Иакова. Условия поединка были невероятны. Я не помню в точности, какое количество водки Перси принял в себя, но знаю, что после выпивки его схватила горячка, и он через три дня умер, не переставая кричать: воды! воды!

Дик сломал себе шею близ Варнигтонского моста, желая похвастать галопом старой, надорванной кобылы, которую он намеревался спустить за дорогую цену одному манчестерскому негоцианту, присоединившемуся к мятежникам. Лошадь опрокинулась в то время как он хотел заставить ее перепрыгнуть через высокий барьер, и своею тяжестью задавила несчастного всадника.

На долю Вильфреда дурачка, как часто бывает, выпала наиболее счастливая участь. Он был убит в Ланкашире, во время нападения генерала Карпентера на Проуд-Престонския барикады. Очевидцы рассказывали, что он дрался очень храбро, хотя и не отдавал себе ясного отчета, какого короля он защищает, и что собственно было причиной междоусобной войны. Джон также выказал много мужества в этой битве и получил несколько ран, от которых он впрочем не имел счастия умереть на месте.

Старый сквайр Гильдебранд, глубоко огорченный этими последовательными утратами, был взят в плен во время сдачи, последовавшей за Престонской битвой, и отправлен в Ньюгэт вместе с своим раненым сыном Джоном.

Как только меня освободили от военной службы, я немедленно позаботился об облегчении участи моих близких родственников. Заслуги моего отца перед правительством и вообще сочувствие к человеку, понесшему в самое короткое время столько горестных утрат, без сомнения спасли бы моего дядю и двоюродного брата от суда по обвинению в государственной измене. Но над ними свершился ранее того приговор Высшого Судьи. Джон умер от ран в Ньюгэтской тюрьме, и завещал мне на смертном одре своих любимых соколов и черную болонку, именовавшуюся Люси.

Мой бедный дядя был совершенно убит семейным горем и тяжелыми обстоятельствами, в которые он был так неожиданно поставлен. Он почти не жаловался, и с благодарностью принимал от меня самые незначительные знаки внимания. Мне не удалось быть свидетелем встречи сера Гильдебранда с моим отцом, не видавшого его много лет. Но судя по разстроенному виду отца, свидание было очень печальное. Дядя высказался с горьким озлоблением против Рашлея, теперь его единственного сына; он обвинил его в разорении семейства, в смерти всех братьев, и объявил, что он один вовлек их в политическия интриги, от которых первый же изменически отрекся, и что не будь его, никто в Осбальдистон-Галле не подумал бы присоединиться к какой нибудь политической партии. Он раза два упомянул с большой любовью о Диане Вернон, и однажды, говоря со мною, заметил:

-- Жаль, что ты, племянничек, не можешь жениться на мой теперь, когда Торнклиф и все остальные умерли.

голосом: "Эй, Торни - и вся остальная братья!" Поэтому его слова грустно прозвучали теперь в моих ушах. Он сообщил мне содержание духовного завещания и вручил копию с него; подлинный документ он передал моему старому знакомому, мистеру Ингльвуду, которого, насколько мне было известно, обе враждующия партии в нортумберландских графствах избрали хранителем громадного количества духовных завещаний, так как он был известен своей неподкупностью и безпристрастием.

Сер Гильдебранд посвятил последние часы своей жизни религиозным обязанностям; его напутствовал капеллан сардинского посланника, для которого мы выхлопотали пропуск. Судя по моим собственным наблюдениям и по отзывам врачей, дядя умер не от какой либо определенной болезни, имеющей свое название в медицине. Он была, просто изнурен душевно и телесно, и тихо угас, без всякой борьбы с жизнью, как судно, расшатанное многими бурями, часто идет ко дну без всякой видимой причины.

Когда отец отдал последний долг серу Гильдебранду, он неожиданно высказал желание, чтобы я в точности сообразовался с волей покойного и достойно поддержал честь рода, о котором он до этого времени отзывался всегда с крайним презрением. Эта внезапная перемена в образе мыслей могла бы показаться очень удивительною. Но дело было в том, что отец, нападая в былые времена на знатность, повторял отчасти слова лисицы в басне, которая презирала все что ей было недоступно. С другой стороны, он хотел, скорейшим исполнением духовного завещания сделать неприятность Рашлею (теперь серу Рашлею), которого ненавидел от души, и который собирался оспаривать правильность последней воли сера Гильдебранда.

-- Меня самого не справедливо лишили наследства, повторял отец, и сер Гильдебранд загладил этот несправедливый поступок нашего отца, завещав остатки своего состояния Франку, естественному своему наследнику; поэтому я никогда не откажусь от наших справедливых прав.

Рашлей между тем был далеко не безопасным соперником. Он как нельзя более во время донес правительству о существовании заговора, и приобрел значительное влияние в министерстве своим обстоятельным, точным знакомством со всеми интригами заговорщиков и необыкновенным искуством выставлять в выгодном свете самые ничтожные свои услуги. Как я уже говорил, мы начали против него процес об ограблении торгового дома Осбальдистон и Третям; этот процес разросся, благодаря его стараниям, в такие размеры, что нам предстояло отказаться от всякой надежды дожить до окончания второго процеса о духовном завещании сера Гильдебранда.

Чтобы по возможности избегнуть продолжительных отсрочек, отец мой, но совету опытного юриста, скупил и перевел на мое имя все залоговые обязательства, лежавшия на Осбальдистон-Галле. Может быть он захотел также воспользоваться удобным случаем, чтобы выгодно реализировать значительные суммы, которые он выиграл при внезапном повышении всех цепных бумаг после удачного подавления возстания. Так или иначе, по меня не посадили за конторку, хотя я изъявил готовность подчиниться желанию отца; он посоветовал мне ехать в Осбальдистон-Галль, и вступить во владение замком в качестве наследники. Я должен был предварительно заехать к сквайру Ингльвуду, взять у него подлинное завещание и посоветоваться с ним о необходимых мерах для обезпечения за собою наследства.

Во всякое другое время я был бы очень рад такой перемене в моей судьбе. Но теперь Осбальдистон-Галль был связан с весьма грустными для меня воспоминаниями. Тем не менее я только в окрестностях замка мог собрать какие нибудь сведения о дальнейшей судьбе Дианы Вернон, хотя я имел полное основание предполагать, что эти сведения будут очень неутешительны для меня.

Я напрасно старался снискать себе расположение некоторых дальних родственников, заключенных в Ньюгэтской тюрьме вместе с моим дядей. Все смотрели подозрительно и свысока на вига Франка Осбальдистона, двоюродного брата гнусного изменника Рашлея, и мне отвечали вежливым, по холодным отказом на мое предложение похлопотать об участи заключенных. Неумолимая рука правосудия похищала каждый день новые жертвы из их числа, а остальные все более и более озлоблялись против друзей существующого правительства. По мере того как заговорщиков отправляли из Ньюгэта на казнь, товарищи их по заключению, ожидавшие приговора над собою, теряли всякую привязанность к жизни, всякую потребность видеться с людьми. Я никогда не забуду, как один из них, Над Шафтоп, ответил на мой вопрос, не могу ли я чем нибудь облегчить его участь:

ежедневно отправляют на казн и нам самим готовят виселицу!

Поэтому я был очень рад вырваться из Лондона, подальше от Ньюгэта и раздирающих сцен, происходивших в его стенах, и подышать свободным воздухом Нортумберланда. Андрю Фэрсервис остался при мне не столько по моему желанию, как по воле отца. Так как в настоящем случае его близкое знакомство с Осбальдистонским замком и окрестностями могло быть мне полезно, я решил взять его с собою, надеясь в то же время отделаться от него, назначив его снова главным садовником замка. Я до сих пор не понимаю, как он съумел так расположить к себе моего отца; хотя надо отдать ему справедливость в необыкновенном искустве выставлять на вид бесконечную привязанность к своим господам. Эта пресловутая привязанность проявлялась на практике в том, что он старался обмануть нас, где только мог, но в тоже время охранял наши интересы от подобных поползновений других людей.

Мы совершили наше путешествие на север без всяких особенных приключений, и нашли страну, недавно потрясенную возстанием, в мирном настроении и в хорошем порядке. Чем ближе мы подъезжали к Осбальдистон-Галлю, тем болезненнее сжималось мое сердце при мысли о необходимости войдти в опустелый замок; чтобы как нибудь отдалить эту тяжелую минуту, я решился заехать прежде к мистеру Ингльвуду.

Во время последних безпорядков почтенный судья особенно сильно ощущал в себе борьбу старинных привязанностей с долгом службы, что вероятно не осталось без влияния на его практическую деятельность, которой он никогда не занимался с особенной ревностью. Впрочем, счастье улыбнулось ему в одном отношении: он отделался от секретаря Джобсона, так яростно воевавшого с безпечным нерадением своего господина; мистер Джобсон перешел к некоему сквайру Стапдишу, недавно назначенному мировым судьей и так ревностно отстаивавшему интересы короля Георга и протестантов, что почтенному секретарю приходилось не подстрекать, а удержать его, чтобы не выдти из пределов законности.

Старый сквайр Ингльвуд принял меня очень любезно, и тотчас показал мне завещание сера Гильдебранда, в котором по видимому соблюдены были все формальности. Судья затруднялся в первую минуту как вести себя в отношении ко мне, во когда он убедился, что я, не смотря на преданность существующему правительству, сочувствую несчастным жертвам ложно понятой преданности прежней династии, он разговорился и рассказал мне какие меры он принимал во время возстания и какими умышленно пренебрегал; как он отговаривал некоторых местных сквайров от участия в мятежном движении, и как помогал бежать другим, имена которых были действительно замешаны в деле.

красы Чевиота, которую злая судьба заключила в монастырския стены.

-- Разве мис Вернон не замужем? спросил я в величайшем изумлении; я полагал, что граф...

-- Ха, ха, ха! граф! ведь это, пустая кличка, придуманная в Сант-Жермене - ха, ха, ха, граф Бошамп, был чрезвычайным посланником и полномоченным министром французского двора, хотя регент герцог Орлеанский едвали знал о его существовании! Вы вероятно видели старого сора Фредерика Вернона в замке, под личиной отца Вогана?

-- Боже милостивый! Воган отец мис Вернон?

-- Без сомнения, ответил мистер Ингльвуд очень хладнокровию, теперь нет надобности скрывать от вас этого обстоятельства, потому что он вероятно уехал уже из наших стран, так как в противном случае я должен был бы арестовать его. Итак, выпьем за здоровие бедной Дианы.

*) Этот выразительный припев встречается, если не ошибаюсь, в комедии Шадвелля The Bury Fair. Автор.

-- Правительство неповинно в том, что он жив, возразил Ингльвуд, потому что оно оценило его голову на вес золота. Он был приговорен к смерти за Фенвикский заговор, и считался одним из зачинщиков Найтс-Бриджского возстания, во времена короля Вильгельма; он имел большое влияние на вождей шотландских клипов, потому что женился на родственнице Бридальбэна. Во время Рисвикского мира поговаривали о его выдаче правительству, но он притворился опасно больным, и французския газеты напечатали известие о его смерти. Когда он потом вернулся в Нортумберланд, мы старые роялисты тотчас узнали его; то есть я узнал его, не будучи сам роялистом; но так как мне не было сделано прямого донесения на него, и так как припадки подагры сильно ослабили мою память, я не счел нужным начать преследование против бедного джентльмена.

-- Разве в замке не знали его настоящого имени? спросил я.

-- Знали только об этом мис Диана, сер Гильдебранд и Рашлей, который с обычным искуством проник тайну, и воспользовался сю, чтобы держать в руках бедную Диану. Сколько раз она готова была наплевать ему в лице, и сдерживала себя только из любви к отцу, которого ожидала неминуемая смерть, если бы он попал в руки правительства. Однако не придавайте, пожалуйста, превратного смысла моим словам, мистер Осбальдистон; я ничего не говорю против правительства, которое соединяет правосудие с милосердием; хотя оно и повесило добрую половину мятежников, вы все же согласитесь, что если бы они сидели мирно по домам, то их не вздернули бы на виселицу.

и выказала особенное отвращение к Рашлею, последний значительно охладел к интересам претендента, за которого он стоял больше из личных, корыстолюбивых целей. Когда соединенные усилия сера Фредерика Вернона и шотландских вождей заставили его возвратить бумаги, похищенные в конторе моего отца, он сообразил вероятию, что в противном лагере больше шансов на наживу и изменил своему долгу. Быть может он убедился также (ведь чужая душа потемки!), что мятежникам не по силам свергнуть прочно установленное правительство. Сер Фредерик Вернон - виконт Бошамп, как его звали иаковиты - едва спасся с Дианой от преследования правительственных войск, когда измена Рашлея погубила возстание. На этом окончивались сведения, которые мистер Ингльвуд мог сообщить мне; он имел только основание предполагать, что сер Фредерик благополучно добрался с дочерью до континента, где мис Вернон, в силу безчеловечного соглашения между ним-и сором Гильдебрандом, должна была поступить в монастырь. Мистер Ингльвуд не мог мне хорошенько объяснить причины, заставившей сера Фредерика Вернона заключить такой невероятный договор об участи своей дочери; по по видимому сюда примешались какие-то расчеты об удержании родовых поместий, перешедших после изгнания сера Фредерика к старшей ветви Осбальдистонов; как всегда бывает в подобных случаях, родители не призадумались пожертвовать свободой своих детей, чтобы доставить им материальные богатства.

тягостнее с той минуты когда я узнал, что нас разлучил не счастливый соперник, а безумная воля родителей. Я упал духом, и не был в состоянии продолжать разговора с мистером Ингльвудом, который в свою очередь начал зевать и предложил лечь спать, хотя было еще очень рано. Я простился с ним с вечера, так как собирался выехать в Осбальдистон-Галль на разсвете.

Почтенный судья одобрил мой план.

-- Вам лучше забраться в замок пораньше, пока никто в околотке не узнал еще о вашем приезде. Сер Рашлей Осбальдистон находится, насколько мне известно, у мистера Джобсона, и вероятию придумывает какую нибудь гадость. Они как будто созданы друг для друга, так как серу Рашлею не подобает находиться в обществе порядочных людей. Но уж если они действуют за одно, то честным джентльменам следует держать ухо востро.

В заключение он посоветовал мне основательно закусить перед отъездом пирогом с дичью, тщательно залив его вином, чтобы предохранить себя от вредного влияния холодного утренняго воздуха.