Роб Рой.
Глава XXXVIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роб Рой. Глава XXXVIII (старая орфография)

ГЛАВА XXXVIII.

Нет более грустного чувства как смотреть на уединенный мрачный дом, некогда служивший нашим веселым жилищем, на заброшенные, изменившияся местности, соединенные в нашей памяти с счастливыми воспоминаниями. На пути в Осбальдистон-Галль, я проезжал те самые места, которые я видел впервые в обществе мис Вернон, в памятный день нашей поездки к судье Ингльвуду.

Её образ казалось сопровождал меня и теперь, и приблизившись к той горе, на которой я увидал ее в первый раз в жизни, я инстинктивно прислушивался к звуку рогов и напрягал зрение, как бы ожидая, что снова явится прелестная амазонка. Но все было безмолвно, пустынно. Наконец, я достигнул замка; закрытые двери и окна, заросший травою двор и мертвая тишина, царившая повсюду, представляла поразительный контраст с веселыми, шумными сценами, которых я так часто был свидетелем при отъезде и возвращении веселых охотников. Громкий лай собак, крики егерей, шум лошадиных копыт, смех и говор старого сора Гильдебранда, и его многочисленных сыновей, все это теперь замолкло на веки.

Смотря на мрачный, пустынный замок, я с грустью вспоминал даже тех, к которым при их жизни я не питал никакого сочувствия; мысль что столько молодых людей, полных сил и надежд, в столь краткое время сошли в могилу, сраженные насильственной, неожиданной смертью, поражала ум невольным ужасом. Малым утешением могло служить мне то обстоятельство, что я возвращался в Осбальдистон-Галль хозяином, тогда как я покинул его почти беглецом. Я не привык еще считать моей собственностью окружавшие меня предметы, и чувствовал себя, если не узурпатором, то по крайней мере чужим человеком и незванным гостем; мне казалось, что непременно явится в воротах замка чудовищный призрак одного из моих несчастных родственников и помешает мне вступить во владение их родовым жилищем.

Пока я был погружен в эти грустные мысли, Андрю Фэрсервис, находившийся в совершенно другом настроении духа, постепенно стучал во все двери замка, оглашая воздух громкими, повелительными криками, которые ясно доказывали, что он по крайней мере вполне сознавал всю важность своего положения как телохранителя нового владетеля замка. Наконец Антони Сидаль, старый дворецкий дяди, медленно и неохотно высунул свою голову в окно нижняго этажа, защищенное железной решеткой, и спросил что нам нужно.

-- Мы пришли, старый приятель, освободить вас от ваших обязанностей, сказал Андрю Фэрсервис: - Вы можете сдать мне ваши ключи; всякому свое время. Я приму от вас серебро и белье. Ваше время, мистер Сидаль, прошло; на каждом бобе есть черное пятно и на каждой тропинке попадается крапива; вы можете теперь занять за столом в людской последнее место, которое некогда занимал Андрю.

С трудом остановив болтливого Фэрсеринса, я объяснил Сидалю свои права на Осбальдинстонский замок и потребовал, чтоб он впустил меня в дом, как его собственника; старик был чрезвычайно взволнован и выразил решительное нежелание отворить мне дверь, хотя в почтительной смиренной форме. Я вполне понимал его чувства, которые делали ему большую честь, по упорно настаивал на своем требовании, объясняя, что если он окончательно откажется меня впустить, то я прибегну к помощи судьи Ингльвуда и констабля.

-- Мы сегодня утром были у судьи Ингльвуда, прибавил Андрю, подтверждая мою угрозу, - а по дороге встретили Арчи Рутледжа, констабля. Теперь в стране установлен законный порядок; изменники перестали царить.

Эти слова очень подействовали на старика, который хорошо знал, что находится под подозрением, благодаря его религии и преданности серу Гильдебранду и его сыновьям. Дрожащими руками он отворил одну из боковых дверей, запертую тяжелым засовом и выразил смиренную надежду, что я прощу ему слишком добросовестное исполнение его обязанностей. Я уверил его, что нисколько на него не сердился и напротив одобрял его осторожность.

-- Я не разделяю этого мнения, заметил Андрю: - Сиддаль старая лиса; он не побледнел бы как полотно и его колени не дрожали бы, еслиб он чего нибудь от нас не скрывал. - Да простит вам Господь, мистер Фэрсервис, отвечал дворецкий. - Как вам не стыдно так говорить о старом приятеле и товарище. Где прикажете, прибавил он, почтительно провожая меня по коридору, - затопить камин? Я боюсь, что вы найдете замок очень скучным и пустынным. Впрочем может быть вы возвратитесь в Ингльвуд-Плэс к обеду?

-- Затопите камин в библиотеке, отвечал я.

-- В библиотеке? повторил старик, - давно уже там никто не сиживал, и труба дымится... Голуби свили в трубе гнезда прошлой весной, и никого не было чтоб вычистить ее.

-- Свой дым лучше чужого огня, произнес Андрю; - его милость любит библиотеку; он не походит на ваших папистов, которые поощряют невежество, мистер Сидаль.

Дворецкий повел нас в библиотеку очень неохотно, и не смотря на его предостережение, эта комната оказалась убранной и приведенной в больший порядок, чем прежде. В камине пылал огонь, и сконфуженный дворецкий пробормотал:

-- Теперь хорошо горит, а утром ужасно дымило.

Желая остаться один и несколько придти в себя от грустных впечатлений, производимых на меня всем окружавшим, я попросил старика Сидаля сходить за управляющим, жившим в четверти мили от замка. Он отправился исполнить мое приказание с видимой неохотой. Потом, я приказал Андрю отыскать в соседстве несколько здоровенных молодцов, на которых он мог бы надеяться, так как все окрестное население состояло из папистов, и сер Рашлей, способный на всякое отчаянное предприятие, находился вблизи. Андрю Фэрсервис взялся за это дело с большим удовольствием и обещал привести из Триплэ-Но двух подобных ему пресвитериан, которые могли постоять против папы, чорта и претендента.

-- Я буду очень рад, прибавил он, - их обществу, потому что в последнюю ночь, которую я провел в Осбальдистоне-Галле я видел как эта самая картина (при этом он указал на портрет во весь рост деда мис Вернон) гулял при лунном свете в саду. Я говорил вашей милости об этом призраке, но вы не хотели меня выслушать. Я всегда полагал, что паписты занимаются колдовством и всякой чертовщиной, по до той ночи никогда не видал призрака.

-- Ступайте, сер, отвечал я, и приведите молодцов, о которых вы говорите, но постарайтесь чтоб они были благоразумнее вас и не боялись бы своей собственной тени.

-- Всем известно, произнес самонадеянно Андрю, - что я человек храбрый, не хуже других, но я не намерен драться с призраками.

С этими словами он вышел из комнаты в ту самую минуту, как в дверь входил управляющий, мистер Вардла.

Это был честный, благоразумный человек, благодаря управлению которого мой дядя мог так долго удержать за собой Осбальдистон-Галль. Я показал ему духовное завещание сора Гильдебранда, и он признал что этот документ имеет полную силу. Для всякого другого подобное наследство было бы только затруднением, так велики были лежавшие на этом ломестыи долги, но я был в совершенно особенном положении, потому что многие из этих долгов перешли на имя отца, и он намеревался скупить и остальные обязательства; увеличение его кредита в последнее время давало ему возможность совершенно легко освободить родовое поместье от всех долгов.

Я занялся делами с мистером Вардла и оставил его обедать. Мы оба предпочли не выходить из библиотеки, хотя Сидаль очень советовал перейдти к обеду в каменную залу, которую он приготовил для этого. Между тем Андрю привел своих двух приятелей и рекомендовал. их, как людей приличных, трезвых, строгих, религиозных правил, а главное храбрых, как львы. Я велел им дать вина, и они отправились в людскую. При виде их, старик Сидаль покачал головою, и на мой вопрос о причине его неудовольствия отвечал:

клерка Джобсона, и предал бедных джентльменов... но он дисситер, и этого в настоящее время кажется довольно.

Высказав таким образом свое мнение, на которое я не обратил большого внимания, старый дворецкий поставил на стол вино и вышел из комнаты.

Мистер Вардла оставался у меня до вечера, во когда началось смеркаться, то он собрала, свои бумаги и отправился домой, оставив меня в том странном настроении, когда не знаешь чего хочешь - уединения или общества. Впрочем у меня не было выбора: я была, один в комнате, наводившей меня на самые грустные размышления.

Когда стемнело, Андрю приотворил дверь и вместо того чтоб спросить не желаю ли я огня, посоветовал мне осветить комнату в виде предостережения от призраков. Я с нетерпением прогнал его и поправив огонь в старинном готическом камине, придвинула, к нему большое сафьянное кресло, в котором я сидел.

-- Вот верное изображение человеческих желаний, думал я, устремляя свои взоры на пламя, - они воспламеняются воображением от всякой безделицы, разгораются дуновением надежды и пожирают наконец человека, превращая его в груду пепла.

Среди этих мечтаний я вдруг услышала, глубокий вздох. Я вскочила, в изумлении - передо мною стояла Диана Вернон, опираясь на руку человека так удивительно походившого на портрет, о котором я так часто говорил, что я инстинктивно взглянул на раму, ожидая найдти ее пустой. В первую минуту я подумал не сошел ли я съума или не возстали ли действительно из гробов мертвецы. Но через мгновение я убедился, что я был в полном разсудке я что передо мною стояли живые существа. Это была сама Диана, хотя она казалась бледнее и изнуреннее обыкновенного; а подле нея стоял не призрак, а Воган или лучше сказать сер Фредерик Вернон, в древней одежде своего деда, на которого он чрезвычайно походил. Он первый заговорил, потому что Диана не поднимала глаз с пола, а язык мой прильнул к гортани от изумления.

-- Мы явились к вам просителями, мистер Осбальдистон, сказал он, - и просим убежища и покровительства в вашем доме до той минуты, когда мы будем; в состоянии продолжать путешествие, которое на каждом шагу грозит мне тюрьмою и смертью.

-- Конечно, произнес я, с трудом выговаривая каждое слово, - мис Вернон... и вы, сер, не можете предположить... чтоб я забыл оказанную вами помощь, когда я находился в затруднении, или чтоб я был способен предать кого нибудь, тем более вас.

-- Я в этом уверен, сказал сер Фредерик, - по все же я очень не охотно доверяю вам свою неприятную и опасную тайну; признаюсь, я охотнее открыл бы ее всякому другому, чем вам. Но судьба, преследовавшая меня всю жизнь, теперь так тяжело гнетет меня, что не оставила мне выбора.

В эту минуту отворилась дверь и послышался голос Андрю:

-- Я несу свечи. Вы можете их зажечь, когда хотите.

Я бросился к двери, надеясь что успею остановить его во время, прежде чем он увидит лиц находившихся в комнате. Я насильно вытолкал его на лестницу и запер дверь; потом вспомнив, что в людской находились его товарищи, из которых один был по словам Сидаля шпион, и зная болтливость Андрю, я последовал за ним. Отворив дверь в людскую, я услыхал громкий голос Андрю, но он немедленно замолк при моем неожиданном появлении.

-- Что с вами, дурак? воскликнул я: - вы вылупили глаза, словно увидели призрак.

-- Потому что вы, болван, разбудили меня. Сидаль говорит, что нет постелей для этих молодцев, а потому они могут идти. Мистер Вардла полагает, что их присутствие совершенно излишне. Вот по золотому каждому из вас, выпейте за мое здоровье, благодарю за вашу готовность служить мне. Молодцы, уходите немедленно.

Они поблагодарили меня, взяли деньги и удалились по видимому очень довольные и не имея никакого подозрения. Я остался в людской, пока их следа, простыл и ушел только убедись вполне, что они не могли видеться более в эту ночь с Андрю. Я так быстро последовал за ним из библиотеки, что по моему мнению он не мог успеть сказать своим товарищам и двух слов до моего Появления. Но удивительно, как скоро можно сказать два слова, которые влекут за собою роковые последствия. Два слова сказанные в этом случае, стоили жизни двум человекам.

Приняв эти меры для обезпечения безопасности моих гостей, я возвратился к ним, рассказал что я сделал и прибавил что по моему распоряжению один Сидаль должен являться на мой звонок, так как я подозревал, что он укрыл их в замке. Диана безмолвным взглядом поблагодарила меня.

-- Вы теперь знаете мою тайну, сказала она после непродолжительного молчания, вам конечно известно, какой близкий и дорогой моему сердцу родственник находил так часто убежище в Осбальдистон Галле, и вы не будете более удивляться, что Рашлей держал меня в ежевых рукавицах, пользуясь этой тайной.

Я просил изгнанников думать только о своей безопасности и вполне расчитывать на мое пламенное содействие. Эти слона побудило сера Фредерика объяснить мне свое положение.

-- Я всегда подозревал Рашлея Осбальдистона, сказал он; - по его поведение относительно моей беззащитной дочери, от которой я с трудом добился всех подробностей, и его низкий поступок с вашим отцем побудили меня презирать и ненавидеть его. В моем последнем свидании с ним я не мог скрыть этих чувств, хотя из осторожности это было бы необходимо; желая отомстить мне за мое презрительное с ним обхождение, он прибавил ко всем своим преступлениям отступничество и предательство. Я сначала надеялся, что его измена не будет иметь последствий; граф Мар имел прекрасную армию в Шотландии, а лорд Дервентватер, Форстер, Кенмюр, Винтертон и другие сосредоточивали свои силы на границе. Я имел постоянные сношения с этими английскими вельможами и джентльменами, и меня послали с отрядом горцев, который под начальством бригадира Макинтоша из Борлума перешел Фортский залив, и миновав нижнюю Шотландию соединился с английскими инсургентами на границе. Моя дочь сопровождала меня в этом трудном, длинном походе и разделяла со мною все опасности и усталость.

-- И она никогда не оставит своего дорогого отца! воскликнула мис Вернон с любовью прижимаясь к нему.

-- Едва я присоединился к моим английским друзьям, продолжала, сер Фредерик - как увидал, что name дело проиграно. Число наших сторонников ежедневно убавлялось, и к нам примкнули только старые приверженцы. Тории Высокой Церкви оставались в выжидательном положении, и наконец нас окружил многочисленный неприятель в маленьком городке Престоне. Мы упорно защищались впродолжение целого дня; по наследующий день мужество наших предводителей поколебалось, и они решились сдаться. Подобная сдача без условий значила в отношении меня положить голову на плаху. Двадцать или тридцать джентльменов были одинакого со мною мнения; мы сели на копей и поставили в центра, нашего маленького отряда мою дочь, желавшую непременно разделить мою судьбу. Пораженные её мужеством и любовью к отцу мои товарищи поклялись, что умрут, а не оставят ее в руках неприятеля. Таким образом, мы выехали из города по Фишергэтской улице и направились к болоту, простиравшемуся до реки Рибль, чрез которую один из нас знала, безопасный брод. Ст. этой стороны город не была, обложен неприятелем, и мы встретили только драгунский патруль, который обратили в бегство. Перебравшись через реку, мы легко достигли ливерпульской дороги, и разбрелись во все стороны отыскивая убежища. Я очутился в Валлисе, где находится много джентльменов, разделяющих мои религиозные и политическия мнения. Однако, я не мог найдти безопасного случая достигнуть морского берега и сесть на корабль; по этому снова отправился на север. Один из моих лучших друзей обещал меня встретить в этом околотке и проводить в гавань на Сольвее, где ждет корабль, который унесет меня на всегда из дорогой родины. Зная что в Осбальдистон-Галле теперь никто не живет кроме старика Сидаля, посвященного и в прежнее время в нашу тайну, мы решились укрыться в этом давно изведанном и верном убежище. Я снова облекся в одежду, которая в случае неожиданной встречи с поселянами могла возбудить в лих суеверный страх, и мы ждали известия от нашего проводника, когда вдруг вы явились в замок и заняв эту комнату принудили нас просить вашего покровительства.

никакия испытания, теперь видоизменилась в твердую, мужественную покорность судьбе, хотя по видимому она сильно упала духом. Не смотря на то, что серу Фредерику было известно какое влияние мог произвести на меня рассказ о подвигах его дочери, он все же не удержался от похвал и лестных отзывов.

-- Она перенесла такия испытания, сказал он, - которые были бы достойны занять место в истории любого мученика; она встречала лицем к лицу смерть во всевозможных её видах; она вынесла такия трудности и лишения, которые привели бы в ужас самых мужественных людей; она проводила целые дни в мрачных трущобах, а ночи на коне, и никогда я не слыхал от нея ни жалобы, ни ропота. Одним, словом, мистер Осбальдистон, она достойное приношение Богу, которому (при этом он осенила" себя крестным знамением) я посвящу ее, как все что осталось дорогого на земле у Фредерика Вернона.

После этих слов наступило продолжительное молчание. Ясно было, что отец Дианы желал точно также как во время нашей первой встречи в Шотландии уничтожить во мне всякую надежду на брак с его дочерью.

-- Теперь, сказал сер Фредерик, обращаясь к Диане, - нам нечего более безпокоить мистера Осбальдистона: мы исполнили свой долг и открыли ему тайну несчастных гостей его замка, судьба которых зависит от его великодушия.

благодаря стараниям Сидаля.

-- И вы в этом не раскаетесь, отвечал я, - вы, сер Фредерик, меня мало знаете, но мис Вернон конечно засвидетельствует....

-- Я не нуждаюсь в свидетельстве моей дочери, отвечал он учтиво, по с твердым намерением помешать мне заговорить с Дианой. - Я готов верить всему хорошему о мистере Франсисе Осбальдистоне. Позвольте нам теперь удалиться; нам надо отдохнуть, потому что мы не знаем когда придется возобновить наше опасное путешествие.

Он взял за руку дочь, поклонился и скрылся с нею за драпировкой.