Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов.
Часть вторая.
Глава VII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть вторая. Глава VII (старая орфография)

ГЛАВА VII.

Корсика присоединена к Франции. - Опасное положение Наполеона в Италии в эту эпоху. - Австрийский Генерал Альвиyци назначается Главнокомандующим новой армии. - Разные сражения, не имевшия никаких решительных последствий. - Несогласия между Австрийскими Генералами. - Первая битва при Арколе. - Наполеон подвергается личной опасности. - Никаких решительных последствий - Второе сражение при Арколе. - Французы побеждают. - Новый раздор между Австрийскими Генералами. - Общее обозрение военных и политических дел, по окончании четвертого Италиянского похода. - Австрия предпринимает пятый поход, по не воспользовалась прежним опытом. - Ривольская битва и победа, одержанная Французами. - Новый успех при Ла-Фаворите. - Французы возвращают земли, потерянные ими в Италии. - Сдача Мантуи. - Примеры Наполеонова великодушия.

Около этого времени воспоследовало присоединение Корсики к Франции. Бонапарте содействовал сей перемене политических отношений своей родины, сперва косвенным образом чрез гордость, внушенную его соотечественникам блистательным его возвышением; а потом и непосредственно; овладев городом и гаванью Ливорною и доставив Корсиканцам, изгнанным Английскою партиею; средства возвратишься на свой отечественный остров. Он донес об этом деле Директории; присовокупив, что он назначил Жантили, ревностнейшого приверженца Французов, временным правителем острова; и что Коммиссар Салисетти отправляется на корабле для сделания прочих необходимых распоряжений. Сие донесение было довольно холодно написано, и любовь Наполеона к родине не побудила даже его распространиться на счет важности оной, хотя Директория в последствии очень гордилась приобретением сего острова. Но судьба слишком высоко возвела его для того, чтобы заниматься ничтожным островком, на котором он родился. Он был подобен молодому льву, который, истребляя стада и охотников, забывает пещеру, где он произошел на свет {Мы сказали (Ч. I, стр. 35), что Бонапарте никогда не жаловал своей отчизны после своего возвышения, и потому никогда не пользовался расположением жителей оной. Однако ж в Записках его, сочиненных на острове Св. Елены, он поместил Географическое и Историческое начертание Корсики, предлагая многие способы для просвещения своих земляков. Один из этих способов состоит в отобрании у них оружия, всегда ими носимого: что конечно принесло бы пользу, если б было удобоисполнимо. Там же находится странное замечание: "Что Корсиканская корона, при кратковременном присоединении оной к Великобритании, должна была очень удивиться тому, что она досталась потомку Фингала." - Не больше, думаем мы, как корона Франции и железный венец Италии удивились, встретясь на челе счастливого Корсиканского солдата.}.

Положение Наполеона, хотя и блистательное, было однако же весьма опасно, и требовало с его стороны большой бдительности. Мантуа еще держалась, и повидимому долго могла продержаться. Вурмзер приказал убить и посолить три четверти лошадей, принадлежащих его кавалерии, для употребления в пищу гарнизону, чем сделал значительную прибавку к заготовленным уже съестным припасам. Мужество его и твердость были всеми признаны) и, решась защищать крепость по правилам науки, совершенно ему известной, он не подвергался уже опасности быть обманутым хитростями новой тактики, погубившей его в открытом поле.

Между тем, как последний залог Австрийского владычества в Италии был вверен такой надежной охране, Император и Министры его ревностно занимались новыми усилиями для возвращения своих Италиянских земель. Разбитие Журдана и отступление Моро перед Эрцгерцогом Карлом, дало Имперцам время оправиться, и привело их в возможность, сделав значительный набор в воинственной Иллирии, и отделив часть войск с Рейна, выставить в поле новую рать, для возвращения Италиянских областей и для освобождения от осады крепости Мантуи. По указу Военного Совета, на Италиянских границах, собрались две армии: одна в Фриули, составленная частью из того отряда Вурмзеровых войск, который, будучи отрезан от главных сил в сражении при Бассано, отступил под начальством Каздановича в этом направления; другая набиралась в Тироле. Оне долженствовали действовать совокупно, и над обеими сделан Главнокомандующим Фельдмаршал Альвинци, Генерал, пользовавшийся большою славою, которую тогда считали его заслуживающим.

Таким образом, Наполеону предстояло в четвертый раз бороться на той же земле с новыми силами, выставляемыми тем же неприятелем. Правда, что сам он получил из Франции подкрепление, состоящее из двенадцати баталионов, служивших прежде в Вандее. Армия его, с тех пор, как победа предоставила в распоряжение вождя её все способы страны, ею занимаемой, была изобильно снабжена одеждою, пищею, снарядами, и питала сильную привязанность к Начальнику, который с диких безплодных Альп привел ее в эту изобильную страну, и управлял ею на поле брани с таким искуством, что едва ли можно сказать, чтобы она имела хоть когда либо неудачу в делах, предпринимаемых под его руководством.

Наполеон пользовался также расположением, если не всех Италиянцев вообще, то по крайней мере, большей части, особенно в Ломбардии, где как друзья, так и враги его, были одинаково убеждены в том, что успехи его предопределены свыше. В продолжение последняго Вурмзерова похода возникло противное сему мнение, и весть, что Австрийцы выступили в поле, произвела во многих местах против Французов возмущение, обнаружив повсюду питаемую к ним неприязнь. Но с тех пор, как все стало предвещать несомненные успехи Наполеона, друзья Австрии замолкли; и многочисленная шайка тех людей, которые в подобных случаях всегда пристают к торжествующей стороне, увеличила собою перевес приверженцев Франции, объявив себя в её пользу. Казалось однако же, что Победа, как бы недовольная тем, что смертные присвоивают себе право разбирать причины её благоволения, вознамерилась быть скупее прежнего даже к отличнейшему своему любимцу, и заставить его потрудиться более, чем он делал тогда, как обстоятельства сильнее против него вооружались.

Давидович начальствовал отрядом, стоящим в Тироле и заключающим в себе превосходное ополчение сей воинственной области. Сих людей нетрудно было склонить к походу в Италию, ибо они были убеждены, что народная их независимость нисколько не обеспечена до тех пор, пока Французы останутся властителями Ломбардии. Бонапарте, с своей стороны, поставил Вобуа в дефилеях по реке Лавизе, выше Трента, дабы прикрыть сие новое владение Французской Республики, и преградить путь Давидовичу. Альвинци располагал, вышед из Фриули, приблизиться к Виченце, где он надеялся, что Давидович к нему присоединится движением вниз по Адижу, Соединив таким образом свои армии, он намеревался итти на Мантуу, постоянный предмет сей кровавой борьбы. Он выступил в поход в начале Октября 1796 года.

Как только Бонапарте узнал, что Альвинци тронулся с места, то он послал повеление Вобуа атаковать Давидовича, а Массене двинуться к Бассано на Бренте, и стать против Австрийского Главнокомандующого, Обе сии меры не имели успеха.

Вобуа действительно атаковал неприятеля, но столь неудачно, что после двухдневного сражения, он принужден был отступит перед Австрийцами, очистишь город Трент, и двинуться назад на Галлиано, о котором мы уже упоминали, как о весьма крепкой позиции, при описании выше сего Ровередекой битвы (стр. 30). Поелику большая часть его противников были Тирольцы, удивительно приученные к Зоине в горах, то они вытеснили Вобуа из позиции, почти неприступной; и войско их, опустясь вниз по правому берегу Адижа, повидимому сделало сие с тою целью, чтобы итти на Монтобелло и Риволи, и тем открыть себе сообщение с Альвинци.

С другой стороны, хотя Массена и не понес никакой потери, ибо он избегал битвы, но приближение Альвинци с превосходною числом армиею, принудило его очистить Бассано, и предоставить неприятелю безпрепятственное владение Брентскою долиною. Бонапарте из сего увидел необходимость подвинуться с дивизиею Ожеро, решась сразиться с Альвинци, и опрокинуть его назад к Пиаве прежде прибытия Давидовича. Но он встретил тут необычайное сопротивление; почему, ссылаясь на непогоду и на разные другия препятствия, он лишь слегка назвал победою первую свою встречу с Альвинци. Очевидно, что он сделал отчаянное покушение вытеснишь Австрийского Генерала из Бассано, и что он не только не успел в том, но напротив того, сам был принужден отступить в Виченцу. Далее обнаруживается, что Бонапарте сам чувствовал несообразность сего отступления с притязаниями его на победу и он довольно забавно сознается, что жители Виченцы удивились, увидя Французскую армию отступающую назад чрез их город, тогда, как они были свидетелями победы, одержанной ею накануне. Жители Виченцы конечно могли бы подивиться, если б они были так убеждены в этом деле, как Бонапарте его представляет. В существе же, Наполеон, видя, что отступающий Вобуа подвергается опасности быть отрезанным, если ему не подадут помощи, поспешил предупредить столь великую беду, двинувшись к нему, дабы его подкрепить. Однако ж, обратное его движение, простиравшееся до Вероны, открыло Австрийцам всю страну между Брентою и Адижем; и для тех, которые прочтут описание сего похода, конечно покажется непостижимым, по какой причине Давидович и Альвници₎ не имея между собою никакого Французского отряда, который бы препятствовал их сообщению, не начали тотчас действовать совокупно. Но Австрийская тактика в продолжение целой войны имела в себе этот порок, что она не заботилась о сообщениях и о совокупном действии своих отдельных дивизий, хотя сие необходимо для обеспечения успехов кампании. Сверх того, как и сам Бонапарте замечает, Австрийские полководцы никогда не умели дорожить временем в своих военных делах.

Отступив в Верону, где можно было, по произволу, или действовать наступательно, перешед через мост, или прикрыться от неприятеля рекою Адижем, Наполеон отправился осматривать позиции при Риволи и Короне, где стояли войска, разбитые Давидовичем.

Они предстали пред него с большим страхом, и Наполеон осыпал их упреками за их поведение: "Я недоволен вами," сказал он: вы не показали ни знания своего дела, ни твердости, ни мужества. Вы допустили вытеснить себя из такой позиции, в которой горсть храбрых людей могла бы остановить целую армию. Вы более не Французские солдаты. - Написать на их знаменах: Они уж не принадлежат к Италилиской армии." Слезами, рыданиями, исторгнутыми отчаянием и стыдом, ответствовали солдаты на речь его. Законы подчиненности не могли обуздать их огорчения, и многие заслуженные гренадеры, со знаками отличия, вышли из рядов. Генерал! мы оклеветаны; поставь нас вперед, и тогда суди, стоим ли мы чести принадлежать к Италиянской армии." Бонапарте, произведя на них желаемое впечатление, стал с ними снисходительнее, и полки, подвергшиеся столь строгому выговору, возстановили свою славу в последствии похода.

Между тем, как Наполеон неутомимо старался сосредоточить свои войска на правой стороне Адижа, и внушить им свой собственный дух мужества, Альвинци расположил свои силы на левом берегу неподалеку от Вероны. Армия его занимала цепь высот, называемых Кальдиеро, позади коих влеве находится деревенька Аркола, лежащая посреди болот, которые простираются до подножия гор. Тут стал Австрийский вождь, с тою, может быть, целью, чтобы ожидать, пока дивизия Давидовича спустится по правому берегу Адижа, и, потревожив позицию Французского полководца на реке сей, доставит самому Альвинци возможность проложить себе путь.

дивизия, под начальством Массены, атаковала высоты в проливной дождь; но все её мужество осталось безуспешным, и Наполеон, по обыкновению своему, обвинил стихии в своей неудаче.

Положение Французов сделалось весьма опасным, и, что всего хуже, солдаты сие заметили, и начали роптать на трудность походов против сменяемых одна другою армий, и на предстоящий им жребий пасть под безпрестанно возобновляющимися усилиями Австрии. Бонапарте, по возможности, успокоил их обещанием, что победы их в Италии скоро увенчаются разбитием Альвинци, и устремил весь свой гений к тому, чтобы довести войну до решительной борьбы, в которой он надеялся, что, не смотря на малосилие, его таланты и отважность армии, столь часто побеждавшей, доставят ему благоприятные последствия. Но не легко было найти средство к нападению, которое бы представляло даже хоть надежду на возможность успеха;. Если б он двинулся к северу по учредил бы сообщение с Мантуей. Лежащия же против него Кальдиерския высоты, занимаемые центром Австрийских сил, оказались, по сделанному им жестокому опыту, неприступными.

В этих затруднительных обстоятельствах, Французскому Генералу представилась смелая мысль, что хотя позицию при Кальдиеро и нельзя взять приступом, но что ее можно обойти; и что овладев деревнею Арколою, лежащею влево позади Кальдиеро, можно будет принудить Австрийцев к невыгодному для них сражению. Но мысль, атаковать Арколу, едва ли могла бы придти на ум кому другому, кроме Наполеона.

Аркола лежит при небольшом ручейке, называемом Альпоном, который, как уже было сказано, впадает в Адиж, протекая по безплодному болоту, пересекаемому в разных направлениях плотинами и рвами. В случае неудачного нападения, атакующие подвергались опасности быть совершенно загнанными в болота. Двинувшись же от Вероны по направлению к Арколе, можно было произвесть тревогу в целой неприятельской армии. Скрытность и быстрота составляют душу великих предприятий. Все сии затруднения исчезли пред гением Наполеона.

под начальством Кильмена для защиты сего города на случай нечаянного нападения, со строгим приказом запереть ворота, и стараться, чтобы неприятель не узнал об этом ночном походе, Бонапарте начал свое движение сперва с хвоста, по направлению к Пескиере; что могло подать вид, будто бы он отказывается от надежды взять Манту у, а может быть, даже намеревается вытти и из Италии. Тишина, с которою было произведено сие движение, совершенно без шума, обыкновенно раздающагося во Французском войске перед битвою, и отчаянное положение дел, казалось, также предвещали отступление. Но когда войска прошли несколько времени по этому направлению, то головы колонн были поворочены с дороги влево, и спустились по Адижу до Ронко, куда прибыли до разсвета. Здесь был приготовлен мост, по которому они перешли чрез реку, и стали несколько пониже Кальдиерских высот, на том же берегу, на котором находилась Аркола, предмет их атаки.

Аркольское болото пересекается тремя насыпными дорогами) каждую из них заняла Французская колонна. Средняя колонна двигалась по дороге, ведущей к деревне сего имени. Плотины и дороги не были защищены, но Аркола и мост её охранялись двумя баталионами Кроатов, с двумя орудиями, поставленными так, что оне обстреливали дорогу. Орудия сии встретили Французскую колонну таким сильным огнем во фланг, что она в безпорядке отступила. Ожеро бросился было вперед на мост со своими отборными гренадерами; но, поражаемые убийственным огнем, они были принуждены воротиться назад к своему отряду.

Альвинци, сочтя сей натиск за попытку, сделанную одними легкими отрядами, послал однако же несколько войск в болото, по плотинам, его пересекающим, дабы выгнать Французов. Оне были очень озадачены, столкнувшись с сильными колоннами неприятельской пехоты, однако ж бой продолжался с упорною храбростью. По предположению Наполеона, необходимо должно было взять Арколу; но ужасная пальба тому препятствовала. Наконец, чтобы одушевить своих солдат и понудить их к последнему усилию, он схватил знамя, бросился на мост, и водрузил его своею собственною рукою. Свежий отряд Австрийцев подоспел в эту минуту, и фланговый огонь сделался еще страшнее прежнего. Хвост Французской колонны попятился назад; передние ряды, видя себя оставленными, также начали отступать; но, храня своего Генерала, вынесли его на руках через убитых и умирающих, сквозь огонь и дым. В суматохе, его наконец столкнули в болото. Австрийцы находились уже между им и его войсками, и ему приходилось или погибнуть или отдаться в плен, если б гренадеры не увидели его в сей опасности. Тотчас раздался крик: "Вперед, вперед - спасать Генерала!" Любовь их к особе Наполеона сделала больше, чем могли сделать его приказания и пример. Они опять вернулись на приступ, и наконец выгнали Австрийцев из деревни; но сие произошло не прежде, как при появлении Французского отряда под начальством Генерала Гиё, который, обошед неприятеля, ударил ему в тыл. Помощь сия переправилась на пороме в Альборадо, и Французы овладели столь долго оспориваемою деревнею. На это время деревня сия была очень важным местом; ибо владение оною доставляло Наполеону возможность, стать между Альвинци и его резервами, и истребить его артиллерийский парк, в случае, если Австрийцы останутся в прежней позиции для поддержания сообщений своих чрез Бренту. Но опасность сия была во время избегнута предусмотрительностью Австрийского Фельдмаршала.

Едва только Альвинци узнал, что сильная дивизия Французской армии у него в тылу, как, не дав ей времени научать дело, он тотчас оставил позицию при Кальдиеро, и медленно, в совершенном порядке, спустился с высот. Бонапарте с огорчением видел, как Австрийцы отступали по мосту, находящемуся у них в тылу, чрез Альпон, между тем, как заняв оный, как было его намерение, он сделал бы отступление их невозможным, или по крайней мере гибельным. Чрез это обстоятельство, однако же, деревня Аркола потеряла важность своего местоположения, ибо после Альвинцева отступления, она осталась уже не в тылу, а перед Фронтом неприятеля.

Бонапарте помнил, что он имеет неприятелей на правом, как и на левом берегу Адижа, и что Давидович может еще раз разбить Вобуа, между тем, как он находился слишком впереди, для того, чтобы подать ему помощь. В следствие сего, вышед из Арколы и из деревни Порсиля, находящейся по близости от нея, он отступил к Ронко, перешед обратно через реку, и оставя только две полу-бригады впереди на левом берегу.

Адьвинци итти на Верону, прервало все сообщения его армии с Тирольскою, а что важнее всего, оно возобновило страх Австрийцев к искуству Наполеона и к храбрости его войск, а Французским солдатам возвратило обыкновенную их самоуверенность.

Бонапарте пробыл в Ронко до пяти часов следующого утра, пока получил известие, что Давидович спокойно стоит в своей прежней позиции; что ему нечего заботишься о безопасности Вобуа, и что он может действовать против Альвинци. Сие тем легче было исполнить (16 Ноября), что Австрийский Генерал, не знав, что Бонапарте останавливал свою армию в Ронко, вообразил себе, что он находится на походе, для того, чтобы соединить силы свои близь Мантуи, и по этому поспешил ударить на его арриергард, который он полагал догнать на пороме. Бонапарте избавил его от труда доходить до Адижа. Он опяуриь перешел на левую сторону, и вновь двинул свои колонны по плотинам и насыпным дорогам, пересекающим Аркольцкия болота. На такой местности, где не возможно было дать колоннам более широты, чем сколько позволяли насыпные дороги, победоносные Французские воины имели большую выгоду над вновь набранными Австрийцами: ибо хотя последние были в общем счету многочисленнее, но при таком обстоятельстве успех зависел от одного только фронта, или средних рядов. Посему Французы одержали верх, и опрокинули Австрийцев в деревню Арколу; но там, как и прежде сего, Альвинци утвердил свои главные оборонительные точки, и удерживал их с наивеличайшим упорством.

После нескольких неудач при нападении с фронта на место, к которому столь трудно было приблизиться, Наполеон старался обойти сию позицию, перешед чрез речку Альпон близь впадения оной в Адиж. Он пытался было устроить переход из фашин, но безуспешно, и ночь наступила прежде, чем произошло что либо решительное. Обе стороны отступили, Французы в Ронко, где они перешли обратно чрез Адиж; а Австрийцы на позицию позади столь хорошо защищаемой ими деревни Арколы.

Наполеон да, же овладел полем сражения, то и тогда он был бы принужден при наступлении ночи возвратиться в свою прежнюю позицию, опасаясь, чтобы Давидович, разбив Вобуа, не двинулся на Манту у, или на Верону. День 11 числа был более решителен.

Поле битвы и предварительные движения были почти те же самые, как в предыдущий день; но Французы едва было не разстроились чрез потопление одного из судов, составляющих мост их чрез Адиж. Австрийцы тотчас двинулись на полу-бригаду, стоящую на левом берегу для защиты моста. Но Французы, исправив повреждение, сами пошли вперед, и принудили Австрийцев отступить в болота. Массена направил свою атаку на Порсил, а Генерал Роберт двинулся вперед на Арколу. Но Бонапарте наиболее желал одержать решительный перевес на той точке, где он намеревался перейти чрез Альпон, и, для достижения сего, он присоединил к смелости хитрость. Увидя одну из своих колонн опрокинутую и отступающую назад по плотине, он поместил 32-й полк в засаду в небольшом леску вдоль дороги, который, встретив преследующого неприятеля сильным неожиданным огнем, вдруг бросился на него со штыками, и ударив во фланг трехтысячной колонны Кроатов, опрокинул ее в болото, где большая часть оной погибла.

Тогда-то, сообразив понесенные неприятелем потери, Наполеон заключил, что превосходство его в числе так уменьшилось, и храбрость так поколебалась, что ему уж не нужно было долее ограничивать свои движения плотинами, а что он мог вступить в бой с неприятелем на долине, простирающейся за Альпоном. Он перешел чрез сей ручей по временному мосту, устроенному в продолжение ночи, и битва возгорелась с таким же ожесточением на твердой почве, как она происходила посреди болот на плотинах.

Австрийцы сражались тем с большею решительностью, что их левый фланг, хотя стоящий на сухом месте, был защищен болотом, которое Бонапарте не имел возможности обойти. Но, не смотря на это положение вещей, Наполеон вздумал овладеть сим важным местом, внушив неприятелю, будто бы он точно сделал то, к чему не было никакой возможности. Для сего он послал отважного офицера с тридцатью своими вожатыми (которых можно назвать его телохранителями) и с четырью трубачами, приказав этим храбрым всадникам пуститься в атаку, а трубачам затрубить, как будто бы сильный отряд перешел через болото. В то же самое время, Ожеро напал на левый Фланг, а подоспевший из Лениого, свежий отряд, принудил оный к отступлению, если не к бегству.

Тогда Альвинци принужденным нашелся итти назад, и начал отступать к Монтебелло. Он расположил семь тысяч человек уступами для прикрытия сего движения, которое было исполнено без большой потери; но из рядов его много выбыло убитых в трех сражениях при Арколе. Урон его считался до восьми тысяч человек. Французы, делавшие неоднократно столь кровопролитные приступы к сей деревце, также много пострадали. Бонапарте сознается в этом выразительными словами: "Никогда еще", пишет он к Карно: "поле сражения не было так оспориваемо. У меня почти не осталось Генералов. Могу вас уверить, что ни одна победа не покупалась столь дорогою ценою. Неприятель был многочислен, и дрался отчаянно." В существе же дела, Наполеонов способ устрашать такими кровопролитными и отчаянными приступами к крепким позициям, есть важная погрешность в его системе. Он стоил множества людей, и не всегда бывал удачен. Атака при Арколе была только безполезным пролитием крови до тех пор, пока искуство заменило открытую силу, и позиция была обойдена в первый день Генералом Гиё, а на третий войсками, перешедшими чрез Альпон.

он уже опрокинул, а он откладывал сие до И6 числа; и уже 18, днем спустя после отступления Альвинци, он подошел к Вероне по правому берегу. Если б сие движение было сделано прежде разбития Альвинци или даже в продолжение трех предъидущих дней, когда Французы сражались под Арколою, то от сего могли бы произойти весьма важные последствия. Увидев наконец, что Альвинци отступил, Давидович сделал тоже, и удалился в горы, не слишком тревожимый Французами, которые уважали его армию, столь часто побеждавшую, чувствуя притом собственную свою слабость, происшедшую от понесенных ими потерь.

Другое случайное обстоятельство также неоспоримо доказывает недостаток согласия и совокупного действия между Австрийскими Генералами. Вурмзер, который спокойно простоял в Мантуе все то время, пока Альвинци и Давидович находились в, окрестностях, сделал сильную вылазку 28 Ноября, тогда, как сия попытка не произвела ничего важного, ибо он никем не мог быть подкреплен.

Так кончился четвертый поход, предпринятый для защиты Австрииских владений в Италии. Последствия оного не были столь решительно благоприятны для Наполеона, как трех предъидущих. Правда, что Мантуа не получила никаких пособий, и следовательно главная цель Австрийцев не была достигнута. Но Вурмзер мог обороняться в ней до последней минуты, и уже принял меры для того, чтобы продолжить защиту долее, чем Французы расчитывали, уменьшив гарнизону дачу съестных припасов. Армии Фриульская и Тирольская, также со времени последняго похода удерживали за собою Басеано и Трент, и вытеснили Французов из гор, чрез которые можно было достигнуть до наследственных Австрийских владений. Альвинци не претерпел таких сильных поражений, как предшественники его, Больё и Вурмзер, между тем, как Давидович приобрел бы великие успехи, если б только умел воспользоваться своими победами. Однако ж нельзя было предполагать, чтобы Австрийцы, без новых подкреплений, могли потревожить Наполеона в спокойном владении Ломбардиею.

В продолжение двух месяцев после Аркольской битвы и отступления Австрийцев, война, которая так упорно поддерживалась в Италии, была прекращена, и внимание Наполеона обратилось на гражданския дела, - на обеспечение выгод Франции договорами с различными Италиянскими Державами и с Ломбардским конгрессом, равно как на учреждение из областей Бодании, Феррары, Реджио и Модены, так названной Циспаданской Республики. Об этом мы поговорим в другом месте, не желая прерывать описания военных действий, пока не изобразим последней борьбы Австрийцев для освобождения от осады Мантуи.

к Наполеону, едва могли вознаградить потери, понесенные им в прошедшую кровопролитную кампанию. Как в самое это время существовавший с Папою договор рушился, то Его Святейшество угрожал послать в Ломбардию многочисленное войско. Бонапарте старался заменить недостаток подкреплений набором из Ломбардцев ополчения, в которое он поместил многих Поляков. Отряд сей не мог быть пущен в бой с Австрийцами, но очень мог действовать против Папских войск, которые с давних времен не пользовались большою воинскою славою.

человек, повелела ему начать против Французов в Италии наступательные действия. Храбрость Австрийцев возрасла, вместо того, чтобы придти в упадок от последних поражений. Отряд охотников, состоящий из почетных и знатных людей, выступил в поход, для искупления ценою своей крови народной чести. Вена поставила четыре баталиона, которым Императрица пожаловала знамя, вышитое для них её собственными руками. Тирольцы также поспешили собраться под знамена своего Императора, не испугавшись прокламации, которую издал Бонапарте после отступления от Арколы, и которая служит к чести, хотя и тяжко заслуженной, сих храбрых стрелков: "Всякий Тиролец", говорит сие свирепое воззвание: "взятый с оружием в руках, будет тотчас разстрелян." Альвинци разослал повсюду против сей прокламации другую: "что за всякого Тирольца, умерщвленного по сей угрозе, он повесит Французского офицера." Бонапарте возразил ему, что если Австрийский Генерал приведет в исполнение сию угрозу, то он будет казнить Офицера за Офицера, из его военнопленных и начнет с Альвинцева племянника, находившагося в его власти. Обе стороны, поразмыслив, убедились, что жестоко было бы увеличивать строгость воинских законов, и без того уже слишком суровых; и эти военные казни были с обеих сторон отменены.

Но, не смотря на такое усердие и Преданность к престолу Австрийского народа, вожди оного, казалось, не приобрели благоразумия опытностью. Потери, понесенные Вурмзером и Альвинци, произошли большею частью от важной погрешности - разделять свои силы и начинать войну двумя операционными линиями, которые не могли иметь между собою свободного сообщения. Они начали предстоящий поход по тем же несчастным правилам. Одна армия двинулась из Тироля на Монтебелло, а другая пошла вниз по Бренте к Падуанским владениям, с тем, чтобы действовать на нижнем Адиже, и чрез линию оного открыть сообщение с Мантуей. Военный Совет приказал сим двум армиям взять такое направление, чтобы, если возможно, сойтиться у осажденной крепости. Если б они успели принудить к снятию осады, то без сомнения Французы были бы выгнаны из Италии; но хотя бы только и часть сего плана удалась, то сие доставило бы Вурмзеру возможность выехать со своею кавалериею из осажденного города, и отправиться в Романию, где ему предназначалось с его Штабом и офицерами устроить Папскую армию, и принять над оною начальство. А между тем хитрый агент был послан для извещения о сем, если можно, самого Вурмзера.

Человек сей попал в руки к осаждающим. Тщетно он проглотил было свою депешу, закатанную в восковой шарик; нашли средство достать ее из его желудка, и в воску оказалось письмо, подписанное рукою Императора, который повелевал Вурмзеру не входить ни в какие переговоры, а держаться как можно долее, в ожидании, пока его освободят; если же он будет принужден оставить Мантуу, то не соглашаясь ни на какие условия, ехать в Романию и принять там начальство над Папскою армиею. Таким образом Бонапарте узнал о приготовляемой против него грозе, которая вскоре и разразилась.

Альвинци, предводительствующий Главною армиею, пошел от Бассано к Ровередо на Адиже. Провера, отличившийся храброю своею защитою Коссарии в Миллезимском деле {Смотри Ч. I, стр. 158.}, начальствовал дивизиею, которой было назначено действовать на нижней части Адижа. Он дошел до Беви-л'Аква, между тем, как авангард его, под командою Принца Гогенцоллерна, принудил Французский отряд перейти на правый берег Адижа.

Бонапарте, не зная еще, которую из сих атак считать главною, сосредоточил свою армию в Вероне, которая в продолжение всей войны была столь важным местом, как центральная точка, откуда он по произволу мог итти вверх по Адижу на Альвинци, или вниз по реке сей, дабы воспротивиться покушениям Проверы. Он надеялся, что Жуберт, оставленный им для защищения Короны, небольшого городка, сильно укрепленного на этот предмет, будет в состоянии несколько времени там удержаться. Отправя на помощь к Жуберту в Кастель-Ново несколько войск, он еще колебался двинуть главные силы свои по этому направлению до вечера 13 Января, когда подучил известие, то Жуберт, атакованный в Короне многочисленным отрядом, против которого он целый день с трудом держался, наконец принужден был отступить для защиты важного возвышение Риволи, ключа всей его позиции.

особенности желал подкрепить возвышенную и повелевающую окрестностями позицию при Риволи прежде, чем к неприятелю подоспеет его конница и артиллерия, надеясь вовлечь его в дело до присоединения к нему сих важных частей его армии. "Ускоренным маршем Наполеон пришел к Риволи в два часа утра 14 числа; и с сего возвышенного места, при лунном свете, легко ему было увидеть, что неприятельские биваки разделялись на пять, явственно обозначенных отрядов; из чего он заключил, что атака следующого дня будет произведена таким же числом колонн.

По разстоянию, в котором находились сии биваки от позиции Жуберта, Наполеон утвердительно заключил, что неприятель не мог на него напасть прежде десяти часов утра, вероятно решась дождаться своей конницы и артиллерии. Жуберт в это время расположился уже вытти из позиции, занимаемой только его ариергардом. Бонапарте тотчас приказал ему воротиться назад и вновь занять важное Ривольское возвышение.

Несколько Кроатов, приблизясь к Французской линии, и увидя, что Часовня Св. Марка оставлена Жубертовымя: легкими войсками, тотчас овладели оною, Она была взята обратно Французами, и от усилий удержать ее и Овладеть ею, задавалось жаркое дело, сперва с полком, к которому принадлежал Кроашский отряд, а потом и с целою Австрийскою колонною, стоявшею ближе прочих к сей точке, под начальством Окская. Она была опрокинута, но колонна Коблера двинулась к ней на помощь, и взобравшись на возвышение, атаковала два Французские полка, стоявшие там под прикрытием пушек. Не смотря на эшу выгоду, один из полков был опрокинут, и Бонапарте поскакал сам, чтобы его поддержать. Ближе всех находилась дивизия Массены, которая, будучи утомлена ночным переходом, отдыхала. Однако ж, на приказанию Наполеона, солдаты вскочили и устремились на поле битвы: через полчаса колонна Коблера была разбита и опрокинута. Отряд Липтая в свою очередь тронулся с места, а Казданович, заметивший, что Жуберт, преследуя дивизию Окская, слишком зашел вперед и оставил Часовню Си, Марка, отрядил три баталиона для занятия сего поста. Между тем, как Австрийцы лезли с одной стороны на холм, на котором находилась часовня, три Французских баталиона, обращенные назад Шубертом для воспрепятствования намерению Каздановича, старались взобраться туда же с другого конца. Ловкие Французы прежде успели достигнуть вершины, и, воспользовавшись выгодами местоположения, им не трудно было опрокинуть идущих впереди Австрийцев, которые усиливались взобраться на гору. Между тем, Французския батареи поражали разстроенные неприятельския колонны: кавалерия неоднократно ходила в атаку, и Австрийцы пришли в совершенное разстройство. Выдвинутые вперед колонны были совершенно разбиты; а те, которые еще держались, пришли в такое положение, что атака с их стороны была бы совершенным безумием.

Посреди сего смятения, дивизия Люзиньяна, самая дальняя из Австрийских колонн, которой было поручено охранение артиллерии и обозов, сделав нужные для сего распоряжения, взошла на Ривольския высоты и расположилась в тылу у Французов. Если б эта колонна заняла сию высоту при начале общого боя, то нет сомнения, что оный кончился бы не в пользу Наполеона. Даже и в настоящем положении вещей, появление оной в тылу привело бы в робость войска, хотя и храбрые, но имеющия менее доверия к своему полководцу) солдаты же Наполеона только воскликнули: "Это прибавка к нашему торгу," в полной уверенности, что их вождя нельзя озадачишь нечаянностью, С другой стороны, Австрийская дивизия, прибыв туда уже после потери сражения, без артиллерии и без конницы, и будучи принуждена оставить часть своего войска для удержания Французской бригады, почувствовала, что она не только не в состоянии отрезать Французов, напав на ариергард их, между тем, как они впереди сражались, но что сама она была отрезана вторжением одержавших победу Французов между ею и разбитою Австрийскою армиею. Дивизия Люзиньяна, находясь под сильным огнем запасной артиллерии, вскоре была принуждена положить оружие. Военные дела так опасны, что тоже самое движение, которое, будучи исполнено в пору, доставило бы победу, при малейшей потере времени часто причиняет всеконечную гибель {В никоторых военных описаниях сказано, будто бы дивизия, явившаяся в тылу у Французов, принадлежала к армии Проверы, и была отряжена им для перехода чрез Адиж, как о сем выше упомянуто. Но Наполеоновы Записки Острова Св. Елены доказывают противное. Провера перешел через реку только 14 Января, утром, в тот самый день, когда Бонапарте видел пять дивизий Альвинци, (из которых одна была Люзиньянова, явившаяся после в тылу его армии), стоящия перед Жубертовою позициею при Риволи.}. Как в этом, так и во многих других случаях, Австрийцы совершенно подтвердили сказанное об них Наполеоном, что они не умеют надлежащим образом ценишь время в их военных действиях.

пристрастии. Под ним ранили в продолжение боя нескольких лошадей, и он в высшей степени употребил свое искуство - лично одушевлять войска к сражению там, где их присутствие наиболее было нужно.

Ошибка Альвинци, и весьма грубая, состояла в том, что он думал об одной только незначительной дивизии Жуберта, столицей в Риволи, воображая, что может, когда захочет, истребить ее, между тем, как зная быстроту Французских движений, ему бы следовало иметь в виду возможность Наполеонова ночного перехода, посредством которого, двинув отборные силы своей армии туда, где неприятель полагал стоящим один только слабый отряд, он мог разбить гораздо превышающую его числом армию, разставленную по разным точкам поля битвы без принятия надлежащих оборонительных мер, без необходимого подкрепления конницею и артиллериею; а более всего, без плана совокупного действия и взаимной обороны. Искусным Наполеоновым движениям много содействовали преданность его Генералов и храбрость его солдат. Массена, в особенности, так отличился, что в последствии, когда Наполеон, сделавшись Императором, пожаловал его Герцогом, то он дал ему прозвание по Ривольской битве.

Перед совершенным одержанием сей важной и решительной победы, получено известие, потребовавшее в другом месте присутствия Наполеона. В самый день сей битвы, Провера, которого мы оставили на Нижнем Адиже, навел чрез сию реку понтонный мост, там, где Французы не приготовились воспрепятствовать его переходу, и пошел к Мантуе, куда посредством хитрости едва было не пробрался. Конный его полк, в белых плащах, очень похожий тем на первый полк Французских гусар, подошел к предместию Св. Георгия, прикрытого одною только циркумвалационною линиею. Их хотели было впустить без всякого подозрения, как одному догадливому старому Французскому сержанту, рубившему дрова за городскими стенами, показалось, что белые плащи Этого войска были новее, чем у Французского полка, называемого Бертинским Гусарским, за который его приняли. Он сообщил свое подозрение бывшему близь него барабанщику; оба они бросились в предместие, закричали к ружью, и пушки тотчас были наведены на неприятельских всадников, которых располагались было принять как друзей.

Пока сие происходило, Бонапарте с невероятною быстротою сам прискакал в Ровербеллу, в двенадцати милях от Мантуи, прямо с поля Ривольского сражения, предоставя Массене, Мюрату и Жуберту довершить победу жарким преследованием Альвинци и его разбитых сил.

Между тем Провера переговорил с Мантуйским гарнизоном, послав чрез озеро лодку, и условился с Вурмзером о средствах к его освобождению. 16 Января, на другой день после битвы при Риволи и после неудачного покушения захватить предместие Св. Георгия, Мантуйский гарнизон сделал сильную вылазку, и занял насыпную дорогу, называемую Ла-Фаворита, единственную, которая была защищена цитаделью или отдельною крепостцою. Наполеон, приняв начальство над победоносными своими войсками, окружил отряд Проверы, и с яростью напал на него, между тем, как осаждающие штыками принудили гарнизон возвратиться опять в крепость Мантуу. Провера, который тщетно, хотя с большою решительностью и мужеством, старался свершить освобождение города, столь желаемое его Императором, был принужден положить оружие с пятитысячною дивизиею, которую ему удалось к себе собрать. Отдельный отряд, оставленный им для прикрытия моста и проходов в тылу его, подвергся тому же жребию. Таким образом целая дивизия армии, начавшей свой поход только 1 Января, сдалась военнопленною победителям прежде истечения десяти дней. Главная армия, под начальством Альвинци, была не более счастлива. Ее преследовали по пятам с поля Ривольской битвы, не дозволяя ей ни отдохнуть, ни устроиться. Многочисленные отряды оной были отрезаны и принуждены сдаться; обычай, вошедший в столь частое употребление между Австрийскими войсками, что его перестали почитать за стыд.

равно как уверенности и смелости, внушенных Французам безпрерывными их успехами. Рене, молодой офицер, занимал деревню, называемую Гарда, при озере того же имени, и осматривая передовые посты свои, увидел несколько приближающихся Австрийцев, которых он приказал своея страже окружить и задержать. Выехав вперед для обозрения, он сам очутился перед головою Австрийской колонны из тысячи осьми сот человек, которую заворот дороги скрывал от него, пока он приблизился к ней на сорок шагов. "Положите оружие!" сказал Австрийский начальник; на что Рене отвечал с самою решительною уверенностью: "Сдайтесь вы сами! Я разбил ваш авангард, чему свидетели эти пленники - положите оружие, или вам не будет пощады." И Французские солдаты, поняв мысль своего начальника, также закричали: "Положите оружие!" Австрийский офицер поколебался, и предложил войти в переговоры; но Француз не соглашаясь ни на какие условия, требовал немедленной, безпрекословной сдачи. Оробевший Австриец подал ему свою шпагу, и приказал своим подчиненным следовать его примеру. Но Австрийские солдаты начала: подозревать истину; они заупрямились и отказались повиноваться своему начальнику, к которому Рене обратился с величайшим присутствием духа. "Вы Офицер и благородный человек; сказал он, вам известны военные законы; вы сдались, следовательно вы мой пленник, но я освобождаю вас на честное слово - и возвращаю вам вашу шпагу; уговорите ваших людей сдаться, или я вышлю против вас шеститысячный отряд, состоящий у меня под начальством." Австриец совершенно смутился от этого обращения к его чести, и от угрозы Выслать на него шесть тысяч человек. Уверив Рене, что он может положиться на его точность в исполнении данного слова, он обратился на Немецком языке к своим солдатам, и убедил их положить оружие; после чего он вскоре имел удовольствий увидеть, что од сдался отряду, в двенадцать раз менее того числа, которое он у себя имел.

При таких чрезвычайных успехах, земли, которых Французы лишились в Италии, вскоре были возвращены. Трент и Бассано опять были заняты Французами. Они овладели всеми позициями и укрепленными местами, бывшими в их власти на границах Италии до первого прихода Альвинци и, может быть, далее проникли бы в гористые пределы Германии, если б снегом не заградило проходов.

Венцом побед при Риволи и при Ла-Фаворите, была сдача Мантуи, которая стоила так много крови и защищалась с таким упорством.

В продолжение нескольких дней после решительного дела, не оставившого Вурмзеру даже никакой надежды к спасению, он продолжал защищать крепость с упорным, но благородным отчаянием, свойственным чувствам храброго ветерана, который до последней крайности колебался между желанием обороняться и убеждением, что за недостатком съестных припасов, дальнейшее сопротивление было бы совершенно безполезно. Наконец он послал своего Адъютанта Кленау (которого имя в последствии прославилось), в главную квартиру Серюрье, начальствовавшого осадою, для переговоров о сдаче. Кленау повел обычный в таких случаях разговор. Он распространился на счет средств, которые по словам его оставались еще Мантуе, для того, чтобы держаться; но сказал, что Вурмзер, сомневаясь в получении своевременного подкрепления и припасов, желает распорядиться немедленною сдачею или Дальнейшею обороною, сообразно с условиями, которые Французский Генерал заблагоразсудит ему предписать.

Французский офицер высокого чина находился при этом, завернувшись в свой плащ и стоя в стороне, но так, чтобы слышать, о чем говорят. Когда разговор кончился, то сей неизвестный подошел ближе, и, взяв перо, написал условия, на которых Вурмзеру предоставлялось сдать крепость - условия, гораздо почетнейшия и выгоднейшия, нежели каких можно было ожидать в такой крайности. "Вот," "условия, которые Вурмзер может принять теперь, и которые предложатся ему во всякое время, когда он найдет сопротивление невозможным. Мы полагаем, что он слишком благородный человек для того, чтобы сдать крепость и город, имея еще средства защищаться. Если он промедлит согласиться на сии условия неделю, месяц, два месяца, то оне будут те же самые, когда он заблагоразсудит их принять. Завтра я перехожу чрез По, и иду к Риму." Кленау, заметив, что он говорит с Французским Главнокомандующим, откровенно признался ему, что гарнизон не может более медлит сдачею, имея только на три дня съестных припасов.

его к почтенному старцу достойны всякой хвалы. Он писал на этот счет Директории, что он дал Вурмзеру условия сдачи, приличные великодушию Французского народа против такого неприятеля, который, потеряв по несчастно свою армию, так мало заботился о своей личной безопасности, что вошел в Мантуу, проложив себе дорогу сквозь осаждающую армию; и там добровольно подвергся всем лишениям осады, которую храбрость его поддерживала до тех пор, пока был съеден последний кусок хлеба.

Но юный победитель показал еще более благородной разборчивости, уклонясь от личного присутствия притом, как престарелый воин Вурмзер, в огорчении, отдал оружие вместе с двадцатитысячным своим гарнизоном, из которого десять тысяч было способных на службу. Это самоотвержение, почти столько же содействовало к его славе, как его победы, и не должно быть пропущено в Истории, которая, будучи часто принуждена выставлять его честолюбие, тем не менее обязана сбирать черты похвальных и благородных чувств. История сего достопамятного человека чаще напоминает нам невероятные и баснословные подвиги Героев романических времен, чем дух рыцарства, им приписываемый; но в этом случае поступок Наполеона с Вурмзером может по справедливости быть уподоблен поступку Черного Принца с его царственным пленником, Королем Иоанном Французским.

Серюръе, начальствовавший осадою, имел честь принять в плен Вурмзера, который продлил ш"есть месяцев осаду, в продолжение коей, гарнизон, по показанию Наполеона, потерял двадцать семь тысяч человек от болезней и в многочисленных, кровопролитных вылазках. Это решительное событие прекратило войну в Италии. Борьба с Австриею после сего производилась уже в наследственных владениях сей гордой державы.

Французы, овладев этим главным предметом их желаний, не замедлили обнаружить Свой народный характер. Они доказали свою военную предусмотрительность, употребив одного из знаменитейших своих Инженеров для улучшения и доведения почти до совершенства обороны города, который может быть назван цитаделью Италии. Они, кроме того, учредили различные праздники и гражданския торжества, между прочим одно в честь Виргйлия, который, будучи Императорским певцом, довольно не кстати удостоился выбора в гении возникающей Республики. Корыстолюбие их также было обнаружено их художниками, которые старались найти средства снять со стен живопись Тициена, представляющую войну богов с исполинами, подвергая опасности истребления то, что ничем не могло быть заменено. К счастию, покушение сие найдено совершенно неудобоисполнимым.