Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов.
Часть вторая.
Глава IX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть вторая. Глава IX (старая орфография)

ГЛАВА IX.

Эрцгерцог Карл. - Сравнение его с Наполеоном. - Препятствия, делаемые ему Военным Советом. - Наполеон хитростью переходит чрез Талияменто, и принуждает Эрцгерцога отступить. - Градиска взята приступом. - Киуза-Винета взята Массеною с 5000 Австрийцев, с обозом, пушками и проч. - Приморския гавани Триест и Фиуме заняты Францу-Зами. - Венеция нарушает нейтралитет, и начинает враждебные действия умерщвлением ста Французов в Вероне. - Устрашена известием, что между Франциею и Австриею заключено перемирие. - Обстоятельства, бывшия поводом к оному. - Эрцгерцог поспешно отступает к Вене. - Средства его к защите оной. - Нерешительность Правительства и народа; подписание Леобенского договора. - Венеция покоряется когда самым унизительным образом. - Речь Наполеона к Венецианским послам. - Он объявляет Венеции воину, и ослушивается указа Директории о пощаде оной. - Великий Совет, 31 Мая, предоставя все на волю Наполеона, в ужасе разбегается. - Условия, предписанные Французским Генералом.

Победы Эрцгерцога Карла Австрийского на Рейне и его великая воинская слава, повидимому указывали на него, как на вождя, долженствовавшого быть, противупоставленным юному Генералу Французской Республики, который, подобно непобедимым героям в романах, низлагал одного после другого, всех, возстававших на него противников. Европа находилась в недоумении на счет развязки борьбы сей. Оба полководца были молоды, честолюбивы, страстно преданы военному ремеслу, и весьма любимы своими солдатами. Подвиги обоих были провозглашены трубою славы, и хотя победы Наполеона безпрерывнее следовали одна за другою, но нельзя было отвергнуть, что плацы Эрцгерцога, хотя и не столь блистательные и новые, как планы его великого соперника, - отличались своею правильностью, соображением, и неоднократно были увенчаны успехами, между прочим, поражением таких Генералов, как Моро и Журдан. Но в. двух отношениях Австрийский Принц, уступал Наполеону, - первое в быстрой, решительной и сильной уверенности, которая схватываешь благоприятную минуту для исполнения предположенного плана, - а во-вторых, он имел неудобство, не смотря на высокий сан свой, быть подчиненным Военному Совету, который, пребывая в Вене и не зная изменений и превратностей кампании, по старинным, завистливым законам Австрийской Империи, был уполномочен утверждать его планы и предназначать движения войск, между тем, как Генерал, которому поручалось исполнять его наставления, часто не имел другой дороги, как им следовать, не смотря на то, что непредвиденные обстоятельства требовали от оных отступления.

Но хотя борьба между сими двумя знаменитыми, юными вождями и чрезвычайно занимательна, а пределы наши не позволяют нам изобразить Австрийскую, кампанию так же пространно, как Италиянские походы. Последние были началом Наполеонова воинского поприща, и ни в какую последующую эпоху своея жизни, он не одерживал столь удивительных побед против таких превосходных сил или с такими, по сравнению, ограниченными средствами. Нужно также было, в начале его Военной Истории, подробно изложить правила его тактики и способ сосредоточения, по которому, оставляя без внимания оконечности растянутой линии действий, он сбирал в одну точку все свои силы, подобно смелому и искусному бойцу, который бережет себя для нанесения решительного удара, долженствующого низложить его соперника, Так как удивительная быстрота его движений и смелая живость его натисков часто уже были с подробностью описаны, то впредь об них может быть упоминаемо лишь вообще; почему мы уже не станем затруднять себя и читателей подробными изображениями его позиций, и обременять наши страницы именами ничтожных деревень, если только оне не напоминают собою какой нибудь битвы, требующей обстоятельного повествования по её Важности или необычайности.

Странно, что сия позиция была предпочтена Тиролю, где Эрцгерцог мог бы десятью днями прежде соединиться с сорокатысячным вспомогательным отрядом, идущим от Рейнской армии для увеличения его сил, и составленным из людей, привыкших побеждать пред глазами своего полководца; между тем, как занимавший Фриули и линию Пиавы отряд, принадлежал к тем несчастным Императорским войскам, которые под начальством Больё, Вурмзера и Альвници, никогда не встречались с Наполеоном, не претерпев какого либо значительного поражения.

Между тем, как Эрцгерцог ожидал подкреплений, долженствовавших составить главную силу его армии, к деятельному его сопернику прибыло более двадцати тысяч человек из Французской армии на Рейне, что доставляло ему на эту минуту превосходство числа перед Австрийским Генералом. В этот раз, вместо того, чтобы ожидать по прежнему, пока Имперцы начнут войну вступлением в Италию, Наполеон решился, предупредив прибытие ожидаемых Эрцгерцогом подкреплений, выгнать его из позиции на Италиянской границе и преследовать его по Германии до самых стен Вены. Никакой план, не казался слишком отважным для воображения Французского Генерала и неудобоисполнимым для его гения; солдаты же его, не взирая на то, что они вторгались в сердце обширной Империи, оставляя за собою цепь гор, отнимающую у них все способы подкрепления или сообщения, имели такую доверенность к талантам своего полководца, что следовали за ним с- несомненною надеждою на победу. Тщетно Директория советовала Наполеону подождать Рейнского отряда для совокупного с ним действия, подобно тому, как было произведено в первый поход. Бонапарте выступил в поле, в начале Марта, двинувшись от Бассано. Австрийцы имели наблюдательный корпус, под начальством Люзиньяна, на берегах Пиавы, но главные силы их стояли на реке Талиаменто, текущей милях в тридцати восточнее, параллельно с Пиавою. Талиаментския долины доставляли Эрцгерцогу возможность употребить свою превосходную кавалерию, которою всегда гордилась Австрийская армия; и дабы вытеснить его из занимаемой им гористой страны, которая, прикрывая дорогу между горами и Адриатическим морем, доставляла Италии сообщение с Веною чрез Карингино, было нужно, не только атаковать его с Фронта, что Бонапарте предоставил самому себе, но следовало еще, заняв Французскою дивизиею горы правее Принца, принудить его к скорейшему отступлению, безпрестанно угрожая ему обходом его крыла. На этот счет Массена получил от Наполеона приказание, которое он выполнил с искуством и храбростью. Перешед чрез Пиаву 11-го Марта и поднявшись вверх по реке сей, он взял направление в горы к Беллуно, гоня пред собою небольшой Люзиньянов наблюдательный отряд, и наконец принудив арриергард его в числе пяти сот человек сдаться.

Эрцгерцог Карл в это время продолжал держаться в позиции своей при Талиаменто, а Французы подходили к правому берегу под предводительством Наполеона, невидимому решившагося проложить себе дорогу. Австрийская артиллерия и стрелки были разставлены таким образом, что покушение сие казалось весьма опасным, между тем, как две линии превосходной конницы стояли в боевом порядке, приготовляясь воспользоваться неизбежною при переправе суматохою и ударить на войска, которые бы покусились перейти на левый берег.

Самая простая хитрость ниспровергла все сии превосходные приготовления к отпору. После пальбы издалека и нескольких стычек, Французская армия отступила, как будто бы отчаявшись иметь успех в переправе, отошла назад, и повидимому расположилась тут на ночлег. Эрцгерцог обманулся. Он вообразил, что Французы, которые были на походе всю прошедшую ночь, утомились, и также удалился от берегов реки в свой лагерь. Но через два часа после сего, когда все повидимому покоилось, Французская армия вдруг вступила в ружье, и, вытянувшись в две линии, быстро двинулась к берегам реки, прежде, чем изумленные Австрийцы могли сделать прежния распоряжения для обороны оных. Достигнув берега, первая линия тотчас построилась в колонны, которые, под прикрытием кавалерии, смело бросившись в реку, перешли чрез оную, и вступили на противуположный берег. Австрийская кавалерия неоднократно их атаковывала, но это было уже поздно - заняв себе место, оне умели на нем удержаться. Эрцгерцог хотел было обойти их Фланг, но ему в том воспрепятствовала вторая Французская линия и кавалерийский резерв. Он нашелся принужденным отступить, оставя Пленных и пушки в руках неприятеля. Такова была первая бедственная встреча Эрцгерцога Карла с его будущим родственником.

Австрийскому Принцу предстояло узнать другую неприятную новость, что Массена, при первом выстреле, перешел чрез Талиаменто выше его оборонительной линии, и, разбив встретившияся ему войска, занял Альпийския проход при источнике реки сей, чрез что он стал между Имперским правым крылом и кратчайшею линиею сообщения его с Веною. Чувствуя важность сего препятствия, Эрцгерцог поспешил, если можно, его уничтожить. Он двинул отборную колонну Рейнских гренадер, только что прибывшую в Клагенфурт к его ариергарду и, присоединив ее к другим войскам, стремительно атаковал Массену, подвергаясь сам опасности, как простой воин, и раза два чуть не попав в плен. Все сие было тщетно. Он нападал несколько раз, употребляя даже гренадерский резерв, но никакия усилия не могли переменить судьбы сего дня.

своего брата. Лизонцо, глубокий и быстрый ручей, текущий между крутыми горами, казалось, долженствовал противупоставить непреодолимую преграду его смелым преследователям. Но природа, как и обстоятельства, вооружились против Австрийцев. Ручей от стужи вымерз так, что его во многих местах можно было переходить в брод. По миновании же сей реки, город Градиска, защищенный полевыми укреплениями для прикрытия линии Лизонцо, был внезапно взят приступом, и гарнизон из двух тысяч пяти сот человек пленен дивизиями Бернадота и Серюрье.

Опрокинутые во всех местах, Австрийцы ежедневно подвергались новым и более важным потерям. Сильное укрепление Киуза-Винета, было занято Массеною, который продолжал деятельно и неутомимо действовать на правом Фланге отступающей армии. Успешными своими движениями он окружил, разсеял и принудил к сдаче Целую Австрийскую дивизию, из пяти тысяч человек состоящую, между тем, как обоз, пушки, знамена и все принадлежности достались в руки Французам. Четыре Генерала при этом случае взяты в плен, и великое число Горцев из Карниолы и Кроации, присоединившиеся к Австрийской армии по природной своей склонности к войне, увидя, что победа оставляет Императорския знамена, оробели, разошлись, и по одиначке отправились в свои домы.

Бонапарте, воспользовавшись сим упадком храбрости, прибегнул к воззваниям - такому роду оружия, из которых он считал себя умеющим извлекать такия же выгоды, как из воинской своей славы. Он уверял жителей, что Французы не с тем пришли в страну их, чтобы переменять их права, веру и обычаи. Он убеждал их не вмешиваться в войну, которая до них не касается, приглашая их к доставлению Французской армии пособий и припасов, в вознаграждение которых предлагал уничтожение податей, платимых ими Императору. Сии предложения, казалось, примирили Карнитин с приходом Французов, или, говоря справедливее, они покорились военным налогам, которым не имели возможности сопротивляться. В продолжение сего времени. Французы овладели Триестом и Фиуме, единственными, принадлежащими Австрии приморскими гаванями, где они захватили много Английских товаров; а в Идрийских рудниках найден ими значительный запас ртути.

Наполеон, исправив укрепления Клагенфурта, сделал его сборным местом, и учредил в нем свою главную квартиру- В продолжение много что двадцати дней, он разбил Австрийцев в десяти сражениях, которые лишили Принца Карла покрайней мере четвертой части его армии. Поелику Французы перешли чрез южную цепь Юлихеких Альп, то все предполагали, что и северный хребет оных не остановит их непобедимого полководца; а Эрцгерцог, слава и надежда Австрийских армий, отступил за реку Мур, не имея повидимому никакой возможности прикрыть Вену.

Были однако ж обстоятельства, менее для Французов благоприятные, о которых нужно упомянуть. При начале кампании, Генерал Жуберт стоял со своею дивизиею в Тирольских проходах выше Трента на той самой реке Лавизе, которой линия была потеряна и опять взята в прошедшую зиму. Против него находились Австрийские Генералы Керпен и Лаудон, набравшие себе, кроме нескольких регулярных полков, значительное ополчение из Тирольцев, которые в своих Горах были по крайней мере столько же страшны, как и регулярные войска. Они стояли, наблюдая друг за другом в первые дни кампании, но победа, одержанная в сражении при Талиаменто, была для Жуберта знаком для начатия наступательных действий. Ему было приказано пробиться сквозь Тироль в Бриксен, где Наполеон надеялся, что он получит известие о приближении Французских войск с Рейна для совокупного с ним движения к Вене. Но Директория, опасаясь, может быть, вверишь все силы Республики Генералу, имевшему столько успехов и столь честолюбивому, как Наполеон, не исполнила в этом своего обещания. Армия Моро до сих пор не перешла еще чрез Рейн.

его большим потерям, если не совершенной погибели. В следствие чего, он решился избегать неприятеля, и, спустившись вниз по реке Драве, соединиться со своим Главнокомандующим, Наполеоном. Он пошел, истребляя позади себя мосты, и тем останавливая неприятеля; но не иначе, как с большим трудом и с потерями, ему удалось исполнить предположенное им соединение; а выход его из Тироля чрезвычайно как придал храбрости, не только воинственным Тирольцам, но и всем приверженцам Австрии в Северной Италии. Австрийский Генерал Лаудон, двинувшись из Тироля, со значительными силами... принудил небольшой Французский отряд, под начальством Баллана, засесть по крепостям; и противники их опять сделались временными обладателями части Ломбардии. Они также взяли обратно Триест и Фиуме, где Бонапарте не оставил достаточного гарнизона; так, что тыл Французской армии, казалось, подвергся опасности.

Венециянцы, при этом переломе, гибельном для их древней Республики, если только приговор её, как более вероятно, уж прежде не был произнесен, с жадностью слушали преувеличенные молвою вести, что Французы выгнаны из Тироля, и что Австрийцы приготовляются итти вниз по Адижу, дабы вступить в прежнее свое обладание Италиею. Сенат знал, что Французский полководец не благоволит к их Правительству и к Членам оного, будучи раздражен отклонением предложенного им союза и отказом выставить требуемые им войска. Разставаясь с ними, он сделал им такия угрозы, в смысле которых не могло быть недоумения. Они заключали, что если мщение его не тотчас воспоследовало, то оно тем было вернее; почему, предполагая его теперь очень озабоченным в Германии и окруженным всеобщим Австрийским ополчением воинственных областей Венгрии и Кроации, они возмнили, что прикинув свою тяжесть на весы в такую благоприятную минуту, они склонят их навсегда. Возможность наказать своих возмутившихся подданных Бергамо и Бресчии еще более их соблазнила.

Способ их ведения войны отозвался старинным духом мстительности, приписываемым их соотечественникам. Возмущение было тайна подготовлено во всех областях, которыми Венеция владела еще на твердой земле и, подобно знаменитой Сицилийской Вечерне, вспыхнуло кровопролитием и убийством. В Вероне умертвили более ста Французов, из которых многие были больные солдаты в госпиталях, - ужасная жестокость, которая долженствовала навлечь грозу на виновников. Фиораваите, Венециянский Генерал, двинулся с отрядом из Славян осаждать Веронския укрепления, где укрылись остальные Французы, с намерением защищаться. Лаудон выступил со своими Австрийцами и Тирольцами, и, казалось, что наконец Фортуна Наполеона долженствовала поколебаться.

Но пробуждение после сего приятного сна было столь же внезапно, как и ужасно. Пришло известие, что предварительные условия были постановлены и перемирие заключено между Франциею и Австриек В следствие сего Лаудон и сподвижники его, на которых столько надеялись Венециянцы, отступили от Вероны. Ломбардцы послали Французам вспомогательное войско. Славяне, под предводительством Фиораванте, после мужественного боя, были принуждены покориться. Возмутившиеся города Виченца, Тревизо и Падуа опять заняты Республиканцами. Молва возвещала страшное пришествие Наполеона с армиею, и провинившийся Венецианский Сенат так перепугался, что едва сохранил довольно присутствия духа, дабы сделать выбор между совершенною покорностью и безнадежным защищением.

Одним из самых хитрых правил Наполеоновой политики было то, что одержав над неприятелем какую нибудь решительную поверхность, доставляющую повидимому войне перевес в его пользу, он редко пропускал предлагать мир, и притом на условиях более выгодных, нежели каких могла надеяться противная сторона. Поступая таким образом, он извлекал из своих побед немедленные и неоспоримые плоды, заключающиеся в договоре, и обеспечивал себе средства к приобретению дальнейших выгод, когда к тому представлялся случай. Сверх того он прослывал чрез сие великодушным, а в настоящих обстоятельствах, избавлялся от великой опасности довесть до крайности столь могущественную Державу, как Австрия, которую отчаяние могло подвигнуть к страшным усилиям.

Карлу письмо о мире.

Письмо сие отличается лаконическою суровостью слога, которая предупреждает возражения и прямо объясняет дело, устраняя изысканные околичности, которыми политики обыкновенно начинают приступы свои к переговорам. "Господин Главнокомандующий," говорил Бонапарте: "храбрые воины ведут войну и желают мира: не шесть ли лет уже продолжается война сия? Не довольно ли мы перебили людей и причинили бедствий человечеству? Оно вопиет со всех сторон, Европа, подъявшая оружие против Республики, положила оное. Осталась одна только ваша Держава, и однако ж много еще предстоит пролития крови. Начало сего шестого похода ознаменовано для вас неудачами; каковы бы ни были его последствия, а перебив с той и с другой стороны по нескольку тысяч людей, мы наконец принуждены будем сойтиться, ибо всему есть конец, даже и человеческой ненависти. Исполнительная Директория Французской Республики объявила Его Величеству Императору желание прекратишь войну, угнетающую оба народа. Посредство Лондонского Двора тому воспрепятствовало. Неужели нет никакой надежды к соглашению, и неужели для выгод и страстей земли, чуждой бедствиям войны, мы должны продолжать резаться? Неужели вы, господин Главнокомандующий, по рождению вашему приближенные к престолу и стоящие превыше мелочных страстей, часто подстрекающих Министров я Правительства, неужели вы не решитесь заслужит название благодетеля человечества и истинного спасителя Германии? Не думайте, господин Главнокомандующий, чтобы я этим хотел сказать, что вам не возможно спасти ее силою оружия; но и предположив, что последствия войны окажутся для вас благоприятными, Германия тем не менее будет опустошена. Что касается до меня, господин Главнокомандующий, то если предложение, которое я имею честь вам делать, может спасти жизнь хоть одному человеку, то я более буду гордиться гражданским венцем, чрез сие мною заслуженным, чем печальною славою, которую могут доставить воинские успехи {Письмо сие, равно как ответ Эрцгерцога Карла и все прочия бумаги, писанные в подлиннике на Французском языке, переведены с оного. Перев.}.

Общий слог письма сего искусно соображен таким образом, чтобы придать предложению вид умеренности и в тоже время не показать слишком большого искательства. Эрцгерцог через два дня прислал краткий ответ, в котором, отстраняя в Наполеоновом предложении все прикрасы, он выставлял оное в виде обыкновенного вызова к миру, делаемого тою стороною, которая считает его сообразным со своими выгодами.

"Конечно, ведя войну, господин Главнокомандующий, и повинуясь призыву чести и долга, я столько же, как и вы, желаю мира для блага народов и человечества. Но как, однако же, при важном звании, на меня возложенном, не мне принадлежит разсуждать и оканчивать брань воюющих Держав, и как я не уполномочен от Его Величества для того, чтобы вступать в переговоры, то вы найдете весьма естественным, господин Главнокомандующий, что, не входя с вами ни в какие сношения, я буду ожидать Высочайшей воли на счет предмета, столь важного и по существу своему до меня не принадлежащого. Каковы бы впрочем ни были будущия обстоятельства войны или надежды на мир, я прошу вас быт уверенным, господин Генерал, в моей преданности и отличном уважении."

находился в близком разстоянии. Но Бонапарте поостерегся, чтобы не попасть чрез это в хлопоты) и, после нескольких жарких стычек, в которых Французы по обыкновению одержали верх, он привел себя в состояние воспрепятствовать значительными силами сему соединению. Две сшибки, происшедшия в Неймарке и Унцмарке, причинили новые бедствия, и Эрцгерцог Карл продолжал отступать с Императорскою армиею. Французский Генерал двинулся вперед по дороге к Вене сквозь горные проходы и ущелья, которыми нельзя было овладеть иначе, как обошед их с боку. Но эти естественные преграды не долго держались. Юденбург, столица Верхней Штирии, был отдан Французам без боя, и вскоре после того Бонапарте вступил в Грец, главный город Нижней Штирии также безпрепятственно.

Тогда Эрцгерцог совершенно переменил план своего похода. Он не стал уже более оспоривать на каждом шагу землю, но быстро двинулся к Вене, решась собрать там все последния силы, которые обширные владения Императора могли ему доставить, и сразиться за сохранение престола своего брата, под самыми стенами его столицы. Сколь ни опасною могла показаться сия решительность, а она была достойна храброго Принца, ее предпринявшого; и может быть, что он имел к тому другия причины, кроме воинской гордости и своего Княжеского сана, которые, казалось, ему оную внушили.

Армия, с которою предприимчивый Французский Генерал, вышедь из гор, готовился вступить в сердце Германии, много потерпела походом, не от одного меча, но от суровой погоды и от чрезвычайного утомления, причиняемого быстрыми переходами, которые содействовали вождю её к одержанию побед; Французския же войска на Рейне не сделали еще вперед никакого движения для содействия Наполеону, как то было предположено в плане похода.

Притом в земле, в которую Бонапарте вступал с уменьшенными силами, он не мог уже надеяться на влияние того народного духа, который проложил ему путь к стольким победам в Италия. Жители Австрии, хотя и под властью Самодержавия, мало отягчены оным и искренно преданы Императору, который по собственной склонности, обходится с народом дружески, принимает участие в общественных забавах и является на публичных гуляньях подобно отцу посреди своего семейства. Дворянство было готово, как и в прежния времена, вывести своих вассалов, а всеобщее знание ратного дела входит у Германских поселян в состав их воспитания. В Венгрии существовал еще храбрый род Баронов и всадников, которые на великом съезде в 1740 году, вдруг встали и, обнажив мечи свои, воскликнули: "Moriamur pro rege nostro, !" {Умрем за нашего Короля Марию Терезию!} Тироль заключал в лоне своем полчища воинственных обитателей, поголовно возставших и столь счастливых, что им удалось выгнать Жуберта из гор своих. Триест и Фиуме были взяты обратно в тылу Французской армии. Бонапарте, отделенный от Италии, не имел с нею ни сообщения, ни средств получить помощь в земле, которая вероятно долженствовала скоро против него возстать в тылу его и на Флангах. При потере сражения, не имея ни подкреплений, ни резервов, ни сборного места, ближе Кkагенфурта, ему предстояла совершенная гибель. Прибавьте к этим обстоятельствам, полученное известие, что Венецианская Республика грозно возстала в Италии; все сие, в соединении с господствующим в народе духом, делало положение Французов в земле сей весьма опасным. По множеству приверженцев к прежнему порядку вещей и по влиянию Католического духовенства, казалось весьма вероятным, что всеобщее возстание далеко распростанится. В таком случае Италия не могла уже быть надежным убежищем для Наполеона и его армии, Эрцгерцог исчислил все сии выгоды Венскому Кабинету, убеждая его поддержать до конца сию кровавую борьбу.

Но сей отважной решительности воспрепятствовали ужас, тревога и смятение, обыкновенные в большой столице, которой спокойствие, после столь многих лет, в первый раз было нарушено приближением непобедимого и повидимому избранного судьбою полководца, который, разбив и уничтожив пять отборных её армий, пригнал под стены её остатки последней, хотя и предводительствуемой Принцем, которого считали надеждою и цветом Австрийского воинства. Тревога была всеобщая, начиная с Двора; и все драгоценности и сокровища укладывались для отправления в Венгрию, куда Императорская Фамилия вознамерилась удалиться, Достойно замечания, что между спасающимися бегством членами Императорского Дома находилась шестилетняя Эрцгерцогиня Мария Луиза, очень перепуганная, как мы себе воображаем, приближением победоносного Генерала, которому ей после было предназначено, в подобном сему опасном обстоятельстве, отдать свою руку.

Богатые граждане единогласно требовали мира. Неприятель находился в пятнадцати днях разстояния от стен их; притом город (может быть, к счастию) не имел никаких укреплений, которые могли бы доставить ему средства хоть один день защищаться. Сверх того их поддерживали некоторые из Членов Совета; и, словом сказать, не разбирая, к добру ли это послужит или к худу, себялюбие тех, которым приходилось много терять и которые соразмерно с тем трусили, перевесило мнение тех, которые хотели подвергнуться всем опасностям, чтобы продолжить решительное и упорное сопротивление. Много нужно уроков для убеждения Государей и народов в том, что лучше отваживаться на все, лучше даже потерять все, чем дозволять в разное время постепенно себя грабить под видом дружества и приязни. Лук, насильственно согнутый в противную сторону, опять получает прежний изгиб свой; но если он столь слаб, что сам подается в противное направление, то он уж никогда не приобретет прежней своей упругости.

Дела Австрийцев находились однако же в таком положении, что трудно было решишь, чье мнение представляло меньше препятствий: тех ли, которые требовали мира, дабы прекратить угнетающия страну бедствия, или тех, которые желали продолжить войну, имея в виду выгоды, нами изображенные, Наконец, Венский Двор определил заключить мир, и переговорам назначено производишься в Леобене.

перемирие, которое в последствии было продолжено, когда вероятность заключения мира сделалась очевидною.

Уверяют, что в продолжение переговоров о сем важном мире, Наполеон, как завоеватель, которого победы собственно ему принадлежали, которого армия была содержима и удовлетворяема жалованьем из способов, доставляемых странами, им занимаемыми, который получал из Франции только позднюю и неохотную помощь, и поддерживал войско свое одними наборами из Италиянских Республиканцев, - показывал себя независимым от Французского Правительства. Он даже обнаружил, в эту эпоху, такую свободу мыслей и поступков, что десятой части подозрений, возбужденных оною, достаточно было бы к лишению головы наиболее любимому народом Генералу во времена Дантона и Робеспьера. Но могущество Наполеона, хотя медленно приобретенное и обуздываемое сильным еще влиянием демократии, было велико, и вообще можно сказать, что власть, которую стяжает победоносный Генерал чрез свои успехи над сердцами солдат, скоро становится страшною всякому Правительству там, где солдат не имеет непосредственного участия в преимуществах подданных.

Не должно однако же думать, что Наполеон явно обнаруживал дух независимости, которого Директория повидимому страшилась, и который, по его собственному мнению, замедлил присылку обещанной ему помощи из Восточной армии с берегов Рейна. Он не только не показывал таких чувств, но отменно как был усердень к выгодам Республики, чему следует достопримечательный пример. Австрийский уполномоченный, в надежде сделать ему угодное, поместил в предварительных условиях договора, как важную статью, что Его Императорское Величество признает Французское Правительство в его настоящем виде. "Вычеркните эту статью," сказал сухо Бонапарте: "Французская Республика подобна солнцу на небесах, которое само собою светит. Жалко тех, которые столь слепы, что того не видят." - Это было сильно сказано) только странно подумать, что тот же самый человек, года через четыре после того, был способен погасить сие солнце, так, что даже и затмения от того не последовало. {Бонапарте сперва говорит, что это обстоятельство случилось в Леобене, а потом относит его ко времени заключения окончательного трактата в Кампо-Формио. Смысл сих слов все тот же, где бы они ни были произнесены.}

Достойно также замечания, что поддерживая перед иностранцами верховное величие Французской Республики, Бонапарте сам так уклонялся от уважения, которым он был обязан её Правителям. Предварительные условия мира было предназначено подписать 18 Апреля. Но Генерал Кларк, которого Директория на этот предмет уполномочила, находился еще в Турине. Его считали человеком, пользующимся совершенною доверенностью Директоров и имевшим приказание наблюдать за поступками Наполеона, даже арестовать его, в случае если найдет причину усомниться в верности его к Французскому Правительству. Не взирая на то, Наполеон не поколебался предложить свою собственную подпись и поручительство, которые были охотно приняты Австрийскими уполномоченными: - явное предзнаменование упадка власти Директории, если сообразить что военный Генерал, без всякого содействия Коммиссаров от Правительства, или от Проконсулов, как их называли, достаточно обеспечивал собою подписание столь важного договора. Даже не было изъявлено никакого сомнения в том, имеет ли он власть исполнить им предлагаемое? И сей его поступок особенно достопримечателен, по важности поручения, сделанного Генералу Кларку.

Статьи Леобенского трактата долгое время сохранялись в тайне, вероятно потому, что высокия, договаривающияся Правительства не желали, чтобы можно было сравнивать предварительно положенные условия со странными, необычайными изменениями, сделанными в окончательном трактате при Кампо-Формио. Эти два мирные договора различествовали между собою соответственно тому, в какой степени и каким образом предполагалось разделить земли Венеции, Цизальпинской Республики и других мелких держав для обоюдных выгод Франции и Австрии. Горестно заметить, но однако ж это истина, что никогда второстепенные державы не должны столько страшиться за свою безопасность, как в то время, когда более могущественные народы в соседстве их заключают между собою мир.

что Наполеон был очень осуждаем Директориею и другими за то, что он остановился на поприще побед своих, и даровал Австрии условия, оставившия ее еще страшною для Франции, тогда как, по мнению его порицателей, ему бы стоило еще одержать одну только победу, для того, чтобы уничтожить с карты Европы самую постоянную и могущественную неприятельницу Французской Республики, или по крайней мере ограничить ее одними только наследственными Германскими владениями. На эти упреки он ответствовал в донесении своем Директории, из Леобена, во время ведения переговоров: "Если б при начале Италиянского похода я вздумал итти к Турину, то мне бы никогда не удалось перебраться чрез По. Если б я преждевременно двинулся к Риму, то. мне бы не удержать Милана; а теперь если б я предположил себе непременною целью взять Вену, то я бы мог погубить Республику."

Так искусной основательно оправдывал он поведение, тем более благоразумное, что о становясь в ту самую минуту, как отдаленный еще предмет, казалось, не мог миновать рук его, он извлекал из страха выгоды, до которых, может быть, отчаяние неприятеля не допустило бы его, если б он довел его до крайности. И достойно замечания, что бедствие, постигшее самого Налолеона, произошло именно от нарушения сих правил, которые он тогда проповедывал; ибо если б он не усиливался войти в Москву, то нельзя определить, сколь бы долго он еще царствовал во Франции.

Леобенский трактат, по объявлению, сделанному Директориею представителям Французского народа, заключал в себе только предварительные условия, по которым Австрия согласилась на уступку Бельгийских провинций и назначение таких границ на Рейне, каких Франции будет угодно потребовать, признавая в Италии одну Республику, составленную из всех, временно учрежденных. Но вскоре после того обнаружилось, что Мантуу, бывшую предметом столь многих кровопролитных битв, и почитаемую цитаделью Италии, что доказано опытом В продолжение сих войн, предположено отдать Австрии, из рук которой она была с таким трудом вырвана. Статья сия не понравилась народу, и читатели увидят, что Наполеон искусно умел, при окончательном утверждении договора, включить себе вознаграждение, которого бы ему не следовало требовать и на которое Австрийцы конечно после всего согласились.

Тогда пришлось Венеции трепетать. Она возстала против отсутствующих Французов; и мстительная чернь её умертвила многих из них: чем Французские солдаты были до крайности раздражены, и Венециянцы не имели права надеяться на снисходительность их Предводителя. Леобенский договор оставлял Сенат сей древней державы без всякой подпоры; и даже сама Австрия, как Венециянцы в последствии узнали, вступаясь несколько времени за них, наконец потребовала себе из этой добычи долю, которая и была ей предоставлена тайною статьею трактата. Приговор сей Олигархии был произнесен прежде еще, чем Наполеон перешел через Альпы для исполнения оного. В письме своем к Дожу, из столицы Верхней Штирии, Бонапарте, горько упрекая Сенат в том, что он заплатил за его великодушие вероломством и неблагодарностью, требовал немедленного ответа чрез посланного с сим письмом Адъютанта о выборе его между миром и войною, давая ему только двадцать четыре часа сроку на то, чтобы распустить вооруженных поселян и покориться его милосердию.

Жюно, введенный в присутствие Сената, объявил угрозы своего повелителя устрашенным Членам оного, и суровыми, грубыми ухватками выслужившагося солдата еще более увеличил ужас трепещущих сановников. Сенат, с подобострастием извиняясь пред Наполеоном, отправил уполномоченных для смягчения его гнева. Этим посланным суждено-было подвергнуться одной из тех запальчивых выходок, которые были свойственны сему необыкновенному человеку, но которые он в известных случаях, казалось, умышленно употреблял для того, чтобы ужасать тех, к кому он обращался. "Освобождены ли пленники?" спросил он строгих голосом, не обращая никакого внимания на низкие поклоны трепещущих посланников. Они, запинаясь, ответствовали, что уже дана свобода Французам, Полякам и Бресчийцам, взятым в плен в продолжение междоусобий. "Я требую свободы всем - всем!" вскричал Бонапарте: "всем, которые содержатся в темницах за свои политическия чувства. Я сам пойду разрушить тюрьмы ваши под Мостом-Слез; я не хочу, чтоб была Инквизиция. Если все пленники не будут тотчас выпущены. Английский поверенный в делах выслан и народ обезоружен, но я объявляю вам войну. Я бы мог итти на Вену, если б только захотел. - Я заключил мир с Императором. - У меня восемдесят тысяч человек и двадцать канонерских лодок. - Не хочу слышать ни об Инквизиции, ни о Сенате - я вам предпишу законы - я буду Аттилою для Венеции! Если вы не в состоянии обезоружить вашей черни, то я за вас это сделаю - ваше правительство слишком старо - его надобно уничтожить." Между тем, как Бонапарте, произнося сии отрывистые, по выразительные угрозы, стоял перед Депутатами подобно Арганту в , и предлагал им выбор между миром и войною с видом повелителя, могущого мгновенно решить судьбу их, ему еще не было известно об убийстве в Вероне и о том, что с баттарей Венециянской крепости Лидо стреляли по Французскому судну, которое пришло в гавань, спасаясь от двух военных Австрийских кораблей. Судно было потоплено, а Капитан оного и несколько человек из экипажа умерщвлены. Известие об этих новых насильствах воспламенило в высшей степени его негодование. Устрашенные Депутаты осмелились было с осторожностью упомянуть о денежном вознагражении. Ответ Наполеона достоин Римлянина. "Если б вы могли предложить мне," сказал он: "все сокровища Перу - если б вы устлали золотом всю вашу землю, то и тогда б вы не в состоянии были искупить Французской крови, столь вероломно пролитой!"

Сообразно с сим, 3 Мая Бонапарте объявил войну Венеции, и приказал Французскому Министру выехать из города; войска Французския и набранные в новых Италианских Республиках получили в то же время повеление двинуться вперед и истреблять везде, где встретят крылатого орла Св. Марка, древний символ Венециянской Державы. Объявление войны издано в Пальма-Нове.

Мера сия была уже приведена в исполнение Французами, находящимися на Венецианской границе, и Ма-Готцом, достопримечательным человеком, который начальствовал армиею вновь учрежденных Италиянских Республик и войсками городов Бресчии и Бергамо, отыскивающих себе такой же независимости. Вождь сей, родом Швейцарец, был отличный молодой офицер, страстно приверженный тогда к системе Французской вольности, хотя он в последствии имел важные причины переменить свое мнение, и лишился жизни, как мы будем иметь случай сказать, сражаясь под Австрийскими знаменами.

Устрашенный Венецианский Сенат показал, что потомки Зено, Дандоло и Морозини не суть уже защитники Христианства, и гордые соперники Папских притеснений. Лучший способ, который они могли придумать, состоял в том, чтобы употребить в Париже ходатайство золота, которое Бонапарте так грубо отвергнул. Наполеон уверяет, что они нашли себе защитников помощью сего тяжеловесного убеждения. "Директория," говорит он: "смягченная приношением десяти миллионов Французских Франков, высланных из Венеции банковыми билетами, повелела Предводителю Италиянской армии пощадить древний Сенат и Аристократию." Но сведения о сих сделках и роспись розданных в Париже сумм попали в руки к Наполеону с перехваченными в Милане бумагами. Члены Французского Правительства, которых сими документами можно бы уличить во взятках и в лихоимстве, принуждены были молчать; а Бонапарте, сославшись на некоторое несоблюдение законных Форм, решился совершенно ослушаться полученного им повеления.

его, что Французы строят баттареи на низменных землях против каналов, отделяющих от материка и один от другого острова, на которых основана водоземная владычица Адриатического моря; он предлагал суровым слогом храброго моряка уничтожить их прежде, чем оне будут приведены к окончанию. Действительно, каналы весьма удобно могли бы быть защищены от неприятеля, который, не смотря на хвастовство Наполеона, не имел ни одной лодки. Но если б сие предложение было сделано настоятельнице и монахиням женского монастыря, то едва ли оно показалось бы им более необычайным, нежели как приняли оное эти переродившиеся вельможи. Чувство стыда однако ж превозмогло и, трепеща о последствиях отдаваемого ими повеления, Сенаторы приказали Адмиралу приступить к действию. Вскоре после отсылки сего приказа, совещания их были прерваны раздавшеюся пушечною пальбою Венециянския канонерския лодки напали стрелять по авангарду Французской армии, подходящему к Фусине.

Дабы прекратишь эти неприятные для ушей звуки, два уполномоченные были отправлены убеждать о пощаде Французского Генерала, и, чтобы дело не замедлилось, Дож принял на себя известишь о последствиях переговоров.

Великий Совет собрался 1 Мая, и Дож, бледный, встревоженный, предложил, как единственное средство к спасению, принять некоторые демократическия перемены в правительстве по усмотрению Генерала Бонапарте; или, в других словах, повергнуть их уставы к стопам победителя для переделки оных, как ему будет угодно. Из шести сот девяноста Сенаторов, только двадцать один воспротивились предложению, влекущему за собою совершенное ниспровержение их Конституции. Правда, что договорные статьи долженствовали еще поступить на утверждение Совета; но при таких обстоятельствах сие могло быть сочтено только оговоркою, для соблюдения наружных приличий. Покорность требовалась безусловная и совершенная.

При таком унынии и разстройстве правительства, один искусный хитрец (говорят, что Секретарь отозванного из Венеции Французского Посланника), придумал склонить Венециянское Правительство к политическому самоубийству, дабы чрез то избавишь Наполеона от хлопот и от небольшого соблазна, который бы произвело совершенное ниспровержение Республики.

9 Мая, в та самое время, как Комитет Великого Совета находился в тайном совещании с Дожем, два чужестранца явились пред Сенаторами, которые до сих пор - такова была завистливая строгость Олигархии - походили на сверх-естественные существа, на коих один взгляд мог стоишь жизни. Но теперь, беда, смятение и страх изгнали стражей из этих скрытных, таинственных палат, и отверзли незваным чужестранцам вход в мрачную обитель подозрительной Олигархии, где в прежние дни пристав или ликтор сего же правительства мог подвергнуться смертной казни за то, что он громко стукнул ногою, а еще того скорее, если он к несчастию услыхал больше, чем ему следовало знать. Все это изменилось, и без задержки, без возражений, двум чужестранцам позволено было письменно объясниться с Сенатом. Совет их, который походил на приказание, состоял в том, чтобы для предупреждения перемен, которые намеревались сделать Французы - отрешить настоящее Правительство, открыть темницы, распустить ополчение, водрузить древо вольности на площади Св. Марка и принять другия того же рода народные меры, из которых самая меньшая, предложенная за несколько месяцев пред сим, была бы смертным приговором для того, кто бы осмелился только об нея намекнуть.

(Доктор Арбутнот, в Истории Джон Буля). История падения Венеции доказывает справедливость сей сатиры. По всему кажется, что, Наполеон сделал ни больше, ни меньше того.

Так как эти друзья-советники объявили, что тут нужна величайшая поспешность, то Комитет, пропустив только три дня, представил сию меру на разсмотрение Великому Совету; приуготовясь между тем к уничтожению Правительства и к сдаче города разоружением флота и роспуском войск.

в смятении. Иные вообразили себе, что Славяне грабят жителей; другие, что чернь возстала против дворянства; прочие, что Французы вошли в город, и предали его на разграбление. Устрашенные и робкие Члены Совета не стали даже справляться о причине тревоги, а бросились вон, подобно овцам по указанному им пути. Поспешив отнять у своего прежнего Правительства всю власть, и приговорив его тем как бы к гражданской смерти; они присовокупили к тому все, что могло сделать сию жертву для Наполеона более приятною - и разошлись в безпорядке, но уверенные, что приняли лучшия меры из бывших в их власти для утишения тревоги, удовлетворив желаниям господствующей партии. Но дело шло совсем не о том. Напротив того, они, к несчастно своему, узнали, что возвещенный стрельбою мятеж был составлен не против Аристократов, а против тех, которые замышляли уничтожить Народную независимость. Вооруженные толпы кричали: "Да здравствует навеки Св. Марк! и да погибнет чуждое владычество!⁵' Были правда и другие, которые в противность сему махали трехцветными знаменами, восклицая: "Свобода навеки!" Распущенные солдаты смешались с сими буйными толпами, угрожая городу огнем и расхищением.

В продолжение этой страшной тревоги и пока враждующия стороны перестреливались, было наскоро составлено временное Правительство, и послали суда для перевозки в город трех тысяч Французских солдат. Прибыв, они овладели площадью Св. Марка, между тем, как некоторые из граждан приняли их с восклицаниями) по большая часть жителей, хотя вероятно не менее чувствительная к ненавистному игу прежней аристократической тирании, взирала на падение оной с унылым безмолвием, ибо вместе с древними уставами земли их, сколь ни мало они заслуживали сожаления, ниспровергалась честь и независимость самого Государства.

Условия, которые Французы даровали, или лучше сказать предписали, показались довольно умеренными, в том виде, как они были обнародованы. Ими объявлялось, что чужеземные войска не останутся долее, как сколько нужно для обеспечения мира Венеции, - они ручались за уплату казенных долгов и пансионов, производимых обедневшим дворянам. Правда, что Французы требовали взыскания с начальника крепости Лидо, который стрелял по Французскому кораблю; но все прочия вины были пройдены; и в последствии Бонапарте даже и это дело предал забвению; что заставило усомниться, точно ли сие обстоятельство было столь важно, как его выставили.

и в третьей помещено было взыскание трех миллионов Франков деньгами и столько же корабельными снарядами. Еще одна предписывала уступку трех военных кораблей и двух фрегатов, оснащенных и вооруженных. Пятою требовалось, по обыкновенному Французскому корыстолюбию, отдачи двадцати картин и пяти сот рукописей.

Между тем необходимость удовлетворить хищности Французов, заставила правительство прибегнуть к насильственным займам; и таким образом, нарушив права гостеприимства, оно отняло у Герцога Моденского (который уехал в Венецию при первом нашествии Наполеона на Ломбардию) остальную его казну, простирающуюся до ста девяноста тысяч цехинов.