Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов.
Часть пятая.
Глава VI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть пятая. Глава VI (старая орфография)

ГЛАВА VI.

Всеобщее негодование Европы, возбужденное убийством Герцога Ангенского. - Россия обращается к Талейрану, вступясь за нарушение прав Бадена; и вместе со Швециею излагает свои жалобы пред Германским Сеймом - но безполезно - Наполеон обвиняет Г-д Драке и Спенсера Смита - которые, в следствие сего, отозваны от Дворов Мнихенского и Штутгардского. - Взятие под стражу, заключение, и высылка Сира Жоржа Румбольда, Британского посланника в Нижнеи Саксонии. - Вероломство, употребленное против Лорда Эльгина агентами Наполеона. - Оно уничтожено примерною осторожностью сего Вельможи. - Дело сие представлено Палате Депутатов и совершенно опровергнуто Канцлером Казначейства.

Бонапарте, как мы видели, весьма увеличил власть свою чрез последствия заговора Пишегрю. Но за то он много потерял в общем мнении чрез похищение и убийство Герцога Ангенского и чрез мрачные подозрения, возбужденные таинственною смертью Пишегрю и Райта. Он уж теперь не в праве был пользоваться уважением, принадлежащим победоносному законодателю, ибо ясно показал, что порывы гнева или постыдное чувство личной ненависти могли вовлекать его в самые низкия и кровожадные средства мщения. Сильное негодование возникло во всех государствах твердой земли, хотя одна только Россия я Швеция осмелились объявить свое неудовольствие на поступок, столь противный народным правам. При Петербургском Дворе, по случаю смерти Герцога Ангенского, был наложен траур, и между тем, как Русский Министр в Париже подал Талейрану ноту с жалобою о нарушении прав Баденского Герцогства, уполномоченному от России в Ратисбоне приказано было обратиться с представлением на счет сего же предмета к Имперскому Сейму. Шведский Посланник сделал тоже самое. Ответ Французского Министра был неприязнен и оскорбителен. Он нашел неуместным, что Россия вмешивается в дела Франции и Германии, и обвинил Державу сию в желании возжечь пламя войны в Европе. Сии переговоры очень усилили неудовольствие, существовавшее уже между Фракциею и Россиею, и были одною из главных причин, вновь вовлекших Францию в воину с сим могущественным неприятелем.

Представления Русского и Шведского Посланников остались без всякого действия. Австрия была слитком разстроена. Пруссия слишком тесно связана с Франциею для того, чтобы за сие вступиться, и нельзя было предполагать, чтобы которая либо из мелких Держав осмелилась подвергнуть себя гневу Первого Консула, приняв участие в жалобах о нарушении прав Бадена. Кровь Герцога Ангенского не осталась однако же пролитою без отмщения в мрачных стенах Венсеннских. Сам Герцог Баденский просил, чтобы это дело было предано забвению; но многие из Германских Государей чувствовали как люди то, чего по слабости своей, они не дерзнули объявить, как Принцы. Это был предмет, на который они неоднократно и с силою опирались всякой раз, когда представлялся случай воспротивишься всемирному завоевателю. Вероломство и жестокость сего поступка безпрестанно навлекали Наполеону новых врагов, до тех пор, пока они довольно усилились для того, чтоб его ниспровергнуть. Различные и противоречащия причины, которые Бонапарте приводил на счет своего поступка, то для оправдания оного, то стараясь сложить на других злодеяние, которое могло принесть пользу только ему одному, доказывают, что он сам считал смерть Герцога Ангенского самым предосудительным и противным политике делом своей жизни.

мере, которую он старался выставишь в виде возмездия. Странные средства были употреблены им для того, чтобы утвердить мнение, которое он желал распространить по Европе. Неосторожность - как по крайней мере кажется - Г-на Драке, Британского уполномоченного в Минхене, доставила Наполеону способ придать своим обвинениям против Англии некоторую вероятность. Сей поверенный Английского Правительства завел тайную переписку с безчестным человеком, по имени Меге де ла Тушем, который, притворившись Роялистом и неприятелем Бонапарте, был на самом деле употреблен Первым Консулом для того, чтобы выпытать у Г. Драке что нибудь предосудительное для уполномочивших его Английских Министров и могущее послужить основою обвинения, которые Бонапарте на них взводил. Кажется, что Г. Драке старался чрез посредство де да Туша возмутить Роялистов или других врагов Наполеона, с которым отечество его было тогда в воине; и в этом он поступал сообразно с обычаем всех воюющих Держав, которые всегда стараются заводить связи с людьми, недовольными неприятельским правительством. Но, не толкуя превратно слов и выражений, в письмах Г. Драке нельзя найти ничего такого, что бы доказывало* что он старался поощрять тех, которых он считал своими сообщниками, к убийству или ко всякой другой мире, противной правам народным и осуждаемой просвещенными Правительствами. Ошибка Г. Драке состояла только в том, что он слитком много положился на искренность своего поверенного. Г. Спенсер Смит, Британский Посланник в Штутгардте, был завлечен в такия же сети, повидимому также устроенные Французским Правительством.

Бонапарте не пропустил извлечь всего, что только было возможно, из сих мнимых открытий, которые были объявлены с великою торжественностью Главным Судьею Ренье. Он взывал к правосудию народов, как будто бы Герцог Ангенский еще спокойно жил в Эттенгейме, и жаловался на замыслы убийства, как будто бы своды его государственных темниц могли скрыть смерть Пишегрю. Снисходительные владельцы Мнихена или Штутгарда немедленно приказали Гг. Смиту и Драке оставить Дворы их, и последний был принужден отправиться пешком проселочными дорогами, дабы не попасть в руки к Французским жандармам.

Судьба, которой страшился Г. Драке, и которой он, может быть, едва избегнул, постигла Сира Георга Румбольда, находившагося в вольном Германском городе Гамбурге, Посланником Его Британского Величества в Нижней Саксонии. Ночью 25 был отправлен под крепкою стражею в Париж и посажен в роковой Тампль. Большое безпокойство возникло даже между Наполеоновыми Министрами, которые страшились, чтобы это задержание не было преддверием к другим насильствам. Фуше и Талейран употребили все влияние, которое они имели на ум Наполеона, дабы предупредить действия, которых они страшились. Король Прусский также вошел в деятельное посредство; и в следствие сего Сир Георг Румбольд, после двухдневного заключения, был отпущен в Англию, по взятии с него обязательства, что он не поедет в Гамбург. Хотя Монитер, называя сего сановника достойным сообщником Драке и Спенсера Смита, и говорит о сделанных в его бумагах открытиях, долженствующих обнаружить пред публикою политическия козни Англии; однако ж кажется, что ничего определительного против него не отыскалось, даже и для того, чтобы извинить сделанное ему Французским владыкою насилие.

Другой поступок Наполеона со знатным Английским вельможею, хотя и оказавшийся неудачным по прозорливости благородного Лорда, служит разительным доказательством козней, которые употребляла Французская полиция, и доставляет нам возможность сделать основательное заключение о свойстве доводов, приводимых Наполеоном в подтверждение ложных обвинений, которыми он старался очернить Британию и её подданных.

Граф Ельгин, последний Великобританский. Посол при Порте, в противность уставам образованных народов, был задержан с семейством, при проезде его чрез Французския владения; и в то время, о котором мы говорим, он жил как заключенный на честное слово, в Южной Франции близь По. Вскоре после взятия под стражу Моро, Жоржа и прочих, прислано было повеление заключить Лорда, в отплату, как говорили, за строгость, оказанную в Англии Французскому Генералу Бойе; между тем как дело Генерала Бойе было удовлетворительно объяснено Французскому Правительству. В Парижских журналах, напротив того, заключение Лорда было приписано жестокости, которую он будто бы возбуждал против Французских военнопленных в Турции - обвинение, совершенно неосновательное. Не смотря на то, Лорда Ельгина отвезли в крепкий замок Лурд, лежащий при подножии Пиренейских гор, где Комендант, хотя и бывший прежде с ним в коротких связях, принял его с такою осторожностью и холодностью, как человек совершенно ему незнакомый. Комендант сей и его помощник всячески старались раздражить человека, и без того уже огорченного разлукою с семейством и крепким заточением. Им однако ж не удалось вынудить у своего пленника никакого выражения, обнаруживающого гнев его, или нетерпеливость, хотя он и имел на то право, судя по тому, как с ним поступали.

что не мог сам придти к Лорду; но что когда Его Превосходительство будет прогуливаться по двору, то он может переговорить с ним в окно тюрьмы своей. Справедливо сочтя сие извещение подозрительным, Лорд Ельгин изорвал письмо; и дав сержанту луидор, сказал ему, что если он или кто из его товарищей опять принесет ему тайное письмо, то он объявит о сем Коменданту. Вскоре после сего, Комендант крепости, разговаривая с Лордом Ельгином, упомянул об этом заключенном, как о человеке, имеющем нужду в движении для здоровья; и в следующий день Лорд увидел его прохаживающагося на дворе под его окнами. Он всячески показывал желание вступить с Лордом Ельгином в разговор, от которого однако ж последнему удалось уклонишься.

Чрез несколько недель после того, и претерпев в продолжение сего времени многия притеснения, Лорд Ельгин получил позволение возвратиться в По. По он еще не совершенно избегнул сетей, разставляемых ему коварною полициею Французского Правительства. Однажды утром, придисрница. дома, в котором он жил, подала ему письмо, принесенное по словам её одною поселянкою, которая придет за ответом. С тою же осторожностью, как в Лурде, Лорд Ельгин удержал придверницу в своей комнате, и прочитав при ней письмо, увидел, что оно от того же вышеупомянутого государственного пленника, который говорил, что он заключен под стражу за намерение сжечь Французский Флот, уверяя, что располагает еще исполнить свой умысел и представляя оный в виде, наиболее по его мнению привлекательном для Англичанина. В конверте находились также письма к Графу д'Артуа и к другим знатным чужестранцам, которые Лорда Ельгина просили при первой возможности до ставить. Лорд Ельгин бросил все сии письма в огонь в присутствии придверницы, и удержал ее у себя до тех пор, пока оне совершенно сгорели, объявив ей в то же время, что все письма, дошедшия к нему иначе, как чрез почту, тотчас будут представлены им местному начальству. Его Превосходительство счел притом обязанностью сообщить Префекту о заключающемся в письме умысле, с тем однако же условием, что никаких посему мер не будет принято, если сие дело не откроется другим путем.

Вскоре после сего, когда Бонапарте приготовлялся надеть Императорскую корону и когда надеялись, что всеобщее прощение откроет заключенным темницы, человек, содержавшийся с Лордом Ельгипом в Лурде, будучи точно пленником и с тем вместе шпионом, в надежде воспользоваться на свою долю всемилостивейшим прощением, всенародно признался во всем, что он делал и умышлял против выгод Наполеона. Лорд Ельгин весьма естественно полюбопытствовал прочитать сие признание, которое явилось в Монитёре к одному из друзей СВОНК, который сообщил сие господину Фаргу, Сенатору Беарнской области, до коего сей умысел наиболее должен был касаться, ибо его предполагалось произвесть в пределах, ему подведомственных. Прочитав письмо Лорда Ельгина, Сенатор сей изменился в лице, и в первом движении вскричал, что само Провидение спасло Лорда Ельгина. После сего он признался, хоть и запинаясь, что все это были сети для завлечения Лорда Ельгина, что письма были писаны в Париже, и отправлены в Беарн чрез тайного агента, в надежде после найти оные между бумагами Лорда. Это подтвердил и Лурдский Комендант, с которым Лорд Ельгин имел в последствии откровенный разговор и который, перестав тогда быть тюремщиком, опять обратился к прежней своей вежливости. Он приписывал освобождение Лорда Ельгина благоприятному отзыву, сделанному им и его помощником, о благородной твердости, с которою Его Превосходительство устоял против всех хитростей, употребленных с тою целью, чтобы раздражить его и вынудить у него какое либо двусмысленное выражение против Франции и её правителя, что бы доставило предлог поступить с ним с суровостью и вовлечь Английское Правительство в ответственность за неосторожность одного из вельмож оного, облеченного в дипломатический сан. {Подробности сии извлечены из достоверной рукописи, сообщенной ним Лордом Ельгином.}

Вышеписанные обстоятельства озаряют ярким светом обвинения, взведенные на Гг. Драке и Спенсера Смита, а в последствии на Сира Георга Румбольда, оне также объясняют причины заключения несчастного Капитана Райта. С меньшею осторожностью и присутствием духа, Лорд Ельгин попал бы в сети, столь вероломно ему разставленные. Если б он даже хоть десять минут поговорил с подлым шпионом и зажигателен, то бездельник мог бы донести^ об этом по своему произволу. Или если, б Лорд хоть на полчаса удержал у себя конверт с письмами, что он бы мог сделать совершенно безвинным образом, то вероятно, что их бы у него захватили; и тогда ему не возможно бы оправдаться от обвинения, которое Бонапарте конечно вывел бы, опираясь на такое подозрительное обстоятельство.

Между тем, как Наполеон употреблял столь вероломные средства с тою целью, дабы всклепать, если могло, на Британского Посланника обвинение о умыслах против его особы, Английские Министры с благородным негодованием отвергали постыдные слухи, разсеваемые на их счет в Европе Когда предмет сей был представлен Лордом Мопертом Палате Депутатов относительно переписки Г. Драке, то Канцлер Казначейства сказал: "Благодарю благородного Лорда, доставляющого мне случай опровергнуть открыто и с твердостью одно из самых грубых и гнусных обвинений, могущих когда либо быть изобретенными образованным народом в предосуждение другого. Утверждаю, что никакого уполномочия не было дано, и- никаких наставлений не было послано Правительством никакому лицу, для действия противно законам общественным. Еще утверждаю именем моим и всех моих товарищей, что мы ни одного человека не уполномочивали действовать противно чести нашей отчизны или уставам человечества.

Сие определительное объявление, сделанное Британскими Министрами в таком положении, когда обнаруженный обман подверг бы опасности составивших оный, - мы противопоставляем кипам переписки, которую Французы достали насильственными, противозаконными средствами, и которая никогда бы не существовала без вероломного к тому содействия их собственных агентов.