Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов.
Часть первая.
Глава V

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть первая. Глава V (старая орфография)

Глава V.

Освальд скоро возвратился и, подошед к своему господину, сказал ему, что человек, просящий гостеприимства, жид, называющийся Исаак Иоркский, и спросил, прилично ли его впустить?

"Поручи это Гурту; - сказал Вамба, с обыкновенною своею свободою - для жида не может быть лучшого проводника, как пастух свиного стада."

"Как! - сказал Рыцарь - Нечестивый жид будет вместе с нами?"

"Успокойтесь, почтенный гость, - отвечал Цедрик - в этом замке никогда не будет отказано в гостеприимстве никому, кто бы он ни был. Ежели Небо столько времени терпит существование всего Иудейского народа, то почему нам не потерпеть несколько часов присутствия одного Иудеянина; никто не обязывается с ним ни говорить, ни есть; можно его накормить особливо, ежели - прибавил он усмехнувшись - и эти иностранцы в чалмах не согласятся принять его в свое товарищество."

"Мои Азиатские невольники - сказал Рыцарь - добрые Музульмане, и столь же презирают жидов, как всякой Христианин."

"Жид сядет за твой стол, Вамба, - сказал Цедрик - дурак и жид сотворены один для другого."

"Но дурак умеет сделать загородку, которая не дозволит жиду к нему приблизиться." Отвечал Вамба!

"Молчи, - сказал Цедрик - вот он идет."

проницательные глаза, большой наморщенный лоб, длинная борода и седые волосы давали бы ему вид почтенный, ежели бы совокупность его физиогномии не показывала ясно, что он принадлежал к поколению, которое, в том веке невежества, было ненавидимо и приследуемо жадным и завистливым дворянством; к поколению, которое, может быть, от сего всеобщого презрения и гонений получило особый народный характер, коего главные черты низость и корыстолюбие.

Одежда Иудеянина была вся вымочена дождем и состояла из длинной епанчи темного цвета, темно красного полукафтанья, широких опушенных мехом сапогов и желтой четвероугольной шапки особой фигуры, которые повелено было носить жидам, для отличия от Христиан, и которую он снял почтительно при входе; сверх сего, на нем был пояс с небольшим охотничьим ножем и чернильницею.

Прием, сделанный Исааку, мог бы удовлетворить и самого величайшого врага колена Израилева: Цедрик, после многих его униженнейших поклонов, отвечал ему одним знаком, что он может поместиться с прислужниками, из которых однако никто не хотел быть его соседом. Он обошел кругом стола с умоляющим видом, но везде его отталкивали и продолжали ужинать, не заботясь о нем; самые Азиатцы, когда он подошел к ним, поправили усы и ухватились за кинжалы, в знак своей решительности не допустишь осквернить себя соседством жида.

Вероятно, что Цедрик по тому же чувству, по которому велел впустить Исаака, обратил бы на него внимание, но он в это время разговаривал о породах собак и вообще об охоте; а подобный разговор не мог быть прерван для жида.

Пустынник, сидевший у камина и ужинавший за маленьким столиком, принял участие в положении Иудеянина: он уступил ему свое место, поправил огонь в камине, поставил на стол все нужное для его ужина, и, не ожидая от него благодарности, отошел и приблизился к эстраде.

Иудеянин, обогревшись, начал апетитно ужинать; Цедрик продолжал разговор об охоте; Лэди Ровена разговаривала с одною из своих прислужниц; а надменный Рыцарь, взглядывая попеременно на Исаака и на прекрасную Саксонку, казалось, размышлял о чем-то важном.

"Я удивляюсь, Г. Цедрик, что вы не допускаете Французских слов, даже говоря об охоте." Сказал Рыцарь.

"Г. Рыцарь, - отвечал Цедрик - я нимало не забочусь об этих утонченных заморских выражениях и не имею в них нужды для того, чтоб приятно охотиться в наших лесах."

"Французский язык - продолжал Рыцарь своим обыкновенным повелительным тоном - есть не только язык охотничий, но также язык любви и войны: посредством его привлекаются сердца прекрасного пола и разпространяется ужас между неприятелями."

"Г. Рыцарь, - сказал Цедрик - прошу наполнить ваш кубок и скажу вам, что, лет за тридцать пред сим, Цедрик не имел нужды в Французских красивых выражениях, чтоб сделать понятным для красавиц свой откровенный Саксонский язык, и что Нортския и Летронския поля могут засвидетельствовать, был ли голос храбрейшого из Норманских Баронов слышан в рядах Шотландских войск далее голоса Саксонцев. В память храбрых, сражавшихся в этот день! последуйте мне, любезные гости."

Цедрик, выпив до дна свой кубок! продолжал, с усиливающимся постепенно жаром: "Да, это была достопамятная битва. Сто знамен развевались над главами храбрых, ручьи крови текли во все стороны, смерть предпочиталась отступлению. Саксонский бард наименовал бы сей день торжеством мечей; сравнил бы воинов с стаею орлов, ринувшихся на свою добычу; назвал бы звук оружия военным громом, приятнейшим радостных брачных песней. Но барды наши уже не существуют; подвиги наши теряются в подвигах иного поколения; язык наш, самое имя наше готовы изтребиться; и, изключая сирого старца, даже некому пролить слезы о этой потере. Прислужники, наполните ваши рога. Г. Рыцарь, выпьем за здоровье сильнейших и храбрейших сподвижников, из числа сражавшихся для защиты Креста, кто бы они ни были."

"Может быть, это неприлично тому, кто носит этот священный знак. - сказал Бриан, указав на крест, вышитый на его плаще - Из защитников Креста кому может принадлежать венец, кроме моих храбрых товарищей, непобедимых Рыцарей Храма?"

"Почему же не Рыцарям Св. Иоанна Иерусалимского, в числе которых находится мой брат?" Сказал Приор.

"Я не оспориваю их славы, - отвечал Рыцарь - но думаю..."

"А я думаю, дядюшка, - сказал Бамба, прервав разговор Рыцаря - что ежели бы Ричард львиное сердце имел довольно ума, чтобы последовать совету дурака, то остался бы дома с своими храбрыми Англичанами."

"Не уже ли - сказала Лэди Ровена - в Палестине не находилось в Английских войсках ни одного Рыцаря, которого имя достойно бы было присоединиться к именам ^рыцарей Храма и Св. Иоанна Иерусалимского?"

"Напротив, прекрасная Лэди Ровена, - отвечал Бриан - Король имел при себе много храбрых Рыцарей, которые уступали только составляющим всегдашний оплот Святой земли."

"Которые не уступали никому." Воскликнул пустынник, слушавший с нетерпением этот разговор. Тотчас все обратили на него внимание, но широкия поля его шляпы и епанча совершенно закрывали его лице.

"Я утверждаю, - сказал пустынник твердым и сильным голосом - что Английские Рыцари войск Ричардовых не уступали никому из защитников Святой земли; я сам видел, как, после покорения Акры, на турнире у Короля Ричарда сражались, он сам и пятеро из его Рыцарей, и как каждый из них в этот день троекратно вступал в единоборство, и победил троих сопротивников, между которыми находились семь Рыцарей Храма. Г. Бриан знает лучше всякого, что я говорю истину."

Неизъяснимое бешенство изобразилось на лице Рыцаря при сих словах; в гневе и замешательстве он ухватился было трепещущею рукою за свой мечь, и одна уверенность, что в этом месте не мог ненаказанно дозволить себе насилия, удержала его обнажить оный. Цедрик, которого характер исполнен был правоты и чистосердечия, пришел в такой восторг, услышав похвалу своим согражданам, что совсем не заметил положения своего гостя.

"Пустынник, - сказал он - я подарю тебе это золотое за рукавье, ежели ты назовешь храбрых Рыцарей, столь достойно поддержавших славу Англии."

"Я это сделаю и без подарка; - отвечал пустынник - обет запрещает мне, до некоторого времени, прикасаться к золоту."

Да об чем тут хлопотать? - сказал Вамба - Я за тебя стану носишь это зарукавье, если хочешь." "Первый по знатности, по званию и по храбрости был неустрашимый Ричард, Король Английский." Продолжал пустынник.

"Я ему прощаю, - сказал Цедрик - я ему прощаю произхождение его от Вильгельма."

"Второй был Граф Лейчестер, третий Сир Мультон-Гильделанд." "А! Наконец этот Саксонского поколения." Сказал Цедрик с торжествующим видом.

"Четвертый Сир Фулък-Доалли." "Еще Саксонец, покрайней мере по матери." Сказал Цедрик.

"Пятый Сир Едвин-Фурнегам." "Истинный Саксонец, клянусь памятию Генгиста; - воскликнул Цедрик, в восторге - а шестой, как его звали?"

"Шестой, - отвечал пустынник, несколько подумав - шестой был какой-то молодой Рыцарь, не столь славный, не столь знаменитый, допущенный в это общество, более для наполнения числа, нежели для содействия в победе."

"Г. пустынник, - сказал Бриан - умевши припомнит столько подробностей, тебе поздо прибегать к забывчивости; но я сам назову Рыцаря, которому судьба моего оружия и погрешность моего коня дали надо мною победу; имя его Вильфрид Ивангое, и из всех пяти Рыцарей, он, по летам его, более приобрел славы; но, при всем том, я скажу, что ежели бы он был здесь и согласился бы сразиться со мною на турнире, на который еду, то я предоставил бы ему все выгоды оружия и стал бы с ним биться." "Ежели бы он был здесь, - отвечал пустынник - то немедленно принял бы ваш вызов; но теперь безполезно нарушать спокойствие разговором о последствии поединка, который, как вам известно, ныне произойти не может; когда же Ивангое возвратится из Палестины, то я ручаюсь, что будет с вами сражаться."

"Прекрасное ручательство! - сказал Рыцарь - Каким залогом ты можешь его обеспечить?"

"Этою Святынею. - сказал пустынник, подавая ему маленькую костяную коробочку - Здесь заключается часть древа от Креста, на коем был распят Спаситель."

Приор перекрестился, что повторили и прочие, изключая жида, Магометан и Рыцаря, который снял с себя золотую цепь и, бросив ее на стол, сказал: "Прошу Г. Приора сохранить мой залог вместе с залогом этого бродяги, в подтверждение того, что Рыцарь Вильфрид Ивангое, по возвращении своем в Англию, обязан отвечать на вызов Бриана Буа-Гильберта, и ежели на оный не явится, то я помещу его имя, как труса, на стенах всех Храмовых Командорств в Европе."

"Он не допустит вас до этого труда, - сказала Лэди Ровена, прервав молчание - и ежели здесь никто не говорит в защиту Видьфрида Ивангое, то я скажу, что он не откажется ни от какого вызова непротивного чести, и присовокупляю, что когда бы мое ручательство могло что-нибудь значить, после безценного залога этого почтенного пустынника, то я ручалась бы моим именем и моею честию в том, что Вильфрид будет сражаться с Г-м Рыцарем так, как ему угодно."

подобно облакам во время бури, уступающим место одно другому. Все прислужники Цедрика, на которых имя шестого Рыцаря подействовало подобно електрическому удару, устремили на него свои взоры, и ожидали, что он скажет? Наконец, голос Лэди Ровены напомнил ему, что должно прервать молчание.

"Почтеннейшая Лэди Ровена, - сказал он - этот разговор вам неприличен; ежели бы нужно было еще ручательство, то я сам, сколь ни огорчен, сколь ни справедливо огорчен, поручился бы моею честию за сына моего Вильфрида: но данный залог слишком достаточен, даже и по правилам Норманского Рыцарства. Не правда ли, Г. Приор?"

"Совершенная истина. - отвечал Приор - Коробочка и цепь будут храниться в сокровищнице нашего монастыря до окончания последствий вызова."

После сего подали по последнему кубку, и гости, поклонясь почтительно Цедрику и Лэди Ровене, отходящим во внутренния комнаты, готовились следовать за прислужниками в назначенные для них покои.

"И ты, нечестивец! не на турнир ли пробирается?" Сказал Рыцарь Исааку.

"Точно так, благородный и почтенный Рыцарь." Отвечал Исаак, сделав самый низкий поклон.

"Без сомнения за тем, чтоб грабить дворян ужасными процентами и разорять женщин, продажею им разных модных безделиц? Я бьюсь об заклад, что у тебя под платьем есть мешок, порядочно набитый золотом."

"Ни одного шелеха, - воскликнул жид, наклонясь и сложа руки с умоляющим видом - Я иду в Ашби просить моих собратий Иудеев о помощи мне в уплате подати, требуемой с меня Иудейскою расправою; я человек разоренный: самая епанча, которая на мне, принадлежит Рувиму Тадкастеру."

Рыцарь с презрением улыбнулся. "Будь ты проклят, безстыдный лжец." Сказал он и, как бы гнушаясь более говорить с жидом, подошел к своим Азиатским невольникам и что-то приказал им на их языке.

мог опомниться.

Приор и Рыцарь пошли в свои комнаты, в сопровождении управителя, кравчого и четырех слуг, несущих светильники и напитки; свита их и прочие гости отведены были служителями низшого разряда в покои, назначенные для них.